В.П. Шестаков. «Шекспир о теннисе»

В современном шекспироведении остро дискутируется вопрос о том, был ли Шекспир выходцем из провинциального городка Стратфорд, или же все сочинения Шекспира — плод занятий одного из аристократов елизаветинской эпохи. Как утверждает И. Гилилов в своей скандальной книге «Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна Великого Феникса», Шекспир был маской для графа Рэтленда, а провинциальный Шекспир из Стратфорда — был малообразованным мужланом, который и имя-то свое толком не мог написать.

В контексте этой дискуссии было бы интересно поставить вопрос об отношении Шекспира, кем бы он ни был, к популярной культуре — к аристократической моде, спорту, развлекательным занятиям, увлечениям. В этом смысле весьма характерно отношение Шекспира к теннису, новой спортивной игре, которая приобрела необычайную популярность в Англии XVI в.

Как утверждают историки спорта, теннис довольно старинная спортивная игра. Ее корни уходят глубоко в историю: ее начало можно обнаружить в Средние века. В эту эпоху в Испании, Италии и Франции большое распространение имела игра, в которой войлочный мячик отбивался от стены либо ракеткой, либо просто рукой. Такая игра называлась пелота или тамбурелла, она и сегодня сохранилась в некоторых городах Франции и Испании. В Италии, в таких городах, как Рим, Пиза, Сиена она называлась ballacordia, что означает мяч (ball) и трос (cord), разграничивающий корт. Во Франции она называлась jeu de paume.

Позднее появилось и название теннис, происходящее от французского слова tenir. Дело в том, что при подаче мяча игрок обычно предупреждал своих противников о подаче, что можно перевести русским словом держи. Отсюда и возникло название этого вида спорта.

С самого начала теннис был городской игрой. В нее играли, как правило, на площадях, на вымощенных камнями мостовых, перегораживая узкие улочки лентой или веревкой. Первоначально разграничительная лента натягивалась довольно высоко, на уровне 2-х или 2,5 метров. Потом она опускалась ниже. На гравюрах XVI в. она находится уже на уровне одного метра. Играть на мостовой было лучше, чем на земле. В Средние века теннис еще не был аристократическим занятием и был доступен всем без исключения — ведь для этой игры не нужно было специального помещения. Игра велась небольшими лопаточками, которые постепенно эволюционировали в ракетки с натянутыми воловьими жилами. Игра была подвижной, энергичной, зрелищной, она собирала публику, которая наблюдала за игроками.

Однако со временем городские власти и монастыри стали запрещать игру в теннис, потому что она нарушала движение в городе, сопровождалась шумом, криками, разбитыми окнами и вообще отвлекала студентов и монахов от их занятий. Можно привести замечательный документ, письмо Эдмунда Лейси, епископа города Экзетера, в котором он просит городские власти запретить теннисные игры около церкви: «Наша церковь больше не святое место, так как вокруг нее постоянно смех, крики, пение и неблагородные игры. Мы узнали, что некоторые монахи участвовали рядом с церковью в играх с мячом, которая обычно называется теннисом. А для тренировок они пользуются стенами домов».

Для того, чтобы как-то ограничить эту популярную игру, власти города вводили наказания, и довольно строгие — денежный штраф или месяц заключения в тюрьме. Поэтому теннис был вынужден либо выходить за пределы города, либо укрываться под стенами крытых помещений.

Начиная с XV в., теннис стал уходить в специальные помещения — закрытые теннисные корты, с площадкой для игры, галереей для зрителей, чтобы король или его свита могли наблюдать за игрой. Тогда-то теннис превратился в «королевскую игру»: простому люду содержать теннисные корты было невозможно.

Старинный теннис отличался от современного и правилами, и техникой, и приемами игры. Мячи были тяжелыми и большими, до 65 мм в диаметре, они делались из шерстяной материи, и были довольно опасными для публики. Чтобы обезопасить публику, для нес строилась специальная крытая галерея, которая покрывалась сеткой. Гравюры XVI в. показывают, что именно в это время вместо натянутой веревки на корте появляется сетка, разделяющая игроков. Игроки надевали специальную одежду, которую сегодня с трудом можно было бы назвать «спортивной». Это были камзолы и роскошные рубашки. Игра велась ракетками с воловьими струнами. Подача осуществлялась по покатой кровле, после чего мяч скатывался на площадку. Счет велся по системе 15-30-45 (впоследствии последний счет был заменен на 40), что, очевидно, было воспроизведением исчисления времени на городских часах. Такой теннис получил название real tennis, что можно перевести и как есть настоящий, и как королевский (royal) теннис. Этот, по сути дела, реликтовый вид спорта все еще культивируется в Англии, где существует федерация и клубы этого вида спорта со всеми его особенностями и старинной техникой.

Очевидно, что в прошлом теннис был чем-то большим, нежели популярная спортивная игра. В эпоху Возрождения он был значительным культурным институтом, проникающим во многие слои общественной жизни. Начать с того, что теннис был необходимой принадлежностью большинства европейских университетов. Как известно, университеты Франции, Испании, Германии и Великобритании строили теннисные корты, широко открытые для студентов. Не случайно Франсуа Рабле рисует следующий несколько шаржированный портрет студента:

Если Ваши карманы набиты теннисными мячами,
В руках ракетка, на голове шляпа с полями,
В ногах — неуемная жажда танцев, а в мозгах — сплошная вата,
Значит Вы вполне созрели до степени доктора или кандидата.

Несмотря на то, что теннис был «королевской игрой» и в него, как правило, играли короли и придворная знать, теннис был доступен и широкой массе горожан. По документальному свидетельству венецианского посла во Франции, в начале XVI в. в Париже насчитывалось 1800 крытых кортов, очевидно, намного больше, чем сегодня. Сэр Роберт Даллингтон, посетивший Францию в 1598 г. и опубликовавший описание своего путешествия, подтверждает свидетельство венецианца о популярности тенниса в этой стране. «Вся страна буквально усеяна теннисными кортами. Их здесь намного больше, чем церквей. Француз рождается с ракеткой в руке, во Франции теннисистов больше, чем у нас посетителей пивных пабов».

Впрочем, французская теннисная эпидемия довольно скоро распространилась и в Англии. В Лондоне, Оксфорде и Кембридже строились десятки теннисных кортов. Корты были в Тауэре, в Виндзоре, в Вестминстере. В XVI в. в Кембридже был построен открытый теннисный корт. Об этом времени в центре современного Кембриджа, застроенного университетскими зданиями, осталось воспоминание в виде названия Теннисной улицы на том месте, где когда-то существовали старинные корты.

Для английских королей теннис занимал второе место среди спортивных развлечений, уступая место только охоте. Известно, что любителями тенниса были король Генрих VII, его сын Генрих VIII, который особенно страстно увлекался этой игрой и уделял ей много времени. Тогда же появились и первые профессионалы. Исторические хроники отмечают среди игроков Ричарда Стайреса, который отличался хорошей подачей.

Широкое распространение тенниса в европейской культуре в XVI—XVII вв., периоде, который принято называть золотым веком «королевского тенниса», во многом объясняет, почему эта игра привлекала к себе мыслителей, писателей и поэтов, таких, как Чосер, Шекспир, Свифт, Рабле, Монтень, Паскаль, Вивес, Эразм Роттердамский и многих других. Очевидно, динамический образ игры, быстрая смена побед и поражений и связанная с этим резкая смена контрастных эмоциональных состояний делали эту игру притягательной для философского и поэтического ума.

Любопытно, что о теннисе как об игре, способствующей развитию ума и тела, часто пишут гуманисты, стремящиеся установить единство духовного и физического воспитания человека. До нас дошли два важных документа о теннисе, принадлежащие крупнейшим представителям гуманистической мысли того времени — Эразму Роттердамскому и Луису Вивесу. Оба они написаны примерно в одно время и отражают огромный интерес к новой игре, которая занимала умы и энергию молодых людей эпохи Возрождения.

В 1524 г. Эразм Роттердамский издает свои диалоги «Избранные беседы». В одном из них он описывает разговор пяти молодых людей, которые разыгрывают теннисный матч, сопровождая различные моменты игры своими комментариями.

Николас.

Нет ничего лучше, чем теннис для развития всех частей тела, но эта игра больше подходит для зимы, чем для лета.

Джереми.

Для меня она хороша во все времена года.

Николас.

Возьмем ракетки, чтобы было легче играть и меньше потеть.

Джереми.

Ракетки? Не стоит. Они напоминают мне сеть для рыбы. Оставим ее рыбакам. Лучше играть руками.

Николас.

Идет. Но на что будем играть?

Джереми.

Давайте играть на щелчок по носу, это сохранит нам содержимое наших карманов.

Николас.

Я бы предпочел почувствовать боль в моем кошельке, чем в моем носу.

Джереми.

Я тоже. Я ценю свой нос больше, чем кошелек. Но мы должны предложить что-то особенное, иначе все мы умрем от скуки.

Николас.

Это верно.

Джереми.

Пусть на одной стороне будут играть три игрока, а на другой стороне — два. Выигравший покупает еду для всех.

Николас.

Прекрасно. Давайте теперь выберем себе партнеров. Хотя все мы игроки одного уровня и поэтому неважно, кто с кем будет играть.

Джереми.

Но вы-то лучше играете, чем я.

Николас

Зато вы более удачливы.

Джереми.

Давайте играть и пусть наградой за игру будет победа. Вы двое займите правильные места на корте. Вы готовьтесь принять мяч на задней линии, а вы стойте там, где стоите и готовьтесь к ответу.

Кокле.

Даже муха не пролетит мимо меня.

Джереми.

Давайте начнем. Подавайте мяч поверх навеса.

Николас.

Хорошо. Держи.

Джереми.

Если мяч при подаче пойдет ниже навеса, то это будет ошибкой, и вы потеряете очко. Честно говоря, вы подаете неважно.

Николас.

Неважно для вас, это значит хорошо для нас.

Джереми.

Я верну вам мяч, как умею. Но хорошо бы вести счет, чтобы игра была справедливой.

Николас.

Но справедливая игра не исключает хитрости.

Джереми.

Конечно, в игре, как на войне. И игра, и война имеет свои правила, но не все они могут считаться гуманными. Ну вот, мы выиграли 15 очков. Будем продолжать так же. Мы выиграем всю игру, если вы будете стоять на своих местах. Теперь счет 15—15.

Николас.

Ну, это ненадолго. Теперь счет уже 30—15 в нашу пользу.

Джереми.

А теперь уже 30—30, мы опять имеем равенство.

Николас.

А теперь мы имеем преимущество.

Джереми.

Это ненадолго, теперь опять равенство.

Николас.

Мадам «Удача» помахивает нам ручкой, хотя она до сих пор не знает, на чьей она стороне. Награди нас, изменчивая богиня, победой. Мы выиграли гейм.

Джереми.

Становится поздно. Давайте подсчитаем, сколько у нас было побед. Мы выиграли шесть геймов против ваших четырех. Осталось еще немного, чтобы мы оплатили вашу еду. Но кто оплатит стоимость мячей?

Николас.

Давайте за мячи все будем платить поровну.

В этом диалоге, напоминающем современный телевизионный репортаж с корта, выясняется, прежде всего, что игроки предпочитают играть руками, а не ракетками. Перед началом подачи игроки кричали excipe — французский эквивалент французского слова tenez — (держи), откуда и произошло слово теннис. Известно, что Эразм посетил Кембридж, где он преподавал в Квинс-колледже в 1511—1513 гг. В то время теннисные корты были почти во всех колледжах Кембриджа. Очевидно, рассказ Эразма о теннисном матче навеян воспоминаниями о его пребывании в Кембридже.

Другой документ, отражающий бурное распространение тенниса и интерес к нему гуманистической идеологии, принадлежит испанскому философу и педагогу Луису Вивесу. В своих «Диалогах», написанных в 1555 г. на латинском языке (французский перевод 1571 г.), Вивес описывает разговор представителей трех знатных семей города Валенсии — Борджиа, Сцинтилла и Кабанилуса. Разговор идет главным образом о том, чем отличается игра в теннис в Испании от французского тенниса.

Сцинтилла.

В Париже я видел множество теннисных кортов, которые были практичнее и удобнее, чем ваши.

Борджиа.

И какие же они, хотел бы я узнать.

Сцинтилла.

Например, корт на улице Сент-Мартен.

Борджиа.

А есть ли во Франции общественные корты, как у нас в Испании?

Сцинтилла.

Именно о таких я и говорю. И не один, а множество. Например, на улицах Сен-Жак, Сен-Марсель и Сен-Жермен.

Борджиа.

А играют они так же, как и мы?

Сцинтилла.

Более или менее, за исключением того, что их игроки надевают шапочки и специальную обувь.

Борджиа.

И на что же она похожа?

Сцинтилла.

Обувь сделана из войлока.

Борджиа.

Наверное, она была бы хороша и для нас.

Сцинтилла.

Да, она хороша для паркетного пола. Во Франции и Бельгии играют на полу, выложенном плитками, ровном и гладком. Летом они надевают легкие шапочки, зимой — шапочки более плотные и с тесемками, чтобы они не спадали.

Борджиа.

Здесь мы надеваем шапочки только тогда, когда дует сильный ветер. А какими мячами они играют?

Сцинтилла.

Мячи у них меньше, чем наши, более твердые. Они покрыты белой кожей. И набивка у них другая. Они набивают мячи не кусками материи, как мы, а собачьей шерстью. Поэтому они не играют руками.

Борджиа.

Чем же они тогда играют, кулаками?

Сцинтилла.

Конечно, нет. Они пользуются ракетками.

Борджиа.

А ракетки натянуты веревками?

Сцинтилла.

Вовсе нет, жилами такой толщины, как пятая струна арфы. Сетка у них такой же высоты, как наша. Если вы попадаете мячом в сетку, вы теряете очко. Две линии ограничивают на площадке место, называемое chases. К тому же существуют четыре градации счета — 15, 30, 45 и преимущество, а также равенство (deuse), когда счет равный, и объявляется, когда выигрывается chase или гейм. Мяч может возвращаться с воздуха (volley) или с первого отскока, но если он отскочет два раза, то мяч считается потерянным.

Этот диалог демонстрирует, прежде всего, различия между французским и испанским теннисом, в частности то, что мячи в Испании были черного цвета, чтобы они были лучше видны на фоне стен, которые окрашивались белой краской. Ракетки редко использовались, чаще всего играли руками или деревянными битами, которые назывались pala. Очевидно, что гуманисты, путешествуя в различные страны, экспортировали из них не только философские идеи, но и способы физических занятий и развлечений. Тем самым зарождался гуманистический идеал не только образованного, но играющего человека — homo ludens.

Ставший необходимым элементом ренессансной культуры, теннис не был обойден вниманием в живописи, и стал предметом изображения для многих крупных художников этой эпохи. Примером этому может служить картина «Давид и Вирсавия», принадлежащая перу неизвестного фламандского художника. Она относится к середине XVI в. и, судя по всему, она была написана не позднее 1550 г. Во всяком случае, одна из ранних ее копий датируется 1559 г.

Как явствует из названия, сюжет картины основан на библейской мифологии. В ней рассказывается история о царе Давиде и Вирсавии, о незаконной любви, грехопадении и покаянии. Однажды в вечернее время царь Давид, утомленный ратными подвигами, прогуливался по плоской крыше своего дворца и оттуда он увидел красивую купающуюся женщину. Это была Вирсавия, жена воина Урии, служившего Давиду. Давид велел слугам привести ее в царский дом, спал с нею и она стала беременною от него. Тогда Давид послал за ее мужем, Урией. Давид угостил его царской пищей, а наутро призвал Урию и передал вместе с ним письмо своему военачальнику Иоаву с распоряжением, чтобы Урию в сражении с врагом поставили на самое опасное место. В результате Урия был убит, а его жену, после того, как она оплакала своего мужа, Давид взял к себе в жены. Пророк, появившийся перед Давидом, объявил ему волю Господа. Давид совершил тяжкий грех, пожелавши жену ближнего, и за это он должен быть наказан. Действительно, первый его ребенок, родившийся от Вирсавии, умер. Давид покаялся в своем грехе, после чего у него родился другой сын Соломон, который стал царем Израиля после смерти Давида. Такова библейская история о любви, грехопадении и покаянии царя Давида.

На картине «Давид и Вирсавия» этот сюжет действительно присутствует в картине, причем художник одновременно изображает различные периоды этой истории. В правом углу картины мы видим Давида на балконе его дворца, откуда он увидел Вирсавию. Она изображена купающейся в бассейне в дальнем левом углу картины. Затем она изображена идущей во дворец Давида в окружении его слуг. Наконец, в правом углу картины мы видим самый драматический момент истории: Давид, окруженный слугами, встречает перед порогом своего царского дворца Урию и передает ему письмо для Иоава. Таким образом, художник точно следует за библейской историей, описывая ее главные моменты.

И вместе с тем очевидно, что для художника главный интерес представляет не этот сюжет. Библейская история присутствует в картине не как главная тема, а скорее как повод к изображению великолепного пейзажа, не имеющего ничего общего с библейскими реалиями. Здесь изображается панорама великолепного города, с дворцом, монументальным собором, бассейном, с живописным фонтаном, украшенным мифологическими скульптурами, который низвергает струи воды, с роскошным парком, по которому гуляют экзотические павлины и олени, и, наконец, с теннисным кортом, на котором игроки, окруженные публикой, перебивают ракетками мяч через натянутый посередине корта трос.

При виде этой картины, возникает вопрос, — и он мучил меня долгое время, — что общего между теннисом и библейской историей? Почему художник, описывая историю Давида и Вирсавии, изобразил теннисный корт, который не мог существовать в библейские времена? Какая связь между любовью, грехопадением Давида и игрой в теннис? Ведь должна же быть какая-то логика, почему изображение теннисного корта доминирует над всей библейской историей, отодвигая и, по сути дела, сводя ее к второстепенному мотиву.

Долгое время я не мог дать ответа на все эти вопросы. Ключ к загадке обнаружился неожиданно, в связи с моими занятиями историей и эстетикой итальянского Возрождения. Одним из популярных жанров в живописи этой эпохи было изображение идеальных, утопических городов. Многие художники посвящали свои картины этой теме, а известный итальянский архитектор Филарете в своем теоретическом трактате о зодчестве описывает с многочисленными подробностями устройство идеального, нигде и никогда не существовавшего города.

Очевидно, что картина «Давид и Вирсавия» принадлежит к произведениям этого жанра. Фламандский художник пользуется библейским сюжетом, чтобы изобразить картину идеального города, гармонично вписанного в окружающую природу, нарисовать картину «земного рая», «сада земных наслаждений», зримый образ идеальной красоты мира, в который так верили художники Возрождения. Ничего общего этот город не имеет ни с Иерусалимом, в котором происходит история Давида и Вирсавии, ни с современными голландскими городами, хотя он и расположен на берегу моря. Это город мечты, город идеального прожекта, который существовал только в воображении художника.

И тогда становится совершенно ясно, почему на картине на первом ее плане присутствует теннисный корт. По мысли художника, он — непременный элемент идеального города, необходимый атрибут этого города-мечты. Ренессансный художник глубоко почувствовал, что теннис — такая же обязательная принадлежность «рая на земле», как и прекрасная архитектура, и удивительные животные, и диковинные деревья, и та атмосфера счастья и гармонии, которая присутствует в этой картине.

На картине «Давид и Вирсавия» теннисный корт изображен на переднем плане картины. Мы видим, что этот корт представляет собой пространство, окруженное четырьмя стенами, но без крыши. Такими были ранние теннисные корты, как мы видим на примере теннисного корта в Фоклэнде в Великобритании, построенного в 1539 г. Сетка еще отсутствует. Корт разделен на две части тросом, по обе стороны которого два игрока в рубашках с закатанными рукавами перебрасывают мяч ракетками. Белый мяч отчетливо виден на фоне стен черного цвета. В верхней части корт опоясывает линия, которая может изображать навес или пентхауз, по которому производилась подача. Но это изображение довольно неотчетливо и о назначении этой линии с полной уверенностью сказать невозможно. Матч наблюдает публика, которая сидит внутри корта на скамеечке. Другая часть зрителей смотрит на игру через стену корта.

Таким образом, библейская история с Давидом и Вирсавией отодвигается на задний план, тогда как игра в теннис становится композиционным и смысловым центром картины, притягивающей к себе внимание не только городской публики, но и зрителей картины.

Очевидно, этот сюжет был популярен в эпоху Возрождения. Во всяком случае, еще в XVI в. с оригинала картины было сделано множество копий. Сегодня в разных музеях мира и в частных собраниях насчитывается одиннадцать картин на эту тему. Одна из них принадлежала известному историку тенниса Джулиану Маршаллу, который в 1925 г. подарил ее знаменитому лондонскому «Marylebon Cricket Club», где она находится и по сей день. Многие копии, находящиеся в Великобритании, были проданы в США. Они хранятся в музеях Нью-Йорка, Бостона, Хартфорда, или же разошлись по частным коллекциям, владельцы которых неизвестны. Картина, хранящаяся в «Racket Club» в Чикаго была похищена. В парижском Лувре хранится единственный графический вариант этой картины.

То, что существовало много копий с одной картины, свидетельствует о ее несомненной популярности. Вполне возможно, что эта популярность объясняется скрытым аллегорическим смыслом, изображением утопического образа красоты земного мира. Но несомненен также и довольно высокий художественный уровень картины. Она вполне вписывается в традицию итальянского Ренессанса благодаря глубокой перспективе, которая скрывается в далекой дымке голубого моря, благодаря изысканной гармонии красок, в которой доминируют желтые и зеленые цвета, благодаря ощущению гармонии природы и человека.

Таким образом, в картине «Давид и Вирсавия» сквозь традиционный мифологический сюжет пробивается живой интерес к реальности со всеми ее новыми культурными институтами. Теннисный корт был новым открытием в середине XVI в. Живопись Возрождения, проникнутая глубоким гуманистическим духом, также нашла место для тенниса в системе художественных и эстетических ценностей эпохи.

Любопытно, что упоминания о теннисе можно найти также в пьесах Шекспира. Как известно, шекспировские произведения содержат большое количество сведений, относящихся к этой эпохе. В них исследователи находят самые разнообразные сведения об истории, мифологии, религии, географии, медицине, музыке, живописи. Живой и наблюдательный ум великого драматурга не оставил без внимания и спорт. Шекспиру мы обязаны описаниями тенниса в том его виде, как он существовал в Англии XVI в.¹

Правда, эти упоминания Шекспиром тенниса немногочисленны. Но тем большую ценность приобретает каждое из них, представляя ценный исторический источник о том, каким был теннис в прошлом и как к нему относились современники Шекспира.

Из произведений Шекспира мы можем узнать даже о некоторых технических деталях, в частности, о том, какими были в прошлом теннисные мячи. Чтобы они были упругими, в них клали волос, который вместе с шерстью делал мячи прыгучими. На этом строится шутка в комедии «Много шума из ничего», высмеивающая одного из кавалеров:

Дон Педро.

Видел ли его кто-нибудь у цирюльника?

Клавдио.

Нет, но цирюльника у него видели, и то, что было украшением его щек, пошло на набивку теннисных мячей»

(III, 2).

Любопытные рассуждения о теннисе содержатся в исторической трагедии «Генрих IV» (часть вторая). Здесь принц Генрих, который ведет праздный образ жизни и не чурается общаться со старым греховодником Фальстафом, следующим образом рассуждает о своих пристрастиях:

Принц Генрих.

Может быть, тебе покажется низменным и мое желание выпить легкого пива?

Пойнс.

Я полагаю, принц должен быть достаточно хорошо воспитан, чтобы не напоминать о таком дрянном напитке.

Принц Генрих.

Так, значит, у меня совсем не королевские вкусы... Но, конечно, такие низменные вкусы идут вразрез с моим величием. Разве достойно меня помнить твое имя? Или узнавать тебя на следующий день в лицо? Или замечать, сколько у тебя пар шелковых чулок... Или вести счет твоим рубашкам. Но об этом лучше моего знает сторож при теннисной площадке, потому что, раз тебя там нет с ракеткой, значит, у тебя плохи дела с бельем; а ты уже давно туда не заглядывал, потому что твои нижние провинции поглотили все твои голландские запасы...

(II, 2).

Таким образом, из этого рассуждения мы узнаем, во-первых, о специальном человеке, который занимался уходом и содержанием теннисного корта. А, во-вторых, о том, какую важную роль имела на теннисном корте одежда, в частности, белье, которое следовало содержать в чистоте и порядке. Без этого, как мы видим, игроки на теннисный корт не допускались.

Шекспир часто говорит о теннисе, как французской моде. В «Генрихе VIII» раскрывается содержание указа, обращенного к придворным и вывешенного на воротах замка:

Предложено им — так гласит приказ —
Отбросить прочь все перья, и причуды,
И прочую такую чепуху
Французские дуэли и петарды,
Издевки над людьми умнее их
Лишь на основе мудрости заморской,
Страсть к теннису и длинные чулки...

(III, 3)

У Шекспира, как мы видим, теннис ассоциируется с праздностью, свободным времяпрепровождением и роскошью. В таком контексте теннис упоминается в «Гамлете». Здесь Полоний инструктирует своего шпиона Ринальдо, который должен сообщить ему о времяпрепровождении Лаэрта в Париже.

Полоний

Вот-вот, «ответит так»; да он ответит
Так: «С этим господином я знаком;
Видал его вчера, или намедни,
Или тогда-то с тем-то или с тем-то,
И он как раз играл, или подвыпил,
Повздорил за лаптой»...

В русском переводе термин теннис заменен русифицированной лаптой, но у Шекспира речь здесь идет о теннисе: The falling out of tennis — споры о теннисе, предмет, хорошо известный и современным игрокам в теннис. Полоний говорит именно о теннисе, спортивном занятии и увлечении, в котором он подозревает своего сына. Очевидно, что в XVI в. теннис был увлечением знатной молодежи.

Во всех приведенных выше высказываниях Шекспира теннис упоминается с определенной долей иронии, как новоявленная французская мода, с которой связаны денежные траты, споры о счете. Но вместе с тем, у Шекспира есть глубокие символические описания тенниса. Такое упоминание о теннисе содержится в трагедии «Генрих V».

Здесь описывается, как принц Генрих после смерти отца, отказавшись от праздных развлечений, пирушек и буйств, становится королем Англии, доблестным защитником ее прав и чести. Теперь занятия теннисом становятся воспоминанием о его бурной юности и праздности. Когда французский дофин, памятуя об увлечении английского принца в его молодости, посылает ему в подарок бочонок с теннисными мячами, он воспринимает этот подарок как оскорбление и вызов. Обращаясь к французским послам, он говорит:

Мы рады, что дофин так мило шутит.
Ему за дар, вам — за труды спасибо.
Когда ракеты подберем к мячам,
Во Франции мы партию сыграем,
И будет ставкою отцов корона.
Скажите, что затеял он игру
С противником, который устрашит
Все Франции дворы игрой...

(I, 1)

Здесь теннис уже не просто развлечение и забава. Эта игра становится аллегорией кровавой битвы, где ставкой будут не жалкие монеты, а королевская корона. Хорошо известно сравнение Шекспиром человеческой жизни с театром, где каждый играет предписанную ему роль. Сравнение войны с теннисом, приводимое Шекспиром в «Генрихе V», не менее выразительный образ.

Еще более символический и метафорический характер игра в теннис приобретает в других пьесах Шекспира. Так, в «Перикле» бурное море, в которое попадает человек, сравнивается с теннисным кортом, где волны и ветер играют человеком, как мячом. Это действительно прекрасный образ, который, к сожалению, пропадает в существующем русском переводе. Поэтому привожу это место в своем переводе:

Бушующее море, что огромный корт,
Где слабый человек — лишь мяч
Которым ветер и вода играют матч.

(Перикл II, 1)

Шекспировские суждения о теннисе оставили замечательные характеристики этого вида спорта в то время, когда он находился в процессе перехода от демократического уличного спорта в аристократическое занятие высшего общества. В своих произведениях Шекспир говорит о различных видах спорта, популярных в его время. И несомненно, что в их ряду теннис занимал одно из видных мест.

Примечания

1. Насколько мне известно, Шекспировские высказывания о теннисе не были до сих пор предметом исследования шекспироведения. Моя статья, первая публикация на эту тему, содержится в журнале «Вопросы философии» (2002. № 8).