А.А. Илюшин. «Шекспирофилы»

Некоторые произведения пожелавшего остаться неназванным и скрывавшегося подчас под псевдонимом «Иннокентий» автора публикуемой поэмы печатались на страницах периодического издания «Дантовские чтения» и журнала «Комментарии». Новое сочинение нашего «метромана и метронома» хотелось бы предложить вниманию дружественной Шекспировской комиссии, поскольку в нем сказалась сильная увлеченность автора творчеством властителя британской лиры. В предлагаемом тексте слышны шекспировские мотивы, откомментированные в наших примечаниях наряду с некоторыми отзвуками впечатлений вообще от Англии (к которым отчасти подмешались и шотландские реминисценции).

Герой и «псевдосоименник» автора, некий москвич Иннокентий, влюбленный в Шекспира, отправляется на его родину и погружается в его ауру. В прошлой жизни наш русский путешественник был итальянцем Пьетро, тоже «шекспирофилом», и дышал воздухом Альбиона в XVII в. (метемпсихоз, реинкарнация). Там призрак его предшественника кое-что интересное сообщает ему, однако наш соотечественник, будучи зельно пьян, мало что запомнил из рассказанного — преимущественно лишь какие-то обрывки. Только то явно запомнилось, что автором надгробной надписи на могиле Шекспира был не кто иной, как синьор Пьетро. Остальное — постольку поскольку. Ну что ж, спасибо и на том.

Сюжет нарочито ослаблен. Вроде бы у Пьетро была в Эдинбурге какая-то любовная история, и совершил он там какое-то преступление из-за этой дамы... Но какая история? какое преступление? Мы жаждем подробностей эротического и криминального порядка, но таковых не воспоследует. Зато: о чем невольно думаешь, идя в Тауэр по «Тауэрному мосту» через Темзу — в заточенье, и бросая прощальный взгляд на реку — об этом сказано. Или: что мерещится сэру Роберту, соузнику Пьетро и еще одному «шекспирофилу» — сказано и об этом. Второстепенное предпочтено главному. Может быть, это намек на некую переоценку ценностей — что считать главным и что второстепенным? Крутые сюжетные повороты или психологические тонкости?

Этот беглый пересказ поэмы может в какой-то мере пригодиться тому, кто не захочет ее прочитать (в самом деле, зачем тратить время на такую глупость? и так все ясно), Этот же пересказ, в лучшем случае, поможет тому, кто все-таки заинтересуется: что там и как там? Ибо досадные невнятицы текста требуют предварительных пояснений, без которых он, увы, покажется совершенно невразумительным, в чем, разумеется, виноватыми предстанут и автор и публикатор. Кто такой «я»? Авторское «я»? Или Иннокентий, или Пьетро? Даже это не всегда понятно. С этим обстоятельством, впрочем, было бы нетрудно примириться, но есть одна вещь, которая достойна специального внимания, тем более что она касается одной из важных проблем теории и практики стихотворного перевода.

Итак, вкратце об этом. Предпредпоследняя строфа поэмы представляет собой перевод предсмертного монолога Гамлета. Меня сей перевод несколько удручил и огорчил. Не в моих интересах излишне распространяться на данную тему, поэтому ограничусь лишь нелицеприятной филологической критикою первого стиха в этом монологе. В исполнении «Иннокентия» он звучит так: «Я мертв, Хорейшо! Краленька, адью». В оригинале: «I am dead, Horacio. Wretched queen, adieu!» Я умолял моего друга: исправь. Ведь не мертв, а умираю. Его возражение: мертв — это и есть умираю (без пяти минут мертв). В оригинале два слога — и в переводе то же. Ну хоть «краленьку» убери, нехорошо ведь! Упорствует: у этого слова королевский корень; у Шекспира «жалкая королева» — всего три слога, а по-русски — целых семь? односложный уменьшительный суффикс «-еньк» — оттенок известной пренебрежительности: жалкая! Гамлет бывал не очень-то учтив с Гертрудою и даже здесь говорит покойнице вместо «гуд найт» шутовское «адью», что можно было бы вполне эквиметрично перевести «прощай!», но я не захотел. И вообще старался передать предсмертное трагическое косноязычие принца. А в завершающей реплике Горацио «Разбилось благородное сердце» — как уменьшить число слогов? Просто: убрать «благородное», а вместо этого «Сердце» написать с торжественной заглавной буквы: «Разбито Сердце»...

Предшественники в своих переводах, случалось, то аристократизировали («Я гибну, друг. Прощайте, королева...»), то «омужичивали» («Гораций, я кончаюсь. Мать, прощай!») текст оригинала. Что же получилось на этот раз? Кажется, не то и не другое, а нечто третье, но это и не «настоящий Шекспир». Скорее, это попытки (к сожалению не везде удавшиеся) продемонстрировать возможности буквализма в стихотворном переводе с особым вниманием к ритмике словоразделов: воспроизвести бы ее адекватно! Подобные опыты могли бы, кажется, одобрить Шенгели и И. Аксенов и наверное гневно осудил бы К. Чуковский, решительный противник буквализма. Как отнеслись бы к таким экспериментам Лозинский и Пастернак — об этом гадать нс берусь, но едва ли ласково. На это не очень надеюсь.

Редподготовка предлагаемой поэмы подошла к концу. Теперь — самый текст.

Шампанским кружечки напеньте,
Прежде чем слушать эту дичь.
Знакомьтесь: друг мой Иннокентий,
Инакомыслящий москвич.
— А, Кеша? — Так его не кличь.
Инн! Inn! ГостИННичное имя
(Ни в коем случае не «Иня»).
— А отчество? — Кажись, Ильич¹.
Полжизни прожил он в отелях,
В казенных засыпал постелях...
Что мне еще в свой вставить спич?
Еще какой «не враг бутылки»!
И вообще «повеса пылкий»,
Хотя подчас угрюм, как сыч.
Коль спросите: «Кто твой любимый
Поэт?» — ответствует: Шекспир! —
Чьи книги стерты им до дыр,
Хотя и бережно хранимы.
К ним никого не подпускал
И откровенья в них искал.
Он смутно помнит: в прошлой жизни,
Тому лет триста... иль давней...
В Италии, своей отчизне
Он обитал, тоскуя в ней.
И вот... Но изменяет память.
Как быть? Волнение в крови.
Портрет «Шекспирчика» обрамить
И сесть напротив, визави?
Что толку от такой любви
И чьей — не очень-то понятно,
Коль скоро тут метемпсихоз.
Быть иль не быть — вот в чем вопрос².
Возвратно или невозвратно
Из мира исчезаем мы,
Переселяясь в лоно тьмы
Безжизненной и непроглядной?
Доселе не прояснена
Реинкарнации загадка —
Головоломка и одна
Из главных тайн миропорядка.
Твои, туманный Альбион,
Мерещатся виденья Инну.
То мост, над Темзою взнесен,
Тугую выгибает спину,
То сонм людей на площади,
Вопит какая-то кликуша...
В кафе племянничек судьи
Заказывает «ножки Буша»...³

Стада пасущихся овец,
Узримых из окна вагона...
Стынь моря, лодочка, гребец,
Над ним летает Гальциона...⁴ —
Когда ж увижу наяву
Все то и всякое другое?
Я разленился на покое,
Пора покинуть мне Москву
И воскресить свое былое.
Забыто? Но дороже втрое. —
Однако шибко не спеши,
Сперва задачку разреши.

Шекспир, Шевченко и Кавафис...
Что общего? — гадал, уставясь,
Как говорится, в землю лбом,
Наш метроман и метроном,
В чудном наплыве размышленья.
Ах, вспомнил (думать-то не лень):
Смерть к ним пришла в их день рожденья⁵,
Или на следующий день.
Кавафис «опроверг» Шекспира⁶:
Мол Гамлет вздорный был задира,
Весь в беспокойного отца,
Порывистого сорванца,
А Клавдий де король достойный,
Во благе правил свой народ,
Доброжелательный, спокойный,
И Гамлет, этот сумасброд,
Его убил бесчеловечно,
Безжалостно и бессердечно.
Вот так-то, все наоборот...
Занятно: кто их разберет?

Я много ездил по России
И в заграницах побывал.
Дворцы седой Александрии.
И с солью Каспий и Арал.
И Оренбург (река Урал).
Константинополь и Петрополь,
Украинский сребристый тополь
И на Крещатике каштан,
И Нижний-Новград велеторгий
На берегу родимой Волги,
И скорбный каневский курган —
Святыни эти мне знайомы⁷;
Знакомо многое, окроме
Того, о чем сбираюсь петь?
«Вот в чем вопрос». Поди ответь,
Я светлой памяти Шапира⁸

Песнь о поклонниках Шекспира
Благоговейно посвящу.
Настройся, трепетная лира!
Стремглав в Британию лечу.

Название отеля — Falcon.
Привратник приглашает: Welcome!
Созвучье, черт меня дери!⁹

Ужели в городе Шекспира,
Столетий стольких-то кумира,
Того не слышат? Глухари!
Да ладно, Инн: уж не кори...
Не стукнись головой смотри:
На верхней притолке двери
«Please mind your head» — предунрежденье¹⁰

Небезопасное вхожденье...
Неторопливою стопой
Welcome to «Falcon» осторожно!
«Макбета» кстати вспомнить можно,
Отличной усладясь строкой:
«Сова сгубила соколицу»...¹¹

Вам жаль заклеванную птицу?
Мне тоже почему-то да.
А впрочем, это ерунда.

Из Лондона прибывший в Стратфорд
В регистратуре предъявил
Серпасто-молоткастый паспорт,
Чем мэтрдотеля удивил.
Снял нумер, древностью пахнувший,
Хранящий о поре минувшей
Немую память неспроста.
Ну что ж, — пробормотал наш денди, —
Не выпить ли бутылку бренди?
Сбылась давнишняя мечта.
Фу ты, не бренди, то бишь виски,
Скотч виски, если по-английски.
Ну, с разрешеньем от поста
И с долгожданным новосельем!
Но хорошо ли, милый Инн,
Добро ли то, что пьешь один,
Клубясь обманчивым весельем?
Я не один, — ответил он, —
С собой отнюдь не наедине:
Шекспир мой собеседник ныне,
Ему — привет, ему — поклон.

Храм Троицын. Его останки
Покоятся под алтарем.
Динь-дон вдали — как будто склянки,
Встревоженные звонарем.
Плита. И надписи надгробной
Текст прямо-таки бесподобный:
Good frend for Jesus sake forbeare,
To digg the dust encloased heare:
Blese be ye man yt spares thes stones,
And curst be he yt moves my bones.
— Неужто автоэпитафья?
О нет, конечно же не прав я!
Шекспир такого бы не смог
Ни на подъеме ни на спуске.
Я этот перевел стишок —
И вот, пожалуйста, по-русски:
«Мил друг, прошу, сюда не лезь,
Не ройся в прахе, скрытом здесь:
Хорош, кто персть мою щадит,
И плох, кто кости ворошит»¹².
Кто ж сочинил такие вирши?
Не знаю, но уж не Шекспир же!

«Не он! Сейчас узнаешь, кто,
И где и как, и как и что!» —
Внезапно справа голос грянул.
Взор отлепив от алтаря
И нетерпением горя,
Инн с беспокойством вправо глянул.
Виденье из прозрачных гранул,
Дрожа, сплеталось перед ним.
Он от него слегка отпрянул.
Что, виски, братец? Пьяный в дым
И наяву как зюзя бредишь?
Так и с ума пожалуй съедешь...
Затрепетал и побледнел...
«Не бойся! — голос возгремел
Из недр возникшего виденья —
И вслушайся в мои реченья —
Тебе открою правду я —
Давно забытые живыми,
И старыми и молодыми,
Страницы Пьетро жития...»

...to «Falcon», в нумер в стиле ретро!
Все остальное — на потом!
Все расписать об этом Пьетро —
Все то, что рассказал Фантом.
Поклонник и «двойник» Шекспира,
Венецианец удалой,
Он, право, облетел полмира
Стремглав, каленою стрелой...
...Вверху луна головкой сыра
Над усыпальницей Шекспира,
Над соколицей — глаз совы¹³.
Инн, все запомнил ты? Увы:
Провалы в памяти усталой...
Весьма досадно, что вот так,
Упущен случай небывалый:
Налил шары — попал впросак.
Но кое-что что удастся вспомнить,
Пробелы некие восполнить.
Удастся ли? Уж как-нибудь.
Итак, пустились в дальний путь.

Пьеро, Пер, Питер, Пьетро, Педро —
Так звать героя моего.
Натура наградила щедро
Многоязыкого его:
Высокий рост, глаза стальные,
Нос, подбородок, остальные
Черты красивого лица.
Силен, повадки удальца —
Под знаком был рожден Стрельца.
Портрет сложился зауряден,
Но есть и внутренний мирок,
Не скажешь, что, мол, не глубок,
По крайней мере не без впадин
Туда, откуда не найти
Благополучного пути:
До впечатлений жизни жаден...
Ему редчайший жребий даден:
Хоть слог его не шибко складен,
Шекспиру слов венок сплести
И оный в Стратфорд привезти¹⁴.

Мрачатся волны, с ветром споря,
Уныло-Северного моря.
Вдоль брега тянется кайма
Чуть ноздреватой белой пены.
Какая теплая зима!
Вы и поныне незабвенны,
Волынки, пледы и репьи,
Дары сырой Скотт-лан-ди-и.
Рассудка голосу не внемлет
Безумный принц, великий Hamlet.
Что, на корабль — и в Эльсинор?¹⁵
Нет, право, задержись, синьор:
Ты не туда уставил взор:
Смотри, смотри, какая леди!
Вперед, знакомься, не робей:
Пусть у тебя случится с ней
Одна из наших интермедий.
Решайся, бравый чичисбей,
Спеши к избраннице своей!
К ней подошел и начал: please you...

Ему казалось, что живет
Самостоятельною жизнью
Ее неутомимый рот,
Подернут в меру жидкой слизью,
Что он, томясь, кого-то ждет.
Откроется... чуть шире... уже...
Полуулыбчивый снаружи...
То губы в тонкий хоботок
Выпячиваются игриво,
То речи изольется ток —
Пустопорожне и болтливо.
Мелькает кончик языка,
И кажется — легка, близка
Приманка розовой утехи.
Какие могут быть помехи?
Да никаких! Мягка, сладка,..
А зубки — кривенькие? Что же,
И с этим личиком пригоже
На мой неприхотливый вкус,
В чем непременно повинюсь,
Когда улягутся на ложе
Она и он...
    Скажи, а што
Потом меж их произошло?

Как знать? Запомнилось не много.
Известно только, что она
Не оказалась недотрогой,
Вниманьем Пьетро польщена.
Из-за нее же (вот те на!)
Он преступил закон, был отдан
Под строгий суд — отправлен в Лондон,
Ведом чрез Тауэрный мост.
Тоской истерзан и изглодан,
А все высок, ширококост,
Он думал... Верно, о Шекспире?
О нет, о Ponte dei sospiri¹⁶,
На Темзу бросив мутный взгляд
И с жизнью чувствуя разлад.
Прискорбен по свободе траур.
Томленье духа, Дантов Ад.
Приободрись, Петруччо, our
Pietruccio, заточенный в Tower.
Надолго, но ведь не навек!
Быть может, совершить побег?

У Пьетро вот какое хобби:
Досуга в редкие часы
Весьма сомнительной красы
Кропать стишонки для надгробий.
Теперь досуга — хоть убавь,
Так славь стихом кого угодно.
И самого себя восславь!
Подумал и сказал: «Охотно!»
Совет свой назову ль благим?
Опять, наверное, не прав я:
Сочинена безумным им
Дурная автоэпитафья:
«Здесь бедный узник погребен,
Хотел весь мир объездить он,
Да вот, поди ж ты, не успел,
В стенах тюрьмы оцепенел».
Bravo! А Генриху Восьмому?
Нет, ни за что. Кому иному —
Лишь не ему. Йоркширский хряк!
Герой наш ненавистью болен
К женоубийце Анны Болейн¹⁷ —
Вздрожал и веками набряк.

— Сэр Роберт, мне сейчас дозволен
Сержантом с вами разговор.
— Да, я вас слушаю, синьор.
— Меня зовите просто Питер.
— Гроза. Разгневался Юпитер.
Гремит. И эхо дальних гор...
Вы слышите сей гул далекий?
Дуй, ветр, пока не лопнут щеки,
Как восклицал старик наш Лир¹⁸.
О, как раскаты эти гулки!
— На прошлой видел я прогулке:
Вы были с книгою. Шекспир.
Я в камере напротив вашей.
Ах, дайте мне перечитать.
— С соизволенья наших стражей,
Коль надо, отчего ж не дать?
Вот вам, пожалуйста возьмите,
Но послезавтра мне верните:
Без книги трудно засыпать,
Еще трудней с одра вставать.

Я мертв, Хорейшо. Краленька, адью.
Вы, бледные и трепетные здесь,
Немые, слыша сей последний акт... —
Имей я час... Сержант-тупица (смерть)
Меня пленил... — все рассказать я мог бы,
Но будь как есть. Хорейшо, я погиб.
Ты жив. Поведай правду обо мне
Непосвященным.
    Хорейшо
      Этого не будет:
Я не датчанин, римлянин душой.
Тут яд остался.
    Хэмлет
      Будь же твердый муж,
Дай мне фиал. Оставь же, я допью.
О Боже, что за раненое имя!
После меня сокрыто ль будет все...
Коль в сердце ты своем меня хранил, —
На время от блаженства отложись,
В жестоком мире тягостно дыши,
Дабы мою поведать людям повесть.
Все кончено, Хорейшо, умираю.
Могучий яд сломил мой дух бывалый,
Я не услышу новостей из Англии,
Но я предсказываю: избран будет
Принц Фо'ртинбрэс. Ему мой мрущий глас.
Скажи ему о большем и о меньшем
И испроси... Дальнейшее — молчанье.
    Хорейшо
Разбито Сердце. Спи, сладчайший принц,
Внимая песням ангелов небесных¹⁹.

— Увы, сэр Питер. Смертен Гений,
Как все живое на земли.
Его рожденья в день весенний
Цветы искусства отцвели²⁰.
Не отцвели! Нетленны, вечны,
Красоты эти безупречны...
Себя, нахмурясь, облекли
В печальный и глубокий траур
И Стратфорд, и угрюмый Тауэр,
И «Глобус», что переживет
Шекспира, мыслю, ненамного²¹.
Мне принесли две кварты грога
От комендантовых щедрот
(И закусить: одна минога).
Помянем славного Творца
Трагедий, вдохновенных свыше,
Но в поте сделанных лица.
Не откажитесь, Питер: вы же
Его сочувственник прямой
И друг неоцененный мой,
Отнюдь не сломленный тюрьмой
Ослепшей и глухонемой.

ПОСТСКРИПТУМ. Эдакая coda.
Свершилось. Роберту — свобода!
Покинет душную тюрьму.
Прощаясь с Пьетро, он ему
Оставил своего «Гамлета»,
А тот бумажку другу дал,
На коей нечто начертал.
— Свези четверостишье это
Вдовице нашего отца²².
— Свезу, конечно, брат мой милый.
Отдам, и пусть сии словца
Светлеют над его могилой.
Я верю, Питер, в то, что ты
Дождешься света и свободы,
Мечтай — и сбудутся мечты,
И канут в прошлое невзгоды!.. —
...Ну что ж, такие вот стихи.
Взопрел, пока они писались.
Плохие? Много чепухи?
Но все, молчу. The rest is silence²³.

Примечания

1. Герой носит имя Инн, созвучное английскому слову inn (гостиница).

2. Первая строка самого знаменитого монолога Гамлета.

3. Чувствуется еще пока не состоявшееся знакомство героя с реалиями английской жизни.

4. Гальциону иногда отождествляют с зимородком, иногда с чайкой (трансформация мифа). В данном случае имеется в виду, конечно, чайка, летящая вслед челну.

5. Шекспир и Кавафис умерли в день своего рождения (24.04 и 29.04). Шевченко — на следующий день (26.03).

6. Кавафис — автор стихотворения «Король Клавдий», в котором предлагается иная в сравнении с шекспировской интерпретация событий, случившихся с датским принцем и его дядей.

7. Перечислены места, связанные с жизнью и смертью Шевченко и Кавафиса. Знакомство с шекспировскими местами еще предстоит.

8. М.И. Шапир (1962—2006) — ученый-филолог широкого профиля. Его вклад в англистику — опубликованное уже посмертно исследование об октавах Байрона («Philologica». Т. 8).

9. Неточная диссонирующая рифма, связывающая эти два английских слова, может быть и концевой, и (как далее в этой же строфе) внутренней.

10. Пожалуйста берегите свою голову — смысл: а не то ударитесь ею об низкую «притолку».

11. Навеяно мотивом из «Макбета»: 2-й акт, 4-я сцена, 12-я строка. Соколица встречается и в других произведениях Шекспира.

12. Здесь вспоминается Гамлет, осуждавший могильщиков за то, что они крайне непочтительны к костям погребенных.

13. Д'Артаньяну солнце Англии казалось похожим на луну, а луна — на головку сыра. Для нашего «шекспирофила» луна над соколицей скорее подобна совиному оку.

14. Имеется в виду эпитафия Шекспиру, которую воздолженствует привезти к его могиле то ли Пьетро, то ли кто-то из его друзей.

15. В Эльсинор (место действия «Гамлета») легче добраться из Шотландии (намеки на нее — выше), чем из Англии.

16. Переходя через Темзу по мосту к Тауэру, невольно вспоминаешь «Мост вздохов» в Венеции, откуда бросаешь прощальный взгляд на оставшийся во внетюремном мире водоем.

17. Именно таков этот английский король, предавший казни свою очередную жену, в изображении Ганса Гольбейна Младшего.

18. Из сцены, когда король Лир вместе со своим верным шутом оказались среди разбушевавшейся стихии.

19. Предсмертный монолог Гамлета. Изъята вкрапленная в него реплика Озрика, что может быть объяснено возможным несовершенством одного из «пиратских» изданий трагедии, оказавшегося в Тауэре.

20. Имеется в виду, что Шекспир умер в день своего рождения (см. также примеч. 5).

21. Лондонский театр «Глобус», с которым связаны жизнь и творчество Шекспира, был разрушен в 1644 г.

22. То самое надмогильное четверостишие, которое воспроизведено выше в оригинале и в переводе и которое напоминает об осуждении Гамлетом могильщиков, непочтительных к мертвым костям (см. примеч. 12).

23. Последние слова умирающего принца Гамлета (см. также примеч. 19).