Заключение

Задача на воображение: как правил бы Гамлет, если бы воцарился? Положиться ли на слова автора, сказанные от имени Фортинбраса, что, взойди Гамлет на престол, он наиболее соответствовал бы званию короля?

Желая выглядеть умным, проще всего в это не поверить. Достаточно уцепиться за сомнения и самообвинения Гамлета и обратить их против него. Разве не свидетельствует все та же сцена встречи с войском Фортинбраса против способностей принца стать большим политиком? Он же предполагает, что Польша не будет защищать свой дешевый клочок земли от норвежцев. Территориальная целостность — вещь священная, как можно тут изумленно таращить глаза?

Предположим, Гамлет стал бы миролюбивым властителем. Но можно ли уберечь мир, не убедив и народ, и противников, и союзников в своей силе? Мог бы Гамлет сомневаться наедине с собой, а в чужих глазах выглядеть уверенным, так чтобы вся страна заражалась от него верой в свое могущество? Еще один довод «против»: ведь он ненавидит притворяться по складу характера, а как можно в политике без притворства? От Гамлета потребовалось бы снова родиться, а смог бы он это?

Можно еще сопоставлять Гамлета с различными известными историческими фигурами и делать выводы, всякий раз для него нелестные. Может быть, его правление стало бы эпохой террора? Властитель боролся бы за какой-то неизвестный новый порядок и очищение нравов, непонятное подданным, и стал бы однажды им ненавистен. Или же монарх-мыслитель, уверившийся в невозможности осуществить свои прекрасные планы, устранился бы от всех дел, поручив королевство грабителям, заслужившим его доверие.

И, пожалуй, самое главное: мог ли взойти на престол человек, которого ранее считали сумасшедшим? Смог бы он избавиться от им же избранной роли? Мы знаем, что народ Датского королевства любил Гамлета. Но неужели стали бы добровольно повиноваться тому, кого сочли безумцем, хотя бы и по слухам? Неужели такой король не получил бы насмешки и презрение уже за одно только имя безумца?

Все эти вопросы можно задать. Но остановиться на них — значило бы отождествить роль Гамлета с актерами, претендующими на нее и предлагающими не самое удачное исполнение, не попытавшись сколько-нибудь вникнуть в сущность этой роли. Не сыграть Гамлета, а заменить его собой. Если же не останавливаться на этих вопросах и пойти немного дальше, можно увидеть, что наряду со всеми перечисленными и другими возможными аргументами «против» существует еще хотя бы один аргумент «за».

Гамлет помнит о примере своего отца. Он знает, что будучи «настоящим человеком» можно стать и «настоящим королем», первое как условие второго. Помимо этого, Гамлет увлекается театром и знает его настолько, чтобы говорить с актерами о его законах и предназначении. Так, может быть, Гамлет «сыграл» бы роль короля в жизни, как на сцене, помня о том, каким бы хотел увидеть его отец? Он имел бы здесь ценное преимущество, взятое от театра, вообще, от игры — четкое представление о своем месте и обязанностях. Он также всегда сохранял бы способность взглянуть на себя со стороны и давать оценку своим действиям. Можно даже предполагать, что именно поэтому роль короля оказалась бы для него легче той, которая выпала ему в жизни. Мы видели, что Гамлет был уверенным в себе режиссером — что мешает увидеть его таким же королем?

Можно представить себе также, что правитель-Гамлет мог бы принести своей стране исключительную пользу.

Распространено мнение, что безнравственный человек может быть очень хорош как правитель. Оно подтверждается многочисленными историческими примерами: действительно, каждый — в свое время и своей стране, полезные вещи для укрепления и развития государства делали люди, которых нельзя назвать живыми букетами добродетелей, более того, многие из них скорее заслуживают называться людьми отталкивающими. Так что мнение обосновано и запросто изменено быть не может, однако при своей обоснованности оно имеет долгосрочные отрицательные последствия: оно побуждает граждан воспринимать злодейства правителей как должное и видеть в этом даже достоинство. Так утрачивается важнейшая составляющая ответственности правителей перед управляемыми.

Гамлет, стань он королем, постарался бы утвердить противоположное мнение: власть должна быть нравственна, иначе не может рассчитывать на уважение. И утверждал бы он его личным примером. Насколько удачен был бы такой эксперимент, судить вряд ли можно, ведь Гамлет не воцарился. Но причина, обязывающая его поступать так, была для него достаточно весомой: он знал, что не может стать новым Клавдием.

Существует восточная сказка о драконе, который царствовал в одном государстве многие годы, изнуряя народ тяжкими поборами, и которого никто не мог победить, так как каждый новый победитель занимал его место и в свою очередь превращался в дракона. Избежать этой участи можно было, лишь не поддавшись искушению овладеть сокровищами дракона.

Именно такой участи не избежал принц Гамлет из старинного предания, истребивший врагов, удачно захвативший престол, но павший жертвой собственного сладострастия и неверности данному слову Его ум и хитрость поражали, успех в совершенном предприятии заставлял считаться с его талантами, но по существу это всего лишь пришел «новый дракон», перехитривший старого. Он не выдержал тех же искушений, и они, когда пришло время, погубили и его.

Можно представить, что, когда умирающий Гамлет в трагедии говорит о «раненом имени», которое боится после себя оставить, если друг Горацио не расскажет о нем правду, — он имеет в виду того, легендарного, первого Гамлета с его злой славой. Только «раненое имя» и страшит Гамлета. Мы знаем, что он не боится смерти; мы видим, как он, не пытаясь удержать уходящую жизнь, допивает приготовленный для него яд. Но он не хотел бы знака равенства между собой и этой тенью, прославляемой вопреки и сердцу, и рассудку.

Так как мы знаем, что Гамлет уважает философию стоиков, можно представить себе воцарившегося Гамлета отчасти похожим на императора-философа Марка Аврелия, каким его образ является в исторических трудах и в его собственном сочинении: «Время человеческой жизни — миг; ее сущность — вечное течение; ощущение — смутно; строение всего тела — бренно; душа — неустойчива; судьба — загадочна; слава — недостоверна. Одним словом, все, относящееся к телу, — подобно потоку, относящееся к душе — подобно сновидению и дыму. Жизнь — борьба и странствие по чужбине; посмертная слава — забвение... Итак, следует быть правым, а не исправляемым. ...Пока живешь, пока есть возможность, старайся быть хорошим»¹.

Финал «Гамлета» печален не тем, что герой умирает — к нему пришло то, что он призывал. Теперь он узнает занимавшую его неизвестность. Он уходит к любимым людям, и, если виноват перед ними, этим его вина будет заглажена. Но куда печальнее для Дании, что она не получила такого короля, каким стал бы Гамлет, и даже не услышала его завещания своему народу. Она такого короля еще не заслужила, как, может быть, и никакая другая страна.

В финале «Гамлета» происходит замыкание круга. Смутное время, наступившее после короля-воителя Гамлета-старшего, закончилось с приходом нового короля-воителя, Фортинбраса. Время короля-философа еще не пришло.

Но на нити длящегося времени необходимый узел отныне отмечает место человека, который восстановил связь времен и ушел. Нельзя не воздать ему должное, и сделают это единственным способом, исполнив его желание — сохранив ему достойное имя. При жизни Гамлет считался сумасшедшим, хотя мог бы быть чтим, как человек и король, но после смерти его будут знать как героя. Прощание с Гамлетом навсегда определит, кто он был.

«Пусть Гамлета к помосту отнесут,
Как воина, четыре капитана.»²

В памяти людей не будет злого безумца-разрушителя. Останется воин и актер.

Замыкание круга на сцене происходит и в финале хроники «Генрих V». Мир, закрепляющий победу, заключен, король-победитель готовится к свадьбе и, достигнув счастья в настоящем (по крайней мере, в чужих глазах), желает, чтобы счастливым стало и будущее. И как не разделить его надежду? Испытания пройдены благополучно, время торжествовать и радоваться. Атмосфера полной гармонии. А потом выйдет Хор и, воздав герою должное за достойно прожитую жизнь, с беспощадной верностью истории напомнит зрителю: все рухнет. Король Гарри скоро умрет, Франция отпадет, Англию ждут долгие несчастья.

«Все это представляли мы не раз;
Примите ж ныне милостиво нас»³.

Формально это отсылка к предыдущему циклу хроник о царствовании Генриха VI и войне Роз, где изображено все то, о чем Хор рассказывает.

Но если вспомнить: «Весь мир — театр», можно предложить еще другое толкование. Отсылка здесь не только к сыгранным пьесам, но и к действительности. Успех и неудача, надежда и отчаяние, буря и спокойствие сменяли и будут сменять друг друга на сцене жизни. Это повторится, потому что повторялось. Вы все это пережили, знаете — так со смирением, без горести и страха признайте, что миг абсолютного счастья не останавливает здесь бег времени.

Примечания

1. Марк Аврелий. «К самому себе». / Марк Аврелий [пер. М.Е. Грабарь-Пассек] // Памятники поздней античной научно-художественной литературы. — М.: 1964. С. 119—124.

2.

Let four captains
Bear Hamlet, like a soldier, to the stage...

3.

Which oft our stage hath shown; and, for their sake,
In your fair minds let this acceptance take.