Планета шпионов

Но нужно ли нам такое внешнее, исторически детерминированное объяснение «Гамлета», чтобы пролить свет на феномен гамлетизации? Ведь могут существовать и другие причины Гамлетова молчания, объяснение которым содержится в самой пьесе. Дабы развернуть эту линию рассуждения, вернемся в самое начало пьесы. В последней сцене первого акта, после того, как Гамлет встретил Призрака, он клянется, что отомстит убийце своего отца:

И в книге мозга моего пребудет
Лишь твой завет, не смешанный ни с чем [i5Л].

Затем Гамлет слышит голоса ищущих его Горацио и Марселло. Горацио¹ кричит: «Илло, хо-хо, мой принц!», — на что Гамлет восторженно отвечает: «Илло, хо-хо! Сюда, сюда, мой сокол!» [i5Л]. Когда же Горацио спрашивает о случившемся, Гамлет ни с того, ни с сего выкрикивает, будто одержимый: «О, чудеса!» Но как только Горацио просит Гамлета рассказать, что нового узнал Гамлет, ответ тотчас принимает вид защиты: «Нет, вы проговоритесь» [i5Л]. А далее следует около шестидесяти почти что изматывающих строк обмена репликами между Гамлетом, Горацио и другими участниками сцены, куда не менее четырех раз вклинивается Призрак, требуя, чтобы Горацио и Марселло «поклялись на мече» Гамлета.

Но какую тайну они клянутся хранить? Нет сомнений в том, что это не секрет о том, что Гамлет услышал об убийстве своего отца, коль скоро об этом-то он им и не говорит. Вся тайна, которую они клянутся хранить в секрете, по-видимому, заключается в том, что появилось привидение, имеющее удивительное сходство с мертвым королем. Действительно, в третьем акте Гамлет упоминает «то, что я рассказывал тебе / О смерти моего отца» [iii2Р]. Но мы не были свидетелями того, что именно было сказано. Мы не знаем, что именно знает Горацио. И по мере развития событий к их исходу в пятом акте Гамлет еще один раз указывает на то, что Горацио что-то знает, хотя сам принц и не проясняет на сцене этой тайны.

Откуда эта необходимость в секретности? Возможный ответ на этот вопрос предстает в той самой сцене, что следует за встречей Гамлета и Призрака, в, казалось бы, ничего не значащих начальных строках второго акта. Здесь Полоний ведет разговор с неким Рейнальдо (хитрым Рейнеке-лисом, ставшим Рейнольдо в издании Фолио и Монтано в Первом кварто, где и Полоний загадочно трансформируется в Корамбиса, а это имя, как известно, дало название одному из родов пауков), которого он нанял для слежки за своим сыном, Лаэртом, только что вернувшимся в Париж. Не может ли нас поразить, что тот самый Полоний, который накануне дал сыну столь мудрый отеческий совет: «Не занимай и не ссужай. <...> Всего превыше: верен будь себе» [i3П], — мог бы послать шпиона для слежки за ним? Более того, уловка эта до безобразия искусна: Полоний просит Рейнальдо в Париже втереться в доверие к неким датским друзьям Лаэрта, датчанам (и это верное название, ибо по-датски «датский» звучит как «датчанин»), и — «врите, как на мертвых, / Про что угодно» [ii1П]. То есть Рейнальдо назначается к тому, чтобы лгать о Лаэрте в том, что у того на уме «игра, иль пьянство, бранчивость, задорность, / Блудливость» [ii1В], то есть распутство. Ход мысли Полония причудлив и излагается им в метафорах охоты и ловли рыбы:

На удочку насаживайте ложь
И подцепляйте правду на приманку.
Так все мы, люди дальнего ума,
Издалека, обходом, стороною
С кривых путей выходим на прямой. [ii1П]

Рыбная ловля здесь, действительно, выуживание — сложная и продуманная конструкция измышлений, чьей целью является одурачивание легковерных, а в случае Лаэрта — его парижских приятелей²-датчан. Рейнальдо же получает плату за лживые россказни, с помощью которых можно увидеть, нет ли в поведении Лаэрта чего-то такого грязного, но и соответствующего действительности вместе с тем. Почему же ложь всегда оказывается единственным путем к правде? И более того, лишь только шпионить даже недостаточно, а нужно скользить, подобно змее, как если бы мы шли галсами между значений слова «инсинуация»³.

Мир Гамлета — это планета, отличительной чертой которой является повсеместный шпионаж. Пожалуй, «Гамлет» — это драма надзора, осуществляемого полицейским государством, тем же самым полицейским государством, что бытовало в елизаветинские времена конца XVI века, или тем, что осуществляет надзор через многочисленные камеры слежения, фиксирующие перемещения граждан, когда они пересекают Лондон в нынешние времена второго елизаветинского века. И, действительно, во время холодной войны в таких странах, как Польша или Чехословакия, пьеса воспринималась не как экзистенциальная драма о нерешительности, поглотившей мир буржуазной аномии, но как аллегория на жизнь в условиях тоталитарного режима. Версия Первого кварто, поданная как нечто среднее между трагедией и абсурдистским фарсом, была с успехом представлена в 1978 году в пражском Театре на балюстраде, где на месте рабочего сцены свою карьеру начал Вацлав Гавел. В такой интерпретации Полонию отводится ключевая роль опытного начальника разведки.

Рассмотрим расползание шпионов по тексту пьесы. Розенкранц и Гильденстерн посланы шпионить за Гамлетом. Офелия соглашается быть живой приманкой в то время, когда Клавдий и Полоний шпионят за принцем. Полоний шпионит за ним еще раз, но ударом шпаги он раскрыт. Кто-то шпионит за Офелией, иначе бы рассказ о ее последних минутах жизни, предшествовавших тому, как она соскользнула в «муть смерти», не был бы явлен. И нет ли ни малейших сомнений в честности того самого Горацио, — о, столь преданного и любимого Горацио, — кто нежданно-негаданно объявился из Виттенберга, дабы присутствовать на похоронах Гамлета-старшего, и, очевидно, прошлялся по Эльсинору около двух месяцев, будучи не замеченным Гамлетом (насколько же велик Эльсинор?)? И этот Горацио не только состоит в приятельских отношениях со стражниками Марселло и Бернардо, но и будто бы узнает Гамлета-старшего, хотя тот и облачен в доспехи, бывшие на нем во время битвы, случившейся почти тридцать лет назад (предположительно, сам Горацио к тому времени еще и не родился).

Не странно ли все это? И не может ли Горацио быть шпионом Фортинбраса? Поразмыслим. Пьеса заканчивается задушевным обменом репликами между Горацио и норвежцем, когда второй из них произносит: «Пусть Гамлета к помосту отнесут / Как воина» [v2П]. При таком понимании ролей это великодушие не удивляет, коль скоро Гамлет послужил совершенным, хотя и не ведающим того, орудием, с помощью которого Фортинбрас сможет взойти на трон Дании. Гамлет, сам будучи претендентом на престол, убивает Клавдия, но оказывает щедрую любезность, дает убить также и себя и умирающим голосом говорит: «Но вижу я, что Фортинбрас — избранник» [v2Р]. Сделаем еще один шажок: представим, что Горацио и его оплачиваемые сообщники, Марселло и Бернардо, вступают в сговор и стряпают историю с привидением, дабы одурачить уже весьма слабого, убитого горем и почти стоящего на грани самоубийства молодого аристократа. На их обман Гамлет неосознанно набрасывает патину психотического заблуждения, и всего этого более чем достаточно для того, чтобы сподвигнуть молодого принца на убийство его дяди и расчистить путь для Фортинбраса. Горацио знает все с самого начала, потому что Гамлет — его игрушка, а Призрак — его уловка.

Эта гипотеза, надо признаться, слегка притянута за уши, хотя, пожалуй, не более, чем интерпретация Шмитта о присутствии в пьесе табу. Но суть остается в том, что в пьесе каждый находится под присмотром и все живут в страхе, раз каждому известно, что за ним ведется наблюдение. И разумеется, дабы положить дополнительный слой крема-шпионажа, заметим, что мы видим мир шпионов, сами при этом являясь шпионами и располагаясь в том месте, которое Гамлет именует «несчастным этим шаром» [i5Л], подразумевая под этим и название театра «Глобус», и мир как арену, служащую макрокосмом для микрокосма театра. Земной шар есть паноптикум.

Эльсинор — это мир шпионов, мир абсолютного политического недоверия, пребывающий в испорченном и смертоносном режиме, выросшем, в свою очередь, из постоянной угрозы войны, в «воинственной стране»⁴ [i2Л], как об этом говорит Клавдий в своей первой речи. А «наследницей-вдовой»⁵ этой страны является Гертруда (так что, если связь времен, по словам Гамлета, разорвалась, то, значит, что-то пошло не так с воспроизводящей, «материнской», функцией государства). Оправой же пьесы выступает война, и узурпатор Клавдий имеет двух врагов: внешнего в лице Фортинбраса и внутреннего, чья личина переходит от Гамлета к Лаэрту, следуя в этом за политическим чутьем самого Клавдия, параноидальным, но вместе с этим и проницательно верным.

Примечания

1. У Шекспира, равно как и в переводах на русский, эта реплика принадлежит Марселло. М. Морозов, комментируя свой перевод, уточняет, что Марселло эти слова говорит только в тексте издания Первого кварто.

2. Кричли и Уэбстер используют слово chums, означающее как приятелей, так и наживку, насаживаемую на рыболовный крючок.

3. Слово «инсинуация» (от лат. insinuare и далее от sinus — изгиб, загиб, извив змеи, углубление паруса ветром). Вероятно, Кричли и Уэбстер имеют именно эти коннтотативные значения в виду, когда говорят о «скольжении» («галсах»).

4. У Шекспира и соответственно у Кричли и Уэбстер использован эпитет warlike, и, хотя все переводчики текста пьесы на русский язык вполне адекватно передавали этот эпитет как «воинственный», такой подход не подчеркивает коннотативное значение, которое прочитывается на языке оригинала: не только воинственная страна, но и страна, которая сама похожа на войну (всех против всех).

5. Кричли и Уэбстер, как и Шекспир, используют слово jointress, которое означает вдову, вступающую в наследство. Но ни один перевод на русский язык, за исключением перевода Морозова, не учитывает это дополнительное значение, все указывают на наследуемость государства, но никто на вдовство. Морозов, комментируя соответствующее место в тексте пьесы, пишет: «Слово jointress происходит от jointure, что значит "вдовья доля". Это знал еще Кетчер, который перевел: "царственную владычицу вдовьего участка". Но он, по-видимому, не до конца разобрался в смысле слов Клавдия. Последний "вдовьим участком" Гертруды называет всю Данию. Это важная деталь: согласно толкованию Клавдия, наследницей престола является Гертруда, а не Гамлет. Следовательно, он, Клавдий, как муж Гертруды, — законный король».