«Мышеловка»

В этом мы убеждаемся, наблюдая его встречу с Офелией. Как только он замечает ее, его тон сразу меняется. Перед нами уже не задумчивый Гамлет, размышляющий о жизни и смерти, не человек, полный сомнений. Он сразу надевает личину безумия и говорит с Офелией жестко. Выполняя волю отца, она завершает их разрыв и хочет вернуть подарки, некогда полученные от него. Гамлет тоже делает все, чтобы оттолкнуть от себя Офелию. «Я вас любил когда-то», — говорит он сначала, а потом отрицает и это: «я не любил вас» (III, 1, 115, 120).

Речи Гамлета, обращенные к Офелии, полны издевок. Он советует ей идти в монастырь: «Уйди в монастырь; к чему тебе плодить грешников?» «Или, если уж ты непременно хочешь замуж, выходи замуж за дурака, потому что умные люди хорошо знают, каких чудовищ вы из них делаете» (III, 1, 122, 143—146).

Король и Полоний, подслушивавшие их разговор, лишний раз убеждаются в безумии Гамлета.

Сразу после этого Гамлет дает наставления актерам, и в его речи нет и следа умопомешательства (III, 2, 1—50). Наоборот, сказанное им вплоть до нашего времени цитируется как бесспорная основа эстетики театра. Нет следов безумия и в следующей речи Гамлета, обращенной к Горацио, в которой герой выражает свой идеал человека, а затем просит друга понаблюдать за Клавдием во время представления.

Играть безумного Гамлет начинает опять лишь тогда, когда весь двор во главе с царственными особами приходит посмотреть заказанный принцем спектакль. По отношению к Офелии Гамлет груб до неприличия. Полонию он, как и раньше, говорит слова, полные двусмысленностей. Короля же Гамлет с самого начала стремится возбудить речами, которые могут вызвать только тревогу.

На вопрос короля, как он поживает, принц резко отвечает: «питаюсь воздухом, пичкаюсь обещаниями; так не откармливают и каплунов» (III, 2, 98—100). Смысл этой реплики становится понятным, если мы вспомним, что Клавдий объявил Гамлета своим наследником (I, 2, 107—112), и это подтверждает Розенкранц (III, 2, 355—357). Но Гамлет понимает, что король, убивший своего брата, преспокойно может расправиться и с ним. Недаром принц говорит Розенкранцу: «пока трава растет...» За этим началом пословицы следует: «...лошадь может сдохнуть» (III, 2, 349—350).

Но заметнее всего вызывающий характер поведения Гамлета, когда он отвечает на вопрос короля, нет ли чего-нибудь предосудительного в пьесе: «Эта пьеса изображает убийство, совершенное в Вене; имя герцога — Гонзаго; его жена — Баптиста; вы сейчас увидите; это подлая история; но не все ли равно? Вашего величества и нас, у которых душа чиста, это не касается; пусть кляча брыкается, если у нее ссадина; у нас загривок не натерт» (III, 2, 247—253).

Еще резче и прямее звучат слова, когда на сцене Луциан вливает яд в ухо спящего короля (актера); «комментарий» Гамлета не оставляет сомнений: «Он отравляет его в саду ради его державы. Его зовут Гонзаго. Такая повесть имеется и написана отменнейшим итальянским языком. Сейчас вы увидите, как убийца снискивает любовь Гонзаговой жены» (III, 2, 272—275). Здесь сарказм имеет уже два адреса. Впрочем, и вся пьеса, разыгрываемая актерами, метит одновременно и в Клавдия, и в Гертруду.

Поведение короля, прервавшего представление, не оставляет у Гамлета никаких сомнений: «я за слова Призрака поручился бы тысячью золотых» (III, 2, 207—208), Горацио подтверждает наблюдение Гамлета — король смутился, когда театральный злодей влил яд в ухо спящего короля.

После представления Розенкранц и Гильденстерн являются к Гамлету, они сообщают ему о том, что король расстроен и что мать приглашает его для беседы. За этим следует одно из самых знаменитых мест пьесы.

Розенкранц делает еще одну попытку вызнать тайну принца, ссылаясь на их прежнюю дружбу. Гамлет подзывает проходящего мимо музыканта, берет его флейту и предлагает Гильденстерну сыграть на ней. Тот отказывается, ссылаясь на неумение. Тогда Гамлет, давно догадавшийся о шпионстве своих приятелей по университету, говорит: «Вот видите, что за негодную вещь вы из меня делаете? На мне вы готовы играть; вам кажется, что мои лады вы знаете; вы хотели бы исторгнуть сердце моей тайны... Черт возьми, или, по-вашему, на мне легче играть, чем на дудке?» (III, 2, 379—386).

После этого Гамлет разыгрывает Полония: облако, похожее на верблюда, и на... кита (III, 2, 394—399). И наконец, после всех треволнений этого дня и вечера остается один.

Вспомним, что еще не так давно, до начала представления, он задавался вопросом, что благороднее — терпеть или восстать? Вспомним и то раздумчивое состояние, в котором тогда находился Гамлет. Теперь, оставшись один, Гамлет признается себе (и нам):

      ...сейчас я жаркой крови
Испить бы мог и совершить такое,
Что день бы дрогнул.
        III, 2, 408—410

Гамлет обрел уверенность в вине Клавдия. Он созрел для мести: готов расправиться с королем и открыть матери всю ее преступность.