Введение

Когда орджоникидзевский зритель впервые прочитал в театральных афишах на осетинском языке имя великого английского драматурга, Северо-Осетинскому драматическому театру было всего пять лет от роду.

К этой скромной, ни о чем еще не говорящей дате была приурочена постановка трагедии «Отелло».

Премьера состоялась 26 декабря 1940 года. «Успех премьеры «Отелло» был грандиозным, первая встреча Шекспира с осетинской публикой прошла как подлинный триумф. Осетинские актеры уже привыкли к непосредственной, бурной реакции зрителя, но подобного приема, волнения зрительного зала даже они не могли себе представить», — вспоминает исполнительница роли Дездемоны, а позднее Эмилии, Тамара Харитоновна Кариаева.¹

Главную роль исполнял Владимир Васильевич Тхапсаев, актер тогда еще молодой, но уже снискавший доверие у публики и у товарищей по сцене.

Критик Вл. Ардонский выспренно восклицал в газетной статье: «Голос отца мировой драматургии прозвучал со сцены Осетинского театра. Под седыми вершинами Кавказских гор венецианский мавр заговорил на осетинском языке».

И заканчивал статью так: «Театр не только помог осетинскому зрителю прочувствовать величие и титаническую силу Шекспира, но его коллектив, готовя «Отелло», прошел большую творческую школу».²

Восторженность и поверхностность восприятия помешали Вл. Арденскому подумать над тем, каковы были внутренние, скрытые причины обращения театра к Шекспиру.

А между тем, после блестящих дней премьеры, да и в военные годы, находясь в эвакуации в городе Цхинвали Грузинской ССР, театр не прекращал своей работы над прошумевшим спектаклем.

«Отелло-Тхапсаев с детской доверчивостью и восторженностью» продолжал любить Дездемону, пытался «вернуть себе спокойствие, счастье, радость...», но терял «под собой почву», «глаза его застилались туманом, из груди вырывался вопль смертельно раненного человека», «то, что за несколько дней было радостным, как весенний день, становилось мрачным и ужасным. Потрясенный мнимой изменой Дездемоны, Отелло бродил, не находя себе места». «Артист Тхапсаев яркими мазками рисовал образ страдающего мавра, у которого убито самое дорогое — вера в людей...»³

От представления к представлению глубже раскрывались решения задачи, выискивалось новое.

Бывало, вечерами в зале «напряженная тишина прерывалась гневными репликами по адресу Яго. То здесь, то там раздавалось щелканье языком, которым осетины выражают возмущение, сожаление и много других чувств. «Не бери!» — кричали Эмилии из зала, когда она поднимала платок. «Скажи!» — кричали ей же, когда Отелло требовал платок у Дездемоны. Трудно сказать, кто больше тратил душевных сил: актеры на сцене или зрители в зале, так близко принимала публика к сердцу трагедию Отелло. Когда Отелло рыдал над трупом Дездемоны, зал буквально стонал. Когда Отелло ранил Яго, публика в восторге аплодировала и топала ногами стучала о барьеры и даже... пронзительно свистела».⁴

И только актеры ощущали сырость, рыхлость, бледность спектакля, недостаточную передачу шекспировской глубины.

Об этом объективно пишет Т.Х. Кариаева: «Хотя спектакль уже в первой его редакции пользовался, повторяем, неслыханным для осетинского театра успехом, хотя были точно найдены основные опорные пункты толкования двух главных ролей и ряда других образов (например, образа Эмилии, которую играла В. Каргинова), все же в нем были еще существенные изъяны. Оформление явно оставляло желать лучшего.

У исполнителей некоторых важных ролей не было глубокой, всеобъемлющей оценки событий, необходимой при воплощении трагедии. Это делало образы суженными в масштабах, бытовыми, снижало их значение. Это относится, например, и к исполнению роли Дездемоны Т. Кариаевой. Ей не хватало ни драматизма, ни внутренней подвижности, что очень тяжелило спектакль.

Спектаклю предстояло еще расти и развиваться. Но фундамент будущего, цельного и мощного произведения сценического искусства был заложен уже тогда, в 1940 году. Успех «Отелло» позволял подвести некоторые итоги пятилетнего труда коллектива. Театр вплотную подошел к вершинам мировой драматургической классики».⁵

Театр понял, что имеет хорошие творческие возможности, обладает профессиональной зрелостью, дающей право на дальнейшее знакомство с корифеями мировой драматургии. Спектакль открыл зрителю и самому коллективу много великолепных актеров, среди них Владимира Васильевича Тхапсаева как обещающего трагика.

Но актеру нужно было прожить десятилетний срок творческой жизни, чтобы сегодня получить в награду искренние слова Г.Н. Бояджиева:

«...его Отелло живет на сцене и в нашем воображении как подлинный сценический шедевр, как пример одного из лучших образов нашего театра».⁶

Примечания

1. Карнеева Т., Литвиненко М, Северо-Осетинский драматический театр. (Очерк истории). Орджоникидзе, 1960, стр. 66.

2. Ардонский Вл. Успех молодого театра. «Социалистическая Осетия», 1940, 28 декабря.

3. Кариаева Т., Литвиненко М. Северо-Осетинский драматический театр, стр. 66—67.

4. Там же.

5. Кариаева Т., Литвиненко М. Северо-Осетинский драматический театр, стр. 69.

6. Бояджиев Г.Н. Новаторство советского театра, М., 1963, стр. 302.