IX. Отыквление короля Клавдия

Если уж мы пытаемся копать глубоко, то не постесняемся спросить у Истории: кто такой Lucianus? Первого подходящего героя (а искали мы в ряду римских поэтов, поскольку среди псевдонимов героев пьесы есть уже Гораций с Марциалом) звали Lucanus. Краткая историческая справка: Марк Аней Лукан — племянник Сенеки, родился в Испании, жил в Риме; начал свои литературные опыты с «Поэмы о троянской войне», главный его труд — «Фарсалия», поэма о гражданской войне Юлия Цезаря с Помпеем; республиканец, был настроен против императорской власти — в поэме возлагает надежду на Брута, который должен убить Цезаря (подразумевается Нерон); участвовал в заговоре Писона, после поражения по приказу Нерона вскрыл себе вены. Немаловажно, что первую книгу «Фарсалии» перевел на английский Кристофер Марло. Кстати, в первой книге приводится сон Помпея, в котором к нему является тень его мертвой жены Юлии — она укоряет мужа, что он второй раз женился и предрекает его гибель в гражданской войне.

Есть и еще один исторический кандидат в «племянники» — греческий писатель Лукиан Самосатский (ок. 125 — 192 гг. н. э.). Но нашей темы он касается разве что декламацией на фиктивно-юридическую тему «Лишенный наследства». Поэтому, отметив его ради заявленной педантичности исследования, вернемся к Лукану, племяннику Сенеки.

А, может, Шекспир вовсе и не имел в виду племянника Сенеки? Однако мистика текста в том, что следствие отрицает причину, но направление остается верным. Этот Лукан, которого мы, пусть и ошибочно, поместили в сцену отравления короля, задает нам вектор поиска. Мы вспоминаем сразу нескольких исторических персонажей: знаменитого философа Сенеку — наставника Нерона, самого Нерона, его дядю, императора Клавдия, который женился на своей племяннице, матери Нерона Агриппине и стал Нерону дядей-отчимом. Эти исторические лица определяют историческую ситуацию — убийство императора Клавдия и воцарение Нерона.

По Гаю Светонию Транквиллу («Жизнь двенадцати цезарей»), к концу жизни Клавдий «начал обнаруживать явные признаки сожаления о браке с Агриппиной и усыновлении Нерона. <...> Встревоженная этим Агриппина <...> опередила его. Умер он от яда, как признают все». Светоний передает один из распространенных слухов, что отравила Клавдия сама Агриппина, дав ему яд в его любимых белых грибах. «Смерть его скрывали, пока не обеспечили все для его преемника. Приносили обеты о его здоровье, словно он был болен, приводили во дворец комедиантов, словно он желал развлечься».

Вот эти комедианты — очень важный момент. Светоний родился лет на 20 позже смерти Клавдия, которая последовала в 54 г. н. э., и нам лучше послушать современника императора — самого Сенеку. В его памфлете-мениппее «Apocolocyntosis divi Clavdii» (Отыквление божественного Клавдия) о смерти Клавдия сказано: «Exspiravit autem dum comoedos audit, ut scias me non sine causa illos timere» (А помер он в самый раз, как комедиантов слушал; вот оттого, знаете, и боюсь я их, и недаром боюсь! — пер. М. Холодняка).

Итак, Клавдий умирает во время театрального представления — такова, во всяком случае, литературная версия Сенеки — как вы уже догадались, того самого автора той самой story. Сразу вспоминается предостережение Гамлета Полонию о том, что тому лучше получить плохую эпитафию после смерти, чем плохой отзыв от актеров при жизни — и теперь эти невинные слова воспринимаются как скрытая угроза. Вот только кому — Полонию или, как и должно быть, Клавдию?

У меня уже возникли большие сомнения, что в «Мышеловке» речь идет об отравлении короля Гамлета. Слишком уж все сходится на Клавдии. Даже место действия «Мышеловки» — Vienna — говорит в пользу Клавдия. Ведь, по словам того же Сенеки («Отыквление»), Клавдий ad sextum decimum lapidem natus est a Vienna (родился всего в шестнадцати милях от Виенны)! Да и Нерону, его племяннику, при рождении было дано имя Lucius — такой же светлый, как и Lucianus (светлый anus?)... А Гамлет назвал сценического героя племянником этого короля (nephew to the King), т. е. Клавдия. Вспомните еще один факт: отравив короля, «отравитель улещивает королеву дарами; вначале она как будто недовольна и несогласна, но, наконец, принимает его любовь». Это очень близко к Нерону и его матери Агриппине, интимная связь которых осталась в веках как свидетельство крайней степени развращенности имперского Рима... Тут же вспоминается темперамент, который, по словам Гамлета, более притягателен у молодой Офелии, чем у старой «матери» Гертрад. Есть и еще важный момент — Гамлет, отправляясь после спектакля к Гертруде, восклицает (стихами Горацио):

2264—5 ...let not euer The soule of Nero enter this firme bosome
(...Пусть никогда душа Нерона не войдет в эту крепкую грудь).

Таким образом Горацио-автор ненавязчиво предлагает читателю образ Гамлета, способного убить свою «мать» Гертруду подобно тому, как Нерон убил Агриппину. То, что такая нелестная характеристика принца исходит от Горацио, должно насторожить внимательного читателя.

Кажется, акценты, действительно, смещаются. И все начинает запутываться. А как углубление этой путаницы, и, в то же время, ключ к будущему прояснению, приведем одно сравнение, которое обнаружилось при чтении Светония. Оказывается, когда Гамлет говорит Полонию о стариках, у которых седые бороды, сморщенные лица, слезящиеся глаза, недостаток ума и слабые ноги, он отправляет читателя не только к Ювеналу. В подтверждение — цитата из «Божественного Клавдия» Светония:

«30. ...Лицо и седые волосы были у него красивые, шея толстая. Но когда он ходил, ему изменяли слабые колени <...>. На губах у него выступала пена, из носу текло, язык заплетался, голова тряслась непрестанно. <...> Глупости своей он также не скрывал. <...> Людей удивляла его забывчивость и бездумность».

Светоний сообщает также, что незадолго до смерти Клавдий решил сделать наследником не пасынка Нерона, а своего сына Британика, и составил соответствующее завещание. Из-за этого он и был отравлен Агриппиной.

Все это перекликается и со словами Гамлета и с вышеприведенным отрывком из 10-й сатиры Ювенала. В Комментариях к Светонию сказано, что описание Клавдия он позаимствовал из 5 главы «Отыквления». Действительно, Сенека пишет: Nuntiatur Iovi venisse quendam bonae staturae, bene canum; nescio quid illum minari, assidue enim caput movere; pedem dextrum trahere. (Докладывают Юпитеру, что пришел какой-то верзила, седой совсем; грозится за что-то, видно: все головой трясет; а правую ногу совсем волочит).

Вряд ли такое совпадение означает, что и Светоний и Ювенал пользовались Сенекой как первоисточником. Важно само совпадение. Еще важнее, что Гамлет, говоря с Полонием о стариках, имеет в виду образ императора Клавдия. А когда Полоний откланивается, Гамлет говорит ему вслед: «Эти несносные старые дураки», — тем самым, давая понять, что его инвектива в адрес старика Клавдия относится и к старику Полонию.

Вот теперь, окончательно заблудившись, мы и расстанемся на время и с Клавдием и с Полонием.