Глава 13. В кругу своей семьи

Можно только строить догадки о том, что именно вдохновило великолепие «Антония и Клеопатры». Не вызывает сомнений, что Шекспир вернулся в Стратфорд, чтобы соединиться со своей женой и дочерьми. Он был неверным мужем. Невозможно поверить, что «Сонеты» являются безадресным сочинением. Это было не единственное любовное приключение, если верить рассказу о том, как он опередил Ричарда Бербеджа и попал на любовное свидание. Это может быть своего рода «анекдотом для курилки», но он возник в то время и не принадлежит к легендам, придуманным в XVIII веке, когда все, что касалось Шекспира, как правда, так и ложь, рассматривали только как ходовой товар.

Джон Мэннингем, студент-юрист из Миддл-Темпл, вел дневник, сохранившийся до наших дней. Ему мы обязаны информацией о постановке «Двенадцатой ночи» в «Миддл-Темпл-Холле» в 1602 году и также анекдотом о том, с какой скоростью Шекспир умел воспользоваться удобным случаем. Студент записал рассказ о том, как одна любительница театра так «увлеклась» Ричардом Бербеджем, который играл роль Ричарда III, что договорилась с ним о свидании ночью. «Шекспир подслушал их договор, пришел раньше, его приняли с удовольствием, и во время их забав пришел Бербедж. Ему передали сообщение, что у дверей ждет Ричард Третий. Шекспиру пришлось отвлечься на минутку, чтобы сделать заявление, что Вильгельм Завоеватель опередил Ричарда Третьего. Имя Шекспира было Вильям». Тот, кто пересказал в «Русалке» эту четкую, резкую отповедь поверженному сопернику, бывшему также коллегой Шекспира, был награжден, должно быть, веселым смехом. Верен или нет анекдот Мэннингема, ясно одно: Шекспир в своей лондонской жизни не имел репутации одинокого отшельника.

Долгие отлучки из Стратфорда были наконец закончены; он возвратился, чтобы стать отцом дочерям, которых столь длительное время он видел так редко. Фрэнк Харрис предположил, что воспоминания о деловых буднях и чудесных ночах большого города вызвали в нем отвращение к скромным радостям маленького городка и сельского существования. Это мало похоже на правду. Шекспир испытывал безграничный интерес к различным типам человеческих характеров, как мужских, так и женских, и его цепкий взгляд отмечал все причуды таких характеров. Он запоминал и получал удовольствие как от мелочей провинциальной жизни, так и от изумительной красоты природы в поле и саду. Его словесная обрисовка цветов в последних пьесах богато детализирована и исполнена восхищения. Люди, тонко чувствующие красоту, не скучают. Только тупица находит мир скучным. Николас Роу, издатель Шекспира и его первый биограф, писал так: «Последняя часть его жизни была проведена так, как пожелают для себя все здравомыслящие люди, без забот, вдали от дел и в беседах с друзьями». Когда промчались эмоциональные бури, он, если верить слухам, не сделался брюзгой в последние оставшиеся ему годы. Если его окружали дураки, он мог смеяться. Для тех, кто обладает чувством юмора, жизнь всегда кажется если не постоянным праздником, то вполне съедобным блюдом.

Его зять был далеко не дураком. Сьюзен сделала удачный выбор. Шекспир серьезно интересовался всякого рода болезнями и способами их лечения. Неподалеку от него находилась приемная доктора Холла, куда приходили пациенты, нуждающиеся в консультации. Примечательно, что одному из последних медиков, появляющихся в его пьесах, Церимону в «Перикле», дана высокая оценка, он с увлечением занимается своей работой.

Давно уж я упорно изучаю
Науку врачеванья; в мудрых книгах
Я черпал знанья и в искусстве тайном
Немало изощрялся, чтоб постичь
Целебные таинственные свойства
Растений, и металлов, и камней;
Я изучил, что может вызывать
Расстройства организма или снова
Их устранять. И большую отраду
Занятья эти доставляют мне,
Чем преходящих почестей восторги
И накопленье праздное сокровищ —
Глупцам на радость, смерти на забаву¹.

Это точное описание широко известного искусства доктора Холла, который использовал в качестве лекарств минералы и выдавал «растительные настои» для лечения распространенной тогда цинги. Это не просто намек, это персональный портрет уважаемого доктора, который в своей сельской практике довольствуется умеренным вознаграждением. Церимон во всех отношениях очень симпатичный характер. Общество его дочери и зятя в Холл-Крафт не казалось Шекспиру скучным, по духу это была родственная ему компания.

Доктор Довер Уилсон упоминает об одном предположении, не отвергая его. Якобы Шекспир был очень привязан к собственной Пердите в лице Джудит, «которая жила в окружении, намного больше напоминающем такое же в IV акте «Зимней сказки», чем то, которое могло быть при дворе». Героини последних комедий очаровательны. Когда они были написаны, Джудит еще не доставила горя своему отцу, выбрав недостойного мужа. В соответствии с такой оценкой ее качеств она могла быть прообразом Марины и также Миранды. Но если она так восхищала своего отца, почему она так мало привлекала мужчин, желающих жениться, и ее брак так долго откладывался? Я не думаю, что она была «хорошенькой», как сказал бы современный молодой человек.

Если мы должны искать семейные портреты в пьесах, написанных Шекспиром в домашнем уединении, то кто является прообразом Просперо? Многие видели в этом аристократическом чародее «портрет художника в возрасте около пятидесяти лет». Верно, что монологи Просперо являются образцами изысканной поэзии, они явно написаны в прекраснейшем порыве вдохновения. Красота речей Просперо пронизана грустью. Шекспир писал комедию необыкновенных приключений, включая отрывки, написанные специально по случаю бракосочетания принцессы Елизаветы, но в комедии появилось печальное видение мира, столь же обреченного, как наш, если на земной шар обрушатся водородные бомбы.

Просперо — неоднозначный герой, в конце он проявляет милосердие к своим старым врагам и отказывается от мести, но в другое время в нем обнаруживается характер мрачный и мстительный. В незабываемой постановке сэра Джона Гилгуда эта черта его была особенно подчеркнута. Когда Ариэль вполне обоснованно жалуется на то, что ему не предоставляют обещанной свободы, Просперо угрожает, что засадит его в расщепленный дуб,

...и в нем ты будешь
Еще двенадцать лет вопить от боли².

Он несправедливо называет лжецом превосходного молодого человека, Фердинанда, применяет против него свои колдовские чары и заставляет его трудиться. Роль Просперо играли и многие наши великие актеры. Но я никогда не чувствовал, что они получают от этого удовольствие. Он также обрисован как человек занудливый. Когда Просперо рассказывает Миранде историю своей жизни, он трижды упрекает ее за то, что она его не слушает, и, наконец, приказывает ей сидеть спокойно, жестко потребовав: «Но больше мне не задавай вопросов». Вскоре после этого она засыпает. Просперо так увлечен своим рассказом о старых обидах и о жизни на острове, что предлагает поведать эту историю еще раз своим прощенным пленникам. Он обещает, что за его рассказом «время быстро пролетит», но у Миранды могли бы возникнуть сомнения по этому поводу, и она, несомненно, предпочла бы побродить вдвоем с Фердинандом по песчаному берегу моря.

Если Шекспир видел себя в образе Просперо, в чем я сильно сомневаюсь, здесь он, кажется, подтрунивает над собственным красноречием. Действительно ли он превратился в болтливого чудака, истязающего жену и дочерей собственными воспоминаниями? Различные биографы уличали Шекспира во множестве грехов, включая похотливость, снобизм и жадность. Но ни один из них не утверждал, что Шекспир был занудой, это обвинение кажется необоснованным. Однако, если он видел себя в образе Просперо, на то были свои причины. Но я не могу поверить, что его семья и его соседи когда-нибудь называли его Занудой из «Нового места».

Если прототипом написанного с нескрываемой симпатией характера Церимона, как полагают, являлся муж Сьюзен, то между ним и Шекспиром не возникало никаких трений. Несомненно, что доктор Холл был убежденным протестантом и глубоко вникал в дела приходской церкви. Сьюзен названа в эпитафии «мудрой в помыслах». Однако в бумагах Сэквилла, среди которых были найдены документы, свидетельствующие о недостойном поведении мужа Джудит, есть упоминание о Сьюзен как о нонконформистке, обвиняемой в том, что она отказалась получить причастие. В стратфордской книге указов есть запись, что 1 мая 1606 года 21 человек был обвинен в этом проступке. Большинство из них названы, и известно, что они были приверженцами католицизма. По всей стране прокатилась тогда волна негодования на деятельность «папистски настроенных» людей, наиболее решительные из которых организовали «Пороховой заговор». Те же, которые не посещали церковь «по установленному закону», попадали в список подозреваемых, в их деятельности должны были разобраться на месте. Сьюзен, вероятно, занесли в черный список, так как ее бабушка была из семейства Арден. С другой стороны, возможно, что она отказывалась посещать церковь из-за своих симпатий к пуританству. Отказники состояли из экстремистов двух видов, придерживавшихся противоположных верований. Если она сохраняла верность «старой религии», она отреклась от нее, так как через год вышла замуж за Джона Холла, а он едва ли взял бы в жены «убежденную папистку».

Дело представляет интерес для нашего понимания отношений Шекспира с семейством Холла. Документально доказано, что доктор был страстным пуританином, но это не означает, что он принадлежал к тем безжалостным и фанатичным пуританам, которые считали греховными все забавы и развлечения и заявляли, что театр — место поклонения Сатане. Если бы его взгляды на радости жизни были такими суровыми, в удушливой атмосфере, возникшей между двумя домами, то и дело гремели бы громовые раскаты. Но у нас нет никаких указаний на что-либо подобное, а завещание Шекспира свидетельствует о его прочных дружеских отношениях с доктором Холлом. Сьюзен была главным завещательным лицом, и не существовало закона о собственности замужних женщин, чтобы защитить ее права в наследстве. Завещать ей означало завещать ее мужу.

Однако находятся такие, которые считают, что доктор Холл был совершенно нетерпим к театральной жизни и обратил Сьюзен в свой крайний пуританизм. Чем же еще объяснить, оспаривают они, что бумаги Шекспира исчезли после его смерти? Они утверждают, что, когда Холлы унаследовали рукописи шекспировских пьес, они уничтожили их. Ответ простой. Если бы эти бумаги сохранились, они стоили бы сейчас колоссальных денег, но они не сохранились, потому что их там вовсе и не было.

Драматурги не имели никаких прав на свои работы, когда они продавали их актерской труппе. Шекспир, как держатель акций в труппе «слуг короля», был серьезно заинтересован в выручке. Он не обладал правом собственности на то, что написал, и не брал на себя заботу обеспечить издание своих рукописей. Нам, с нашей оценкой его уникального превосходства в драматическом искусстве, это кажется почти невероятной скромностью или беззаботностью; но он не думал о своих пьесах как о бессмертных и бесценных. Неправильно представлять, что «Новое место» напоминало дом современного писателя, забитый до отказа папками с перепиской, машинописными копиями и вырезками из газет. Если он отсылал рукописи своих последних пьес в Лондон, они покидали дом и оставались в труппе «слуг короля». Нам с вами крупно повезло, что они все еще находились в руках актеров, когда Хеминг и Конделл через семь лет после смерти драматурга приступили к их изданию.

Труппа хранила оригинальные списки, сейчас пренебрежительно называемые «дурацкими бумагами» автора. С этого списка делали хорошую копию и отправляли ее к церемониймейстеру, который играл роль цензора. Он особенно зорко следил за политическим смыслом представленной пьесы. Если актеры получали его «позволение», рукопись переходила к хранителю книг труппы. Иногда сам драматург делал копию, иногда хранитель книг, а иногда это поручали профессиональному переписчику, которому полагалось заплатить. Лишние копии создавали чрезвычайно редко. Соответственно, актеры получали не полный текст для заучивания и репетиций — им давали их строки и шпаргалки на маленьких листках. Текст шекспировской пьесы мог ограничиваться его собственными «дурацкими бумагами», которые, согласно Хемингу и Конделлу, совсем не заслуживали такого отношения, и одной-двумя копиями, сделанными переписчиками. Конечно, «дубликатов» было совсем немного, их хранили в Лондоне, и за ними заботливо следил хранитель книг, который ограждал их от пиратских неавторизованных публикаций и незаконного использования соперничающими труппами.

Маловероятно, чтобы у Шекспира был под рукой переписчик, когда он писал пьесу в Стратфорде. Если он брал на себя заботу о том, чтобы самому изготовить хорошую копию для цензора и хранителя книг в Лондоне, рукопись нужно было бы отослать туда. Оригинал отправляли, а на книжных полках и в шкафах «Нового места» копий не оставалось. Прежде чем отослать рукопись, он мог прочитать свой труд семье, если они проявляли к этому интерес. Но в его обязанности не входило хранение рукописей, и Сьюзен нечего было наследовать. В доме могли храниться некоторые из лучших кварто, напечатанных под его личным присмотром произведений, и две длинные поэмы, опубликованные его приятелем-стратфордцем, Ричардом Филдом, в Лондоне. Холлы унаследовали дом, земельные угодья и мебель, но не рукописи.

«Сонеты», изданные Торпом, появились только в 1609 году и, вероятно, были быстро распроданы. Автор был популярен. Мода на «Сонеты» убывала, но никоим образом не умирала и давала богатую пищу для злободневных сплетен и горячих споров о том, кто именно является их героями. Но следующее издание появилось лишь в 1640 году, и нет документов, подтверждающих, что издание Торпа вызвало у современников повышенный интерес. Обычное и естественное объяснение этому: изъятие тиража или запрет на дальнейшее печатание, наложенный или самим Шекспиром, или одним из графов, затронутых этой историей, которую охотнее всего предали бы забвению, но она, однако, была запечатлена в поэзии.

Едва ли Шекспиру хотелось бы хранить дома эту книгу. Его жена и Джудит в какой-то степени владели грамотой. Сьюзен более подходила для роли понимающего читателя в том случае, если бы она наткнулась на нее. «Сонеты» зашифрованы, и для Энн, если бы она даже и попыталась одолеть их, это было бы не только трудное, но и неприятное чтение. Кварто Торпа, скорее всего, убрали в укромный уголок. Возможно, его вообще не было в доме, как и рукописей пьес.

Энн удовлетворяла жизнь в прекрасном доме, окруженном садом, ее радовало приобретение нового имущества. Не надо было думать о том, откуда взять деньги на повседневные расходы, что было неизбежно в первые годы брака. Если ее заботило общественное положение и мнение соседей, поскольку она была женой Уильяма Шекспира, дворянина из Стратфорда. Ее могло расстраивать то, что Джудит долго не выходит замуж, но брак Сьюзен оказался надежным и счастливым. События, вызванные болезнью, поразившей тело доктора, и ссоры с советом, объясняющиеся болезненным состоянием его разума, произошли через много лет после смерти Энн. Ее, должно быть, озадачило то, что произошло в ее жизни после первых лет лишения и нужды. Она умерла в 1623 году, а до этого больше двадцати пяти лет она не знала никаких забот, ибо регулярно получала из Лондона необходимое ей содержание. Несомненно, она едва ли понимала, чем на самом деле занимался ее муж и какова природа его успеха. Она овдовела в преклонном возрасте, и с каждым годом, должно быть, делались все менее подвижными ее члены и, возможно, все больше затуманивался разум. Она могла бы повторить слова Просперо, если бы знала их: «Простите эту слабость. Смешались мысли в старой голове». Но она была тещей уважаемого доктора и жила в одном доме с ним и его женой. Она была окружена вниманием и заботой. Не было нужды волноваться о чем бы то ни было, пока весной 1616 года Уилла не сразила фатальная, но не долго продолжавшаяся болезнь. У Энн оставалось еще семь лет жизни. Она имела свою долю наследства по вдовьему праву, ее окружали родные лица, и с ней остались странные воспоминания об извилистом пути, который привел ее из Шоттери в «Новое место». На нее, вероятно, смотрели с почтением; о ней, конечно, заботились, так как она стала Энн, Хранительницей Домашнего Очага.

Примечания

1. «Перикл», акт III, сцена II. Перевод Т. Гнедич.

2. Перевод М. Донского.