Глава 12. Порочные женщины

Вскоре после своего сорокалетия Шекспир серьезно заболел, возможно, это был частичный паралич с нарушением двигательной функции. Так утверждал Фрэнк Харрис, и эту мысль поддержали такие осторожные, квалифицированные и здравомыслящие авторитеты, как сэр Эдмунд Чемберс и доктор Довер Уилсон; ни того, ни другого нельзя назвать фантазерами. Харрис пошел дальше в своих выводах и считал, что Шекспир оставался инвалидом до конца своей жизни. Документально это ничем не подтверждено. Если драматург и был истощен, когда закончил свои великие трагедии, то вскоре силы его настолько восстановились, что он писал по пьесе в год, проявлял деятельную заботу о своей собственности и совершал путешествия из Стратфорда в Лондон. Нет никаких свидетельств о продолжительной болезни во время его ухода в отставку и жизни в Стратфорде. Он внезапно скончался весной 1616 года.

Харрис полагал, что ему так и не удалось избавиться от напряженных волнений и переживаний, которые вызвали к жизни «Сонеты», и что Молл Фиттон нанесла поэту неизлечимую рану. Кем бы ни была Смуглая дама, последствия их отношений не могли быть столь продолжительными и разрушительными. Но найдется немало свидетельств того, что женское вероломство и распутство глубоко запали ему в душу и оставили там неизгладимый след. Поэтому мысль о женской порочности и предательстве с удивительной нетерпимостью не раз возникает в речах героев поздних пьес. Создается впечатление, что в них бушует пламя личного гнева. Особой силы и выразительности в использовании художественных средств поэт достигает в описании страсти и ревности.

Особое внимание сэр Эдмунд Чемберс уделил «Тимону Афинскому». В разделе, посвященном этой пьесе в первом томе его труда «Шекспир», Чемберс предложил свой возможный «взгляд на предмет». Он посчитал, что трагедия о Тимоне явно не закончена и представляет собой черновой набросок, что работа над ней шла в «условиях умственного и физического стресса, который привел к удару». В небольшой по объему, но замечательной книге доктора Довера Уилсона под названием «Избранный Шекспир» есть глава «На краю пропасти». В ней исследователь сравнивает драматурга с альпинистом, который с небывалым напряжением сил достиг опасной высоты. Отсюда он увидел расщелины и глубокие овраги, извивающиеся внизу, и понял, какую угрозу таят в себе человеческая глупость и дикость, немотивированная жестокость и незаслуженные страдания. «Король Лир» — высшее достижение трагического искусства; но то, что увидел отважный покоритель вершин, оказалось так ужасно, что, потеряв равновесие, автор с трудом удержался на грани нервного срыва. Предполагают, что это было катастрофой, которую Шекспир, шедший по краю пропасти, преодолел с немалым трудом. Через какое-то время он спустился к зеленым долинам, раскинувшимся внизу, и уютно устроился на Стратфордских лугах, поросших шелковистой травой. Но и там возникали опасные моменты, когда голова кружилась и достигнутому равновесию грозила опасность.

В проведенном исследователем анализе тяжелого нервного расстройства также отмечалось «напряженное отвращение к сексу, которое проходит почти через все, написанное Шекспиром после 1600 года». Ему не удалось избавиться от навязчивых мыслей о сокрушительной силе вожделения. Страдания охваченного страстью мужчины наиболее выразительно и трогательно изображены в ста двадцати девяти сонетах. Они заслуженно вошли в сокровищницу мировой поэзии, но их можно цитировать снова и снова, потому что поразительна их сосредоточенность на конфликте любви и экстаза с похотью и отвращением к себе, и они помогают понять многое из того, что вошло в пьесы, написанные в первом десятилетии нового века.

Издержки духа и стыда растрата —
Вот сладострастье в действии. Оно
Безжалостно, коварно, бесновато,
Жестоко, грубо, ярости полно.

Утолено — влечет оно презренье,
В преследованье не жалеет сил.
И тот лишен покоя и забвенья,
Кто невзначай приманку проглотил.

Безумное, само с собой в раздоре,
Оно владеет иль владеют им.
В надежде — радость, в испытанье — горе,
А в прошлом — сон, растаявший, как дым.

Все это так. Но избежит ли грешный
Небесных врат, ведущих в ад кромешный?

Когда был написан этот сонет, неизвестно. Какова бы ни была дата его написания, мучительный крик отчаяния, вырвавшийся из груди его создателя, схож с воплем альпиниста, голова которого закружилась, когда он увидел внизу, под собой, бездонную пропасть. Доктор Довер Уилсон пришел к выводу, что «хотя неистовства «Тимона Афинского» показывают, как близко подошел Шекспир к краю пропасти», он все же сохранил равновесие и преодолел ее. В этой пьесе настолько доминирует отвращение к сексу, что некоторые из речей Тимона можно охарактеризовать как словесную блевотину. Соответственно, она достойна исследования, так как, возможно, в ней содержатся симптомы того нервного срыва, о котором говорят исследователи. В ней заметны признаки крайней усталости и зарождающегося нервного расстройства и даже безумия.

Неизвестно, когда написана пьеса. Наиболее вероятная датировка — где-то между 1606-м и 1608 годами. Нет никаких указаний, что «слуги короля» поставили ее на сцене. Первой театральной постановкой была версия, переписанная Томасом Шедуэллом.

Под названием «Тимон разгневанный» это варево поставили на сцене в 1678 году. Пьесу играли не часто, ее сократили до небольшого размера, добавили пышное музыкальное сопровождение, сочиненное Пурнеллом, и она продержалась на сцене почти сто лет. Это пародия на шекспировскую трагедию, в которой не было женских ролей: несколько строк, произнесенных женщинами, принадлежат двум шлюхам. Ко времени постановки пьесы публика хотела видеть на сцене актрис, и актрисы хотели получить роли. Шедуэлл придумал Тимону невесту, которая бросила его, и любовницу, которая находилась рядом с ним и совершила самоубийство над его трупом.

Не существовало издания кварто шекспировской пьесы. Хеминг и Конделл включили ее в первое фолио, возможно, с некоторым колебанием, чтобы заполнить пробел. Она, должно быть, попала в руки несчастного издателя в перепутанном и затрудненном для понимания виде. Проза и стихи перемешаны. Великолепно написанные монологи соседствуют с тривиальными. Это заставило издателей подозревать, что у Шекспира был неудачный соавтор или что в издание были включены черновые наброски самого Шекспира, которые он намеревался доработать, когда восстановит свое здоровье или свой интерес к истории, которую он не сумел написать так, как хотел. Во многих отрывках несомненно присутствует несравненное словесное мастерство Шекспира, особенно в монологе мизантропа, дышащем бешеной яростью, которая при появлении двух проституток принимает маниакальный характер.

Есть исследователи, считающие, что Шекспир всегда был холодным, сохраняющим самообладание, обезличенным драматургом, который черпал свои темы в грехах и страданиях людей, используя их как исходный материал для создания превосходных произведений, необходимых для его товарищей по труппе и театру. Если это было так, мы ошибаемся в предположении, что его личная жизнь вторгалась в его произведения и что он вкладывал свои радости и печали в свою работу, профессионально предназначенную для труппы, которой постоянно требовались новые пьесы. В своем тщательно проведенном исследовании «Тимона Афинского» для серии изданий «Арден» мистер Х.Дж. Оливер придерживался этой точки зрения и оспаривал мой взгляд на пьесу. Он утверждал, что «мизантропия Тимона, как все остальное в шекспировских пьесах, есть часть драматической ситуации и ни в каком смысле не является поэтическим выражением собственных взглядов поэта». Тогда и душераздирающие строки о болезни юного Артура в «Короле Иоанне» также не следует связывать со смертью Гамнета Шекспира.

Я не могу согласиться с этим представлением о Шекспире как о поэте, совершенно оторванном от всех земных радостей и печалей, и отдаю предпочтение мнению Бернарда Шоу, который утверждал, что «из его пьес и сонетов мы узнаем гораздо больше о Шекспире, чем из произведений Диккенса и Теккерея». Последние два акта «Тимона Афинского» являются свидетельством сумасшествия. Неистовая страстность монологов Тимона, так же как неспособность автора закончить пьесу и привести ее в порядок, не доказывают безумия Шекспира. Но они заставляют меня видеть в этом убедительные признаки чрезмерного утомления, чрезвычайного эмоционального напряжения и внезапной мучительной перемены, когда сексуальная невоздержанность и ее последствия терзали разум Шекспира.

В конце III акта охваченный отчаянием Тимон удаляется от дел, покидает свои Афины, ставшие теперь ненавистными, и поселяется в уединении лесов. Я не могу рассматривать все последующее как заурядный пример создания пьесы, в которой драматург описывает точно, но беспристрастно муки несчастного мизантропа. Речи Тимона не упражнение драматурга. Они взрывные. Осуждение мужчин, женщин и их чувственности неукротимое и обжигающее; по своей силе оно превосходит даже вопли страдающего, а в конце пьесы безумного Лира. Когда речь заходит о сексе, гнев на отвратительный мир разрастается, переходя в лихорадочное отвращение к собственной жизни. Более того, пламенные высказывания по этому поводу не имеют никакого отношения к самому Тимону. Очень важно обратить на это обстоятельство особое внимание. Они не имеют никакого отношения к его несчастьям, но они поразительны по клокочущей в них ненависти.

Трагедия Тимона состоит в том, что богатый афинянин потратил все свое богатство на раболепных, льстивых паразитов. Они называют его господином Тимоном и благородным Тимоном, а сами паразитируют на его щедрости, которая доходит почти до безумия в своей неутомимой экстравагантности и безудержном разбазаривании накопленного. Безрассудно растратив все свои деньги, он начинает одалживать и, наконец, просить. Он надеется получить какой-то отклик на свою прежнюю благотворительность. Ничтожные людишки, когда-то облагодетельствованные им, отказываются помочь ему. Подхалимы и прихлебатели отнюдь не бедны и без труда могли бы вытащить его из финансовых затруднений, созданных им самим. Но у них сердца из камня. Их неблагодарность настолько же бессердечна, насколько обильна была его щедрость. Удалившись в леса, он доходит до такой нищеты, что вынужден питаться выкопанными из земли корнями. Затем Тимон находит золото, которое он теперь презирает и отвергает, проклиная все и всех с яростью сытого, физически сильного мужчины, воспламененного сильнейшим алкоголем. Ослабевает его разум, но не его язык.

До этого момента в пьесе не было ни одной женщины. Нет корыстной любовницы, которая погубила бы Тимона. Нет распутной мегеры, вымогавшей у него деньги. В пьесе нет и намека на какие-то сексуальные увлечения. Когда Тимон организует театр масок для своих гостей, женщины-танцовщицы представляют амазонок, а не соблазнительных нимф. Затем в лесу появляется еще один разгневанный изгнанник из Афин, Алкивиад, намеревающийся уничтожить город, который был несправедлив к нему. Его сопровождают две женщины, в которых Тимон, без всякой причины, подозревает падших созданий. Об одной он говорит кратко:

А девка эта может погубить
Людей куда побольше, чем твой меч,
Хоть вид у ней и ангельский.

Он обвиняет ее в распространении сифилиса и вскоре побуждает обеих женщин заразить весь город, включая «юнцов». Ее ответ короток и решителен:

Пусть губы Твои сгниют!

Больше ничего. Это дает Тимону повод произнести тираду против похоти и обратиться к двум женщинам с призывом разнести заразу по всем Афинам. В голове Тимона засела одна мысль: он неотступно думает о дурной болезни, как в шекспировское время называли обе основные стадии венерического заболевания. Эту мысль нельзя назвать мимолетной, поскольку Тимон обрушил весь свой гнев на бордели, рассадники разврата и болезней. Симптомы несчастья описаны подробно: лихорадочный озноб, нарывы, гноящиеся болячки, выпадение волос и слепота, провал носа, полная немощь. Мужчины всех возрастов должны стать жертвами их похоти.

...шлюхи вы и оставайтесь ими;
А если кто благочестивой речью
Наставить вас задумает, — втяните
Его в разврат, зажгите, возбуждайте;
Пусть ваш огонь осилит дым его,
Но только не поддайтесь уговорам...
И вновь блудите. Красьте лица гуще,
Чтоб лошади на ваших щечках вязли.
К чертям морщины!¹

Нападки на секс и «сладкую игру», которая иссушает юность, продолжаются, когда в пьесу возвращается грубый, циничный философ по имени Апемант.

Когда Тимон клеймит разрушительную власть золота, он доходит до крайности. Его погубила жадность тех, что наживался на его богатствах. Его недостатком является тщеславие. Никакая «блудница», как нам сказано, не прельстит и не воспламенит его. Однако появление с Алкивиадом двух женщин, к которым он сразу же обращается как к шлюхам и распутницам, вызывает такой стремительный поток сексуальной одержимости, что можно было бы подумать, что Тимона разорило частое посещение публичных домов. Разве нет причин думать, что Шекспир стоял на краю пропасти, когда изливал накопившийся в душе яд в великолепных монологах пьесы и когда не старался или не находил сил, чтобы закончить эпизоды, которые не волновали его?

Шекспир не раз высказывался по этому малопривлекательному вопросу. В его сценах в борделях и в жалобах Терсита в «Троиле и Крессиде» ощущается игривость, оскорбительная для нас, хотя, возможно, не для его театральной публики. В «Тимоне» он не ищет повода для грубой насмешки. Все изложено с потрясающей точностью. Как выразился доктор Р.М. Симпсон в своей книге «Шекспир и медицина»: «Никогда не было написано более живого клинического описания третьей стадии сифилиса, чем в речи Тимона, когда он обращается к двум куртизанкам с советом, как им мстить мужчинам». Детально описаны и попытки лечения, а не только страшные симптомы заболевания. Пистоль упоминал «бочку смрадного позора». Тимон говорит о заболевшем: «Пусть ваш огонь осилит дым его» и советует сажать больных «на диету». В процедуру лечения входило, как объясняет доктор Симпсон, использование «бочки, в которую помещали пациента под горячими парами киновари».

Высказывалось предположение, что самого Шекспира заразила Смуглая дама. Если он был близок с Люси Морган, то такое вполне могло случиться, он мог заразиться одним из видов этого заболевания, сопровождавшегося появлением сыпи на коже. Но это безосновательное предположение. Как уже отмечалось, нет никаких указаний, что он страдал длительной и физически разрушительной болезнью. Если было нервное расстройство, оно было психопатическим и непродолжительным. Любой гражданин елизаветинского Лондона, особенно если он жил и работал в Саутуорке, районе хорошо известном как благодаря проституткам, так и актерам, он не мог не видеть искалеченных «сладкими играми» людей. Отвращение к сексу не было характерно для впечатлительного наблюдателя района Бэнксайда.

Шекспировское отвращение не исчезло с годами. Со временем он успокоился, но остались впечатления, которые он не мог забыть. Навязчивые мысли о сексуальной ревности и пагубности вожделения не оставляли его даже в предположительно спокойные годы зрелости. В «Отелло» он не сказал об этом последнего слова. Вина Мавра есть вина мужчины, считавшегося благородным, но на самом деле оказавшегося настолько глупым, что он не исследует доказательства мнимой неверности Дездемоны. В более поздних пьесах ревнивые мужья обрушивают почти истерическое в своей ярости обвинение не на конкретную женщину, но на весь женский пол. Когда подозрение возникло относительно одной конкретной женщины, презрение автора распространяется на всех. Весь женский пол проклят, так как блуд не поддается лечению. Когда Якимо, прибегнув к лжесвидетельству, убеждает Постума в неверности Имогены, тот не просто проклинает ее. Как обычно, обвинительный приговор выносится всему женскому полу.

О, если б мог я истребить, исторгнуть
Все женское из собственного сердца!
От женщин в нас, мужчинах, все пороки.
От них, от них и мстительность, и похоть,
Распутство, честолюбье, алчность, спесь,
И злой язык, и чванство, и причуды!
Пороки все, какие знает ад,
Частично ль, целиком — да, целиком —
У нас от женщин! И в самих грехах
Они непостоянны!.. Все обман!
Спешат они, одним грехом пресытясь,
Сменить его на тот, что поновее.
Кричать о них я буду, бичевать.
Их проклинать и ненавидеть! Нет,
Чтоб мщение мое насытить вволю,
Молить я буду дать во всем им волю!
Сам дьявол худшей пытки им не сыщет!²

Почему Постум говорит, что он напишет³ о женской злобе? Как нам сказано, ему даны «все знания, что юности доступны», но он не автор. Что-то ускользнуло от его внимания, пока Шекспир изливал потоки яда на женскую порочность. Самое интересное, что о намерении письменно изобличать пороки упоминается не один раз, эта мысль крепко засела в голове автора. Бирон, переполненный совершенно неоправданным презрением к Розалине, упрекающий ее в неразборчивости, пишет сонеты; Улисс, яростно обличающий распутниц, потому что Крессида распутница, говорит:

Не терплю таких.
Что говорят ее глаза и губы,
И даже ноги? Ветреность во всех
Ее движеньях нежных и лукавых,
Противна мне и резвость языка,
Любому открывающая сразу
Путь к самым тайникам ее души.
Как стол, накрытый для гостей случайных,
Она добыча каждого пришельца⁴.

«Setting down» содержит намек, если не является синонимом «writing down». И клеймят снова не отдельную представительницу, но весь женский пол.

Затем есть Леонт, некоторые из его уродливых ремарок относительно предательства и соблазна цитировались в предыдущей главе. Он не ограничивается опорочиванием невинной Гермионы. Появляется знакомое утверждение:

И если б всех распутство жен смущало,
Так каждый третий в петлю бы полез.
Лекарства нет! Какая-то звезда
Все развращает, сводничает всюду
И отравляет воздух — ей подвластны
И юг и север, запад и восток.
Один лишь вывод: чрево не закроешь,
И впустит в дверь, и выпустит врага
Со всем добром. И тысячи мужей
Больны, как я, но этого не знают⁵.

Когда Леонт продолжает бессвязно говорить о том, как «щекою льнут к щеке, губами — в губы», эти предполагаемые прелюдии к адюльтеру относятся не только к Гермионе. Обвинения снова адресованы всем женщинам.

В одной поздней пьесе, и одной из прекраснейших, внезапно произошло резкое изменение в отношении к сексу. Отвращение на некоторое время исчезло. В первой сцене «Антония и Клеопатры» египетская царица немедленно названа «развратницей» и «публичной девкой», но сладострастная пара, которая отдала все и позволила империи погибнуть ради удовлетворения своей страсти, побеждает сердце Шекспира, обретает величие в своей гибели и переносится в потусторонний мир, в котором, оставшись величественными и великолепными в смерти, они станут «великою четой». В «Антонии и Клеопатре» Шекспир создает восторженный гимн любви. Он отошел на почтительное расстояние от края этой пропасти. Ненависть и брань в адрес женщин на время прекратились.

Шекспир, вероятно, писал эту пьесу вдали от Лондона. В пьесе, посвященной крушению царств, воображаемый мир которой был воссоздан из нетленного бытия, солнца и луны, небесного свода, земного мира и его океанов, внезапно возникают упоминания о сельских предметах, возможно вызванных к жизни мельком брошенным взглядом на сад, реку Эйвон или двор фермы. Политическая измена Клеопатры и бегство ее флота с места сражения, как ни странно, сравнивается с бегством кобылы или коровы в июньскую жару («Ни дать ни взять как в жаркий летний день / Ужаленная оводом корова!»), в то время как Антоний, вслед за ней покинувший битву, уподобляется безумно влюбленному дикому селезню. Не похоже, чтобы такие метафоры родились в голове человека, работающего в городском уединении. Где бы он ни был, на время Шекспир забыл о грехах всего женского пола и прославил слабость одной его представительницы, «ни с кем не сравнимой».

Примечания

1. Перевод П. Мелковой.

2. «Цимбелин», акт II, сцена V. Перевод П. Мелковой.

3. В оригинале «write against them», переведенное как «бичевать». (Примеч. перев.)

4. «Троил и Крессида», акт IV, сцена V. Перевод Т. Гнедич. В тексте Шекспира:

And wide unclasp the tables of their thoughts
To every ticklish reader! set them down
For sluttish spoils of opportunity
And daughters of the game. (Примеч. перев.)

5. «Зимняя сказка», акт I, сцена II. Перевод В. Левика.