4. «Макбет»

Светское отношение Шекспира к проблеме добра и зла, преступления и наказания проявляется и в трагедии «Макбет», написанной почти одновременно с трагедией «Король Лир». В этой трагедии проблема преступления и наказания является главной, и снова Шекспир, как и в других случаях дает гениальное освещение этой проблемы, изменяя источник. Холиншед описывает успех Макбета, которого поддерживали другие таны, рассказ о предательском убийстве Шекспир взял из другой части «Хроник» — о гибели короля Даффа от руки его родича Донвальда. Сцены с ведьмами, вызывающие противоречивые толкования, возникли отчасти под влиянием актуальной в 1606 г. темы. Сочинение выдающегося ученого Реджинальда Скота «Разоблачение колдовства» (1584) приобрело такую необычайную известность среди образованной публики, что король Яков, тогда еще Яков VI Шотландский, издал под своим именем трактат «Демонология» (1597), где доказывал существование ведьм, а в 1604 г., уже будучи английским королем, издал указ о преследовании ведьм. В позднейших постановках сцены с ведьмами обычно подвергаются сокращению, но для зрителей «Глобуса» в годы, когда «ведьм» сжигали на кострах, тема была злободневной. О замысле Шекспира ведутся споры, но невозможно отрицать, что все сцены связаны с общим философским замыслом в трагедии. Этот вопрос будет освещен в связи с темой преступления и наказания.

«Макбет» прежде всего психологическая и философская трагедия, политические темы затронуты попутно и не являются пружинами действия. Между тем в источнике политические события освещены подробно и в ином духе, чем у Шекспира. В XI в. в истории Шотландии было немало драматических судеб, в частности король Дункан представлен как слабый правитель, он терпел поражения в войнах и против него составили заговор знатные шотландские лорды во главе с Макбетом, которому помогал его друг Банко. Макбет после убийства Дункана был избран королем, правил семнадцать лет, завоевал преданность лордов, прославился справедливостью и строгостью в наказании всех преступников — по оценке историка, этот период явился временем мира и спокойствия, когда благодаря умелому правлению Шотландия была избавлена даже от воровства и насилия. Весь этот исторический материал Шекспир оставил без внимания. Он сохранил сведения о мучениях совести Макбета, о его опасениях, что Банко будет его врагом, а потому тиран отдал приказ умертвить и Банко, и его сына Флинса. Однако Флинсу удалось спастись, и Холиншед прослеживает дальнейшее потомство Банко до рождения Якова VI, царствующего короля Шотландии.

Для освещения убийства из честолюбия Шекспир использовал материал из другой части источника — рассказ о том, как в X в. был убит король Дафф предводителем воинов Донвальдом, которому Дафф особенно доверял. Донвальд возненавидел короля после того, как Дафф жестоко расправился с мятежниками, среди которых были друзья Донвальда. Донвальда подстрекает его жена, двух стражников Донвальд и его жена напоили зельем и, когда те заснули, Донвальд позвал наемных убийц, которые перерезали горло спящему королю. Тело убитого было так тщательно погребено, что никто не видел труп, — Донвальд опасался, что раны мертвеца будут кровоточить в присутствии убийц.

Донвальд, как и Макбет в трагедии, убил двух слуг Даффа и обвинил их в убийстве короля. После кровавой ночи начались затмения солнца и луны и сильные бури. Некоторые лорды заподозрили Донвальда в убийстве, однако власть была в его руках, и никто его не обвинил. Позднее новый король приказал подвергнуть пыткам жену Донвальда и та созналась в преступлении и признала себя соучастницей убийства. Вскоре и Донвальд и четверо наемных убийц были схвачены и казнены. Последовала новая цепь убийств в борьбе за власть. Таким образом, в источнике изложены преступления, совершаемые в борьбе за власть.

В трагедии Шекспира с самого начала действует доблестный воин, военачальник, награжденный новыми почестями, родственник короля Дункана, человек, который совершает убийство как бы вопреки своей природе под воздействием честолюбия. Леди Макбет выражает опасение, что ее муж не сможет совершить убийство: «Я опасаюсь твоей природы. Она слишком полна молока человеческой доброты, чтобы поймать кратчайший путь» (даю точный перевод). Макбет жаждет величия, но ему недостает «болезни», которая должна сопутствовать честолюбию. В этой метафоре отказ от человечности назван болезнью честолюбцев.

Борьба в душе Макбета передана в метафорах в седьмой сцене первого акта. Возникает образ сети, в которую можно было бы «поймать» последствия убийства, — если бы не было возмездия здесь, то он «рискнул бы посмертной жизнью». В этом рассуждении скрыта опасная мысль, что страх перед будущим божественным возмездием на том свете не удерживает от преступлений. В большинстве изданий шекспировский текст изменен — победила эмендация издателя XVIII в. Льюиса Тиббальда: вместо слова «schoole» — школа он поставил «schoal» — мель; в русском переводе 1837 г. первый переводчик трагедии М.П. Вронченко ввел метафору «отмель времени», которая сохранилась в позднейших переводах.

Когда конец кончал бы все, — как просто!
Все кончить сразу! Если бы убийство
Могло свершиться и отсечь при этом
Последствия, так, чтоб одним ударом
Все завершалось и кончалось здесь,
Вот здесь, на этой отмели времен, —
Мы не смутились бы грядущей жизнью.
Но суд свершится здесь же. Мы даем
Кровавые уроки, — им внимают
И губят научивших. Правосудье
Подносит нам же чашу с нашим ядом.

(1, 7, 1—12, перевод М.Л. Лозинского)

Эмендация Тиббальда разрушает метафорическую последовательность: в шекспировском тексте «школа» времени связана с дальнейшим развитием метафоры — «кровавые уроки» — и со скамьей суда, поскольку слово «bank» в данном контексте, если отказаться от комментариев и эмендации Тиббальда, может означать именно судейскую скамью. Предполагают, что образ отравленной чаши, которую беспристрастное правосудие подносит к губам отравителя, подсказан любопытным эпизодом в «Опытах» Монтеня. Известный своими злодеяниями Цезарь Борджиа герцог Валентино задумал отравить кардинала Адриана во время ужина в Ватикане и для этого послал бутылку с отравленным вином, приказав слуге беречь ее до прихода Борджиа. Однако третий участник задуманного ужина отец Цезаря папа римский Александр VI прибыл раньше сына и потребовал вина. Слуга, думая, что в бутылке вино было особенно хорошим, откупорил бутылку в момент, когда появился сам Борджиа. Не подозревая, что слуга нарушил его запрет, герцог Валентино налил отравленное вино в кубок (чашу) и поднял его за здоровье отца. Александр VI умер сразу, а Борджиа долго болел. Можно добавить, что упоминание о чаше, поднесенной отравителю, есть и в рассказе Холиншеда о муках совести в душе Макбета.

В монологе, о котором идет речь, Макбет признается, что Дункан — его родич и гость, что он добрый и мягкий правитель, любимый всеми, и его убийство вызовет потоки слез — жалость, подобно нагому новорожденному младенцу верхом на вихре, охватит всех и в слезах захлебнется ветер. Этот образ более всего поясняет борьбу в душе Макбета — доброе начало в данный момент побеждает, он говорит о том, что ему нечем «пришпорить» свое намерение (замысел убийства представлен в образе всадника, который использует честолюбие как шпоры). В финале монолога есть текстологическая загадка, которую не решили комментаторы. «Шпоры» для коня — «скачущее честолюбие», которое «перепрыгивает через себя и падает на другого». Но возможен иной перевод — «изнуряет себя», а после слова «другого» в тексте фолио стоит точка. Комментаторы, а за ними и переводчики предполагают, что фраза не закончена, т. е. всадник — честолюбие падает на другую сторону коня и гибнет. Однако точка в тексте дает основание подвергнуть подобное восприятие сомнению. Всадник уже находится в седле, скакун мчится, изнурительная скачка приводит к тому, что всадник «падает» — на кого? Возможно, что метафора подсказана рассказом Монтеня в главе «О боевых конях» — там упоминается обычай нумидийских воинов: в пылу сражения они перескакивают на запасного коня, который скачет рядом с измученным скакуном. Образ передает напряжение честолюбца, усталость загнанного коня и смену коня, т. е. замысла: при таком толковании становится понятен отказ Макбета от своего кровавого замысла.

В этот момент роковым для героя становится вмешательство леди Макбет. Она упрекает его в трусости, говорит о своей решимости, напоминает о какой-то клятве, с презрением отвергает его любовь — и побеждает. Душевные страдания возникают еще до совершения убийства-галлюцинации терзают Макбета, после убийства он испытывает страшное потрясение, ему кажется, что он слышал крик: «Не спите больше! Макбет зарезал сон!». Возникает контраст между преступлением и образом сна: «невинный сон», «смерть каждодневной жизни», «бальзам израненных умов», «главный кормилец на пиру жизни». Стук в ворота напоминает ему о Страшном суде, о будущем говорит метафора «Может ли океан великого Нептуна смыть кровь с моих рук? Нет, скорее эта рука окрасит множество морей, превратив зеленый цвет в красный». Его скорбь в момент, когда Макдуф приносит известие о страшном убийстве, кажется неподдельной, настолько сильное потрясение он испытывает. Но и леди Макбет сломлена и падает в обморок.

Муки совести ассоциируются в сознании Макбета с образом змеи — она не убита, но подползет и укусит. Он завидует мертвому Дункану: лучше быть с мертвыми, чем на дыбе ума корчиться от беспрерывных мук, ему кажется, что мозг его полон скорпионов. Макбет обращается с мольбой к ночи «разорвать невидимой кровавой рукой великую связь», причину его «бледного страха». Это связь с другими людьми, с обществом и законами, с совестью и человечностью. Однако самому Макбету кажется, что он испытывает страх перед Банко, — и он посылает убийц. Призрак Банко терзает его, в его речи возникают странные образы: кровь проливалась и в древние времена, но раньше, когда был выбит мозг, они умирали, теперь они встают снова. Эти слова связаны с образом «мятежных мертвецов» в сцене с ведьмами. После благоприятных предсказаний Макбет восклицает: «Мятежные мертвецы, не поднимайтесь никогда, пока не встанет Бирнамский лес». К сожалению, эта шекспировская метафора утрачена в большинстве изданий и в переводах. Победила эмендация Тиббальда-Ханмера, которые заменили слова «rebellious dead» другими: «rebellion's head» — «глава мятежа».

Мучения леди Макбет усиливаются сознанием, что преступление привело ее мужа к болезни, что за первым убийством последовали новые — в безумный ночной бред вторгаются мысли о смерти Дункана, Банко, леди Макдуф, и она пытается смыть кровь, но в отчаянии признает: «Все благовония Аравии не надушат эту маленькую ручку». Накануне решающего сражения Макбет охвачен глубокой скорбью: осень жизни подобна увядшему засохшему желтому листу — он лишен всего, что сопутствует старости, — почета, повиновения, любви. В момент, когда приносят известие о смерти леди Макбет, он высказывает полное опустошение: утрачен смысл жизни. «Догорай, огарок! — так обращается Макбет к собственной жизни и завершает горьким признанием: жизнь — всего лишь ходячая тень, бедный актер, он важничает и волнуется в свой час на сцене, а потом умолкает; это повесть, рассказанная дураком, в ней много шума и ярости, но нет никакого смысла». Он утрачивает волю к жизни и сначала отказывается сражаться с Макдуфом. Лишь угроза, что его повезут в клетке как тирана, и слова Макдуфа о том, что он не рожден, а вырван из чрева, побуждают Макбета возобновить поединок.

Страшный суд совести — вот возмездие, поразившее Макбета задолго до возникновения угрозы со стороны Малькольма и других врагов тирана. Даже предсказания ведьм, сулившие ему безопасность, не избавляли его от мучений. Вполне возможно, что Шекспир соглашался с рационалистическим, даже физиологическим объяснением раскаяния и мучений совести, которое он нашел у Монтеня в главе «О раскаянии». Человек, чей разум порабощен пороком, чье суждение искажено, испытывает особое болезненное состояние: «Злоба всасывает большую часть собственного яда и тем сама себя отравляет» (E., III, 2, 410). Если горе можно смягчить разумом, то раскаяние порождено разумом, и это усиливает внутренние мучения. Характерно, что Монтень в главе «О совести» сообщает мнения древних: если Платон утверждал, что наказание следует за преступлением, то Гесиод был убежден, что наказание рождается вместе с преступлением, т. е. рождаются муки совести (E., II, 5, 18).

Глубокие основы мучений совести в душе Макбета раскрыты в трагедии таким образом, что их не сразу можно увидеть, поэтому во многих комментариях и постановках уделено значительное внимание анализу политических причин поражения тирана. Столь же серьезно меняется в театральных постановках роль сцен с участием ведьм — изобретательность режиссеров касается внешнего облика «вещих сестер», а их речи значительно сокращены.

Упоминание о вещуньях Шекспир нашел в «Хрониках» Холиншеда, но использовал и популярные сочинения Скота и короля Якова. Первая многозначительная сентенция, произнесенная вещими сестрами, обычно переводится как «добро есть зло, зло есть добро» или «грань меж добром и злом, сотрись» (менее точный перевод). У Шекспира оба эпитета многозначны: «fair» имеет множество оттенков в разных контекстах — может означать прекрасный, добрый, честный, справедливый, светлый, а слово «foul» отражает противоположные качества — безобразный, дурной, подлый, бесчестный, несправедливый, мрачный, грязный. В языке эпитеты противостоят друг другу, но в реплике ведьм выражены относительность нравственных оценок, возможность перехода противоположных качеств друг в друга, а также признание их неразрывной связи в природе. Первые слова, произнесенные Макбетом после сражения, в котором он одержал победу, напоминают о двусмысленной реплике: «Такого дурного и прекрасного дня я еще не видел».

Дальнейшие его размышления о предсказаниях вещуний продолжают двусмысленные оценки: они сказали правду, следовательно, и корона ему обещана свыше. Он потрясен предсказаниями именно потому, что они отвечают его скрытым честолюбивым замыслам. Напротив, Банко признается, что он не просит у них милостей и не боится их ненависти. Он проявляет к загадочным существам интерес исследователя, независимо от собственной судьбы, обращает внимание на их странный наряд и внешность, спрашивает, живые ли они, могут ли предсказать, какие «семена времени» будут расти, какие — погибнут. Он упоминает о «пузырях земли» и высказывает предположение, что они с Макбетом поели корня, затмевающего разум. По-видимому, это противопоставление реакции двух друзей поясняет авторский замысел: внешние силы порабощают тех, кто в себе носит семена зла.

Влияние внешнего воздействия на внутренние побуждения героя — лишь одна из целей драматурга при создании сцен с участием ведьм; эти сцены насыщены необычными, мрачными образами, зловещие речи имеют скрытый смысл, и ведьмы должны восприниматься как реальные существа, а не как порождение больного воображения героя. Философский смысл трагедии скрыт более всего в фантастических сценах. Ведьмы преследуют цель, которую поясняет Геката: подчинить человека своей злой воле, вытравить человеческое начало — Геката возмущена тем, что ведьмы все еще не смогли полностью завладеть душой героя. В ее монологе возникает загадочный образ, символизирующий таинственные космические силы, управляющие всей природой: ей предстоит «великое дело»: она должна схватить «каплю» из глубин мироздания, висящую «на роге луны», чтобы с помощью магии превратить пары в искусственные видения, способные заставить Макбета презирать судьбу и смерть, забыть мудрость, милосердие и страх. В этих словах скрыто возможное объяснение успеха «колдовства», данное в стиле Реджинальда Скота: происходит помрачение разума человека, и он становится жертвой злых сил.

В одной из сцен Макбет заклинает ведьм предсказать ему судьбу, даже если ветры разрушат храмы, волны поглотят корабли, разрушатся замки, дворцы и пирамиды, — в этих гротескных образах выражена мысль о гибели мироздания: «...пусть сокровище зародышей природы превратится в беспорядочную смесь, пока само разрушение истомится до изнеможения» (IV, I, 58—60). Комментаторы сравнивают этот сложный образ с идеями античных философов об основе мироздания — это «семена» или «зародыши» всего сущего. Образ встречается и в словах Лира — он призывает природу уничтожить все «зародыши», из которых рождаются неблагодарные дети. И в других пьесах Шекспир вводит образ «зародышей» мира — возникает мысль о существовании таинственных начал мироздания и возможной гибели всех начал жизни в результате космических катаклизмов. В речах Макбета выражена и другая идея: зло, подчиняя человека, угрожает всеобщей гибелью, а после свидания с ведьмами герой лишается человечности и совершает новые преступления: «Ужасами я объелся. Они привычны для души убийцы и больше не пугают» (перевод М.Л. Лозинского).

В фантастических сценах выражена мысль о существовании во внешнем для человека мире каких-то неизвестных, непознанных законов, влияющих на его внутренние побуждения. Зловещие атрибуты колдовства — отвратительное зелье, котел, заклинания, двусмысленные предсказания, якобы сулящие избавление от возмездия, — все эти моменты создают мрачную атмосферу, символизируют мерзкое, злое, преступное начало в жизни. Таким образом, фантастика в данной трагедии — не только дань актуальной в тот момент теме, но и оригинальное воплощение раздумий Шекспира о скрытых космических основах зла, недоступных познанию. В конце трагедии раскрыта тема земного суда, торжества человечности, справедливости и победы добрых сил в обществе. Попутно освещена тема чисто политическая: какими качествами должен обладать правитель — диалог Малькольма и Макдуфа воспринимается как своеобразный политический трактат. Многие человеческие слабости в правителе страна способна перенести, например, жадность, сластолюбие, лживость, притворство, но жестокий тиран недостоин не только править, но и жить — такова реакция Макдуфа на самооговор Малькольма, желающего испытать верность военачальника, бывшего другом Макбета. Реакция Макдуфа — политический вывод Шекспира. Однако необходимо соотнести эти финальные сцены с содержанием всей трагедии и признать, что политика привнесена как завершение психологических и философских замыслов¹.

Примечания

1. Выдающуюся роль в истории восприятия трагедии «Макбет» сыграл психологический очерк Э.С. Брэдли: Bradley A.C. Shakespearean tragedy. [N.Y., 1965]. P. 274—332 (1st ed. 1904). Интересный психологический анализ дает И.А. Селезинка в кандидатской диссертации: Тема преступления и наказания в хрониках и трагедиях Шекспира. Автореф. канд. дис. Л., 1986. Гл. 2.