Вероисповедание Ратленда

Что касается веры Ратленда, многого тут не скажешь. Семья жила на севере Йоркшира. А Йоркшир был какое-то время оплотом католиков, как и весь север Англии. Мы знаем, что младший брат Ратленда Оливер обвинялся в принятии католической веры, но сохранилось его письмо, где он категорически это отрицает. В пьесах Шекспира религиозных тем нет, впрочем, их нет у многих других авторов. Цитат же библейских много. А в «Ромео и Джульетте» и «Много шуму из ничего» католические священнослужители изображены справедливыми сострадательными людьми. Но, думаю, формально он принадлежал англиканской церкви, его наставником в Кембридже был преподобный Джон Джеген, с которым Ратленд был в переписке и после окончания Кембриджа, когда Джеген был уже настоятелем Норичского собора. Хотя, по всей вероятности, он питал симпатию к католикам, о чем можно судить и по архивным материалам: там хранятся относящиеся к его времени записи о страданиях католиков в елизаветинских тюрьмах. Есть, однако, история, очень известная, которая заставляет задуматься.

Летом 1601 года, когда Ратленд был еще в Тауэре, королева Елизавета, разбирая архивы, принесенные ей архивистом Тауэра, увидела документ, касающийся Ричарда II, и воскликнула: «Ричард Второй — это я! Тебе это известно?» Архивист ответил: «Какое злое воображение оказалось у недоброго джентльмена, кого ваше величество так щедро одарили своей милостью». («Such a wicked imagination was determined and attempted by a most unkind gent, the most ardorned creature that ever Your Majesty made».) На что королева сказала: «Тот, кто забыл Бога, забудет и своих благодетелей (benefactors). Эта трагедия игралась сорок раз на улицах и в домах». Исследователи относят смысл этого разговора к Эссексу, фавориту королевы. Обычно приводится только его первая часть. Но весь разговор-то об авторе пьесы, которую так часто играли в Лондоне. В правление Елизаветы сцена отречения в «Ричарде III» была вымарана (первый раз появилась в издании 1608 года). Автор подобного сочинения об этом английском короле был посажен в тюрьму, так что и пьеса Шекспира считалась злокозненной. Ратлендианцы уверены, что речь шла о Ратленде: королева к нему благоволила, можно даже сказать любила. Она посылала к нему своего доктора, не гневалась на него, когда он нарушал ее распоряжения. Не противилась его браку со своей крестницей, дочерью английского национального героя и поэта сэра Филипа Сидни. И его участие в заговоре было для нее жестокой обидой. Но почему она считала, что он предал своего Бога, — загадка. Здесь, скорее всего, речь идет не о переходе в католичество: в документах того времени, касающихся Ратленда, нигде этого нет. Но королева что-то точно имела в виду. Поди теперь догадайся.

Ратленд — засекреченная личность. И опять мы сталкиваемся с подлой человеческой чертой: если не знаю — говорю плохо. Чего-чего только о Ратленде не сочиняли и продолжают сочинять на пустом месте, и всё с отрицательным знаком. И это в цивилизованном христианском мире, где должен верховодить принцип презумпции невиновности — «не возводи ложного свидетельства на ближнего своего».