Портрет Шекспира первого фолио

Вокруг Первого Фолио клубится пыль сомнений, и если сомнения обернутся фактами, то эта краеугольная опора стратфордианцев будет выбита у них из-под ног. А тогда зашатается и памятник — вторая (и последняя) незыблемая опора ортодоксальных шекспироведов.

Для большего понимания, что означает первое полное собрание работ Шекспира, приведу еще одну историческую подробность, уточняющую литературную обстановку того времени.

В первую половину XVII века вышло всего четыре собрания сочинений авторов того времени: в 1616 году Бен Джонсон опубликовал ин-фолио девять уже выходивших пьес под названием «Сочинения Бенджамина Джонсона» («The Works of Beniamin Jonson»). Издание роскошное, оно вышло повторно в 1640 году, уже после его смерти; Первое Фолио Шекспира (1623); второй том «Сочинений Джонсона» в том же 1640 году; ив 1647 году выходят 37 пьес Бомонта и Флетчера тоже ин-фолио. Так что Первое Фолио — это, безусловно, признание Шекспира «звездой поэтов» — «thou Starre of Poets», как назвал его Джонсон в оде, предваряющей Первое Фолио. Об этом свидетельствует и роскошный вид тома. Это значит, что Шекспир бесспорно играл одну из главенствующих ролей в драматургии того времени. Если не наипервейшую.

В Фолио помещена одна из двух гравюр, претендующих на сходство с реальным Шекспиром.

Это знаменитый портрет Дрэсаута. Он вызывает на первых порах и злость, и недоумение у исследователей и читателей. Была такая прекрасная возможность — оставить потомкам портрет Шекспира! И такая досада: гравюру Мартина Дрэсаута портретом живого человека не назовешь. В ней столько огрехов — слишком большая голова, рот сдвинут под ноздрю, на слишком высоком лбу огромная залысина, ниспадающие на уши волосы чересчур густы, туловище по сравнению с головой заужено и т. д.

Во время работы над гравюрой ему было двадцать два года, не такой уж юный возраст в то время. Принадлежал он к семье профессиональных граверов, выходцев из Фландрии, так же как скульпторы Гаррети Николас Джонсоны, авторы памятников Шаксперу в Стратфорде и трем графам Ратлендам, включая пятого графа Роджера Мэннерса, в деревенской церкви Боттесфорда, местечка, что в нескольких милях от замка Бельвуар, родового гнезда этой древней фамилии. Памятник графу Роджеру (1619) и памятник в Стратфорде, сделанный в 1620 году, по мнению сэра Сидни Ли, следуют одному наброску¹. Я убедилась в этом собственными глазами.

Гравирование возникло вскоре после изобретения книгопечатания, и около двух столетий первенство в производстве гравюр-иллюстраций принадлежало Голландии и Фландрии. Во время гонений на протестантов в этих странах многие мастера вынуждены были покинуть родину и перебраться в Англию, где продолжали успешно заниматься своей исконной профессией. Так что вряд ли Дрэсаут мог сделать столько элементарных ошибок в портрете для красивого, дорогого тома, издаваемого с заявкой на будущие века. Я рассматривала оригинал Фолио 1623 года, у него обрез не только тиснен золотом, но по нему еще пущен волнистый рельеф. Издатели были почтенные, покровители — «несравненные» и очень богатые, братья — граф Пемброк и граф Монтгомери, двоюродные братья графини Ратленд. В издании Фолио принимал участие Бен Джонсон и, по всей вероятности, Бэкон: один из издателей, Уильям Джаггард, печатал «Опыты» Бэкона, сонеты и пьесы Шекспира. Жил он по соседству с Энтони Бэконом, старшим братом философа, и, как предполагает биограф Джаггарда, был хорошо знаком с братьями Бэконами. Эта компания вряд ли стала бы портить роскошный юбилейный том плохим портретом: затевая такую работу, на титуле не экономят.

Известно, что в то время тайнописей всякого рода, аллюзий, аллегорий, анаграмм, шифров (шифрами и тайнописью особенно увлекался Бэкон, по характеру склонный кутаться в пелену тайны), титульные листы часто содержали скрытые послания. У меня есть полдюжины ксерокопий таких титульных листов. За чистую монету титульный лист Первого Фолио принять, разумеется, нельзя. Тем более что Дрэсаут и в дальнейшем создавал подобные титульные листы. Один из них, мы уже об этом писали, — к книге эмблем Уизера 1638 года, плодовитого поэта того времени, полемизировавшего в стихах с Беном Джонсоном и Водным поэтом Джоном Тэйлором — еще одной загадкой того времени, требующей исследования. Все это были веселые выдумщики, чья вторая половина жизни протекала на кровавом фоне английской буржуазной революции. И все они имели прямое касательство к самому большому фантазеру и поэтическому гению Роджеру Мэннерсу графу Ратленду.

Прибавим несколько слов об Уизере. Мы еще вернемся к нему в более драматических обстоятельствах, да и вся жизнь его — так распорядилась история — была одной сплошной драмой, кроме, может быть, первых двадцати лет, когда он тяготел к группе поэтов-лириков. Позже он стал сатириком, за что был осмеян неугомонным Беном. Его книга эмблем тем более интригует, что на левой странице, смежной с фронтисписом, есть длинный стих (пятистопный ямб, рифма а-а, b-b, с-с).

Даю его неполный подстрочник:

Собрание эмблем пред вами. Значит,
Лист титульный ему необходим —
Эмблемный, символический. И автор
Граверу предложил простой рисунок:
Чтоб удержать полет его фантазий.
Но мастер создал то, что зрите вы —
Первоначальный замысел убив,
Поддавшись собственному чувству.
Увы, задумка автора пропала,
А сколько стоило усилий, денег!
Сердитый автор титул сей презрел
(Вы ждали отношение иное?)
Как нечто недостойное. Однако ж,
Внимательней взглянув, решил его
Оставить — порицания достойны
Ошибки лишь на первый взгляд.
Зато Они фантазию питают лучше,
Чем трезвого ума плоды. Гравер
Случайно создал то, что потуги
Ума превозошло. Судите сами,
Достойный восхищения предмет!
Творение для тех, чей дерзкий ум
Готов раскрыть загадку кабалистов.
Но не спешите: гравюра сия
Ключа не даст к загадкам кабалистов,
Судьбой запрет наложен облекать
Мистические тайны в словеса.

Подстрочник довольно точный, ни одна мысль не потеряна, правда, не сохранена рифма (парная). А главное, кажется, удалось передать ироническую, вернее сказать, веселую, нотку. Автор как будто говорит: вот гравер старался, старался и перестарался, впрочем, вышло, кажется, по чистой случайности, не так уж и плохо. Нет худа без добра. Далее идет еще двадцать одна строчка все в том же духе, хотя появляются и новые мысли:

«Здесь нету ничего, что принял бы наш век»; затем читатели делятся на три разряда: тот, кто так умен, что силой разумения додумается до разгадки; тот, кто всеведущ, или, вернее, считает себя таковым; и, наконец, тот, кто любит ломать голову над загадками, что выше его разумения. Так что гравюра для них для всех: стоит им поднатужиться, и тайна кабалистов станет явью. Звучит очень знакомо. Точно такое же разделение читателей и в ключе, приложенном к аллегорическому роману «Аргенис» Джона Барклая (1625). Автор посвятил пространный ключ к именам и географическим названиям королю Иакову, но ключ этот ничего не объясняет, а, напротив, еще больше сгущает аллегорию. Читатели делятся автором на три группы, точно, как у Уизера. И всем им туманно обещана разгадка.

Выскажу два предположения. Роман «Аргенис» написан не Джоном Барклаем, а Бэконом (это предполагают и бэконианцы). Но и стихотворение в книге Уизера, как мне представляется, написано им же. Стихи довольно слабые, слишком много в них слов, которые только заполняют ритмические пустоты. И нет поэтического звучания, нет красоты, а Уизер был настоящий поэт. Они относятся к титульному листу и называются «A PREPOSITION to this Frontispiece»², а в нем, ей-богу, нет никаких вневременных, каббалистических тайн, хотя, может быть, я их и не вижу. У меня есть ксерокопия этого листа, к сожалению, довольно темная, она сделана с оригинального текста 1638 года. Книгу, наверное, с тех пор никто не открывал, пожелтевшие листы подернуло рябью, так что публиковать эту копию бесполезно. Но описать можно. Перед нами двуглавый Парнас, его подошва — глубокая пещера — символ земной жизни, где копошатся в вечной суете люди. Скалистые склоны в отвесных скалах, отрогах, изрыты глубокими лощинами, по ним с опасностью для жизни карабкаются наверх к поэтическим высотам десятки людей, очевидно, поэтов, один, добравшись почти до вершины, срывается и падает вниз головой. Вполне прозрачная аллегория судьбы поэта. Какие могут в ней заключаться тайны? Непонятно, почему Уизер сначала отверг гравюру. И почему, подумав, увидел, что она лучше иллюстрирует его замысел.

Я бы многие строки отнесла к другой гравюре Дрэсаута, сделанной им шестнадцать лет назад. А именно к портрету Шекспира в Первом Фолио. Дрэсаут делал потом много гравюр поэтов того времени. Несколько — Джона Донна.

А Уизер через шесть лет издаст стихотворный памфлет, в нем он вступится за честь давно умершей дамы — он назовет ее Феникс, очевидная ссылка на Феникс из сборника Честера «Жертва любви» — реквиема по несчастной поэтической паре Ратлендов. Шекспир в нем назван, как уже было сказано, «мимик». Напомним читателю, что Ратленд-Шекспир был непревзойденный подражатель, способный, смеха ради, перевоплотиться в кого угодно. Уизер был несомненно причастен к тайне всех участников сложного и трагического действа. И не исключено, что стихотворное предисловие к книге Уизера написано Бэконом к портрету Дрэсаута. Помещать в Фолио он, разумеется, его не стал. Очень уж слышны интонации ироничной секретности, так для него характерные. А в Фолио все должно быть принято за чистую монету. В том числе и актеры, которые якобы сами пишут обращение к читателям и посвящение «несравненным» братьям. «Поколения специалистов пришли к согласию, что Предисловие и Посвящение, подписанные Хемингсом и Конделлом, на самом деле написаны Беном Джонсоном, кто и был настоящий издатель Фолио»³. C подобной ситуацией мы уже встречались. Гравюра на титульном листе книг Джона Дэйвиса из Хирфорда «Жертвоприношение музам» 1612 года — точная иллюстрация к поэтическому сборнику «Жертва любви, или Жалобы Розалины» Честера⁴.

И еще полагаю, Джонсон написал только «Обращение к читателям», а «Посвящение несравненным братьям» написано Бэконом — это его стиль обращения к почитаемым корреспондентам. Актеры (якобы авторы) называют в нем шекспировские пьесы «trifles» (пустячки): «...When we value the places your highnesses sustain, we cannot but know their dignity greater than to descend to the reading of these trifles; and while we name them trifles we have deprived ourselves of the defence of our dedication. But since your lordships have been pleased to think these trifles something heretofore, and have prosecuted both them and their author, living, with so much favour, we hope that, they outliving him, and he not having the fate, common with some, to be executor to his own writings, you will use the like indulgence toward them you have done unto their parent».

Перевод:

«...Поскольку мы высоко ценим должности, которые вы занимаете, мы не можем не знать, что они слишком высоки, чтобы снизойти до чтения этих пустячков; а называя их пустячками, мы лишили себя права защищать наше посвящение. Но поскольку ваши лордства пожелали считать эти пустячки чем-то и оказывали им и автору, когда он был жив, самое большое расположение, мы надеемся, что и они, пережив автора, кому судьба, благосклонная к некоторым, не дала стать издателем собственных сочинений, будут пользоваться вашей доброй снисходительностью, каковой пользовался их автор».

Ни актеры, ни Джонсон так назвать пьесы не могли. Актеры — потому что пьесы для них дело серьезное, источник существования, — они почти все эти пьесы играли. А Бен Джонсон был первый английский драматург, который за семь лет пред тем опубликовал свои пьесы инфолио, да еще назвал их «Сочинения». Это было неслыханно, такая высокопарность вызвала даже насмешки. Один острослов сочинил в его адрес такие стишки:

Pray tell me Ben, where doth the mystery lurke,
What other call a play you call a work.

Скажи, молю, разгадку где искать.
Что пьеса для других — зовешь трудом⁵.

Дэвид Риггс отмечает, что «публикация "Сочинений Бенджамина Джонсона" была решающим событием в его многолетней борьбе за контроль над собственными сочинениями, и что, собрав, отредактировав и опубликовав свои пьесы (он сам наблюдал за набором), Джонсон создал "авторизованный" текст своих сочинений, которые будут читаться и перечитываться образованным читателем»⁶. На титульном листе Фолио — цитата из Горация: «Neque, me ut miretur turba, laboro: Contentus paucis lectoribus»⁷. И вряд ли Бен Джонсон столь непочтительно высказался бы о пьесах своего соперника и друга в его Первом Фолио, даже если послание появилось с подписями актеров.

А вот Фрэнсис Бэкон считал литературные занятия упражнениями, позволяющими отдохнуть от ученых трудов ив письмах друзьям называл плоды этих занятий «trifles». Перечитав это «Посвящение», я не только услыхала знакомые синтаксические интонации, но и знакомый строй и развитие мысли. Именно так обращался он в письмах к высокочтимым корреспондентам. В «Посвящении» заметна и характерная для него витиеватость слога, и слегка уничижительный тон, явно нарочитый. Над Фолио Шекспира Джонсон и Бэкон, сомнения нет, работали вместе: издатель и печатник Джаггард, один из двух главных издателей Фолио, был издателем Бэкона.

Но вернемся к портрету Первого Фолио, в котором собраны только пьесы. Повторю, чтобы читатель не запутался во всех мелких, но важных подробностях. Портрет оплечный. Рукав натянут на левую руку так, что сильно суживает левую половину груди. Он как бы на нее набегает. Такое возможно только в том случае, если это — второй правый рукав, надетый задом наперед, внахлест, за счет чего и сузилась левая половина груди: бок рукава, прилегающий к спинке, всегда шире, иначе мы не могли бы сгибать руку в локте.

Замечательно, что портрет Дрэсаута не так плох. При всех огрехах, видимых просчетах, глаза в нем живые, они отвечают тебе взглядом, откуда бы ты ни смотрел, выразительные с легкой усмешечкой губы, правда, иногда, под другим углом зрения, кажутся печальны. И такое чувство, что лицо хочет доверить тебе какую-то важную тайну.

Совсем другое дело — туловище. Это действительно схема, вглядитесь в линии — они прописаны, как по линейке и лекалу, а граверы уже тогда мастерски владели своим искусством. Одно это свидетельствует о некоем зашифрованном послании. Именно туловище содержит очевидные ошибки. При таком ракурсе одной стороне кафтана полагается быть в два раза шире. Но это не ошибка, часть груди съел отстегивающийся рукав, натянутый задом наперед. Еретики делают вывод — на портрете два левых рукава, ведь это оттиск с гравировальной доски, на которой рисунок нацарапан так, как пишутся портреты. А что значат два левых рукава — расшифровке не поддается.

Но от того, что в гравюре два одинаковых рукава, деваться никуда. С этим согласны все.

Когда художник пишет портрет маслом с живой натуры, правой стороне художника соответствует левая сторона и человека, который позирует, и создаваемого изображения. Представьте себе, что вы художник и хотите поздороваться с натурщиком, вы протянете правую руку наискосок. На любом писанном на холсте портрете, который смотрит на вас со стены музея, его правая и левая стороны не совпадают с вашей правой и левой стороной. И у нас выработалась стойкая привычка воспринимать портреты именно так, будь то гравюра или масло.

Если для сюжета гравюры важна пространственная ориентация, гравер, учитывая эффект зеркального отражения, наносит рисунок на доску так, чтобы изображенный им сюжет на картине соблюдал компасную ориентацию пространства. Если же для картины соблюдение сторон света не имеет значения, то рисунок наносится на гравировальную доску, как если бы он писался на холсте, просто так легче, привычнее. Отсюда и вышеприведенный вывод еретиков-антистратфордианцев: раз оттиск, значит, у портрета две левых руки. То же возражение я услыхала и в Фолджерском музее в Вашингтоне от заведующей рукописным отделом: «Какие правые рукава! Ведь это гравюра». По ее мнению, второй левый рукав натянут на правую руку, ведь портрет — зеркальное отражение рисунка на доске. Да, но тогда действительно приходится признать, что гравер был никудышный — нарисовать в одной картине два рукава с одной руки, да еще с левой! Его что, ввело в заблуждение, что рукава тогда отстегивались? Вывод очевидно абсурдный.

Но в те времена титульные листы часто содержали некую зашифрованную информацию. Так что давайте раскинем умом. Портрет Шекспира — оплечный, кистей рук не видно; ни для гравера, ни для портрета, ни для зрителя лево-правая ориентация не имеет значения: все равно, какой рукав — левый, какой — правый. Шекспироведы всех мастей сделали однозначный вывод: раз гравюра — значит, на портрете две левых руки.

Рисунок наносился на медную пластинку не с живого человека. Либо у Дрэсаута был чей-то рисунок, либо портрет. И вот на титуле великой книги явилась загадка, подобная Сфинксу: смотрит на тебя живыми глазами и молчит. И почему-то два левых рукава, именно левых — ведь это оттиск с гравировальной доски!

Но, может, гравер хотел, чтобы его портрет воспринимался как любой другой портрет, писанный маслом, то есть его правая и левая стороны были ориентированы на самый портрет, а не на зрителя? Ведь зритель именно так воспринимает портреты. А задумавшие портрет понимали, что он в грядущие века будет многократно тиражирован и смотреться по правилу восприятия обычного портрета на холсте. И гравер сделал оплечный портрет, предоставив решать нам, зрителям, какая рука — правая или левая. Решите, что перед вами два левых рукава — бессмыслица, вы загнали себя в тупик, и тогда, значит, решение неверно. Решите, что два правых — имеете полное право, и зашифрованный секрет получает разгадку. Пелена с глаз спала, и вам открылась истина. То и другое решение возможно, ведь существуют же гравюры, где соблюдена право-левая ориентация изображения, например, титульный лист к труду Бэкона «De Augmentis Scientiarum»⁸ издания 1645 года. Так что все зависит от вашего выбора. А выбор здесь обусловлен решением, имеющим смысл, а не бессмыслицу. Так разгадывают любую шифровку. Мой выбор однозначен: второй рукав — правый, он натянут на левую руку, это — символ второй пишущей руки. В говорящих титульных листах детали, каким-то образом выделенные, обязательно несут символическое значение. Два правых рукава на портрете символизируют две правых пишущих руки. А это значит, что за пьесами Шекспира стоят два автора, пользовавшихся (не всегда!) одним псевдонимом. Это и есть та рабочая концепция, с помощью которой мы надеемся решить многие, не совсем стертые временем загадки.

Издатели Первого Фолио, по-видимому, сочли справедливым донести до потомков, что у шекспировских пьес два автора. По меньшей мере, у половины. А значит, труды и заслуга Бэкона не канут в Лету. Это был 1623 год, когда Бэкон, по убеждению друзей, не виновный в сфабрикованных против него обвинениях, утратил в одночасье канцлерство и все связанные с этим привилегии второго лица в королевстве после фаворита, потерял право занимать любую государственную должность. Странно, что потомки, наши современники, хорошо знакомые с заговорами и интригами против самых высокопоставленных лиц (у них всегда слишком много завистников и политических врагов, чего далеко ходить: Кеннеди, Хрущев и т. д.), кончавшимися падением с вершин власти, так не критически, даже злорадно, восприняли историю со взятками Бэкона. А могли бы задуматься — король-то Иаков не отнял у своего канцлера титулов, отменил наложенный на него огромный штраф. Словом, от своей персоны не отлучил, даже несмотря на то, что фаворит Букингем, которому Бэкон отказал в минуту запальчивости в Йорк-хаузе, лишил Бэкона своего благоволения. Конечно, в конце концов ему все же пришлось покинуть замок-дворец, где он родился и жил последние годы.

И друзья, как видно, решили хоть так поддержать опального колосса.

Учитель и Ученик, вероятнее всего, договорились, как быть с «шекспировским» наследием. Все, чего касалась рука поэта, — «Шекспир». Следовательно, Ратленд — единоличный владелец псевдонима «Уильям Шекспир», судя по Первому Фолио. И полное собрание пьес не должно включать пьесы Бэкона-Шекспира. В Первое Фолио поэтому не вошел и «Перикл», в котором шекспировского слога совсем мало, между тем сюжет свидетельствует о едином авторе, едином замысле. В Шекспировский канон «Перикл» был включен гораздо позже. Стало быть, к 1621 году — начало работы над полным собранием шекспировских пьес — для людей, причастных к литературе, кого называть Шекспиром, сомнений не было. Не было, похоже, и разногласий.

Примечания

1. Lee S. A Life of William Shakespeare. L., 1915. Р. 497.

2. «Пояснение к этому фронтиспису» (англ.).

3. Michell J. Who Wrote Shakespeare? Р. 79.

4. Гилилов И.М. Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна Великого Феникса. С. 442—445.

5. HS. Vol. IX. L. 13.

6. Riggs D. Ben Jonson. A Life. Р. 221.

7. Я не затем работаю, чтобы толпа восхищалась мной, мне довольно немногих читателей (лат.).

8. «О достоинстве и преумножении наук» (лат.).