От несостоявшегося издателя

В один из теплых осенних вечеров, после шумного дня, проведенного на Международной книжной ярмарке, я забрел в уединенный франкфуртский кабачок «Weiße Rose».

Шел последний год двадцатого столетия, российская издательская индустрия, утвердившись на отечественном книжном рынке, предпринимала усилия для того, чтобы выйти на европейскую арену — этим был озабочен и я, представитель хотя и провинциального, но крупного издательства «Алое и Белое». Кроме того, предвидя грядущие сложности в связи с перенасыщением рынка коммерческой беллетристикой, я не раз задумывался о том, что наш голодный читатель, окормившись хлебом, непременно возжелает переместиться из булочной в кондитерскую.

Но как раскрутить проект, который по определению не может быть массовым, ибо предназначен лишь для интеллектуалов, брезгливо отворачивающихся от книги в мягкой обложке?

Европейские коллеги представили на выставке несколько «высоколобых» проектов, которые не только не отпугнули покупателя, но, напротив, обеспечили обреченным, казалось бы, изданиям грандиозный международный успех.

Я сидел в кабачке и вновь и вновь пролистывал одну из таких книг, объявленную бестселлером. Повествование мне казалось лишенным динамизма, герои слишком архаичными, любовная линия непрописанной... А неимоверное количество ссылок на какие-то неизвестные латинские трактаты XVI и XVII веков и цитаты из античных классиков, вообще привели меня в уныние...

— О, черт! — сорвавшееся русское словцо привлекло ко мне внимание еще одного одинокого посетителя, находившегося за соседним столиком. Он обернулся и улыбнулся. Видимо, он пожелал развеять мою тоску, потому что сам стал инициатором нашего знакомства, — и я упоминаю об этом для того, чтобы лишний раз подчеркнуть великодушие и христианское милосердие этого человека, а может быть, и намекнуть на некий Божий промысел, приведший нас в одно и то же место в тот вечер.

Увидев белый клинышек реверенды, я сразу понял, что имею дело с человеком религиозным: мой собеседник оказался аббатом Августином (Дмитриади). Это был сухопарый смуглый человек средних лет, прекрасно говоривший по-русски.

В обществе людей верующих я обычно теряюсь и сковываюсь — так случилось и на этот раз. Я смог сказать только несколько слов о своем издательстве и объяснить свой приезд во Франкфурт — в дальнейшем разговор вел мой собеседник. Выяснилось, что он был путешественником по призванию, и не осталось во всем мире страны, в которой он бы не побывал. Он углублялся в джунгли Южной Америки и в африканскую саванну. Он даже жил несколько лет в России, в сибирской тайге.

В руках моего собеседника я увидел буклет — на одной из его внутренних сторон излагалась краткая летопись Франкфуртской ярмарки. Аббат Августин процитировал мне из этой летописи строку, сообщавшую о том, что в 1622 году на ярмарке планировалось представить книгу, которая впоследствии получила название «Великое Фолио» Шекспира — об этом свидетельствует каталог, изданный тогда же.

Не сумев отрешиться от своих мыслей и забот, я позволил себе откликнуться усталой репликой — в том смысле, что Шекспир сейчас никого не интересует, и рынок заполнен миллионными тиражами произведений Великого Барда. Кроме того, сказал я, уже не смущаясь присутствием духовного лица, рядом с рынком стоят вагоны, забитые скучными монографиями шекспироведов, продавать которые придется еще лет четыреста...

Мой собеседник оценил мою иронию, слегка подогретую рюмкой шотландского виски «Белая лошадь», и сказал, что он может порекомендовать мне увлекательнейший труд своих полубратьев, который условно можно назвать «Разоблачение Шекспира».

Название меня привлекло, и я постеснялся демонстрировать свою неосведомленность в религиозной сфере, выясняя значение понятия «полубратья».

Зато я узнал. что его друзья-полубратья, которых в русской традиции можно было бы назвать отец Козминиус и отец Мелехций, на протяжении долгих лет работали над исследованием так называемого «шекспировского вопроса», обмениваясь по электронной почте идеями и файлами. Из разъяснений аббата Августина, впрочем, никак нельзя было понять, кем являются эти исследователи в рясах: францисканцами, бенедиктинцами, иоаннитами...

Как бы то ни было, но, расставшись с аббатом Августином и зная о его предстоящих поездках в Венецию, Падую, Базель, я никак не ожидал, что в скором времени получу дискету, на которой будут содержаться итоги изысканий Козминиуса и Мелехция.

Разархивировав полученные файлы, я обнаружил, что часть из них была написана по-латыни, а часть — на превосходном английском. Впрочем, послание содержало и несколько макаронических¹ файлов.

Преодолев все препятствия и преграды на пути перевода полученного текста, автор этих строк намеревался сделать все от него зависящее, чтобы как можно скорее представить на суд читателя результаты поистине удивительного и необычного расследования «шекспировского вопроса». Рукопись была набрана, сверстана, отредактирована и снабжена иллюстрациями.

Однако глава нашего издательского дома, которого мы за глаза называем «командир Ришелье», внезапно и без объяснения причин отказался от реализации проекта, первоначально казавшегося ему весьма выгодным экономически.

С большим трудом мне удалось найти дружественное издательство, согласившееся обычным тиражом выпустить в свет книгу «Разоблачение Шекспира», снабдив её другим названием и таким образом счесть выполненными свои обязательства перед аббатом Августином, имя которого, как оказалось, уже вписано в историю двадцатого века, как имя великого христианского путешественника.

Примечания

1. Макаронический — склеенный из разноязычных слов.