8. Неистовый сын мавра Отелло

Мы еще вернемся (и неоднократно) к фигуре Бена Джонсона, а теперь возвратимся к общей картине Шекспировского проекта.

Мы утверждаем, что Совершенное Творение по имени Уильям Шекспир — было семейным делом Белой розы. Это была последняя попытка Йорков захватить английский трон — попытка, не увенчавшаяся успехом. Однако если английский трон оказался утраченным, то Йорки одержали победу в другой схватке — они победили на главном поле боя — на поле Истории.

Как мы видели из предыдущего, все действующие лица Шекспировского проекта — семейство Дадли, Сидни, Пембруки, Рэтленды, Оксфорды, Стюарты — были одной большой семьей, очень сплоченной и умеющей хранить свои тайны. В этой семье на посторонний взгляд было два «неродных» человека. Один из них — Эдуард Блаунт, который осуществлял типографскую часть проекта. А другой — Бен Джонсон, отвечающий за редактуру. Это были публичные люди, действовавшие под своими именами и осуществляющие официальные действия, так сказать, документирующие их в пространстве скалигеровской истории, рождающейся у них на глазах. То есть внедряющие иную версию истории в спущенную сверху «парадигму».

Посмотрим, какими отношениями был связан Эдуард Блаунт с шекспировским окружением.

Перечисляя жен Генриха VIII Тюдора, мы не сказали о том, что женолюбивый король имел внебрачные отношения с дамой, которую звали Элизабет Блаунт. Эти отношения, видимо, были весьма длительными, ибо уже в 1519 году у Элизабет родился сын. Назвали его, как и положено в ланкастерской ветви, Генрихом. Генрих Фицрой, сообщают нам историки, в шестилетнем возрасте был возведен в достоинства: герцог Ричмонд, герцог Сомерсет, граф Ноттингэм, кавалер ордена Подвязки, лорд-адмирал Англии. Был женат на Мэри Ховард, дочери Томаса Ховарда, 3 герцога Норфолка: умер в семнадцатилетнем возрасте 22 июля 1536 года, не оставив потомства.

Об Элизабет Блаунт пишут историки лапидарно, не указывая дат ее жизни и не говоря ни слова о ее происхождении. Но мы видели, что в постели короля не оказывалось случайных дам! Все-таки деторождение, да еще в целях наследования трона, было делом ответственным (пятой женой Генриха была Катерина Ховард!). И если король не узаконил своих отношений с любовницей, то, видимо, он все же принимал во внимание ее происхождение. Думаем, в ее жилах также текла голубая кровь. Не случайно их совместный внебрачный отпрыск был женат на дочери Томаса Ховарда — Ховарды были фамилией королевской крови. Умерли Генрих Фицрой в семнадцатилетнем возрасте, не оставив потомства? Мы не будем выдвигать на эту тему никаких предположений. Хотя в целях сохранения жизни представители Йорков могли прибегать и к такому методу — записи в «Книгу Смерти».

Как бы то ни было, мы должны признать, что между Элизабет Блаунт, которой не удалось оказаться на английском троне в качестве королевы и таким образом вернуть на трон йорковское потомство по мужской линии, и издателем шекспировских произведений Эдуардом Блаунтом существовали какие-то родственные связи. Кто кем кому приходился, мы не знаем, но мы знаем, что родственные связи между этими семействами имели место. И Ховарды и Блаунты были солдатами воинства Белой розы, то есть сторонниками и даже родственниками Йорков—Дадли, в шекспировское время оказавшихся на троне. Нет поэтому ничего удивительного в том, что энциклопедист и превосходный организатор Эдуард Блаунт (известный в европейских кругах под итальянизированным псевдонимом Данте Алигьери) внес свой вклад в проект Уильям Шекспир — Потрясающий Копьем.

Тогда, скажет изумленный читатель, если уж Эдуард Блаунт был «родней» Шекспиру, то он, вероятно, и должен был знать, что под этой личиной, под маской национального гения скрываются два классика имперской — римской — литературы, писавшие по латыни — Гораций и Вергилий? Разумеется, он об этом знал. И этому утверждению даже есть косвенное доказательство!

Любознательный читатель! Загляни в любую энциклопедию! Много ли ты найдешь там людей с именем Гораций? Их практически нет. Не было такой традиции присваивать подобные латинские имена и в Англии времен Тюдоров—Стюартов. Однако спустя столетия одно такое великое имя в истории Англии появилось. Да, это блистательный адмирал Горацио Нельсон!

Не одно поколение прошло по земле со времен Шекспира, но тайна этого проекта, видимо, передавалась в семейном предании того, кто был к ней причастен. И настала пора, когда это имя вновь явилось на белый свет... Как ты думаешь, любопытный читатель, откуда ведет свою родословную Нельсон? Он происходит как раз из королевского рода Ховардов, породнившихся когда-то с Блаунтами...

Думаем, Горацио Нельсон знал, в честь кого он получил имя.

Но вернемся к Эдуарду Блаунту.

Удивительное дело, ни в одной книге, ни в одном исследовании мы не натолкнулись на главу, в которой хоть как-то бы описывалось происхождение этого человека. Создается ощущение, что существует негласный заговор шекспироведов — отмечать издательские заслуги Э. Блаунта можно, а копаться в его родословной — не рекомендуется.

Пытаясь выяснить его происхождение, мы пришли к необходимости внимательнее взглянуть на семейство Ховардов. К этому семейству принадлежал и основоположник английской поэзии Генри Ховард, граф Сёрри. Прежде чем взойти на эшафот (1547), он женился наледи Франциске де Вер, дочери графа Оксфорда (1532). Встречая в таком сочетании знакомые имена, мы не можем не думать о том, что потомство этой пары и должно было стать наилучшим вариантом размещения (тайного сокрытия) внебрачного сына Елизаветы и Дадли, их первенца Эдуарда, родившегося в 1550 году. Преданные делу Белой розы представители линии Йорков, Ховарды неоднократно доказали свою верность общему делу (женщины этого рода пытались неудачно через постель короля вернуть Йорков на трон — и были казнены) — и отказаться от нее тогда, когда уже все сифилитические Тюдоры—Ланкастеры были на грани вымирания, естественно, не могли. Наоборот — именно после смерти Генриха VIII они должны были стать наиболее активными деятелями задуманного возвращения на трон Белой розы.

Эдуард де Вер, 17-й граф Оксфорд (Феникс—Вергилий), выросший в среде Ховардов—Блаунтов, естественно, не порывал с ними связей и в дальнейшем. Мы помним из биографии Эдуарда де Вера, что по достижении совершеннолетия он женился на дочери царедворца Сесила — Анне Сесил. А через год развелся с ней, не признав родившегося в браке ребенка своим.

Шекспироведы тактично молчат, не сообщая нам ничего о дальнейшей судьбе Анны Сесил и, самое главное, о судьбе ее ребенка. Но ведь родился он в 1572 или в 1573 году! И это не мог быть никто иной как... Бен Джонсон!

Только в таком случае, если Бен был сыном Феникса, получает реалистическое объяснение его осведомленность, его преданность делу, его любовь ко всем участникам проекта, имеющим в жилах своих королевскую кровь. Да и по характеру он был как две капли воды похож на страстного, буйного отца — и солдатом был, и на дуэли дрался, и едва от казни ушел, благодаря заступничеству высокопоставленных особ... Перебирая сведения о жизни Бена Джонсона, мы ясно видим, что он унаследовал многие черты Эдуарда де Вера — страстного, неистового, непокорного, отважного...

Становится более понятным, почему Бен Джонсон вращался в кругу особ королевской крови, почему его обществом не пренебрегала «дочь богоподобного Сидни»... Они были в какой-то степени родственниками и почти ровней...

Тогда становится понятной и вся подвижническая деятельность Бена Джонсона вокруг Шекспировского проекта — это было семейное дело. Сын увековечивал память своего отца, ставшего классиком имперской (латинской) литературы под именем Вергилий — но объявленного «мертвым» чернокнижником, «сожженным» за свои астрономические изыскания, опубликованные под именем Джордано Бруно. (Кстати, само имя Вергилий выдает ранние астрономические пристрастия Эдуарда де Вера — ведь оно в переводе с латыни означает «созвездие».)

Но почему же Бен Джонсон не был взращен в лоне семейства, в котором текла королевская кровь? И это тоже не требует огромных усилий для понимания. Об этом нам рассказал Мишель Монтень в своем эссе «О стихах Вергилия», где в традициях стеганографии объяснил существо трагического взгляда на мир, присущего графу Оксфорду: его возлюбленная, его жена, изменила мужу со «сторожами», и предотвратить измену не смог даже тот, кто был начальником сторожей... То есть ее отец, глава разведки Уильям Сесил...

Никто, никто в целом свете не мог убедить Эдуарда де Вера, что его супруга оставалась ему верна. Никто не мог дать ему гарантий, что рожденный в браке ребенок — его ребенок... Неистовый Эдуард де Вер вбил себе в голову, что ребенок чужой... Ревность его и подозрительность не имели границ... Чужой ребенок не мог расти в семье Йорков, блюдущих чистоту крови. Чужой ребенок был отправлен в семью священника... И только потом, со временем, когда истина Эдуарду де Веру открылась, видимо, он покаялся перед сыном, вернул его в свое окружение — и сын ответил поистине неистовой сыновьей любовью, посвятив себя увековечиванию памяти гениального родителя...

Собственно говоря, вся эта история изложена Шекспиром в трагедии «Отелло». И хотя там нет и речи о рождении ребенка, мы видим даже на поверхности сходную коллизию... Дездемона, беззаветно любящая своего мавра (а Вергилий, Эдуард де Вер, напомним, был, согласно мозаичному портрету, смугл и черноволос), оказывается жертвой его слепой ревности. Некий злодей Яго убедил наивного мавра в том, что Дездемона изменяет мужу со «сторожем» — лейтенантом Кассьо.

Повторим: возможно, эта трагедия и писалась Шекспиром для того, чтобы оправдаться перед сыном — Беном Джонсоном. Ведь описанная в трагедии провокация стала подлинной трагедией для всех — фактически он, Эдуард де Вер, убил свое счастье — и свою возлюбленную, и себя, и их общее будущее — то есть ребенка, который вынужден был провести детство и юность в маргинальной среде. Лишенный живых образцов культуры и изящества, Бен Джонсон впоследствии так и не смог избавиться от «мужланистости», изъянов вкуса и воспитания... Но его природный (генетический) талант, унаследованная от отца пассионарная энергетика все-таки позволили ему блеснуть и в той роли, которую уготовила ему судьба. Он оставил нам непревзойденные по мощности и выразительности слова об Уильяме Шекспире.

Джонсон называет Шекспира «душой века, предметом восторгов, источником наслаждения, чудом нашей сцены». Шекспир — гордость и слава Англии: «Ликуй, Британия! Ты можешь гордиться тем, кому все театры Европы должны воздать честь. Он принадлежит не только своему веку, но всем временам!» В заключение поэмы Джонсон восклицает: «Сладостный лебедь Эйвона! Как чудесно было бы снова увидеть тебя в наших водах и наблюдать твои так нравившиеся нашей Елизавете и нашему Джеймсу набеги на берега Темзы! Но оставайся там; я вижу, как ты восходишь на небосвод и возникает новое созвездие! Свети же нам, звезда поэтов...»