9. Убить Дракона?

Историки и шекспироведы, сторонники оксфордианской гипотезы об авторстве шекспировского канона, любят упоминать занятный факт — дескать, еще совсем молодым граф Оксфорд вместе с королевой посещал Кембридж, и приветствовавший его профессор Гэбриэл Харви употребил в отношении графа формулу «потрясающий копьем».

Он, этот профессор, служивший в университете, патронируемом главой спецслужб, великолепно знал, кого и для чего он воспитывал. Это был «йорковский» университет, в котором получили образование дети, относящиеся к лагерю Белой розы. Видимо, профессор знал и о том, что граф Оксфорд не только «был в свите», — он сопровождал мать, королеву в качестве «тайного» наследника.

Но за пределы, очерченные «академическими флажками», мысль шекспироведов ступать не решается. Ведь это и означало бы — бросить во врага копье, занесенное над головой. Но они, нынешние шекспироведы, увы, не из породы воинов — и бросать копье, занесенное другим, не желают...

А между тем в самом этом понятии «Потрясающий копьем» уже заложена мысль о том, что разгадавший тайну тем самым и бросит копье в того, перед кем стоял Автор-воин — в Дракона Контрреформации.

Романтические филологи двадцатого века, сменив на своем посту просвещенческих предшественников, продолжают заниматься «игрой в бисер» — это плетение словес, разумеется, безопасно, и, хотя, видимо, некоторые из них уже догадались о существе дела, духу взять в руки «занесенное копье» не хватает... Вот и продолжают шекспироведы (западные, конечно же!) подмигивать друг другу и подавать условные знаки, чванливо полагая эти ужимки искусством стеганографии.

Достаточно взглянуть на первый абзац книги Фрэнсис Йейтс, написавшей трактат «Последние пьесы Шекспира. Новый подход», чтобы убедиться в справедливости высказанных инвектив. Цитируем:

«Последовательная и сложная риторика, строившаяся вокруг Елизаветы I, прославляла Королеву-девственницу, как воплощение нового имперского духа... В основу тюдоровской монархической церковной реформы были положены традиции священной императорской власти, в частности, традиционные права императоров на церковных соборах. <...> С темой монархической реформации связывалась романтика рыцарства, воплощенная в рыцарском служении королеве... То, что Тюдоры вели свой род от легендарного короля Артура, позволяло представить тюдоровскую имперско-протестантскую церковную реформу как чисто рыцарское повиновение Королеве-девственнице и распространение света ее монаршей власти по всему миру».

Это кому это, спросим Мы, позволяло представить? Кому? Кто это был так глуп, что Реформацию увязывал с «романтикой рыцарства»? Да слова «романтика» вообще не существовало в умственном обиходе людей шестнадцатого века! Это филологи уже восемнадцатого века ее придумали! Хорошенькая романтика! Если для борьбы с ней 18 лет работал Тридентский собор! Если Римская империя, пытаясь сохранить свой вселенский характер, то есть власть над душами и умами народов, организовала настоящее воинство, которое не только выявляло этих самых «романтиков», но и подвергало их всяческим репрессиям. А детей их в массовом порядке загоняла в великолепные школы, семинарии и университеты, организованные для промывки мозгов! Да ведь и немалое число аристократов-отступников вернулось в лоно «истинной католической веры», если не сами, то в лице своих детей и внуков! Об этом даже скалигеровская история нам победоносно сообщает!

Какая уж там романтика и рыцарство! И при чем здесь «новый имперский дух» — это ведь не из словаря XVI века! Ни о чем подобном Елизавета Английская и не помышляла — у нее вообще была другая задача, более скромная. А король Артур — тем более насмешка над здравым смыслом. От него вели свой род не только Тюдоры (Ланкастеры), но и Йорки. Недаром в поэме Роберта Честера «Жертва любви», в которой рассказывается о доставке Феникса на остров Пафос, вставлено такое громоздкое, вроде бы излишнее отступление — и именно о короле Артуре! Это — обоснование легитимности династии Йорков! Династии Белой розы!

Маргинальный характер шекспироведения как науки хорошо виден не только по произвольному постмодернистскому прочтению давних обстоятельств (скверное знание истории тому виной), но и по истинно маргинальному, лакейскому представлению о жизни «бар». Все-то они, как восковые куклы, рыцарскими играми балуются, все-то они девственницам служат (даже непонятно, как род людской не прервался!), все-то они мечтами о мировом господстве заняты... А если уж барин-аристократ писать начинает стихами или прозой, то тут уж непременно объявляется «мания таинственности»... Да и «романтическая смерть» любовников, да и ночные похороны поспешные... Короче, не продохнуть от «романтизма» и «имперского нового духа».

А между тем уважаемая госпожа Йейтс, строки которой заставили нас согрешить и предаться гневу, на самом деле не так несведуща в вопросе об авторстве Шекспира, как могло бы показаться на первый взгляд.

Этот же самый первый абзац словоплетений завершает она изящным дамским узелком: «Вергилий елизаветинской религиозной императорской доктрины обессмертил ее рыцарский аспект в "Королеве фей"».

Вергилий здесь появляется как бы неуместно, но, с другой стороны, сразу выдает глубину образованности автора — все-таки Вергилий национальный эпос создал, «Энеиду», основание Рима воспел... А тут, рядом с Елизаветой тоже «имперский новоримский» эпос рождается... поэма «Королева фей»... Братья-шекспироведы знают, что написал ее Эдмунд Спенсер... Поэма представляет собой дикую мешанину из фей, дикарей Нового света, нимф, рыцарей, фавнов, сатиров, карликов, великанов, чудовищ — правда, искусно уложенных в поэтические строки.

Интеллектуально продвинутая госпожа Йейтс презирает нефилологического читателя — пусть он, невежда, думает, что Вергилий написал «Королеву фей», а мы, шекспироведы, посмеемся: мы ведь знаем, что именно написал Вергилий... И не случайно поставила эту фразу в конец абзаца, где о Елизавете говорится... Но мы не будем покушаться на основу миропорядка, мы счастливы в комфортабельной и обустроенной Тюрьме Истины, в выстроенном Контрреформацией, могущественным Римом—Ватиканом Храме Хронологии.

Автор трактата, о котором мы говорим, подает и другие знаки своим братьям по разуму, «посвященным» шекспироведам.

Вот еще пример. Рассуждая о смерти Генриха IV Наваррского, убитого всего за месяц до того, как английский принц Генрих получил титул принца Уэльского, госпожа Йейтс высказывает предположение, что юный сын Якова мог занять освободившееся место европейского лидера, способного противостоять тирании Габсбургов (Римской империи — Ватикану).

«Переход Генриха Наваррского в католичество заронил в души многих европейцев надежду на возможность скорого полюбовного решения религиозного конфликта; предвестником этого разрешения казалось принятие бывшего протестантского лидера в лоно католической церкви. Джордано Бруно поехал в Италию в 1592 году, возлагая большие надежды на короля Наварры...»

Вот так изящно и плавно «въезжает» в тему Джордано Бруно, казалось бы, оказавшийся здесь вовсе не к месту. При чем здесь монах, который, как нам говорят, диссидентствовал в области небесной механики? И откуда это он поехал? Из Венеции, не являвшейся протестантской? И как он мог содействовать разрешению грандиозной религиозной распри католичества и протестантизма?

Госпожа Йейтс дает понять братьям-шекспироведам, что она знает истинное положение вещей. Джордано Бруно (Эдуард де Вер, Вергилий, доказавший свою любовь к Риму написанием «Энеиды») поехал в Рим из Англии. Вместе с представителем Франции (бывшим гугенотом) он надеялся склонить Папу Римского к признанию «легитимности» Йорков... Может быть, и выражал готовность вернуться под крыло Рима. Тем более что англиканская церковь не так уж и далеко отошла от него; отход был так незначителен, что достаточно было решить вопрос о рукоположении англиканских священников.

Что последовало дальше, мы помним. Именно в 1592 году Бруно якобы попал в руки инквизиции, а через 8 лет якобы был сожжен.

Однако мы уже об этой легенде достаточно подробно говорили, поэтому повторяться не будем. Отметим лишь, что это был переломный момент в судьбе Йорков — предчувствуя свою гибель и понимая постигшую их неудачу в деле реставрации на английском троне Белой розы, они и начали работу по созданию Шекспировского проекта.

Эта работа шла в течение тридцати лет. И мы теперь можем реконструировать ход событий более или менее определенно.