Глава 4. Гамлет. 1596 год

После он думал: все, что произошло, случилось по его вине. Он фактически бросил семью, влюбился в Элизабет, и сам Господь Бог решил очень наглядно показать Уильяму, как он не прав. Если грешишь, то изволь платить за свой грех. И цену назначаешь не ты, и торговаться не с кем, да и поздно. Вне зависимости от твоего желания у тебя забирают самое ценное, что имеешь, не спрашивая на то разрешения и не предупреждая заранее.

Последние два года Уильям считал, что самым ценным для него является Элизабет. Каждая разлука с ней, даже если она длилась всего один день, давалась мучительно тяжело. Уильям мало ел, плохо спал и, как говорил его друг Джеймс, олицетворял собой несчастную любовь.

А Элизабет Верной блистала при дворе. Конечно, ровно настолько, насколько было вообще позволительно блистать рядом с королевой. Граф Саутгемптон умудрялся ухаживать за двумя Елизаветами сразу: молодая Элизабет, как и раньше, кружила ему голову и жила в его сердце, покровительство королевы Елизаветы терять было бы слишком глупо, поэтому Генри продолжал говорить ей комплименты и сопровождать в длительных прогулках по дворцовым паркам.

Уильям слишком хорошо видел игру графа и не мог не замечать перемен в своей возлюбленной. Она, как и все, кто много времени проводил при дворе, становилась расчетливее в своих поступках, стараясь не обращать внимания на поведение Генри. Уильяма Элизабет тоже не отпускала от себя. Ей было приятно слышать сонеты, слагаемые в ее честь, видеть страдание в его глазах. Редкие свидания были наполнены страстью, подогреваемой наличием сильного соперника.

Ни Уильям, ни граф больше не возвращались к болезненной теме борьбы за сердце Элизабет. Каждый из них предпочитал думать, что выигрывает именно он. А Элизабет старалась их в этом не разуверять.

Так, Уильям, постоянно находясь в состоянии любовной лихорадки, неожиданно столкнулся с тем, что в его жизни присутствуют люди не менее, а, говоря честно, и более важные, чем Элизабет. В конце весны Анна попросила его приехать в Стрэтфорд в связи с тем, что их сын Гамлет тяжело заболел.

Уильям был уверен, что уезжает ненадолго — лишь до тех пор, пока сын не пойдет на поправку. Выздоровление ему представлялось делом времени. Так или иначе, но Гамлету станет лучше, и Уильям сможет вернуться обратно в Лондон. Он договорился в театре, предупредил Элизабет о своем отъезде и без всяких дурных предчувствий двинулся в путь.

— Ему очень плохо, — встретила его, рыдая, Анна. Она кинулась мужу на шею. Он неловко обнял ее, словно перед ним была чужая женщина.

— Что случилось? Когда он заболел? — Уильям попытался хоть что-то узнать о болезни сына, но Анна не могла больше произнести ни слова. Она слегка покачивалась из стороны в сторону и все сильнее прижималась к мужу.

Когда Уильям, наконец, вошел в дом, в спальне он увидел лежащего на кровати бледного и исхудавшего Гамлета. В комнате было темно: врачи советовали держать шторы закрытыми.

— Месяц назад он простудился. Врач говорил, что он поправится, — бормотала Анна, — но с тех пор Гамлет не вставал. Он почти ничего не ест и не встает с кровати, потому что ужасно слаб.

Уильям присел на край кровати. Сын спал, но его дыхание было прерывистым, а на лбу выступили капельки пота. Уильям легонько провел рукой по влажным волосам мальчика и с тяжелым вздохом вышел из комнаты.

— Все будет хорошо, — попытался он успокоить жену, — Гамлет выздоровеет.

— Теперь, когда ты здесь, я уверена в этом, — Анна немного успокоилась и начала накрывать стол к ужину, — завтра навестим девочек. Они пока живут у твоих родителей. Мы боимся, что они могут заразиться от Гамлета. Да и мне так полегче: за ним нужен уход.

Уильям посмотрел внимательно на жену. «А ей ведь уже сорок, — подумал он, — как, должно быть, ей тяжело одной». Возле уголков рта у Анны пролегли две морщины, придававшие ее лицу печальное и даже скорбное выражение. Из прически больше не выбивались задорные светлые локоны — волосы были тщательно убраны под чепец. Анна еще больше располнела и поэтому уже не бегала по дому, как раньше, а передвигалась медленно и величаво.

Анна и одета была гораздо проще, чем лондонские модницы. Даже жена владельца типографии Филда и та выглядела куда изысканнее. Не говоря уж о дамах из высшего света. Элизабет вечно меняла наряды, шляпки и украшения, никогда не появляясь в одном и том же платье дважды.

— Почему ты так на меня смотришь? — Анна заметила его взгляд. — Я старею, Уильям.

— Что ты! — Уильям стряхнул напавшее на него оцепенение. — Нет, конечно. Я тебя давно не видел. Вот и любуюсь. Давай пойдем завтра в магазин и выберем какой-нибудь наряд. Может, ты захочешь купить себе шляпку или новое платье.

— Куда мне в этом ходить! — Анна улыбнулась. — Мне вполне хватает того, что есть. Лучше купи подарки детям.

Уильяму стало стыдно: собираясь впопыхах в Стрэтфорд, он и забыл о том, чтобы привезти им сувениры.

— Ты права, — Уильям кивнул, — прямо с утра пойду, поищу им что-нибудь.

Из спальни послышались стоны. Анна побежала в комнату к сыну.

— Ему становится хуже. Уильям, сходи за врачом, — попросила она, вернувшись.

Врач пустил мальчику кровь и велел давать ему побольше молока. Также он прописал Гамлету отвар из медуницы, в который следовало добавлять немного порошка, самолично приготовленного врачом.

Жар немного спал, но Уильям видел, что болезнь не отступает. Сын снова уснул.

— Может, следует позвать другого врача? — спросил Уильям Анну.

— Этот — лучший в Стрэтфорде. Я не думаю, что кто-то будет лечить Гамлета лучше, — ответила Анна и пошла делать прописанный отвар.

Уильям остался в комнате сына. Он вспоминал первые годы жизни сына, как тот бегал по дому за сестрой, как играл во дворе с деревянными игрушками, которые ему вырезал Уил. А после он и не знал, как рос мальчик, чем увлекался, о чем думал. Был ли Гамлет похож на него? Также хотел удрать куда-нибудь, когда вырастет? Что думал о своем отце?

Он никогда не узнает, чем жил его сын все эти годы. Да, Уильям стал известен, его пьесы идут с большим успехом в одном из лучших театров Лондона. Ему аплодирует придворная публика, а покровительствует граф Саутгемптон. Он влюблен во фрейлину королевы, а она пишет ему записки и даже иногда прибегает к нему на свидания.

Сидя у постели сына, Уильям вдруг понял, что все это ничего не значит по сравнению с жизнью маленького мальчика, лежащего сейчас на постели. И если бы он мог повернуть время вспять, то готов был бы остаться прозябать в Стрэтфорде в обмен на здоровье сына.

— Когда ты уезжаешь обратно? — спросила его на следующий день Анна.

— Я остаюсь здесь, — твердо ответил Уильям, — по крайней мере, пока мальчик не выздоровеет. А там, может, вы все-таки все вместе переедете ко мне.

— А как же твоя работа в театре? — удивилась Анна.

— Работа подождет, никуда не денется. Не волнуйся. А пьесу я могу писать и в Стрэтфорде. Сейчас главное, чтобы Гамлету стало лучше.

Прошло три месяца. Тем летом в Стрэтфорде было нестерпимо жарко. Анна постоянно протирала сына влажным полотенцем, но облегчения это не приносило. Он мучился, то проваливаясь в беспокойный сон, то ненадолго приходя в себя. Когда Гамлет узнавал отца, слабая улыбка озаряла его осунувшееся лицо. Уильям сжимал в своей руке тоненькие, испещренные венами пальчики сына и старался ободряюще улыбнуться ему в ответ. Он все реже уходил из комнаты, понимая, что проводит с ним последние дни его жизни.

— Прости меня, малыш, — как-то заговорил Уильям, — я помню, как ты родился практически одно временно со своей сестрой. Как вы плакали по очереди, не давая нам с матерью уснуть ни на минуту. Я помню, как ты начал ходить и пытался забираться наверх по лестнице. Как ты начал говорить, смешно копируя интонации сестры. А дальше я удрал в Лондон, — Уильяму казалось, что сын слышит каждое его слово, несмотря на то что глаза его были закрыты, — я забыл обо всех вас, наслаждаясь свободной жизнью, словно у меня и не было семьи. Когда вы ненадолго приехали в Лондон, я мало проводил с вами времени. Мне было куда интереснее болтать с моими друзьями в таверне. Я не боялся потерять тебя. Я думал, у меня все впереди: я успею пообщаться с тобой, увидеть, как ты становишься взрослым. Я даже подумывал взять тебя к себе в Лондон, когда ты закончишь школу.

В комнате стояла звенящая тишина. Из-за задернутых штор было непонятно, светит ли на улице солнце или давно уж наступил вечер. Уильям, сгорбившись, сидел, глядя на умирающего сына.

— Прости, если сможешь, — прошептал он, — поверь, я люблю тебя и никогда не переставал любить. Но совершенные нами в жизни ошибки уже не исправить. Нам не вернуть упущенное время. Но я обещаю, Гамлет, я увековечу твое имя. Я не дам себе забыть о том, что совершил. И ты всегда будешь жить в моем сердце...

Ты посмотреть заставил в глубь души,
А там — лишь пятна черные повсюду,
Которым никогда не стать светлее!¹

Похоронив сына, Уильям еще некоторое время оставался в Стрэтфорде. Он начал писать новую пьесу, редко выходил из дома, общаясь только с женой и дочерьми. Из Лондона ему пришло письмо от Элизабет. Она выражала надежду, что его сын поправится, и писала, как сильно скучает без Уильяма. Он ответил кратко, написав лишь о том, что сын умер и что не знает, когда вернется.

Мир будто перевернулся. То, что казалось важным когда-то, перестало иметь значение. Ушли в прошлое званые обеды и ужины, стихли аплодисменты, начал стираться в памяти образ Элизабет. Уильям сидел в своей комнате на втором этаже, даже не ощущая, что прошло несколько лет с того момента, как он на раздолбанной телеге бежал из Стрэтфорда. Спокойная, размеренная жизнь дома не раздражала. Он играл с дочерьми, сидел вечерами с Анной на кухне, не произнося порой ни слова. Мир застыл, превратившись в одну большую декорацию на сцене.

— Уильям, что ты собираешься делать дальше? — спросила его как-то жена. — Наверное, тебе следует вернуться в Лондон.

— Зачем? — Он устало провел ладонью по лицу. — Я останусь с вами. Я и так потерял слишком многое.

— Но ты здесь несчастлив, — возразила Анна, — я вижу, что такая жизнь не для тебя. Ты талантливый актер, известный драматург. Тебя ждут друзья. Поезжай. Я всегда буду тебе благодарна за то, что ты провел эти тяжелые месяцы вместе с нами. Самое страшное позади. Гамлета не вернешь. Поезжай.

— Ты и в самом деле так думаешь? — Уильям с удивлением посмотрел на жену. — Я бы хотел остаться здесь, потому что больше не хочу терять годы общения с тобой и детьми.

— Но ты можешь приезжать к нам чаще. Ничего не мешает тебе общаться с дочерьми. И со мной, — добавила Анна, помолчав немного, — но долго в Стрэтфорде ты не выдержишь. Я вижу, что тебя тяготит вынужденное пребывание здесь.

— Это неправда. Я искренне сожалею о том, что не виделся с сыном все эти годы. Мне тяжело осознавать, что мог бы общаться с ним больше, — Уильям не очень активно пытался спорить с Анной, но в глубине души был рад, что она готова отпустить его назад.

— Уильям, если ты на самом деле хочешь остаться, то я буду рада. Ты знаешь. Но я вижу, что ты хочешь вернуться в Лондон. Здесь ты, как в тюрьме, лишь отбываешь наказание, которое несешь за смерть сына. Но ты не виноват. Так распорядилась судьба. Не надо себя винить.

В Лондон Уильям вернулся в начале осени. В театре его ждали и, как всегда, радостно приняли обратно. Друзья понимали, как тяжела потеря, которую перенес Уильям, и постарались, как могли, его поддержать.

— Лучшее лекарство — работа, — сказал ему Джеймс, — ты пишешь что-нибудь?

— Да, — Уильям кивнул, — у меня почти готова новая драма. Скоро смогу тебе ее показать.

— Давай. Мы сразу ее поставим. Публика по-прежнему требует от нас новых спектаклей. Между прочим, приходила пару раз твоя возлюбленная.

— Элизабет? — Уильям вдруг понял, как по ней соскучился.

— Да, она. Спрашивала, когда ты возвращаешься. Я ответил, что не знаю. Ты и в самом деле вернулся неожиданно. Мы уж даже решили, что ты остался в Стрэтфорде насовсем.

— Так я и хотел сделать, — сознался Уильям, — как ни странно, Анна убедила меня уехать. И сейчас я вижу, что она была права. Я соскучился по работе.

— У тебя мудрая жена. Ты не должен зарывать свой талант в землю.

Казалось бы, все потекло, как и прежде. Но Уильям был уверен: как прежде, больше не будет. В его памяти навсегда останется его умирающий мальчик, для которого он ничего не смог сделать. Семья неожиданно стала для него важной частью жизни. И ничто не сможет теперь это изменить.

Вскоре они увиделись и с Элизабет. Она была еще красивее, чем до его отъезда. Любовь к ней не угасла, но Уильям чувствовал себя спокойнее и увереннее. Он понял, что для него является главным. И этим главным Элизабет больше быть не могла.

Побывав в гостях у графа, Уильям увидел, что Генри, как и прежде, вовсю ухаживает за Элизабет, а она благосклонно принимает эти ухаживания. То, что прежде сильно ранило душу, теперь было похоже на укус комара. Уильям чувствовал укол и даже помнил о нем некоторое время, но, поняв однажды, что есть настоящая боль, страдал не сильно, словно наблюдая за происходящим со стороны.

Вскоре его новая пьеса была поставлена в «Глобусе». На первом спектакле присутствовали граф Саутгемптон и Элизабет. Они были в восторге, и граф пригласил театр со спектаклем к себе в замок.

— Отлично, Уильям! — говорил Генри. — Ты превзошел самого себя! Эта пьеса не похожа на то, что ты писал до сих пор. Публика рыдала от нахлынувших чувств. Не каждому дано увидеть такую реакцию зрителей.

Элизабет, как всегда, прижимала платочек к глазам:

— Я говорила о тебе королеве. Думаю, она согласится посмотреть твой спектакль. Генри прав, это гениально и не похоже ни на что другое.

Уильям, молча, поклонился и отошел в сторону — туда, где толпились его друзья-актеры.

— Смерть сына изменила его, — пробормотал граф, — Уильям уж не тот, что был. Но пьеса действительно хороша.

— Он стал более замкнутым, совсем не улыбается и не шутит, как прежде, — согласилась Элизабет, — не будем его упрекать за это. Пройдет время, и наш Уильям снова изменится и будет веселить нас, как и раньше.

«Я выполнил свое обещание, мой мальчик, — думал в этот момент Шекспир, — я не дам твоему имени исчезнуть в веках. Навсегда оно останется в памяти людей как символ яркой и короткой жизни, оборвавшейся по нелепой случайности. Порой не нужно никакого яда, чтобы отравить того, кого ты так любишь. Прости еще раз и прими этот скромный дар, который я обещал вручить тебе».

— Ты идешь с нами в таверну отметить премьеру? — прервал его мысли Джеймс. — Даже не смей отказываться! Ты — автор. Спектакль имел оглушительный успех, и кому как не тебе мы им обязаны. Пошли, и забудь все, что тебя печалит.

Уильям кивнул и, не оборачиваясь в сторону графа, пошел к выходу из театра. Он еще раз посмотрел на обклеенные афишами столбы. Большими черными буквами на них было написано: «Гамлет. Принц Датский. Трагедия».

Улицы Лондона, как всегда, были заполнены людьми. Вдали виднелся мрачный Тауэр, возле которого, как и много лет назад, совершались казни.

— Осознают ли люди когда-нибудь ценность человеческой жизни? — думал Уильям, глядя вокруг. — Или смерть так и останется ее неотъемлемой частью? Смерть, которую вершим мы сами, поступая наперекор тому, что предначертано свыше...

* * *

Известия об осаде Кале испанцами не застали ее врасплох. Город на севере Франции со страхом ожидал своей участи. Просто так отдать его испанцам Елизавета и не помышляла. Появился отличный шанс вернуть его в свои владения. На выручку осужденным был отправлен граф Эссекс. Он понимал, что это прекрасная возможность в очередной раз возвыситься в глазах королевы.

Соперников при дворе было немало. В первую очередь собственный друг Эссекса — граф Саутгемптон, флиртовавший одновременно и с королевой, и с его кузиной Элизабет. Отстоять Кале означало отстоять статус фаворита. А главное, таким образом можно было проложить путь к короне. Роберт Эссекс в глубине души, конечно, претендовал именно на трон, не более и не менее.

Возле Кале грохотали артиллерийские орудия испанского короля. Елизавета торопила Эссекса. Роберт собирал войско, готовясь переплыть через канал.

Будучи более расторопным, Филипп Второй бросил все силы на взятие города и опередил Эссекса, который даже не успел начать переправу. Елизавета в ярости велела распускать войско.

Роберт Эссекс вернулся в Лондон ни с чем. Его твердым намерением оставалось желание доказать Англии, что он чего-то стоит. Агрессивный настрой Испании играл ему на руку. Елизавета согласилась направить войска в сторону своего давнего противника. Но только в пару Эссексу на сей раз давался старый вояка адмирал Хоуард. Он должен был нападать на испанцев с моря, Эссекс — с суши.

— Ваше Величество, — одна из фрейлин подошла поближе, — не желаете ли отвлечься от мучающих вас государственных проблем.

— Отвлечься? — Елизавета надменно посмотрела на девушку. — Отвлечься от государственных дел невозможно, дорогая. Но тебе этого не понять. Хотя, впрочем, что бы ты мне предложила? Какое развлечение?

— Посмотреть спектакль. В Лондоне с большим успехом идут пьесы некоего Уильяма Шекспира. Исторические драмы особенно хороши. И особенно актуальны в настоящий момент.

Елизавета вдруг вспомнила, кто стоит перед ней. Элизабет Верной, кузина Эссекса. Неудивительно, что она пытается выгораживать брата. Провалив операцию по спасению Кале, он нынче старался реабилитироваться на территории Испании. Королева была уверена, что успех на сей раз ей обеспечит старый адмирал, а не молодой граф-выскочка, которого она и так не до конца простила после его тайной женитьбы.

— Актуальны? — переспросила королева. — Восхваляют твоего кузена? Или что?

— Нет, что вы. Я не имела в виду Роберта, — фрейлина густо покраснела.

— А кого ты имела в виду? — Елизавета посмотрела прямо в глаза девушки.

— Шекспира, автора пьес. Театр, в котором он играет, давал представления во многих домах. Например, у графа Саутгемптона. Все были в восторге.

— Хорошо, — Елизавета задумалась. Она всегда любила искусство. Музыка, театр, стихи — все это отвлекало от ежедневных забот и тревог. Почему бы и нет? Почему бы и не прислушаться к совету фрейлины, явно симпатизирующей некоему драматургу? — Пусть приезжают со своим спектаклем. Мне действительно не мешает развлечься.

Элизабет тут же отправила записку Уильяму: «Королева хочет вас видеть при дворе». Театр всполошился и начал готовиться к великой премьере. Специально в честь Эссекса Уильям дописал новую пьесу, которую начал незадолго до этого. «Король Джон» должен был восхвалять и королеву, и Эссекса одновременно. Шекспир, который не отошел еще от смерти сына, не стал долго думать над сюжетом, воздав должное и тому, и другому.

Пьеса прошла с успехом. Королева осталась довольна. После спектакля она велела привести к ней автора. Уильям, не веря в происходящее, подошел к Елизавете. Перед ним сидела пожилая женщина с высоким лбом, близорукими глазами и ярко-рыжими волосами, убранными в высокую прическу. Она была по-девичьи стройна и изящна.

«Если смотреть на королеву издалека, то она выглядит намного моложе своих лет», — подумал Уильям.

— Значит, это вы автор пьесы? — спросила королева немного усталым голосом, который, тем не менее, звучал громко и четко. — Неплохо. Что вы еще успели написать?

— Кроме пьес я пишу сонеты, — произнес Уильям внезапно севшим от волнения голосом, — несколько пьес и сонетов. Это, пожалуй, все.

— А вы скромны, — заметила королева, и ей понравилась стеснительность молодого драматурга, — прочтите ваши сонеты. Один-два хотя бы.

Уильям сосредоточился. Он пытался выбрать что-то достойное королевы, но от волнения память не выдавала ничего особенного или выдающегося. «Прочту то, что помню, — подумал он, — раз не могу быстро решить, что выбрать, прочту то, что первое приходит на ум».

Он откашлялся и начал читать. Недалеко от них стояла Элизабет. Уильям, читая, думал о ней, и эти мысли придавали строкам, которые он произносил, больше страсти и любви, чем было изначально в них вложено.

— Достаточно, — кивнула Елизавета, — пройдемте со мной, — и королева встала со своего кресла, махнув Уильяму рукой.

Он пошел за ней. Десятки глаз следили за его передвижением с завистью и непониманием. Драматург-выскочка, какой-то актеришка удостоился внимания самой королевы. Присутствовавших съедало любопытство: зачем королева позвала его за собой. Уильям и сам не знал, куда ведет его Елизавета. Он послушно шел за ней, не смея верить в происходящее.

— Проходите сюда. — Елизавета открыла дверь и вошла в спальню.

Уильям, едва держась на ногах от волнения, прошел вслед за ней.

— Мне понравились ваши сонеты, — произнесла Елизавета, обернувшись к Шекспиру, — вы могли бы посмотреть на мои стихотворения, поправить немного. То есть привести их в надлежащий вид. Я ведь королева, а не поэт. Мои стихи неидеальны.

— Что вы, — попытался, было возражать Уильям, — все, за что берется Ваше Величество, не может быть неидеальным.

— Не льстите, — перебила его Елизавета, — поправьте, что сочтете нужным. И прошу, не показывайте их никому. Я доверяю вам, уж не знаю почему. Но будьте достойны этого доверия.

— Конечно. Можете не сомневаться, — заверил ее горячо Уильям, — я сделаю все, что в моих силах. И ни одна живая душа не увидит ни строчки.

— Когда вы закончите работать над ними? — спросила Елизавета, доставая большую, покрытую золотом шкатулку.

— Мне достаточно и недели, — заверил Шекспир, — я начну читать прямо сегодня. Уверяю вас, это не займет много времени. Я искренне считаю, что если ваши стихи и требуют исправлений, то совсем немного.

— Ну что ж, держите все это у себя, — королева протянула ему пачку листков, испещренных мелким, аккуратным почерком, — я сама вызову вас снова к себе. Может быть, вы даже напишите специально для меня пьесу.

— О чем Ваше Величество хотело бы, чтобы я написал? — с громко бьющимся сердцем спросил Уильям.

Елизавета задумалась.

— Пусть это будет комедия о любви. В жизни любовь не бывает смешной, — заметила она, — любовь по своей сути трагична. А вы напишите что-нибудь забавное.

— Я постараюсь как можно скорее выполнить вашу просьбу, — заверил королеву Уильям.

— Не торопитесь. Сейчас у меня другие заботы. Но не исключено, что к осени наши проблемы разрешатся. Так что пишите, не торопитесь, но будьте готовы представить свое сочинение. Спрячьте то, что я вам дала получше. Когда вас будут спрашивать, что вы тут делали, скажите: мы с королевой беседовали об искусстве, — она усмехнулась, — все знают, что я люблю театр. Скажите, что вы рассказывали мне содержание своих пьес и читали сонеты.

— Да, Ваше Величество, — ответил Уильям и засунул листки со стихотворениями под камзол.

— Я никогда и никому не показывала то, что пишу. Впрочем, я давно уже ничего не писала. Для того чтобы слагать стихи, надо сильно любить достойного этой любви человека, не так ли?

— Совершенно с вами согласен, — кивнул Уильям.

— Ведь и ваши сонеты, я уверена, посвящены определенной женщине.

— Да, это так.

— Можно ей только позавидовать. Такие красивые стихи должны быть посвящены не менее красивой даме сердца, — Елизавета вздохнула.

— Самая красивая дама в Англии это вы, Ваше Величество, — заметил Уильям, — но нет стихов, которые бы отражали вашу красоту в полной мере.

— Довольно, — Елизавета устало махнула рукой, — идите.

Уильям вышел из спальни королевы и медленно пошел по коридорам дворца, забыв точно, куда ему надо направляться. Навстречу ему вышел один из подданных королевы.

— Мне велено вас сопровождать, — пояснил он, указывая дорогу к выходу.

На улице Уильям понял, что все его друзья по театру давно разошлись по домам.

«Ну что ж, пойду исполнять указание королевы, — подумал он, — интересно, насколько хороши ее стихи. Но даже если они нехороши совсем, думаю, что с поставленной передо мной задачей я справлюсь».

Вдруг, проходя по узкой, пустынной улице неподалеку от дворца, Уильям почувствовал себя неуютно. Странная тревога охватила его, и он ускорил шаг. Было поздно — из-за угла навстречу ему выскочил человек в маске. Уильям обернулся. Сзади проход был закрыт. И с той стороны тоже к нему приближался незнакомый мужчина.

— Тебе придется отдать нам то, что тебе дала в своей спальне королева, — сквозь зубы сказал один из них, — и лучше по-хорошему, — он вынул шпагу и помахал ею в воздухе.

Уильям выхватил свою шпагу, которая почти всегда была при нем. Вечерами в Лондоне на многих улицах было опасно ходить без оружия, но нападали на Уильяма впервые. Он понимал, что владеет шпагой плохо. Весь его опыт фехтования сводился к игре на сцене, где он больше старался произвести впечатление на зрителя, чем провести серию правильных выпадов.

— Ты решил драться, — усмехнулся нападавший, — зря. Этак только испачкаешь бумаги, которые дала тебе королева, собственной кровью.

Но Уильям решил драться до последнего. Королева просила его никому ее стихи не то что не отдавать, но даже не давать читать. Стоили они его жизни? Уильям не знал — он ведь не успел взглянуть на них. Тем не менее, делом чести было сражаться за то, что ему доверила сама королева, до конца.

Нападавшие подступали к нему все ближе. Они держали шпаги наготове, из-под масок враждебно блестели темные глаза. Уильям встал так, чтобы за спиной у него оказалась стена ближайшего дома, а оба мужчины были по бокам. Особенного преимущества такая позиция ему не давала. Но, по крайней мере, он мог видеть действия обоих. Уильям лихорадочно смотрел налево и направо, пытаясь решить, на кого ему нападать первым.

Мужчины не торопились. Они медленно накручивали плащи на руку, продолжая с усмешкой приближаться к Уильяму, так что вскоре он уже мог слышать их тяжелое дыхание. Он с силой рассек воздух шпагой и быстро отпрыгнул чуть вправо. Нападавшие оказались слева друг возле друга. Они явно не ожидали от Уильяма таких резких действий, но его поступок только разозлил их еще больше.

Позже Уильям не мог толком вспомнить, как все происходило. Наплевав на возможные обвинения в трусости, он просто-напросто кинулся бежать, воспользовавшись открывшимся пространством справа. Навстречу ему выехал всадник. Уильям не знал, друг это или враг, но продолжал бежать, чувствуя позади дыхание нападавших.

— Двое на одного! — вскричал мужчина, ехавший на лошади. — Что бы там ни было, но теперь вам придется иметь дело еще и со мной.

Он спешился и набросился на преследователей Уильяма. Те не стали обороняться и быстро скрылись, открыв неприметную дверь одного из домов. Спаситель Уильяма попытался последовать вслед за ними. Но оказалось, что дверь вела не в дом, а в узкий проход, соединявший две параллельные улицы.

— Исчезли, — вздохнул он, — бежать за ними бесполезно. Обычно в таких лабиринтах уже никого не найти.

Голос показался Уильяму знакомым.

— Спасибо за помощь, — поблагодарил он с поклоном, — Уильям Шекспир, актер, к вашим услугам.

— Уильям! Черт возьми! Вот это да! — голос принадлежал не кому-нибудь, а самому графу Саутгемптону.

— Генри! — Уильям не верил своим ушам. — Ты спас меня от верной гибели.

— Что произошло? — спросил граф. — Ты наткнулся на грабителей? Что-то они рано вышли на охоту.

— Я и сам удивился. Мы давали спектакль для самой королевы. Она немного задержала меня, пожелав узнать мое мнение о поэзии, — неожиданно для самого себя начал врать Уил, — на улицу я вышел один, и вот видишь, что произошло. Я плохо владею шпагой, поэтому попросту трусливо бросился бежать.

— И правильно сделал, — похвалил граф, — если не умеешь как следует драться, лучше уносить ноги. Тем более это не дуэль, когда поединок представляется делом чести. Пойдем, вернемся во дворец. Я дам тебе свою карету, чтобы ты мог нормально добраться до дома.

— Еще раз благодарю тебя, Генри, за помощь, — признательно произнес Уильям.

В карете он просмотрел стихотворения королевы. В них чувствовалась любовь и страсть к человеку, которому она их посвящала. Стихи не требовали больших исправлений. Она написала их талантливо и под влиянием сильных эмоций. Дома Уильям взял несколько страниц с собственными сонетами, перемешал их с бумагами королевы и отправился к Ричарду Филду.

— Я хотел бы оставить кое-что у тебя на хранение, — объяснил он другу, — может быть, ты даже однажды напечатаешь то, что я тебе дал. Но пока я хотел бы внести немного исправлений в написанное. Поэтому буду иногда приходить к тебе и работать над текстом.

— Почему ты не можешь хранить его дома? — удивился Ричард.

— Издатели крадут тексты, ты знаешь. Мне кажется, у меня дома их могут выкрасть. Старые пьесы — ладно. Но новое я не хотел бы хранить у себя, — путано объяснил Уил.

— У тебя мания преследования, друг, — засмеялся Филд, — конечно, сейчас столько выходит пиратских изданий, что страшно представить. Тут ты прав. Но чтобы залезать к тебе домой?! Хотя всякое бывает. Если хочешь, оставляй что нужно здесь. В типографии много разных бумаг. Я припрячу твои бумаги так, что найти их среди всего прочего будет невозможно.

Уильям поблагодарил друга. Вернувшись домой, он понял, как был прав. Все его комнаты были перевернуты вверх дном. Листы бумаги с написанным текстом, вытряхнутые из шкафа, беспорядочно валялись на полу. Уильям начал складывать их на стол, пытаясь привести написанное в порядок. Через некоторое время он увидел, что некоторых страниц не хватало.

— Может, действительно орудуют издатели-пираты? — задал он себе вопрос. — Но почему тогда они не забрали все, а только отдельные страницы из разных пьес?

Уставший от свалившихся на его голову приключений, Уильям лег спать.

— Что за бумажки вы мне принесли?

— Это все, что удалось найти у него дома.

— Но это отрывки из каких-то пьес!

— Мои люди не очень разбираются в искусстве. Они взяли то, что было похоже на тайные бумаги королевы. Тут и отравления, и заговоры, и интриги против королей.

— Идиоты! — Он вздохнул и кинул бумагу в камин...

Примечания

1. William Shakespeare, Hamlet, Prince of Denmark, Third Act, Scene 4.