3.2.5. «Укрощение строптивой». Трехслойный пирог

Если в «Двенадцатой ночи» мотив передачи функций человека высшего сословия человеку низшего сословия появляется в боковом сюжете примерно в середине пьесы, то в «Укрощении строптивой» он наблюдается уже в интродукции. Этот типичный мотив средневековой и, в частности, ренессансной литературы приобретает несколько специфических черт, показывающих, что дело здесь, возможно, не в типичности сюжета, а в поворотах личной жизни, отраженных в пьесе.

Слай, который, изображая лорда, действительно верит, что он лорд, во второй же реплике утверждает: «Загляни в хроники. Мы пришли с Ричардом Завоевателем»¹. Напомним, что и де Веры тоже пришли в Британию вместе с Уильямом Завоевателем. Неграмотный Слай путает Ричарда и Уильяма, и эта путаница странным образом перекликается с анекдотом, записанным в 1601 году, где Ричард Бербедж и Уильям Шекспир соревнуются в завоевании некой знатной дамы, и вся соль анекдота в упоминании Уильяма Завоевателя². Тут тоже действуют Ричард и Уильям.

Но вначале пьяный Слай засыпает, и появляется некий Лорд, который решает разыграть Слая, сделав его Лордом. Сам же настоящий Лорд ведет себя с актерами примерно так же, как Гамлет во втором и третьем акте одноименной трагедии, то есть управляет ими.

После пробуждения Слаю заявляют, в частности: «Пятнадцать лет вы провели во сне и бодрствовали словно бы в потемках» (Введение, сц. 2). Почему пятнадцать? Появление этого числа совершенно сюжетом пьесы не мотивировано. Ведь Слай до этого всю жизнь был медником, и ему явно не 15 лет, а, судя по поведению, гораздо больше. Пятнадцать — к тому же вовсе не фольклорное число (типа тройки или семерки), которое могло бы появиться совсем немотивированно. Остается думать, что число это метатекстовое. Предположим, оно подразумевает жизненный интервал прототипа или прототипов. То есть это число получается путем вычитания из более поздней исторической даты более ранней. Или из более поздней даты можно вычесть 15 лет. Вот, например: 1597 − 15 = 1582. В результате такого вычитания имеем год условного совершеннолетия Шакспера, то есть его женитьбы (1582). А 1597-й — это год, когда Шакспер внезапно разбогател, то есть был, вероятно, окончательно назначен на высокую должность Шекспира с соответствующим вознаграждением (1000 фунтов) — и в 1598 году имя Шекспир впервые появилось в опубликованной драме. Все 15 лет, фактически потерянные годы, когда Шакспер спал-бодрствовал, как в потемках, и вот, наконец, получил звонкое имя — Шекспир! Да заодно и дворянское звание³.

Намек на Шакспера можно предполагать и в этих строчках:

Не знали вы ни дочки, ни трактира,
Ни тех людей, что вы нам называли,
Как Стивен Слай да старый Джон Непс-Сало...

(В оригинале, конечно, никакой дочки нет и в помине, скорее всего, речь идет о служанке.)

Why, sir, you know no house nor no such maid,
Nor no such men as you have reckon'd up,
As Stephen Sly and did John Naps of Greece...

Дело в том, что в труппе лорда Камергера был актер Уильям Слай, а отца Уильяма Шакспера звали, как известно, Джон, и он, помимо прочего, торговал свининой.

В конце интермедии Слаю вместо общения с женой — мнимой, которую играет юноша, но в реальность которой Слай уже поверил — предлагают посмотреть, вероятно, написанную Лордом пьесу. Собственно, предположительно, этим по большому счету и занимался всю свою жизнь Шакспер. Оставив жену в Стратфорде, он играл роль автора: смотрел в Лондоне пьесы, написанные, вероятно, преимущественно Эдвардом де Вером (но не им одним), иногда сам участвовал в спектаклях.

Почему заведомо рамочная интермедия о Слае остается незавершенной?⁴ А.А. Аникст предполагает, что текст в Первом фолио напечатан с какой-то дефектной рукописи. Текст интермедии в принципе можно восстановить по анонимному изданию «Укрощения строптивой» 1594 года. В этой пьесе Лорд выдает себя за слугу по имени Симон. Привожу диалог из середины пьесы в переводе А.А. Аникста:

СЛАЙ

Скажи мне, Сим, что шут еще вернется?

ЛОРД

Увидите, милорд, вернется скоро.

СЛАЙ

Эй, сукины сыны, вина налейте.
Шинкарь проклятый! Съешь-ка, Сим, вот это.

ЛОРД

Да я уж ем.

СЛАЙ

Вот, Сим! Пью за твое здоровье.

ЛОРД

Милорд, смотрите, вот опять актеры.

СЛАЙ

Ого! Смотри, какие две красотки! (64)

И еще один диалог между ними, уже последний (65):

СЛАЙ

Я не хочу, чтоб их в тюрьму сажали.

ЛОРД

Милорд, но это — пьеса, только шутка.

СЛАЙ

Я повторяю: не хочу арестов.
Забыл ты, Сим, что я дон Кристо Вари?
Приказываю: не сажать в тюрьму.

ЛОРД

Милорд, не бойтесь, их и не посадят,
Они уже сбежали.

СЛАЙ

Сбежали, говоришь, ну что ж, прекрасно.
Тогда налей, и пусть себе играют.

Слай засыпает, сцена, которую он смотрел, заканчивается, Лорд приказывает:

Эй, кто там есть! Сюда. Он спит.
И вы его отсюда унесите,
Оденьте снова в прежнюю одежду
И положите там, где он лежал,
Неподалеку от трактирной двери.
Смотрите только, чтоб он не проснулся.

Приказ выполняется. Спектакль, который смотрели Лорд со Слаем, заканчивается. И следует последняя сцена интермедии:

Затем входят двое, неся Слая опять в его собственной одежде, и кладут его там, где нашли, и уходят. Потом входит трактирщик.

ТРАКТИРЩИК

Теперь, когда минула ночи тьма
И вновь взошла заря в кристальном небе,
Пойду из дому. Стой! Лежит здесь кто-то.
Да это Слай! Всю ночь он провалялся.
Ну что ж, разбудим. Мог он здесь подохнуть,
Когда бы брюхо не наполнил элем.
Проснись-ка, Слай! Ну как тебе не стыдно!

СЛАЙ

Налей еще мне, Сим. А где актеры?
Исчезли все? Что, я уже не лорд?

ТРАКТИРЩИК

Какой там лорд? Ты что, не протрезвился?

СЛАЙ

А это кто? Трактирщик! Ну так слушай:
Я видел сон чудесный, но тебе Такой вовеки не приснится.

ТРАКТИРЩИК

Пусть так. А ты ступай домой, приятель.
Получишь от жены за то, что спал здесь.

СЛАЙ

Она? Как укрощать строптивых жен,
Я этой ночью научился.
А ты прервал мне этот сон прекрасный.
Ну коли так, к жене своей отправлюсь
И укрощать ее примусь, как только
Она начнет меня сердить.

Однако вопрос «Почему этот рамочный слой пьесы не завершен в варианте Первого фолио?» остается открытым. Предположение Аникста о том, что текст мог быть набран с какой-то дефектной рукописи, представляется маловероятным; тогда возникает другой вопрос: «Почему дефект коснулся именно этого слоя и полностью его стер, начиная с какого-то момента действия пьесы?» Легко понять это как сознательный отказ автора или издателей от продолжения данного слоя. Можно видеть в этом и чисто эстетические причины (чтобы не делать интермедию слишком навязчивой), а можно предположить, что продолжение рамки пьесы убрали, чтобы затушевать эту рамку, не так ее выпячивать. Сделать ее незаметной для поверхностного взгляда. Возможно, в 1623 году прототипы этой интермедии еще вполне узнавались, а это было рискованно для всей концепции Первого фолио.

И надо сказать, вышеуказанная вторая цель была достигнута вполне: редко в каких постановках пьесы увидишь Слая. Формально он есть, но для читателей и зрителей его как бы и нет.

Однако это была предполагаемая биография Слая, так сказать, со стороны Шакспера.

С другой стороны, эти 15 лет, возможно, значимы и в биографии Эдварда де Вера. Проснувшемуся Слаю инкриминируют 15 лет сумасшествия, то есть предполагается, что он 15 лет считал себя не лордом, а бог знает кем. Повторяем, это число не мотивировано в пьесе ничем, но именно 15 лет прошло с тех пор, как Анна Сесил впервые была помолвлена (с Филипом Сидни), а значит, могла привлечь внимание графа Оксфорда как женщина, и до тех пор как Эдвард де Вер по-настоящему стал жить семейной жизнью (вернулся к дочери Уильяма Берли). С 1568 по 1582 год (неполных 15 лет). Как бы ни прошли эти годы, сам по себе брак с Анной, скорее всего, был навязан графу: он был очевидным мезальянсом. Граф де Вер, вероятно, ощущал ущемление своего достоинства. И действительно, он вел себя как сумасшедший почти все эти годы: уехал в Европу, бросив жену, совратил фрейлину королевы, дрался на дуэли с ее дядей, открыл у себя дома мужской клуб то ли метафизиков, то ли алхимиков и т. д. и т. п., не говоря уже о поэтических и театральных увлечениях⁵. Вот эти строки прямо про графа Оксфорда (жизнь как безумный сон):

Вот отчего родня вас избегает, —
Отвадило ее безумье ваше.
О, вспомни, господин, свой знатный род,
Былой ход мысли кликни из изгнанья
И изгони позорящие сны.

Hence comes it that your kindred shuns your house,
As beaten hence by your strange lunacy.
O noble lord, bethink thee of thy birth,
Call home thy ancient thoughts from banishment
And banish hence these abject lowly dreams.

Чем заканчивается интермедия «Укрощения строптивой», тем и начинается пьеса: сущностным обменом между двумя людьми, но если там Лорд как бы делегировал Слаю свою сущность, то тут хозяин со слугой поменялись именами и обликами (одеждой):

ТРАНИО

Кто ж будет вашу роль играть?
<...>

ЛЮЧЕНЦИО

      Будь мною, Транио,
И как хозяин заменяй меня.
Смотри за слугами, веди хозяйство,
А я прикинусь бедняком из Пизы <...> (1.1.)

Nor can we lie distinguish'd by our faces
For man or master; then it follows thus;
Thou shalt be master, Tranio, in my stead,
Keep house and port and servants as I should:
I will some other be, some Florentine,
Some Neapolitan, or meaner⁶ man of Pisa.

Я намеренно не привел поэтический перевод первых двух строчек процитированного оригинала, потому что выражение Nor can we lie distinguish'd by our faces For man or master включает в себя двусмысленное lie distinguish'd by our faces («оказываться (lie) различенными по лицам» или «лгут (lie)...»), то есть лица сами по себе не могут различить хозяина и слугу, слуга не лжет, изображая хозяина, а выполняет его волю. И действительно, далее следует: «Ты будешь хозяином (господином), Транио, вместо меня». Таков буквальный перевод, однако слово master имеет еще и другой смысл, а именно мастер, творец художественного произведения. Есть еще смысл магистр; Master of Arts — так обычно именовался на титульных листах книг Роберт Грин. Сокращенный вариант этого именования нередко присутствовал на обложках шекспировских книг: Mr Shakespeare.

Но особый интерес вызывают две последние строчки:

Я желаю быть кем-то другим, немного флорентинцем, Немного неаполитанцем или менее достойным (более низким) человеком, посредником из Пизы (подстрочник мой. — И.П.).

Указаны точки интереса де Вера в Италии и одновременно упомянут более низкий (meaner) человек, который и будет посредником (meaner) между автором и миром, за живой маской которого спрячется настоящий творец!

Вы имя Транио теперь забудьте.
В Люченцио он обратился весь.

Так отвечает хозяин своему второму слуге в ответ на его изумление.

BIONDELLO

Where have I been! Nay, how now! where are you? Master, has my fellow Tranio stolen your clothes? Or you stolen his? or both? pray, what's the news?

БИОНДЕЛЛО

Где я был? Нет, как так? А где вы? Хозяин, мой приятель Транио украл вашу одежду? Или вы украли его? Или взаимно? Умоляю, что за новости?

Обратим внимание на выражение my fellow Tranio, примерно так же говорит о Шекспире Кемп в пьесе «Возвращение с Парнаса»⁷, «наш приятель Шекспир» (our fellow Shakespeare). В ответе Люченцио появляется мотив «спасения жизни», совершенно ненужный по ходу пьесы:

LUCENTIO

....
Your fellow Tranio here, to save my life,
Puts my apparel and my countenance on,
And I for my escape have put on his;
For in a quarrel since I came ashore I kill'd a man and fear I was descried:
Wait you on him, I charge you, as becomes,
While I make way from hence to save my life:
...
Товарищ ваш, чтоб жизнь мою спасти,
Взял на себя мой внешний вид и платье,
А я для избавленья взял его.
Лишь на берег сошел, убил я в драке Здесь человека и боюсь суда.
Вам поручаю быть ему слугой.
А сам для безопасности уеду.
Вы поняли?

Да, дело серьезное, хотя о спасении жизни речь может идти только в метафорическом смысле, да и то без всяких объяснений этой метафорики: в ближайшем контексте такая жизнеспасительность обмена именами сильно преувеличена. И скорее всего, мотивировка намеренно выдает эти личные мотивы автора тому, кто способен их понять («Вы поняли?»). Вспомним, что быть Шекспиром, то есть автором «Ричарда II» и «Ричарда III» к моменту их издания (1598), было небезопасно⁸, и вполне возможно, что некий хозяин-мастер поручил слуге-подмастерью сыграть роль Шекспира.

Дальше, во втором акте, возникает известная линия Петруччио и Катарины. Казалось бы, в этой линии нет ничего общего с женитьбой де Вера на Анне Сесил, старшей дочери Уильяма Сесила Берли. Петруччио вроде сам рвется в бой-женитьбу, в отличие от де Вера, зависимого от всесильного советника королевы, но в действительности и герой комедии женится не по любви, его мотив — деньги, приданое, он явно беден и потому вынужден жениться на ком угодно, чтобы вести соответствующий его статусу образ жизни. Аналогичные финансовые проблемы были у Эдварда де Вера. Петруччио очень остроумен, экстравагантен в речах и поведении и этим тоже похож на графа Оксфорда. И это уже третий слой параллелей между жизнью де Вера и пьесой «Укрощение строптивой».

Итак, во-первых, в «Укрощении строптивой» вводная рамка (скорее преамбула) никакой связи с действием не имеет, Слая один раз будят во время представления, и на этом все заканчивается. В дальнейшем обо всей этой вводной конструкции читатель, скорее всего, и не вспомнит. Зачем она? Можно строить разные предположения с точки зрения архитектоники пьесы, но все они не будут несомненными. Несомненен факт: незнатного ремесленника заставляют играть роль знатного лорда, покровителя театральной труппы (последнее явно не сказано, но подразумевается, иначе, откуда актеры взялись бы столь незамедлительно, если бы их не было в покоях вельможи или рядом с ними?). В сочетании с возможной трактовкой числа 15 это выглядит достаточно знаменательно, ведь то, что де Вер много лет был покровителем разных театральных трупп, подтверждено документально.

Во-вторых, в «Укрощении строптивой» по ходу пьесы действуют, как минимум, четыре подставных лица — Люченцио прикидывается учителем латыни, при этом меняется ролями со своим слугой Транио, Гортензио прикидывается учителем музыки, так же как и Люченцио, желая получить доступ к Бьянке, и наконец, Педант играет роль Винченцио, отца Люченцио. Таким образом, принцип подставных лиц доводится до полного гротеска. В результате мы имеем двойное удвоение (четыре пары). Удваивается и сам спектакль: основное действие пьесы подается как большая сцена на сцене.

Причем основной сюжет пьесы вовсе не совпадает с заглавным сюжетом укрощения, который выглядит как вставной назидательный кукольный спектакль. Герои этого кукольного спектакля перечеркивают все социальные условности: знатный господин Петруччио укрощает не менее знатную даму (всего-навсего острую на словцо), как какой-нибудь маньяк-похититель, издевающийся над своей жертвой: морит ее голодом, не дает спать, валяет в грязи, придавив кобылой, заставляет по первому требованию публично целоваться с ним или целовать первого встречного старика. А все вокруг, начиная с ее собственного отца, потакают ему в этом. (Намекает ли вся эта ситуация на отношения Сесила Берли, его дочери Анны и Эдварда де Вера, трудно утверждать однозначно, но так же трудно отрицать возможность этого намека. Не исключено, кроме того, что по метасмыслу речь идет об укрощении фрейлины королевы Анны Вейвасур, родившей де Веру ребенка и числящейся у многих оксфордианцев смуглой леди сонетов.)

И наконец, в-третьих, в конце второго акта и в начале пятого акта разрабатывается тема поддельных отцов для поддельных детей:

    Отцы обычно
    Детей рожают, я ж рожу отца.

TRANIO

I see no reason but supposed Lucentio
Must get a father, call'd «supposed Vincentio»;
And that's a wonder: fathers commonly
Do get their children; but in this case of wooing,
A child shall get a sire, if I fail not of my cunning.

Причин не вижу мнимому Люченцио
Иметь в отцах хоть «мнимого Винченцио»;
Но удивительно: обычно ведь отцы
Детей своих рожают, но в случае этих ухаживаний
Ребенок должен породить (получить) отца (стать сэром),
если я сделаю все достаточно искусно (подстрочный перевод мой. — И.П.).

Здесь есть еще игра словами, приводящая к дополнительной аналогии: A child shall get a sire, что значит не только получить отца, но и стать джентльменом, сэром. Этот намек опять, предположительно, приводит нас к 1598 году, когда род Шаксперов добился дворянства⁹. Маска (а это Транио, исполняющий роль Люченцио) должна родить отца, а отец-творец — это автор произведения. Маске получить отца — значит получить наполнение, узнать, кого маска изображает. Актер узнает, что должен играть роль драматурга, а вовсе не носить настоящее имя автора, поскольку отец тут тоже только видимость, некто, исполняющий роль отца Люченцио, «мнимый Винченцио». В начале пятого акта есть диалог с этим мнимым Винченцио — неким Педантом (5.1):

ПЕТРУЧЧИО

<...> Это выходит форменное жульничество так присваивать чужое имя!

ПЕДАНТ

Вяжите этого негодяя! Я уверен, он хочет кого-нибудь облапошить в городе, воспользовавшись моим именем.

PETRUCHIO

<...> why, this is flat knavery, to take upon you another man's name.

PEDANT

Lay hands on the villain: I believe a' means to cozen somebody in this city under my countenance.

Таким образом, если в начале пьесы в интермедии маска смущается и не желает брать на себя чужую, хоть и приятную роль, то в последнем действии маска ведет себя нагло, не тушуясь перед настоящим носителем имени. Возможно, автор этим предсказывает свою собственную судьбу.

Примечания

1. Русский текст «Укрощения строптивой», если не оговорено иное, дается в переводе М. Кузмина.

2. См. гл. 2, с. 119—120.

3. См. гл. 2, с. 119—120.

4. См., например: А.А. Аникст. Первые издания Шекспира. М.: Книга, 1974. С. 62.

5. См. подробнее с. 286—290.

6. I. ✝ meaner¹ Obs. In 4 mener, 5 menowre, menar. [a. OF. meeneur, moieneor, moyenneur.] A mediator; an interpreter. 1387 Trevisa Higden (Rolls) IV 409 Mark he gospellour, Paule his disciple and his mener [L. interpres Petri]. Ibid. V. 397 Austyn..com alonde wiþ fourty felawes and som meners [interpretibus]. c 1440 Promp. Parv. 333/1 Menowre, or medyatow-re. c 1450 Holland Howlat 747 Thow moder of all mercy, and the menar. II. meaner²? Obs. ('mi:nǝ(r)) [f. mean v.¹ + -er¹.] One who means, intends, or purposes. Chiefly with qualifying adj. prefixed.

7. См. с. 133—134.

8. См. подробнее: И.В. Пешков. Мировое шекспироведение во внутренних противоречиях и, возможно, накануне решительных перемен // Новое литературное обозрение, 2013, № 120. С. 336—337.

9. Интересно получается: эмблема Шакспера (не без права) антигероична, как, возможно, любая эмблема (см.: А.Е. Махов. «Язык вещей»: от средневековой герменевтики к ренессансной эмблематике // Культурологический журнал: Электронное периодическое рецензируемое научное издание. / Российский институт культурологии. М., 2013. N 4 (14). http://www.cr-joumal.ru/rus/joumals/240.html&j_id=17), но герб-то, по идее, скорее героичен. Вот и выходит, что это очень ироничный герб. Тем более что тема девиза относится и к гербу как факту тоже: не без права иметь герб! Это ведь общежанровая ирония, то есть ирония, направленная не на отдельного человека и его текст, а на весь жанр текстов. Если это сам Шакспер так иронизировал над всем (и собой в первую очередь), то он — гений. Или — конгениален всей заварушке! Если написать на гербе «по праву», то тоже будет ирония над жанром, все равно, что надеть на себя майку с надписью «Интеллигентный человек». А если учесть еще, что Шакспер попал в число тех, кого инспектор счел несоответствующими дворянскому званию (из этого письма мы вообще обо всем узнали), то «не без права» выглядит очень иронично со всех сторон.