3.2.4. «Двенадцатая ночь». Уилл: злой или добрый? OLIVIOLA

В этой пьесе с непонятным пока названием¹ опять фигурируют двойники и опять появляется «Феникс». Теперь это название корабля, который «был захвачен вместе с грузом» благородным, как потом выясняется, пиратом Антонио. Контекст такой, что пьеса не могла быть издана при жизни королевы: впервые она была напечатана в Первом фолио (1623). Однако «и "Тигр" на абордаж взят в том бою» (And this is he that did the Tiger board, 5.1)²... Не тот ли это тигр, чье жестокое сердце билось под костюмом актера, вороны-выскочки из книги Грина «На грош ума...»? Кстати, в следующем же стихе упоминается некий племянник герцога Тит, который тогда же «ноги лишился» (When your young nephew Titus lost his leg). Все это резко приближает нас ко времени издания книги «На грош ума...»: «Тит Андроник», заглавный герой которого по ходу пьесы, правда, лишается руки, а не ноги, анонимно опубликован в 1593 году.

Однако оставим мелкие аналогии и неверные параллели и вернемся к нашей основной линии. Отказ от «я», по крайней мере, в гендерном смысле, закручивает сюжет комедии. «Я не я, а евнух», — заявляет Виола, хотя никаких особых черт евнуха в образе этой героини, даже и под маской пажа, мы не замечаем. Значит, «евнух» может иметь метасмысл: автор прикидывается бесплодным, все лавры творца отдает другому, призывая окружающих скрывать правду:

Как дальше быть — увидим, а пока
Пусть правда не сорвется с языка.

What else may hap to time³ I will commit⁴;
Only shape thou thy silence to my wit.

Что еще может случиться со временем (в вечности), я желаю испытать (погрузиться в игру), беру ответственность на себя,
Ты же только лишь приспособь свое молчание к моему остроумию (мой подстрочник. — И.П.).

КАПИТАН

Вы евнух, я немой... Ну что ж, клянусь:
Коль проболтаюсь, тотчас удавлюсь. (1.2)

Be you his eunuch, and your mute I'll be:
When my tongue blabs, then let mine eyes not see.

Будьте его евнухом, я буду вашим немым:
Если (когда) мой язык развяжется, то (тогда) пусть мои
глаза больше не видят (мой подстрочник. — И.П.).

Стоит сравнить знаменательное выражение shape thou thy silence to my wit с последними осмысленными словами Гамлета: the rest is silence. Сочетание (оформление, соположение) «твоего» молчания с «моим» остроумием — гремучая смесь авторства! И в первом же действии намеки на некую тайну продолжаются: «...я действительно не тот, кого играю».

OLIVIA

Are you a comedian?

VIOLA

No, my profound heart: and yet, by the very fangs of malice⁵
I swear, I am not that I play. Are you the lady of the house?

OLIVIA

If I do not usurp myself, I am.

ОЛИВИЯ

Ты комедиант?

ВИОЛА

Нет, мое глубоко проникающее сердце, но клянусь самыми корнями злобной подозрительности, я не то, что я играю. Вы хозяйка этого дома?

ОЛИВИЯ

Если я не узурпировала себя, то это я (мой подстрочник и выделение. — И.П.).

Судя по функции в пьесе, Виола является двойным двойником, ее двойничество и природное, и благоприобретенное. Во-первых, она двойняшка со своим братом (это от природы), а во-вторых, она пытается заменить герцогу Оливию — и это намеренная субституция. Причем эта намеренность исходит не только от героини, но и от автора: само имя Виола легко получается из букв имени Оливия: OLIVIA = (анаграммируется в) I VIOLA.

Приведенный маленький диалог женщин-двойников показателен. Подлинная Оливия спрашивает у подставной: «Ты комедиант?» А подставная отвечает: «Нет... но я не то, что я играю». И в свою очередь спрашивает у подлинной о ее сущности. И подлинная отвечает не менее загадочно: «Если я не узурпировала себя, то это я». Стоит поразмышлять над ответом подставной:

VIOLA

Most certain, if you are she, you do usurp yourself; for what is yours to bestow is not yours to reserve.

ВИОЛА

Точнее, если вы — она, вы и узурпировали себя, поскольку одарить своим не то же самое, что сохранить свое (мой подстрочник. — И.П.).

В выражениях yours to bestow и yours to reserve аллюзия на формульное окончание писем yours to command. Сохранить себя значит узурпировать себя, в отличие от одарить собой. Виола намекает на то, что Оливия не отвечает на чувства герцога Орсино.

OLIVIA

If you be not mad, be gone; if you have reason, be brief.

ОЛИВИЯ

Если вы не в себе — уходите...

Переводчик явно не понял священного безумия оригинала. Оливия говорит Виоле: «Если вы НЕ сумасшедший, уходите; если вы в здравом уме (и одновременно: если у вас есть основания), будьте кратки...» Оригиналу нужен именно сумасшедший двойник в здравом уме, обычный шизофреник, который исполнит роль автора. Чуть ниже мы находим клятву именно такого шизофреника (Виолы): «Кто я и чего хочу, должно быть окружено не меньшей тайной, чем девственность. Для ваших ушей — святое откровение, для посторонних — кощунство» (1.5).

OLIVIA

Yet you began rudely. What are you? what would you?

VIOLA

The rudeness that hath appeared in me have I learned from my entertainment⁶. What I am, and what I would, are as secret as maidenhead; to your ears, divinity, to any other's, profanation.

ОЛИВИЯ

И все же вы начали грубовато (невежливо).

ВИОЛА

Грубостью, которая появилась во мне, я обязан своему нынешнему положению. Что я такое есть и чем я мог бы стать — такая же тайна, как невинность; для ваших ушей — божественно, для чьих-то других — профанация (перевод мой. — И.П.).

Итак, тайна человека (например, как автора) — не для профанов, а для тех, кто готов открыть сокровенное!

Заметим, что ответ Виолы последовал на непростой вопрос: «Что ты такое? Чем бы ты был?» (Would — сослагательная модальность.) Оливия явно готова что-то затеять со своим двойником, который со своей стороны дополнительно провоцирует ее на эти затеи.

Продолжение метатекста можно найти в шутке над Мальволио. Уже само его имя (с латинской внутренней формой: плохая воля — bad will, в отличие от Бенволио, good will, из «Ромео и Джульетты») может сказать о многом. А вот этот текст при определенном подходе читается как прямой намек на Шакспера, который подался в графья: «...сюда идет Мальволио. Он сейчас на солнцепеке добрых полчаса обучал собственную тень хорошим манерам». Шаксперу как тени тени, то есть маске псевдонима, хорошие манеры, конечно, были бы нужны. Но вот прозвучал императив: «Стань графом, Мальволио!», то есть плохой Уилл должен превратиться в хорошего Уилла, стать графом-автором. И далее следует маниловская картинка осуществленной мечты Мальволио: «Я уже три месяца женат на ней и вот сижу в своем кресле под балдахином...» Прямая ирония автора над носящим балдахин над королевой графом Оксфордом⁷, то есть при определенном видении событий — самоирония.

И наконец, письмо запечатано («И печать с головой Лукреции»; and the impressure her Lucrece, with which she uses to seal), и теперь оно вполне может читаться как метатекст, потому что эта печать на письме к Мальволио отсылает к «Лукреции» (опубликованной в 1594 году) — поэме, где во второй раз в истории (напомним, впервые это имя зафиксировано в 1593 году в поэме «Венера и Адонис») появилось имя Шекспир, причем оно стоит там не на месте имени автора, а на месте печати-подписи — после посвящения.

Но посмотрим сначала на текст письма, который читает Мальволио и в котором мы предполагаем увидеть метатекст.

Jove knows I love: But who?
Lips, do not move;
No man must know.
«No man must know». What follows? the numbers altered!
«No man must know»: if this should be thee, Malvolio?

Юпитер знает, что я люблю, но кого?
Уста, не разжимайтесь.
Никто не должен знать.
«Никто не должен знать», что дальше? строки чередуются
«Никто не должен знать», что если бы это был ты, Мальволио? (Подстрочник мой. — И.П.)

И правда, имя Мальволио вписывается в стихотворение четвертой строкой. Итак, «то, что кое-кем будет плохой Уилл, никто не должен знать» — чем не метатекст? Однако сам текст письма здесь прерывается, и к метатексту буквально взывает другой герой, некто Фабиан.

ФАБИАН

Такое представление я не поменял бы на пенсию в тысячу золотых от самого персидского шаха! (I will not give my part of this sport for a pension of thousands to be paid from the Sophy. 2.5) (Подстрочник мой. — И.П.)

Фабиан здесь почти что безвестный и бессловесный слуга! И именно он вдруг вспоминает о пенсии (1000 фунтов), аналогичной той, которую до самой смерти ежегодно получал де Вер от верховной власти страны, начиная с 1586 года. Это дополнительный аргумент трактовать письмо к Мальволио как метатекст. Но продолжим его чтение.

Хотя могу повелевать
Любимым я, но на уста
Легла молчания печать
М.О.А.И. — моя мечта.

I may command where I adore;
But silence, like a Lucrece knife,
With bloodless stroke my heart doth gore:
M, O, A, I, doth sway my life.

Тут переводчик явно не знал, что делать с метатекстом. Буквальный перевод такой: «Я могу господствовать там, где я преклоняюсь; Но молчание, как нож Лукреции, бескровным ударом пронзает мое сердце: М, О, А, И и колеблет (трогает, расшатывает) мою жизнь».

Итак, молчание — это самоубийство для автора письма и, возможно, самоубийство для автора шекспировского канона. Причем это «самоубийство» и есть рождение автора «Лукреции»: «...сбрось убогую оболочку и явись как заново рожденный». Буквально «to inure thyself to what thou art like to be, cast thy humble slough and appear fresh» означает: «чтобы приучить себя к тому, что ты есть то, на что ты должен быть похож, нужно сбросить свою низменную оболочку и явиться обновленным».

Здесь можно видеть и рождение автора, и возрождение как таковое. Буквально в тексте этого нет, но «сбрось свою кожу пресмыкающегося (убогую змеиную кожу) и покажи свежесть» — тоже неплохо. Общий смысл все равно сохраняется: стань другим.

Но стать другим для Шекспира и означает остаться самим собой.

OLIVIA

Alas, it isss of thy fear
That makes thee strangle thy propriety:
Fear not, Cesario; take thy fortunes up;
Be that thou know'st thou art, and then thou art
As great as that thou fear'st.

Выделенное полужирным переведено так:

Прими свою судьбу, собой останься (5.1).

Это уже императив к трагическому герою и к метагерою, которому остаться собой значит надеть маску автора и таким образом и открыть, и скрыть себя! Однако оригинал, кажется, откроет больше:

Увы, это из-за твоего страха,
Который заставил тебя задушить свою собственность (свое благородство):
Не бойся, Цезарио, прими свой жребий-наследство,
Будь тем, кто ты, как ты сам знаешь, на самом деле есть, и затем ты станешь
Так же велик, как твой страх (как то, чего ты боишься) (мой подстрочник. — И.П.).

Фактически Цезарио должен принять наследство, стать Цезарем, стать великим, соединившись с Оливией: получить оливковую ветвь победителя. Но Виола оказалась только маской Цезарио, живой маской, настоящим Цезарио был ее двойник-брат, принявший наследство-Оливию и ставший Цезарем-автором. Цезарио-Цезарь, Шакспер-Шекспир — аллюзия, конечно, не совсем прозрачная, но читаемая.

Нет брата у меня, и я не бог,
Чтоб сразу быть двумя. (5.1)

Переведено огрубленно, но в целом правильно.

Do I stand there? I never had a brother;
Nor can there be that deity in my nature,
Of here and every where.

Я там стою? У меня никогда не было брата,
И нет ничего божественного в моей натуре,
Чтобы быть там и здесь, и везде (мой подстрочник. — И.П.).

Поэтому и приходится брать второго в качестве живой маски: нарождающийся автор не Бог, который может быть един в трех лицах.

Отец мой — Себастьян из Мессалина,
И брата тоже звали Себастьян. (5.1)

Of Messaline: Sebastian was my father;
Such a Sebastian was my brother too.

Перед нами творческая двойка одноименных отца и сына, это мы уже видели в «Гамлете».

И умер он в тот день, когда Виоле
Исполнилось тринадцать (5.1).

Любимый возраст для героини Шекспира (Джульетта).

Итак, «одни рождаются великими, другие достигают величия, к третьим оно приходит» (5.1). Это — случай Мальволио (шуточный), но это и случай Шакспера, человека из третьего сословия, к которому величие само пришло (some are born great, some achieve greatness, and some have greatness thrust upon ‘em), точнее, по оригиналу, оно не просто пришло, оно ему было доверено, он получил его в доверительное хранение, оно на Шакспера было возложено!

Примечания

1. Ниже мы предложим интерпретацию числа 13 как шекспировского. А ведь за двенадцатой ночью следует день тринадцатый! И возможно, наступит ясность в смыслах канона! См. гл. 6.

2. Русский текст «Двенадцатой ночи», если не оговорено иное, дается в переводе Э. Линецкой.

3. 51. to time. ✝ a. For all time, for ever. Obs. c 1200 Trin. Coll. Hom. 183 For þine gulte ishal nu to pine, rotie mote þu to time. 1607 Shakes. Cor. v. iii. 127, I..that brought you forth this boy To keepe your name liuing to time.

4. To give in charge, entrust, consign.

6. a. To do (something wrong or reprehensible); to perpetrate, be guilty of (a crime, offence, etc.).

1490 Caxton Eneydos xxiv. 90 Thoffence that Eneas hath commytted ayenste me. 1548 Udall, etc. tr. Erasm. Par. Acts 89 b, I haue committed nothyng agaynst my countreymen. 1553 Eden Treat. Newe Ind. (Arb.) 18 Yf any man committe murther. 1565 Jewel Reply Harding (1611) 363 Thou shalt not commit Vsurie to thy Brother. 1583 Golding Calvin on Deut. vi. 34 When we haue committed God any faults let vs be afrayd. 1611 Bible Ex. xx. 14 Thou shalt not commit adultery.

5. b. Occas. personified. 1601 Shakes. Twel. N. i. v. 196 Yet (by the verie phangs of malice, I sweare) I am not that I play.

6. ✝ 2. a. The action of maintaining persons in one's service, or of taking persons into service. Also, the state or fact of being maintained in or taken into service; service, employment. Obs. 1577—87 Holinshed Chron. I. 78/1 The Saxons desirous of intertainment to serue in warres. 1601 Shakes. All's Well iv. i. 17 He must thinke vs some band of strangers, i'th aduersaries entertainment. 1604 Oth. iii. iii. 250 Note if your Lady straine his [Cassio's] Entertainment With any strong, or vehement importunitie. 1647 Sprigge Anglia Rediv. iv. vii. (1854) 269 All officers and soldiers that shall desire to take entertainment from any foreign kingdom. a 1662Heylin Laud ii. 259 To undertake some Stipendary Lecture, wheresoever they could find entertainment.

7. По должности Великого камергера.