Глава 5. Шекспир и проблемы картографии

Не будем томить читателя и сразу скажем: ироничный британский посол Э. Брентон был лишь отчасти прав, говоря о четырех русских, запечатленных Шекспиром в комедии «Бесплодные усилия любви» как о русских поддельных. Мы без особого труда обнаружили в анналах российской истории сюжет о четырех реальных московских недорослях, отправившихся на учебу в Британию¹.

Русско-британские дипломатические и торговые отношения завязались еще в эпоху царя Ивана Грозного, взаимовыгодное сотрудничество продолжалось и в последующие десятилетия. Были созданы посольства в Москве и в Лондоне. Плотные контакты на всех уровнях привели даже к тому, что сам Грозный дважды предпринимал попытки породниться с британской короной. Множество британских специалистов приезжали на службу в Москву. «Многие выпускники Кембриджа, — пишет В. Шестаков, — приезжают в Москву, служат в качестве священников, врачей или дипломатов. Среди них феллоу Тринити-колледж Ричард Рейнольдс, врач Марк Ридли из Клер-Холла, Ральф Стендиш из Тринити, который служил врачом при Иване IV, и многие другие».

Еще более интенсивно стали плодиться проекты по культурному обмену в эпоху царя Бориса Годунова, который славился особым расположением к европейской культуре и даже планировал открыть в России университет. Но пока его московские подданные не были готовы следовать европейским стандартам, да и преподавательских кадров не существовало, царь Борис предпринимал усилия для того, чтобы подготовить в Европе собственных специалистов. «В 1603 году в Москву прибыло посольство ганзейских городов. Оно заключило удачный торговый договор. Царь Борис Годунов решил воспользоваться случаем. Он уговорил послов взять с собой пять молодых дворян для обучения их немецкому и латинскому языкам, чтобы по возвращении они могли служить в Посольском приказе. Послы не могли отказать русскому царю».

К сожалению, эта попытка просвещения московских недорослей не удалась. Через три года уже другому царю, Василию Шуйскому, из Любека сообщили, что юные московиты учатся без огонька, а двое из них вообще сбежали со студенческой скамьи в неизвестном направлении.

Но еще раньше группа юных московитов отправилась на обучение в Англию. До этого никто из русских не учился за границей.

«30 июля 1602 года английский корабль с будущими студентами на борту и обильным провиантом отчалил из Архангельска. В сентябре они счастливо прибывают к английским берегам, и Джон Меррик представляет их королеве Елизавете. Было решено определить их в разные университеты: Итон, Винчестер, Оксфорд, Кембридж».

Упомянутый В. Шестаковым Джон Меррик — агент Англо-Московской торговой компании, переводчик, дипломат королевы Елизаветы Английской, выполнявший в России функции посла. Подробно об этой международной просветительской акции было рассказано в книге А.В. Арсеньева «История посылки первых русских студентов за границу при Борисе Годунове»², книга была издана в Санкт-Петербурге в 1887 году. В этой книге названы имена этой четверки «боярских детей». Вот они:

Микифор Олферьев, сын Григорьев;
Софон Михайлов, сын Кожухов;
Казарин Давыдов;
Федор Костомаров.

Итак, до наших дней в Британии сохранились документальные свидетельства о конкретном историческом факте — образовательном эксперименте, организованном Борисом Годуновым в 1602 году. До сентября 1602 года ни одного десанта боярских отроков из Москвы английская история не зафиксировала.

Теперь, вспоминая основную коллизию комедии «Бесплодные усилия любви», которую мы, похоже, небезосновательно называли «хроникой», зададим себе и читателю вопрос: был ли Уильям Шекспир экстрасенсом? Мог ли он в 1591-м или 1593 году положить в основу своей пьесы конкретный факт 1602 года? Мы в этом сомневаемся.

Он не мог придумать до 1602 года такого сюжета о четырех русских подростках, приехавших из Москвы, планирующих три года учиться. Он не мог так юмористически описать и мальчиков, и взрослых, их сопровождающих, именно в период между сентябрем и декабрем с трудом пытающихся овладеть знанием английского в объеме начальной школы... Ему вообще до 1602 года не могла бы прийти в голову мысль, что за британскими барышнями будут ухаживать косноязычные московские увальни...

Нет, такой сюжет в сознании Шекспира мог возникнуть только после 1602 года. А написан он мог быть только после 1603 года — то есть уже после того, как пройдет условленный год и станет ясно, объявят ли юные герои о предстоящем браке?

Следовательно, утверждаем мы, опубликована комедия «Бесплодные усилия любви» могла быть не ранее 1604 года! Когда стала известна именно «бесплодность» предпринятых соблазнительницами действий. А возможно, и гораздо позже...

Из этого можно сделать безрадостный вывод о том, что и издание комедии с датой 1597, и книга Ф. Мереса с упоминанием этой пьесы, изданная в 1598 году, не заслуживают доверия. Они издавались задним числом с ложной датировкой. Не будем здесь углубляться в поиск мотивировок для такого рода системных действий — их может быть множество, в том числе и дипломатических. Не забудем, что в эти годы сама почва под Московской Русью колебалась, что накладывало особый отпечаток на российско-британские отношения — особенно в свете трагической судьбы уходящего с политической арены Бориса Годунова...

Но вернемся к пьесе «Бесплодные усилия любви». Она изображает московских абитуриентов как безусых вельмож Наваррского короля Фердинанда — Бирона, Лонгвиля, Дюмена. То есть, по существу, фиксирует тот факт, что московиты прибыли в Лондон под фальшивыми именами. Конечно, это были не фальшивые французские имена, а именно русские. Такие русские имена в традиционных для начала XVII века формах мы и видим в сохранившихся документах.

Кто из «боярских детей» изображен в образе Короля Фердинанда? Кто в образе остроумца Бирона и его сотоварищей? Здесь мы ступаем на зыбкую почву предположений.

Сами фамилии, зафиксированные в британских документах, вряд нам помогут идентифицировать героев. Больше шансов определить статус мальчиков по статусу учебных заведений, в которые они попали. Но и здесь информации пока недостаточно. Мы только можем предполагать, что самый значительный по статусу мальчик (Король Фердинанд) был определен в самое статусное заведение — таковым элитарным утверждением был и остается Итон. Именно там получают высшее образование отпрыски королевской семьи и самых родовитых фамилий, предназначенные для управления государством. Пока в качестве гипотезы назовем имя Федора Костомарова. Почему? Прежде всего из-за его имени. Потому что теоретически самым статусным подростком в России 1602 года мог быть царевич Федор Годунов. Ему, как и его одногруппникам, было тогда 13—14 лет. Сверстники даже обязаны были относиться к нему как к государю, пусть и называемому Наваррским королем... Предполагая, что в образе Фердинанда Шекспир нам показал царевича Федора Борисовича, мы пока исходим из того, что и через сто лет после него при выезде за границу менялась только фамилия, а имя сохранялось: так, царь Петр Алексеевич Романов путешествовал по Европе под именем Петра Михайлова.

Возможно, и названный в списке московских школяров Федор Костомаров также имел только фамилию ненастоящую.

Из четырех московских «боярских детей» больше всего сведений сохранилось о Микифоре Олферьеве, сыне Григорьеве. Приехав в Британию в 1602 году, он, видимо, год осваивал английский язык (возможно, в Винчестере) — как бы мы сейчас сказали, «на подготовительных курсах». Следующие шесть лет, потребные для обучения в бакалавриате и магистратуре, он учился в заведении, адрес которого историки не могут назвать. Только в 1609 году он оказался в Кембридже, где провел еще шесть лет. «Это был первый дипломированный русский, который успешно окончил полную программу в Кембридже». Олферьев в Москву не вернулся, он вскоре совсем англизировался, стал англиканским священником, подписывался именем Микипер Алфери и под этим именем впоследствии был запечатлен в Словаре национальных биографий. Русский невозвращенец женился на дочери пастора, стал отцом восьми детей и умер в 1668 году.

Третий московский недоросль из боярских детей — Софон Кожухов, ставший британцем Софони, — тоже не возвратился на родину. Завершив обучение, он в 1609 году предпочел не погружаться в русскую смуту, а пойти на службу в Ост-Индскую компанию. В 1609 году он заключил семилетний контракт для работы на фактории на Яве. Такой же контракт заключил и Казарин Давыдов. Через год оба сменили торговлю шелками, сандалом и опиумом на торговлю алмазами на Борнео. Казарин Давыдов вскоре превратился в Дэвида Кассариана и добросовестно отсылал в компанию отчеты, разукрашенные религиозными рассуждениями и библейскими сюжетами. Не обогатились ли гуманитарными знаниями в Оксфорде оба добровольных торговца? Это приходится только предполагать.

Но на этом история московских друзей не разлей вода, русских Гильденстерна и Розенкранца, не завершилась. Совершенно неожиданно эти странные русские джентльмены оказались на датском торговом фронте. «Оба погибли в войне за британскую корону. Кожухов был убит на корабле, когда ядро датской пушки попало прямо в него, разорвав на мелкие куски. Это случилось в феврале 1617 года. А Казарин на следующий год попал в плен к датчанам, но из плена не вернулся». По-видимому, погиб, так как никаких писем от него и сведений о нем более в Ост-Индскую компанию не поступало.

Вступали ли в брак эти интереснейшие герои русской истории, которые могли бы стать персонажами увлекательных романов? Данные об этом отсутствуют, поэтому мы не можем проследить судьбу московских студентов, выведенных под именами «Бирона», «Лонгвиля», «Дюмена» в комедии «Бесплодные усилия любви».

Зато мы можем проверить, чем завершились матримониальные планы Короля Наваррского Фердинанда, за маской которого мы пытаемся увидеть фигуру юного московского государя — Федора Борисовича Годунова. Есть ли в его биографии такой факт: намерение жениться на высокопоставленной британке?

Из сообщения Н.М. Карамзина³ известно, что в 1603 году английская королева Елизавета I предлагала Фёдору руку одиннадцатилетней знатной англичанки, но дело расстроилось из-за скорой смерти Елизаветы.

Вполне возможно, что этой знатной англичанкой, как следует из сюжета шекспировской комедии, была дочь посла Британии в Московии — Джона Меррика. Человека, стремящегося породниться с царской фамилией, а заодно и решить некоторые свои финансовые вопросы. Собственно, этот сюжет нам и показан в комедии. Но поскольку венценосная сваха Елизавета умерла, то и усилия эти оказались бесплодны...

Как же сложилась в Британии судьба Фердинанда — предполагаемого царевича Федора Годунова, приехавшего учиться под именем Федора Костомарова в 1602 году?

Вот какая информация доступна для размышления: «Он тоже не окончил учебу, а отправился в Ирландию в качестве "королевского секретаря". О его жизни в Ирландии не осталось никаких сведений, за исключением того, что он женился здесь в 1618 году. После этого о нем не было никаких известий».

Странная сдержанность британской истории. Во-первых, не очень ясно, как недоучившийся студент-иностранец оказался на госслужбе, да еще в качестве «королевского секретаря», то есть фактически консула Британии. Еще более странно, что сведений об этом высокопоставленном дипломате не сохранилось. Засекречены? Может быть, на самом деле британцы скрывали местонахождение Федора Костомарова? Задерживали его? Не давали вернуться на родину? Использовали как заложника?

Правомерность таких предположений читатель сможет оценить, когда узнает о том, как отнеслась новая, романовская Россия, к пропаже четыре студентов, избегающих возвращения к родным и близким.

Мы рассказали в начале этой главы о том, что Борис Годунов в 1603 году отправил пятерых недорослей в Любек. Через три года двое сбежали, а трое так и не получили дипломов бакалавров. Ни царь Василий Шуйский, ни оказавшийся на троне в 1613 году Михаил Романов не пошевелили и пальцем для того, чтобы разыскать беглецов и вернуть их в лоно семьи и родины.

Совсем по-другому московская власть вела себя в отношении русского образовательного десанта, отправленного в Британию в 1602 году. Как только новая династия утвердилась на троне, так сразу же в 1613 году с этой радостной вестью на берега Туманного Альбиона прибыл первый русский посол Алексей Иванович Зюзин. Едва вручив верительные грамоты, русский дипломат обратился в Тайный совет с запросом: где русские студенты, которым пора возвращаться на родину? Ответ на запрос был неутешительным: послу сообщили, что один из четырех находится в Ирландии, двое — в Восточной Индии. В пределах досягаемости только Микифор Олферьев, учившийся уже в Кембридже под именем Микинер Алфери. Посол Зюзин в начале 1614 года пригласил на аудиенцию заблудшего соотечественника — Микинер наотрез отказался возвращаться в Россию.

Еще через год, в 1615 году, дипломат Иван Грязев прибыл в Англию и вновь запросил Тайный совет о выдаче четырех россиян, будучи уверен, что соотечественники злостно задерживаются англичанами. И вновь за всех четверых пришлось отдуваться Микифору—Микиперу, и вновь аудиенция была завершена скандалом и категорическим отказом заучившегося москвича плыть в Россию.

Еще через несколько лет новый посол Исаак Пригожин появился в Лондоне уже с письмом самого русского царя! В нем прямо утверждалось, что четыре русских подданных насильно удерживаются в Англии. К этому времени англичане подготовили еще более жесткий ответ: двое погибли в Восточной Индии, третий исчез в Ирландии, а четвертый стал англиканским священником и не желает возвращаться домой. Тогда Погожин обратился прямо к королю Якову I с просьбой насильно выслать в Россию хотя бы Алфери... Но король решительно отказал послу.

Теперь, когда мы разглядели всю совокупность достоверных, обеспеченных документами фактов, относящихся к пребыванию на английской земле четырех московских студентов, следует ответить на важный вопрос: почему о пятерых московитах, пропавших в Любеке, российская власть не беспокоилась, а о россиянах, учившихся в Британии, новая власть Романовых очень хорошо помнила даже в период сложнейшей политической борьбы за кремлевский престол и с помощью первого же своего посла потребовала их незамедлительной выдачи? По какой причине была проявлена такая удивительная настойчивость? Почему каждый новый дипломат, прибывший из Москвы, требовал возвращения «боярских детей»? Почему в борьбу за молодых русских эмигрантов включился даже сам царь Михаил Романов и лично обратился к королю Якову? Чем были ценны для Московского царства эти юноши?

Если допустить, что в числе четырех московитов, покинувших Россию в 1602 году находились представители властной элиты эпохи Бориса Годунова, такая настойчивость становится более объяснимой. Еще более понятной она выглядит при том условии, что один из четырех — царевич Федор Годунов. «Поддельный русский», как утверждает посол Великобритании в РФ Э. Брентон — то есть находившийся под фальшивой русской фамилией.

Упорное желание вернуть русских студентов, и в первую очередь Федора Годунова, для новой династии становилось просто насущной задачей! Ведь существование законного наследника трона — а Федор Годунов с малолетства выполнял функции государя и даже имел свою царскую печать! — грозило Московии новой гражданской войной.

Только-только Романовы избавились от череды Лжедмитриев, объявляющих себя сыновьями Ивана Грозного, как на горизонте вырисовывалась новая перспектива: столкнуться с явлением новой череды Лжефедоров, называющих себя сыновьями Бориса Годунова. Но новая опасность была хуже предыдущей: Федор Борисович был не самозванцем, а имел полное право претендовать на власть в Московии после гибели своего отца в 1605 году.

Романовы и их сторонники, сражавшиеся за суверенитет Московии с польско-литовскими интервентами и множащимися самозванцами, после смерти царя Бориса Годунова могли не слишком беспокоиться о судьбе его сына-подростка, находящегося вдали от российской территории. Но к 1613 году Федор Годунов уже достиг совершеннолетия и мог представлять реальную угрозу для неустойчивого трона Романовых.

Видимо, поэтому московские послы один за другим требовали выдачи московских студентов. Причем диалог на эту тему шел и на самом высоком уровне — российский монарх выдвигал требования монарху английскому.

Могло ли такое быть в случае, если речь шла об обычных россиянах? Поверить этому мешают другие факты. Ведь сам царь Михаил Романов в эти же годы направил еще одного юного соотечественника на учебу в Британию. Посланный опять же не возвратился на родину, что не повлекло за собой ни бурной дипломатической деятельности, ни заявлений русского монарха о том, что его подданного насильно удерживают...

Зачем юный Михаил Романов активно занимался возвращением четырех российских студентов?

История Русской Смуты в 1613 году еще не была написана. Сам царь Михаил, конечно, в силу своего возраста не был осведомлен о событиях, происходивших в Кремле за десять лет до своего воцарения, — тогда он пешком под стол ходил. Но его отец, патриарх Филарет, не мог забыть но личным причинам и о семье Бориса Годунова, и о его смерти. Хоть Василий Голицын и Василий Мосальский-Рубец и объявили в 1605 году перед явлением Лжедмитрия I, что Федор Годунов и его мать отравились, но расследования по этому делу не проводилось, и у нас есть основания думать, что это сообщение было ложным... Ведь иначе бы через год, когда Василий Шуйский стал царем, его бы постигла участь Годунова — соотечественники обвинили бы его в убийстве законного наследника и приписывали ему «мальчиков кровавых» в глазах... Но ничего подобного с Шуйским не произошло.

Скорее всего, Василий Шуйский не был палачом, не участвовал в «мокром деле» и не замарал своей совести и своих рук цареубийством. Видимо, в 1613 году многомудрый патриарх-государь Филарет все-таки расследовал этот сюжет и добился у Шуйского и Голицына признания, что царевич жив-здоров. Только так можно объяснить беспрецедентный напор русской дипломатии, пытающейся добиться возвращения ускользнувшего противника.

Новой власти в Кремле нужна была стабильность. Возможно, власть бы ограничилась только отречением Федора от права на московский трон. Но британской дипломатии было выгодно другое — держать такой дипломатический козырь в рукаве. Поэтому сам Федор (Костомаров) не завершил учебы и внезапно оказался в таком удаленном месте, где невозможно было его достать. Оказался он и в таком статусе, который делал информацию о нем полностью закрытой. Такую ситуацию Британия могла использовать в долгосрочном режиме, оказывая давление на русскую политику, выговаривая экономические льготы, и как угодно долго шантажировать Романовых тем, что их власть незаконна.

В такой ситуации Романовым надо было заполучить хоть кого-то из четверки годуновских невозвращенцев как возможных свидетелей того, что Федор удерживается англичанами. Или добиться под присягой публичного ложного признания, что он где-то в Ирландии «умер»... Британская дипломатия не стала дожидаться того, что русские сыскари отправятся на поиски Софона Кожухова и Казарина Давыдова и заставят их дать нужные показания. Британская сторона объявила их «погибшими». Да так, что одного якобы разорвало на кусочки, а второй пропал без вести в плену у датчан... То есть эта информация предполагала априори бессмысленными дальнейшие обращения русской дипломатии в Тайный совет королевства.

Но еще раньше, в 1613 году, произошло еще одно событие, которое должно было нанести убойный дипломатический удар по России — Британия действовала чужими руками: в Амстердаме вышло в свет издание русских карт, автором которого был объявлен Федор Годунов! То есть фактически вся читающая европейская элита была оповещена о том, что законный наследник Московии жив и в его распоряжении есть подробные карты его собственных владений.

Вот как об этом ныне говорится в Википедии:

«Царевич Федор вошел в историю русской картографии: им или под его руководством была составлена одна из первых собственно русских карт России (карты, подготовленные иностранными специалистами, появились еще в XVI веке). Она была издана в Амстердаме по рукописям в 1613 году видным картографом того времени Гесселем Герритсом. Издание 1613 года — библиографическая редкость; в 1614-м было выпущено второе издание, с поправками и дополнениями. Лист, отпечатанный Герритсом, включает также врезку с планом Москвы; относительно того, приписывать ли царевичу также и план столицы, мнения историков картографии расходятся».

Но тогда, в 1613-м и 1614 году дело выглядело совсем не так, как потом утвердилось в российских энциклопедиях. Вся Европа и значительная часть русской элиты, видимо, предполагала, что Федор Годунов жив и вот-вот начнет действовать с целью вернуть принадлежащий ему по праву трон. Ситуация усугублялась еще и тем, что самих властителей Романовых, Михаила и Филарета, в Москве не было до 1619 года!

Откуда ж взялась в распоряжении амстердамских печатников коллекция карт Федора Годунова? Российские исследователи ныне считают, что это были ученические карты, изготовленные Федором еще в России, переработанные варианты работ западных картографов, утверждают, что после разгрома Годуновых они каким-то чудодейственным образом попали в Европу и спустя восемь лет были опубликованы. Объяснение малоубедительное, да и само издание не было представлено в качестве исторического раритета, собственности погибшего царя. Собрание карт не сопровождалось сообщением о том, что издание посмертное. Оно выглядело как требование того, чтобы имя Федора осталось в истории России. Оно и осталось — в качестве первого русского картографа и царствовавшего «калифа на час».

К 1619 году между Британией и Московией были, видимо, достигнуты некие политические и экономические договоренности, касающиеся именно Федора Костомарова (Федора Годунова): Москве сообщили, что он в 1618 году женился и следы его затерялись. Романовы, в свою очередь, смогли, не боясь очередной интервенции, наконец торжественно въехать в Кремль. В истории Смуты, созданной этой династией, запечатлен дипломатический компромисс: Россия признала, что царский статус Федора Годунова будет зафиксирован (на два месяца правления), Британия согласилась, что он будет объявлен «умершим» (погребенным в Троице-Сергиевом монастыре). По существу, ни ту ни другую сторону фиксация «смерти» юноши не смущала — при необходимости и его можно было использовать как «воскресшего царевича».

В эти годы России также пришлось поступиться некоторыми землями в соответствии со Столбовским договором и заплатить Швеции 20 000 серебряных рублей — переговоры велись при посредничестве британского посла в Москве Джона Меррика⁴.

Возможно, именно в этот период и была написана поэтическая хроника «Бесплодные усилия любви», притворяющаяся комедией; тогда же она была издана с ложной датой «1597», в сопровождении ложно датированной книжицы Ф. Мереса, одного из кембриджских остроумцев — в их числе, как мы знаем, был наш соотечественник Микифор Олферьев, учившийся в Кембридже. Именно он, возможно, и изложил Шекспиру (несколько ранее) конкретные данные о первых днях пребывания своей группы в Британии и о попытке сватовства Федора Годунова к дочери посла Джона Меррика. Так в «Бесплодных усилиях любви» и появились москвичи...

Так бы и осталась хроника-комедия «Бесплодные усилия любви», украшенная именем Уильяма Шекспира, одним из многих рядовых изданий, достойных забвения, но еще через несколько лет она появилась в составе Первого фолио, прогремевшего своей непревзойденностью на весь мир. Означает ли это, что и другие комедии и трагедии бессмертного фолианта связаны с историей России?

Обобщим данные, которые мы использовали для наших гипотетических построений в этой главе.

В основе фабулы пьесы «Бесплодные усилия любви» лежит конкретный исторический факт пребывания группы москвичей в высших учебных заведениях Британии. Визит одного из них хронологически совпадает с официальной датой попытки бракосочетания царевича Федора Годунова с британской подданной. Отец этой девушки, как следует из текста пьесы, патронировал пребывание юных москвичей в Англии и имел с главным из них общие финансово-политические интересы.

По совокупности документальных и шекспировских данных можно попытаться идентифицировать героев хроники «Бесплодные усилия любви»:

Король Наваррский Фердинанд — царевич Федор Годунов?

Вельможа Бирон — боярский сын Микифор (?) Алферьев, сын Григорьев?

Вельможа Лонгвиль — боярский сын Софон Кожухов?

Вельможа Дюмен — боярский сын Казарин Давыдов?

Принцесса Французская — дочь дипломата Ф. Меррика?

Отец Принцессы, Французский король — дипломат Джон Меррик?

Гораздо труднее определить имена прототипов других русских героев — например, имя слуги Башки. Возможно, и этот русский дядька-камердинер, подлинное имя которого университетские анналы не сохранили, завершил свой земной путь на английской земле. По характеру это подлинно русский тип: неторопливый, услужливый, ворчливо-добродушный, но и лукавый хитрец... Молодые москвичи величали его шутом, хотя и друг другу тоже отвешивали этот комплимент... И если мы в нынешних изданиях видим список действующих лиц, в котором Башка обозначен как Шут — это всего лишь свидетельство того, что британские филологи XVIII столетия, составлявшие эти списки, не понимали статуса героя... Сам-то Шекспир такими списками Фолио не оснащал, издатели тоже...

Еще один русский слуга-охранник — Антон Тупица, высокородные шутники-наваррцы называли его констеблем. Он, конечно, не знал ни английского языка, ни латыни, ни греческого. Шутить с ним было бесполезно — юмора не понимал. И вряд ли остался в памяти своих боярских подопечных как значительное лицо, достойное летописания.

Но подлинное имя еще одного замечательного персонажа фрагмента русской истории, превращенного в хроникальную комедию, думается, впоследствии при проявлении должной настойчивости можно будет обнаружить и в русских, и в британских документах. Мы имеем в виду человека, выступавшего под экзотическим псевдонимом Дон Адриано де Армадо. Под этим фальшивым именем, запечатленном в британском паспорте, видимо, сошел с русского корабля на английский берег придворный учитель красноречия и поэт, хорошо известный своим причудливым талантом в кремлевских сферах.

Он обожал риторику! Он сопровождал юных подопечных как педагог и сам намеревался за три года пополнить свой багаж знаний. Был ли он испанцем? Только в той мере, в какой его ученики были наваррцами. Мы думаем, что он имел отношение к первым попыткам создания русского придворного театра в эпоху Годунова — ведь в пьесе «Бесплодные усилия любви» он нам показан не только как поэт, который планирует написать поэму о короле и нищей и в финале исполняет сочиненные им песни Весны и Зимы, но и как автор «пьесы в пьесе» — инсценированной интермедии «Девять героев». По концентрации варварского нагромождения дурновкусных поэтизмов, связанных с недостаточным знанием английского, он мог бы посоперничать с самим Шекспиром!

Именно он, человек, скрывшийся за псевдонимом Дон Адриано де Армадо, мог стать для Шекспира подлинным кладезем достоверной информации о персонажах русской истории, обитавших в Кремле в эпоху Федора Иоанновича и Бориса Годунова. Мог ли он сам — уже под другим псевдонимом после падения дома Годуновых — стать соавтором Шекспира при написании других трагедий и комедий? Вероятность такая есть, но она никем пока не исследована... А ведь именно в этом случае утверждение британского посла Э. Брентона о том, что Шекспир — русский, но был им лишь отчасти, становится полностью объяснимым.

Любой автор, внося неожиданную информацию в публичное пространство, предвидит возможные обвинения в провокации. Это не выпустил из виду и дипломат Э. Брентон, предлагая в респектабельный филологический журнал «Вопросы литературы» статью под названием «Шекспир — русский». Он первым делом отметает возможность такой интерпретации его необычного шага и сразу заявляет: «По роду своей деятельности я не склонен к провокации». В то же время он сразу отвергает возможное обвинение читателя в собственной некомпетентности в области шекспироведения. И это справедливо.

Во-первых, его статья демонстрирует обширное и глубокое знакомство автора с историей «шекспировского вопроса» как историей сомнений в авторстве Уильяма Шекспира из Стратфорда. Во-вторых, дипломат великолепно знаком с историей русской литературы и с необъяснимо родственным отношением россиян к Великому Барду. Соответственно нам наглядно показывается, что оснований сомневаться в компетенции Э. Брентона нет.

Что же побудило дипломата обратить внимание российской аудитории на то, что почти на генетическом уровне и без всяких научных доказательств и так ощущал и ощущает любой отечественный читатель — русскую природу шекспировских характеров? Каковы были мотивации уважаемого посла, эпатирующего гуманитарное сообщество сообщением о том, что Шекспир — русский?

Заявляя о том, что считает дипломатию своего рода театром, Брентон, несомненно, говорит с нами на языке Шекспира — то есть с помощью поэтических иносказаний и двусмысленностей. Мы и должны их «прочитать», как осмысленные и важные образы его действия. Эти образы, разумеется, не являются только его личным, приватным способом изложения дипломатической позиции Британии. Это — заключительная реплика в долгом диалоге двух государств. Реплика звучит так:

«В качестве британского посла это, разумеется, моя обязанность — защищать британскую собственность. И Шекспир — ее неотъемлемая часть. Но он в то же время больше этого. Он достаточно велик, чтобы его цензорами были Николай I и Сталин».

Если перевести с дипломатического языка на обыденный, содержание этой вызывающе странной реплики может свидетельствовать, предположительно, о принципиальном изменении ситуации в русско-британском подковерном противоборстве.

Да, еще при императоре Николае I, во времена Пушкина, написавшего трагедию «Борис Годунов», где было ясно показано преступное свержение юного царя-картографа Федора Годунова, высочайшее цензорство было оправдано, поскольку сохранялась опасность возвращения потомков Годунова. Такое же высочайшее цензорство в эпоху Сталина, когда сохранялась возможность разгрома коммунизма и реставрации подлинной монархии взамен уничтоженной династии Романовых, было тоже оправдано.

Теперь же, видимо, надежды на реставрацию монархии в России уже нет и не будет. Может быть, потому что просто и годуновская линия наследования, четыреста лет сохранявшаяся на территории Туманного Альбиона, пресеклась...

Может быть, это объяснение способно хотя бы отчасти связно ответить на риторический вопрос, заданный дипломатом Э. Брентоном: «Но что связывает Шекспира с Россией»?

Вот такой содержательной и драматически напряженной может выглядеть основная псевдокомедийная коллизия в хронике Шекспира «Бесплодные усилия любви», ее «невидимый транспарант». Читатель вправе решить, насколько убедительна изложенная гипотеза.

Мы же, обнаружив внятный «русский след» в одном из шекспировских произведений, должны попытаться подтвердить и наше заявление о том, что оно — ключ к другим пьесам, опубликованным в Первом фолио. Как мы намерены это сделать? Мы планируем рассмотреть еще две пьесы Шекспира. Если алгоритм наших действий верен, мы и в них найдем поэтическое изображение конкретных эпизодов русской истории.

Примечания

1. Шестаков В. Русские в британских университетах: Опыт интеллектуальной истории и культурного обмена. СПб.: Нестор-История, 2009.

2. Арсеньев А.В. История посылки первых русских студентов за границу при Борисе Годунове. СПб., 1887.

3. Карамзин Н.М. История государства Российского. Том XI. Глава 1. Царствование Бориса Феодоровича Годунова.

4. Карамзин Н.М. История Государства российского. М.: Наука, 1993.