Глава V. История и политика

Да, королям Бог даровал свои права
На справедливость, силу и правление,
И власть, а вам предписана покорность.
И наделил еще царя величьем.
Не только дал ему цареву стать,
И трон, и меч, но даже именем
Своим нарек: Бог на земле. А вы
Восстали на того, кого сам Бог
Помазал. Значит, против Бога! Гибель
Несете вы своей душе...

Вставка Шекспира в пьесу «Сэр Томас Мор»^{* 1}

Вместе с пышным цветением комедий, о чем уже было сказано, стали распускаться новые свежие бутоны, один лучше другого; окрепнув, они направили интерес Шекспира в иное русло, и ум его потянулся к политике, вернее, к возможности воплотить ее драматургически. Политическая философия шекспировских исторических хроник (если этот термин не слишком научен) довольно проста. Социальная стабильность в виде иерархии рангов и степеней, увенчанная монархией, была, как мы видели, основой елизаветинской политической мысли. В этой системе монархия — наиглавнейшая ценность, государство подвешено к трону так же, как тварный мир к трону небесному. Все на земле в буквальном смысле зависело от личности короля. Если он был мудр, обладал сильным характером, умел проводить твердую политику, стабильность страны была обеспечена. Если же он был человек слабый, капризный или порочный, стабильность нарушалась, светила меньшие в государственной иерархии срывались со своих орбит в погоне за личной выгодой, и в худшем случае в стране воцарялся Хаос. Шекспиру пришлось задуматься над подобным хаосом в начале писательской карьеры. Какая часть трилогии «Генрих VI» принадлежит ему — вопрос спорный, но в периоде 1590 по 1594 год он, несомненно, прилагал руку к пьесам, где изображалась Англия, воюющая с иностранными захватчиками и раздираемая междоусобицей. Англия, достигшая той степени разложения, когда отец поднимает руку на сына, сын на отца, низы восстают (ведомые Джеком Кейдом), словно

Морские волны,
Что гребни выше берега вздымают,
И месивом становится земля^**.

Если королевский дом не способен произвести сильного правителя, который мог бы спасти страну от катастрофы, случается одно из двух: или хаос сам породит чудовищного тирана, такого, какой описан в «Ричарде III», или один из вельмож, тот, кто умнее и сильнее всех, свергнет короля и сядет на престол, основав новую династию. Второй вариант — тема «Ричарда II». Болингброк, будущий Генрих IV, был нужен, это он спас страну от хаоса, подчинив ее своей воле. Но, свершив это, он согрешил. При всей своей слабости и шаткости Ричард II был помазанник Божий. Подняв на него руку, Болингброк ударил, в сущности, по Всевышнему. И Ричард, которого сам «Богхранит», становится к концу трагедии жертвенным агнцем, божеством, закланным на алтаре, что мы, нынешние поколения, стали понимать, только прочитав такие книги, как «Золотая ветвь» Джеймса Фрэзера².

Узурпатор, осознав свой грех, решил искупить его крестовым походом в Святую Землю. Знать тоже это поняла, невысокий титул лишь немногим менее опасен для страны, чем слабость характера; и политическая тема двух частей «Генриха IV» — эта опасность может ввергнуть страну в междоусобицу. Восстали, разумеется, могущественные бароны, которые считали человека, возведенного ими на трон, ровней себе и не желали смириться с той властью, какою он сам себя наделил. Их рупор и заводила — Хотспер. Но Шекспир жил в то время, когда люди стали остро сознавать, что кроме интересов знатных вельмож, какими бы прекрасными и благородными они ни были, кроме требований чести и закона, есть еще

Счастливое сообщество, мирок,
Алмаз в оправе серебристых волн...
То Англия, благословенный край^***.

И единственной защитой Англии от внутренних раздоров и от «зависти менее счастливых стран» мог быть король, обладавший богоданной прерогативой, то есть бесспорным правом на престол. Держа твердой рукою скипетр, он мог быть уверен, что они с народом единое целое и что он правит единой Англией, страной всеобщего процветания, где дворянин, купец, йомен и крестьянин трудятся вместе на благо всех. Елизаветинская Англия была близка к этому счастливому состоянию, и люди могли мечтать о его полном воплощении. Шекспир выразил эту мечту в «Генрихе V», где вся нация, даже все Британские острова под водительством идеального государя явили свое мужество и сплоченность единственным в то время способом — победоносной войной. Есть критики, которые находят эту пьесу неинтересной и даже напыщенной. Я смотрел ее в Стратфорде в первый месяц Мировой войны³, и мне никогда не забыть волнения, в котором я пребывал все три часа. Эпическая драма Агинкура до такой степени соответствовала духу времени (Руперт Брук написал тогда свой сонет о «Солдате»), что казалось, будто шекспировская пьеса написана специально для нас. Мы, выжившие, сидели, потирая заживавшие раны, охваченные этим духом среди праха и пепла мирового пожара. Он, этот дух, был, есть и может родиться снова. Это действительно тот самый дух, что жил в англичанах в 1599 году, венчавшем величайшее десятилетие английской истории, которое началось с гибели Великой армады⁴ и кончилось позорным возвращением Эссекса с ирландских полей, одетых роковыми туманами.

Таковы волнующие исторические события и политическая философия, которые представил Уильям Шекспир на лондонской сцене в те славные десять лет. Интерес публики к истории подогревался событиями 1588 года, а также отправкой в 1591 году экспедиционного корпуса во Францию на помощь Генриху Наваррскому, воевавшему с Католической лигой⁵. Корпус там оставался до 1593 года. Какое-то время им командовал граф Эссекс, позже, в 1596 году, он же возглавил блестящую морскую экспедицию на Кадис и менее удачное плавание в Исландию. Эссекс, в сущности, был «средоточием и фокусом национальных чувств, защитником протестантского дела в Европе и горячей надеждой всех, кто мечтал видеть Англию владычицей морей»^[1]. За Эссексом всегда стоял его друг Саутгемптон, который делил с ним все его мечты и планы. Нет никакого сомнения, что поэт Саутгемптона думал про Эссекса, когда писал исторические хроники, и что они были предназначены для «ценителей» из его кружка. Генрих V в пьесе, напомню еще раз, конечно, не портрет Эссекса. Это — призыв к Эссексу уподобиться Генриху, исполнить для Англии столь же великую работу. В 1599 году, когда пьеса была написана, Елизавете исполнилось 66 лет, наследников у нее нет, 32-летний Эссекс — ее дальний родственник. И он самый популярный герой Англии, самый обаятельный и блестящий. Кто из англичан имеет больше прав унаследовать престол? Надо лишь заручиться ее голосом, пока она жива, и корона будет его.

Во всех четырех пьесах этой группы хроник есть намеки на графа Эссекса. Эссекс, как и принц Хел, в юности нередко оказывался козлом отпущения; интрижки его с придворными дамами были притчей во языцех; он любил веселые компании простолюдинов. А в 1596 году вдруг переменился^[2], как принц Хел, в нем пробудилось религиозное рвение, и на какое-то время он стал примерным прихожанином. То же с персонажем «Генриха V» Флюэлленом^[3]. Он — точная, узнаваемая копия сэра Роджера Уильямса, уэльского солдата, сопровождавшего Эссекса в войне с Францией 1592 года и умершего в 1595 году у него на руках. А через четыре года старый друг оживает на сцене — веское доказательство намерения автора связать пьесу с надеждой Англии — Эссексом. И, наконец, как всем хорошо известно, прямо упоминает Эссекса. Но чтобы объяснить это, а также ту странную связь, которая существует между хроникой «Ричард II» и судьбой Эссекса, надо дать краткий обзор событий 1598—1601 годов.

Роберт Девере, граф Эссекс. Виллиам Сэгар. 1590-е гг.

Эссекс, то пылкий, жизнерадостный, щедрый, то мрачный и подозрительный, был воском в руках умных интриганов, таких как первый министр Сесил. К концу 1598 года Сесила встревожило, что Эссекс становится слишком влиятельным фаворитом и его популярность в народе быстро растет. Умело воздействуя на Эссекса, он заставил его потребовать у королевы самый опасный в елизаветинской Англии пост наместника Ирландии. Надо было подавить там восстание Тайрона, который одержал 14 августа громкую победу над англичанами под Армагом. Не успев стать наместником, Эссекс понял, что попал в ловушку, и как можно дольше оттягивал свой отъезд. Впрочем, медлить было свойством его характера. В конце концов, 27 марта 1599 года он все-таки отбыл в Ирландию, Саутгемптон сопровождал его в должности главного конюшего. С ними была 17-тысячная армия, способная при умелом водительстве побеждать. Но на Эссекса напала какая-то странная болезнь. Несколько месяцев не было ни одного сражения, пока, наконец, он не получил от Елизаветы сердитый приказ действовать. Какое-то время Эссекс тешил себя мыслью пойти с войском на Лондон, но 25 августа все же обратил взор на ирландцев. Правда, не для того чтобы воевать, а для начала переговоров, которые закончились подписанием перемирия в пользу восставших. Поняв, что дело проиграно, граф испугался и неожиданно принял решение припасть к стопам королевы, уповая на ее милость. Утром 26 сентября, сопровождаемый группой соратников, Эссекс прискакал в королевскую резиденцию Нонсэч и ворвался в будуар королевы в тот момент, когда она еще одевалась.

Конец истории расскажу вкратце. На другой день Эссекс уже был под арестом в доме лорда-канцлера, откуда его выпустили только 5 июня 1600 года. Выпустили после того, как он, в присутствии Королевского совета, публично покаялся. Он был свободен. Но он был вместе с тем и конченый человек — королева лишила его винной монополии, единственного источника доходов. Последовали месяцы молчаливого противостояния, друзья уговаривали Эссекса поднять мятеж и захватить королеву, чтобы огородить ее от его и ее врагов. И8февраля 1601 года он пошел ва-банк: поскакал по улицам Лондона, сопровождаемый Саутгемптоном, призывая горожан выступить в его поддержку. Ни одна душа не откликнулась, Эссекс потерпел полное фиаско. Его отправили в Тауэр и 19 февраля обвинили вместе с Саутгемптоном в государственной измене. 25 февраля Эссекс был казнен, а Саутгемптону, по младости лет, казнь заменили пожизненным заключением. К ужасу всех честных душ, Фрэнсис Бэкон, который как никто другой был обязан Эссексу, выступил на суде главным обвинителем. И стал главным виновником его гибели⁶.

Каковы были чувства Шекспира, его отношение к происходящему в те тяжкие месяцы, кончившиеся страшной катастрофой, можно только гадать. Сторонники «безличной» школы говорят, что и гадать нечего. Но если его пьесы показывают «самому веку и плоти времени их форму и действие», нам следует искать в них отражение того, что происходило в Лондоне в 1599—1601 годы — оно должно быть. Никто, во всяком случае, не сомневается, что в «Генрихе V» мы слышим отзвуки ирландской кампании, поскольку Шекспир прямо говорит о ней в V акте. Хор, описав возвращение Генриха в Англию, продолжает:

. . . . . . . . . . Теперь покажет
Вам всем прилежная работа мысли,
Как Лондон буйно извергает граждан.
Лорд-мэр и олдермены в пышных платьях,
Как римские сенаторы, идут;
За ними вслед толпой спешат плебеи
Навстречу цезарю-победоносцу.
Так было бы, хоть и в размерах меньших,
Когда бы полководец королевы
Вернулся из похода в добрый час —
И чем скорее, тем нам всем отрадней! —
Мятеж ирландский поразив мечом.
Какие толпы, город покидая,
Его встречали б!^****

Есть мнение, что эта пьеса, следующая сразу за «Генрихом IV» и «Виндзорскими проказницами», должна была играться уже зимой 1598/99 года. Если это так, то очень может быть, что Эссекс и Саутгемптон смотрели ее, скорее всего в частном театре, перед отъездом в Ирландию. А приведенные выше строки могли быть добавлены в начале лета 1599 года, когда труппа Шекспира стала играть в только что построенном здании «Глобуса», где, как многие полагают, пьеса «Генрих V» давалась одной из первых.

Но если Шекспир провожал Эссекса «Генрихом V», то встречал его по возвращении «Юлием Цезарем», первое представление которого состоялось 21 сентября, за неделю до того, как запятнавший свою честь генерал, весь залепленный грязью, в сапогах ворвался в опочивальню королевы. Пьесу, по всей вероятности, Шекспир начал писать, когда «Генрих V» был завершен. Шекспир хорошо знал своего Эссекса, да и новость о его необъяснимом поведении наверняка дошла до Лондона к середине лета. Так что Литтон Стрейчи, думаю, прав, ощутив в вышеприведенных строчках из «Генриха V» тревожные нотки.

Неважно, писал ли Шекспир «Юлия Цезаря», узнав о событиях в Ирландии, или его вдохновил

      ...вещий взор
Вселенной всей, глядящей вдаль прилежно^5*.

Но вряд ли Шекспир мог бы сочинить более пророческую и грозную прелюдию к событиям грядущих 16 месяцев, чем эта пьеса о черном заговоре и о благородном идеализме, тоже потерпевшем фиаско. «Юлий Цезарь», как и «Венецианский купец», мог бы многому научить Эссекса, если бы он был способен учиться.

Весной 1598 года поэт Чапмен издал перевод нескольких первых книг «Илиады» Гомера, которые посвятил «самому почитаемому из всех ныне живущих воплощений Ахиллесовых достоинств, увековеченных божественным Гомером, графу Эссексу». Чапмен был давнишний недруг Шекспира; он высмеян в «Бесплодных усилиях любви»⁷, и, возможно, он — поэт-соперник в сонетах, ищущий покровительства Саутгемптона⁸. Так или иначе, вполне допустимо предположить, что в «Троиле и Крессиде» Шекспир высмеивает в какой-то степени этот перевод 1598 года. Недавно д-р Харрисон высказал следующую мысль: отталкиваясь от посвящения Чапмена, Шекспир решил в образе Ахилла представить зрителям частного театра графа Эссекса, полагая, что эти зрители будут в основном его противники^[4]. У меня иная точка зрения. Пьеса, думаю, была написана в те последние горькие месяцы 1600 года, когда Эссекс хандрил, упав духом, и не мог или не хотел ничего делать. Шекспир предпринял смелую, до жестокости, попытку призвать Эссекса к действию. Он, в сущности, хотел сказать: «Этот парень Чапмен сравнил Ваше лордство с Ахиллом. Позвольте мне показать вам Ахилла в драматическом зеркале. Это сравнение польстит вам?» Лекарство было горькое, но

    .... недуг смертельный
Смертельным же лекарством исцеляют
    Или ничем^6*.

А к концу 1600 года друзья Эссекса были уже на грани отчаяния. Я ни на миг не могу представить, чтобы Шекспир рекомендовал Эссексу восстать. Напротив, главная мысль пьесы заключается в том, что паралич греков вызван разладом в их войске и отказом Ахилла идти воевать. Для какой иной цели была написана великолепная речь Улисса о степенях и рангах, если не для того, чтобы заклеймить мятеж как великий грех, грозивший космическому порядку вещей? Мораль очевидна: хватит дуться, повинись перед королевой, думай первым делом об Англии. Среди друзей Эссекса не было единогласия: одни подстрекали его силой захватить корону, другие говорили: если он наберется терпения, проявит мудрость и помирится со стареющей Елизаветой, корона сама упадет ему в руки. Нет никакого сомнения, что Шекспир держался второго мнения.

Но Эссекс был не обучаем. Он не понимал Шекспира и его взгляд на происходящее, о чем говорит странный эпизод с представлением в «Глобусе» «Ричарда II» накануне восстания. История судит своих персонажей по свершившимся фактам. Елизавета сияет для нас через столетия как личность, обладавшая стальным характером, волей и прозорливостью. Своим современникам, уставшим от ее нерешительности, она виделась иначе. Существует много свидетельств, что ее не раз сравнивали с Ричардом II^[5], и она это знала. Памятуя об этом, приверженцы Эссекса 7 февраля, за день до восстания, склонили актеров шекспировской труппы сыграть в «Глобусе» «Ричарда II», чтобы возбудить народ против Елизаветы и показать ему, что королей когда-то свергали и опять можно свергнуть. Пьеса была поставлена, и сцену отречения друзья Эссекса, находившиеся в зале, встретили бурей аплодисментов. Трудно вообразить, как Шекспир сумел выпутаться из этой истории, равно как невозможно поверить, что он отнесся к ней одобрительно. В ходе суда над Эссексом эпизод с «Ричардом II» всплыл, и на какое-то время над «Глобусом» и труппой сгустились тучи. Но актеры отделались легким испугом и даже, как известно, играли в присутствии Елизаветы 24 февраля, накануне казни Эссекса. История умалчивает, как это случилось. Но если лорд-камергер был человек здравомыслящий, несколько слов автора в защиту пьесы могли спасти положение.

Роберт Девере, граф Эссекс. Маркус Герардс Младший. 1596 г. Белый костюм — символ рыцарской безупречности Эссекса после одной из его полководческих побед

Трагедия Эссекса была трагедией характера. Он до последней минуты мог все поправить. Елизавета его любила и делала для него все, пока ситуация не перешла границ допустимого. Если бы не его склонность к унынию, оттягиванию дел, не отсутствие ясной цели, бешеные вспышки гнева и эмоциональная нестабильность, которая иногда доходила почти до безумия, он бы одолел Тайрона и даже сел на английский трон. Но кроме того, как мы видели, он бывал неумолимо жесток, а в юные годы слыл неотразимым покорителем женщин. Имелись у него и привлекательные черты. Эссекс был щедр до расточительности, верен друзьям, бесхитростен, искренен, чистосердечно благочестив, с низшим сословием добр и даже милостив. Человек широких интересов, он был блестящий собеседник, недурно писал стихи. А еще он был верным супругом и, хотя полководцем его назвать нельзя, храбрым до безрассудства солдатом. Словом, этот человек, являя клубок противоречий, ставил в тупик даже самых умных и проницательных своих современников.

Разумеется, этот непостижимый герой, близкий к Шекспиру и такой значимый для будущего Англии, останься он в живых, не мог не очаровать величайшее воображение века. И если в «Генрихе V» Шекспир показал «добродетели ее черты», в отповеди Ахиллу — «спеси ее же облик», я полагаю, как многие другие критики, что в центральном образе третьей пьесы Шекспир пытался дать как можно полнее изнанку характера Эссекса. Я имею в виду «Гамлета, принца Датского». Говорю «изнанку», потому что Гамлет — не Эссекс, он — попытка Шекспира понять Эссекса, понять так, как понимают драматурги, не психологи. Шекспир не «объясняет» Эссекса (пусть объясняют критики!), он раскрывает его.

У пьесы «Гамлет» длинная история, в той или иной форме труппа Шекспира играла ее еще в 1594 году. Сам Шекспир, вероятно уже к 1598 году, касался ее своим пером, так как имеется ссылка на его «Гамлета», которая относится к тому же году или к началу 1599-го^[6], а Полоний, почти наверняка, — карикатура на лорда Берли, умершего 4 августа 1598 года^[7]. С другой стороны, нынешний текст, без сомнения, написан уже после смерти Эссекса, поскольку в нем имеется диалог о «выводке детей, маленьких соколят, которые кричат громче, чем требуется»^7*. Это — аллюзия на войну театров^[8], начатую Беном Джонсоном (он тогда писал пьесы для Детской труппы), а Труппа лорда-камергера до 1601 года в ней не участвовала. Таким образом, похоже, что Шекспир при жизни Эссекса показал

    ... в зеркале [...]
Все сокровеннейшее, что в вас есть^8*.

Если это так, то можно предположить, что штрихи, добавленные в 1601 году, содержат самые последние мысли Шекспира о дорогом ему человеке, которого он так точно понял. Характер Эссекса был полон изъянов и рыцарского благородства, но изъяны эти смягчала (не маскировала) трагическая аура его горестного конца во цвете лет, когда Англия так сильно нуждалась в нем.

Чем пристальней вглядываешься в характер Эссекса, тем больше изумляет портретное мастерство Шекспира. В этом портрете есть все: аристократизм, доброта к ниже стоящим, интеллект, любовь к театру, интерес к миру духов, свободная и открытая натура, благородная манера вести себя, благочестие, верность друзьям, блестящее остроумие, любовь к охоте, особенно к соколиной, к верховой езде. А с другой стороны, глубокая меланхолия, на грани безумия, опасные вспышки гнева, частые разговоры о самоубийстве, грубость, жестокость, бессердечие по отношению к женщинам, беспощадность к недругам, любование собой и наихудшее — полная неспособность предвидеть развитие событий. Вспомним Эссекса в Ирландии 1599 года. Возможности армии и летнего времени были упущены, а когда пришел приказ действовать, он долго решал, на кого же напасть — на Тайрона или королеву. И, подписав постыдное перемирие, помчался ни с того ни с сего в Англию и, соскочив с коня, как был, ворвался в опочивальню Елизаветы. Словом, вел себя точь-в-точь, как вел бы себя Гамлет, окажись он в его положении, — Гамлет, неспособный осуществить свой план, давно задуманный, важный для него, для спасения чести матери и отца, для всего Датского государства, и всегда готовый действовать по первому побуждению. Он испытал дядю с помощью пьесы, открыто демонстрируя свое участие, убил неизвестного, спрятавшегося за шторой, ускользнул от своих стражей и послал их на смерть, уготованную для него. И, в конце концов, попал в ловушку, согласившись участвовать в дуэли. В общем, действовал так, как действовал бы в Эльсиноре Эссекс. Есть даже одинаковые эпизоды. Например, в последней молитве Горацио: «Пенье летящих ангелов отнесет тебя к месту покоя»^9*, которая раздражает наше христианское чувство, слышится, по мнению Мэлоуна, эхо молитвы Эссекса, дважды произнесенной на эшафоте^[9]. Эссекс молил Всевышнего послать за ним ангелов, они отнесут его душу на осиянное радостью небо.

А тайна Гамлета? Тайна Гамлета — это тайна Эссекса. Шекспир не решил ее, не мог. Почему «любимец Англии» отринул величайшую возможность, которая когда-либо выпадала на долю англичанина?

О, что за гордый ум сражен! Вельможи,
Бойца, ученого — взор, меч, язык;
Цвет и надежда радостной державы.
Чекан изящества, зерцало вкуса...?^10*

Ответа нет. Но одно признают все, и даже сам Эссекс в Тауэре: несмотря на злокозненность Сесила, на ненависть Рэли и предательство Бэкона, разгадка тайны — сердце самого Эссекса. Таково было мнение его соотечественников, таков приговор истории и такова же мораль «Гамлета». Шекспир был обязан (и счастлив) выгравировать этого человека и его тайну тысячью любящих, нежных прикосновений драматического искусства. И оставить свой труд на радость и недоуменное удивление потомкам.

Читатель должен правильно меня понять. Конечно, «Гамлет», кроме отсылки к Эссексу, содержит еще очень многое, он бездонен^[10]. Ведь у «Гамлета» гораздо больше граней, чем у любого другого драгоценного камня в короне Шекспира. Я же хотел сказать только, что для его современников пьеса была откровением, явившим смятенный дух самого загадочного человека того времени. А стало быть, Шекспир любил Эссекса, любил, как никто другой, восхищался им, «но без идолопоклонства»⁹. И он не только разделял всеобщий ужас и горе, он воспринимал гибель графа как личную трагедию. Восстание, казнь, повторная работа над «Гамлетом», нетленным памятником другу, все это было — можно не сомневаться — самым глубоким переживанием его жизни. Более двух лет, с 1601 по 1603 год, он ничего не писал^[11]. А когда одарил мир очередной пьесой, это была трагикомедия «Конец — делу венец». Какая пьеса! Какое название! Его первый поклон новому двору.

Примечания

*. Пер. М. Литвиновой.

**. «Троил и Крессида». Акт I, сц. 3. Пер. М. Литвиновой.

***. «Ричард II». Акт II, сц. 1. Пер. М. Литвиновой.

****. Акт V. Пролог.

5*. Сонет 107. Пер. С. Маршака.

6*. «Гамлет». Акт IV, сц. 3. Пер. М. Литвиновой.

7*. «Гамлет». Акт II, сц. 2.

8*. Там же. Акт III, сц. 4.

9*. Акт V, сц. 2. Подстрочник; у Лозинского: «Спи, убаюкан пеньем херувимов».

10*. Акт III, сц. 1.

1. Пьеса «Сэр Томас Мор» была предназначена для труппы «Слуги лорда-адмирала», ее подали в незавершенном виде сэру Эдмунду Тилни, распорядителю королевских увеселений (вторая половина 90-х гг. XVI в.). Изменения, внесенные по требованию Тилни, были сделаны пятью разными почерками. Один из них, почерк D, принято считать почерком Шекспира. Внесенные изменения не удовлетворили цензора. Первая известная нам постановка этой пьесы на профессиональной сцене была осуществлена в Лондоне только в 1954 г.

2. Фрэзер (Фрезер, Фрейзер) Джеймс Джордж (1854—1941), английский антрополог, культуролог, фольклорист и историк религии, представитель классической английской социальной антропологии. Автор 12-томного труда «Золотая ветвь» («The Golden Bough»), систематизировавшего фактический материал по первобытной магии, мифологии, тотемизму, анимизму, табу, религиозным верованиям, фольклору и обычаям разных народов.

3. Имеется в виду Первая мировая война.

4. Великая и славнейшая армада, или Непобедимая армада — крупный военный флот (около 130 кораблей), собранный Испанией в 1586—1588 гг. для вторжения в Англию. Поход Армады состоялся в мае-сентябре 1588 г. под командованием Алонсо Переса де Гусмана, герцога Медина-Сидония. Вначале ее сильно потрепали шторма, немного позже, когда Армада ликвидировала полученные повреждения, англичане нанесли ей сокрушительный удар.

5. Католическая лига — католическая партия во Франции, организованная в 1576 г. герцогом Генрихом Гизом. Поддерживалась Сикстом V, иезуитами и Филиппом II Испанским. Целями Лиги были борьба с гугенотами и ограничение централизованной королевской власти феодальной знатью. В конце 1576 г. первая Лига, бывшая партией католического духовенства и дворянства, фактически распалась, в 1585 г. была восстановлена и просуществовала до 1594 г.

6. В своей обвинительной речи на суде Фрэнсис Бэкон ясно, образно и убедительно доказал виновность Эссекса в государственном заговоре, что безусловно каралось смертной казнью. Эта речь на несколько веков очернила его репутацию второго светила в Англии после Шекспира. Эссекс, как пишут историки, был друг и благодетель Бэкона, подаривший ему поместье, стоившее баснословных денег. Историки, психологи пытаются объяснить это самоубийственное поведение, и почти всегда из-под их пера появляется человек о двух сущностях. Великий ум, талант, провозвестник грядущих достижений науки, новой системы образования, щедрый сострадательный человек — так пишут о нем близкие люди, его секретари, помощники, ученики (в будущем ученые Оксфорда и Кембриджа), и холодный, расчетливый циник, бестрепетно подписавший смертный приговор другу. В 1604 г., уже после смерти королевы Елизаветы, Бэкон написал и издал в свою защиту «Апологию» (Sir Francis Bacon. His Apologie In Certaine Imputations Concerning the Late Earle of Essex). В ней он с болью в сердце подробно рассказывает о событиях, происходивших в последние полтора года перед заговором, никого не обвиняя, не растравляя чувства читателей. Говорит о том, сколько потратил сил и времени на уговоры Эссекса изменить свое поведение с королевой, не гнаться за военными успехами. Он старался помирить королеву с ее фаворитом, даже сочинил сонет, посвященный ей от его имени, и два письма, как бы переписку, между своим братом Энтони и Эссексом, где Эссекс пишет о безграничной любви к королеве. Но Эссекс не внимал его наставлениям. Апология написана достойно, читая ее, видишь, как оно было, и веришь. Бэкон не винит Эссекса, он о нем сокрушается.

У меня есть своя гипотеза поведения Бэкона. Он был очень умен и предвидел тяжелые для себя последствия — хулу будущих поколений. Думаю, была веская причина, почему он решился поступиться своей репутацией.

Я вижу эту историю под углом зрения концепции «"Уильям Шекспир" — псевдоним двух авторов, учителя и ученика, Бэкона и Ратленда». Согласно документальным свидетельствам, Бэкон познакомился с Роджером Маннерсом, пятым графом Ратлендом, в Кембридже. Весной 1587 г. умирает дядя Роджера, третий граф Ратленд. Осенью 11-летнего Роджера отвозят в Кембридж. А в феврале 1588 г. так же внезапно умирает его отец. И мальчик, которому нет и 12 лет, становится пятым графом и ребенком короны. Королева позволила ему поехать на похороны отца, но в сопровождении двух взрослых — его учителя и Фрэнсиса Бэкона. Это записано в бумагах, хранящихся в архивном доме Бельвуара. Во время восстания Эссекса Ратленду было 24 года. Он дружен с Саутгемптоном, с Эссексом — отчимом его жены. И все эти лорды были детьми короны и подопечными лорда Берли, чья жена приходилась теткой Фрэнсису Бэкону. Близкое общение Бэкона и Ратленда подтверждается документально. Есть этому и другие косвенные свидетельства.

Свою гипотезу я постоянно примеряю к ситуациям, которые до сих пор представляют собой загадку. И она всегда помогает дать логичное и правдоподобное объяснение. Применим ее и в данном случае. Двенадцать лет сотрудничают два гениально одаренных человека, наставник и ученик. Отношения у них самые теплые, а Ратленд для Бэкона еще и невероятно талантливый поэт и умница, совершенно необыкновенное существо (мы знаем это из панегириков, предпосланных книге «Кориэтовы нелепости», автором которой был Ратленд). И вот «творению» Бэкона грозит смертная казнь. Королева своенравна и злопамятна. Она любила Ратленда, легко согласилась на его брак со своей крестницей Елизаветой Сидни, а он предал ее, приняв участие в восстании Эссекса. И она поставила его вторым в своей Прокламации, обращенной к народу. Смертная казнь потрясающему поэту — это нельзя пережить. Бэкон просит о помиловании. Королеве необходим блестящий, умный оратор, который бы выступил на суде с неопровержимыми обвинениями. И — это, конечно, предположение — она предлагает сделку. Бэкон произнесет обвинительную речь (за преступление Эссекса все равно полагается смертная казнь), а Ратленд не будет столь сурово наказан. Бэкон никогда бы не пошел на это ради материальной выгоды или карьерных соображений, не тот у него характер. И он соглашается. Вот что он пишет в своей «Апологии»: «Любой честный человек, у которого есть сердце, скорее отречется от короля, чем от Бога, скорее отречется от друга, чем от короля; и пожертвует всеми земными благами, даже жизнью, но не предаст друга». Этот емкий афоризм, по-моему, объясняет многое. И еще одно многозначительное место: «Что касается моего дальнейшего участия в этом деле, имеется много уважаемых свидетелей, которые могут подтвердить, что на другой день после вынесения приговора милорду благодаря моему вмешательству и свидетельствам, относящимся к действиям и поступкам обвиняемых, шестеро из девяти были освобождены, а иначе им тоже грозило бы наказание <...>. И было еще много случаев, это мне точно известно, когда людям возвращалось благодаря моему заступничеству честное имя». Эти слова прямо говорят, что участие Бэкона в процессе помогло многим обвиняемым.

7. Сейчас в шекспироведении это предположение почти никем не поддерживается.

8. Во время разговора с Джеймсом Шапиро в Колумбийском университете речь зашла о сонетах Шекспира, и мне был задан вопрос, кто, по моему мнению, в них поэт-соперник. Я ответила — конечно, Джон Донн. С кем другим Шекспир мог так уничиженно себя сравнивать? Тогда Шапиро спросил: может быть, Чапмен? И сам себе ответил: нет, не Чапмен.

9. Цитата из Бена Джонсона. Он — единственный современник Шекспира, знавший поэта лично. В записных книжках «Лес, или Открытия» («Timber, or Discoveries», 1630), изданных после смерти Джонсона, есть два довольно длинных высказывания. Из одного из них и взяты приведенные Уилсоном слова: «Я любил этого человека, но без идолопоклонства, любил больше, чем кто-нибудь другой».

Примечания Дж. Довера Уилсона

[1] Chambers. Shakespeare: a Survey. P. 140—141.

[2] W.B. Devereux. Lives and Letters of the Earls of Essex. 1. P. 405.

[3] Martin Marprelate and Shakespeare's Fluellen. Moring, 1912 (перепечатка из The Library).

[4] Times Lit. Sup. Nov. 20, 1930, «Shakespeare's Topical Significances».

[5] Chambers. Will. Shak. II, 326—327.

[6] G. Harvey's Marginalia, ed. G.G. Moore-Smith. P. viii—xii.

[7] Chambers. Will. Shak. I. P. 418.

[8] Chambers. Will. Shak. I. P. 71.

[9] Devereux, op. cit. II. P. 189.

[10] Я готовлю книгу о драматургических проблемах «Гамлета», где истории Эссекса будет отведена очень небольшая часть.

[11] Э.К. Чемберс помещает «Виндзорских проказниц» (с некоторым колебанием) и «Троила и Крессиду» между «Гамлетом» и пьесой «Конец — делу венец», но его доводы не представляются мне убедительными. Эти пустые два года он объясняет частично смертью Елизаветы и сильнейшей эпидемией чумы, но обе эти причины могли появиться только в 1603 г. В 1601—1602 гг. чумы не было. Хронология пьес и по сей день чрезвычайно сложная проблема. Но с учетом всего самая подходящая дата для пьесы «Конец — делу венец» — 1603-й или самое начало 1604 г.