Глава 9. Два брата

Люди должны следить за тем, чтобы гнев у них был сопряжен с презрением, а не со страхом, чтобы казалось, что они выше обиды, сочтя, что обижаться — ниже их достоинства.

В течение 1580—1590-х годов, когда Бэкон был поглощен литературной деятельностью, он очень сблизился со своим братом Робертом. Их отец, лорд Лестер, умер вскоре после того, как в 1588 году Англия одержала великую победу над Испанской Непобедимой Армадой. Елизавета, забыв и простив его измену с Леттис, произвела «своего Робина» в лорды-наместники южной части Англии, что было очень ответственным и влиятельным постом.

Эти то ссорившиеся, то вновь мирившиеся влюбленные, бывшие, по их подсчетам, одного возраста, начинали стареть и частенько ужинали вместе в интимной обстановке, обсуждая похожие проблемы со здоровьем. Подобно пожилой супружеской чете, они снисходительно вспоминали свои прежние ссоры и противоречия, длившиеся годами. Елизавету беспокоило здоровье лорда Роберта, и она советовала ему «отправиться на воды» в Бакстон. Он покорно последовал этому совету, но так и не добрался до места. По пути он внезапно почувствовал полный упадок сил, его замучили «насморк» и «постоянный озноб», и на пятьдесят шестом году жизни Роберт Дадли, бывший когда-то мужем Елизаветы и ее единственной настоящей любовью, скончался.

Елизавета тяжело переживала его кончину. Уединившись в своей спальне в Уайтхолле, она оплакивала его и никого к себе не допускала; так что в конце концов встревоженный Берли отдал приказ выбить дверь в ее комнату¹. Рядом с ее постелью в драгоценной шкатулке лежало письмо от Лестера, на котором была сделана пометка: «Его последнее письмо».

По завещанию Лестера Роберт Деверо, лорд Эссекс, а также Леттис^*, стали главными наследниками его владений. Однако у Елизаветы не было ни малейшего намерения допустить, чтобы презренная Леттис получила больше, чем полагалось вдове, и она приказала, чтобы добро Лестера было выставлено на аукцион для уплаты его долгов. Двадцати летнему Эссексу досталось «лучшее оружие» его отца, две лошади и кое-что еще. Фрэнсису, разумеется, не досталось ничего.

Королева Елизавета, около 1588 года. Этот портрет времени разгрома Непобедимой Армады, ставшего одним из поворотных моментов английской истории. На картине справа от королевы изображена буря, которая разбросала и уничтожила корабли Армады. Это было воспринято как вмешательство Бога, чтобы не допустить восстановления католицизма в Англии, и как знак одобрения протестантизма со стороны Всевышнего

Лестера не стало, и его смерть обозначила окончание целой эпохи; поражение Испанской Армады возвестило о начале новой эпохи. (Некоторые полагают, что значение победы над Армадой заключается в том, что на борту испанских кораблей находился целый арсенал средств инквизиции, предназначенный для восстановления католицизма в Англии². Этот план был разрушен благодаря проигранному сражению.) Теперь Англия стала признанной могущественной морской державой, ни от кого не зависящим государством, стремительно превращающимся в могущественную империю, над которой «никогда не заходит солнце».

Елизавета страдала от одиночества, как это бывало с ней всегда в отсутствие Лестера, но у нее еще были два их общих сына, Роберт и Фрэнсис, в которых она могла бы найти утешение. Что она говорила Фрэнсису в этот период, нам не известно. Его влияние в Палате общин с каждым днем становилось все заметнее (он был впервые избран членом парламента в 1581 году и переизбран в 1584 году), хотя, возможно, она настороженно относилась к этой растущей популярности. Сесилы, несомненно, проследили за тем, чтобы ее отношение было именно таким. В то же время она рассчитывала на его советы.

Однако нам известно, что большая часть той любви, которую она питала к Лестеру, досталась ее младшему сыну в рамках тех странных взаимоотношений между королевой и Эссексом, над которыми вплоть до настоящего времени ломают голову историки. Действительно ли это был инцест? Вероятно, нет, хотя Фрэнсис и намекает на то, что отношения эти были весьма необычными.

Вернувшись из Европы в 1591 году, Энтони также сблизился с Эссексом. Оказавшись на родине после двенадцатилетнего отсутствия, Энтони на несколько месяцев поселился в Грэйз-Инн у Фрэнсиса. Как всегда, у двух названных братьев было о чем поговорить, и, как говорила леди Анна, их веселость могла не довести их до добра. Она писала Энтони письма, упрекая его и давая обычные материнские советы:

Будь рассудительным и не забывай о Боге, отличай хорошее от дурного и того, что вредно для здоровья... Старайся не ужинать поздно и не наедайся на ночь. Давай себе отдохнуть, когда следует. Это очень помогает пищеварению. Я совершенно убеждена, что слабость пищеварения у твоего брата во многом вызвана и поддерживается несвоевременным отходом ко сну и размышлениями в постели nescio quid [Бог весть о чем]... Но дети мои не торопятся следовать добрым советам своей матери³.

Мы знаем, что ее сыновья были погружены отнюдь не только в легкомысленные развлечения, как ей казалось. Их жизнь в Туикенэм-Парке (загородном поместье Фрэнсиса напротив дворца Елизаветы в Ричмонде) и Грэйз-Инн была весьма непритязательна по меркам елизаветинской эпохи. Фрэнсис не гнался за дорогими иностранными туалетами, что было обычным делом при дворе, он принимал у себя только немногих близких друзей, но складывается впечатление, что он всегда был в долгах.

Конечно же, литературные дела требовали больше денег, чем те, которыми располагали братья. У.Т. Смедли позволяет почувствовать масштабы задачи, которую преследовал Фрэнсис, вдохновленный деятельностью французской Плеяды:

Осуществлялись переводы классики, историографических и других сочинений — с помощью и при участии других умных людей... Из-под его пера выходили книги, стихи и проза, с такой скоростью, что это буквально ошарашит человечество, когда станет известна правда. Книги писались другими под его руководством...
С 1576 по 1623 год... был создан английский язык... Истории главнейших государств мира, практически все, что было достойно внимания в литературах других стран, впервые стали доступны на английском... Что еще более примечательно, что эти переводы печатались и издавались... Поскольку они печатались на английском языке, продажа изданий была ограничена пределами Англии, а число читателей было весьма ограниченным...
Книги такого рода никогда не печатались с целью получить доход. Доходы, от продажи не могли покрыть расходы на печать и издание без дополнительных инвестиций со стороны переводчика или автора. Почему же они издавались и как оплачивался процесс издания⁴?

«Богатство существует для того, чтобы его расходовали; а расходовать должно на благородные и славные дела», — писал Фрэнсис в опыте «О тратах». И, более того, писал он, если дело достойное, то оно оправдывает большие затраты на него. Однако в таком случае необходимо сократить расходы по другим статьям. Бэкон следовал собственному совету — щедро тратил на осуществление своего проекта и экономил на всем остальном, но и при этом ему всегда не хватало средств. Поэтому этот безденежный кронпринц постоянно находился в кабале у кредиторов и профессиональных ростовщиков.

Энтони, всегда находившийся рядом и помогавший брату, изо всех сил старался поддерживать дорогостоящий проект. С этой целью он уже продал (или заложил) большую часть унаследованного от отца имущества, путешествуя по Европе и заводя знакомства с теми, кто питал похожие идеалы, с теми, кто мог помочь осуществить их планы переделки не только Англии, но и всего мира.

Средства истощались, однако неизменно приходилось оплачивать все эти дорогостоящие «маски». Фрэнсис не осмеливался публиковаться под собственным именем, опасаясь разгневать королеву. Актер из Стратфорда (а возможно, и другие маски?), по-видимому, получал солидную часть доходов от пьес, не неся при этом ни полпенни расходов, и постоянно требовал все больше и больше⁵.

Дворец Ричмонд, одна из любимых резиденций Елизаветы, с рисунка Анто ван ден Вингаэрда (1562). Из окон этого дворца королева могла смотреть на Туикенэм-Парк, «достойный принца» дворец Фрэнсиса, расположенный на противоположном берегу Темзы. Фрэнсису было легко переплыть через реку на лодке, чтобы нанести королеве частный визит. Именно в Туикенэме Фрэнсис создал свою литературную школу, или скрипторий, собрав вместе «славные перья», которые помогали ему в его литературных трудах

В 1593 году они дошли до крайности — все их ресурсы были истощены, и оставалось лишь обратиться за помощью к леди Анне. Энтони написал ей письмо, и мы можем быть уверены в том, что сделал он это с величайшей неохотой. Энтони снова оказался посредником в общении между Фрэнсисом и леди Анной. Он просил, чтобы леди Анна подписала документ, позволяющий Фрэнсису продать часть своей собственности, которой он не мог распорядиться без ее согласия.

Леди Анне эта просьба не понравилась, но, хотя и неохотно, она все же подписала требуемую бумагу и отослала ее вместе с письмом, исполненным, как и следовало ожидать, страстного неодобрения: «Я слишком щедра по отношению к вам обоим до тех пор, пока ничего не останется». Состояние дел двух ее любимцев «сильно беспокоит» ее⁶. Временами ее письма становятся совершенно непонятными; у нее начинают проявляться ранние признаки умственного расстройства, которому в дальнейшем, в последние годы ее жизни, суждено было перерасти в совершенную невменяемость. Возможно, в этом сыграли свою роль тяготы и усилия, направленные на то, чтобы спасти дитя Елизаветы.

Постоянно растущий долг был тяжелым бременем для молодых людей, и в конце 1590-х годов Фрэнсису стал грозить арест за долги некоему ювелиру г-ну Симпсону в размере 300 фунтов. Лишь благодаря вмешательству верного Энтони, Фрэнсис — принц королевской крови — был избавлен от необходимости сидеть в мрачной долговой тюрьме Флит, как какой-нибудь обыкновенный преступник.

И вновь мы видим, что в «Венецианском купце», одной из величайших драм в мировой литературе, содержится биографическая аллюзия, прославляющая преданность Энтони. Эта пьеса — не о дружбе, она — о справедливости и ростовщичестве:

Небезызвестно вам, Антонио,
Как сильно я дела свои расстроил,
Ведя пышней гораздо образ жизни,
Чем позволяла скромность средств моих.
Я не ропщу, что должен сократить
Роскошный обиход: одна забота —
Как с честью выйти из больших долгов,
В какие мотовство меня втянуло.
Вам должен я, Антонио, больше всех —
И деньгами, и дружбой.

(акт I, сц. 1, пер. Т. Щепкиной-Куперник)

Это был прекрасный способ сказать спасибо Энтони, но не решающий их финансовые проблемы.

В те годы жизнь Роберта Деверо складывалась иначе. В девятилетием возрасте он унаследовал титул графа Эссекса, когда Уолтер так неожиданно (для Елизаветы) умер в Ирландии, а с семнадцати лет он большую часть времени проводил при дворе.

Роберт не был похож на своего старшего брата Фрэнсиса. Он был рожден под знаком Скорпиона, и астрологи могли бы распознать в нем человека, который был настроен на победу любой ценой, в котором высокомерие сочеталось с язвительностью, бунтарскую натуру, склонную к поспешным, необдуманным поступкам, губительным для него самого, — но все это сочеталось с веселостью и отвагой, которые располагали к нему всех окружающих.

«Венецианский купец», Бассанио. Бассанио, герой одной из наиболее известных пьес Шекспира, беден, но благороден по рождению. Его верный друг Антонио — богатый купец. Отношения между этими персонажами отражают отношения между Фрэнсисом Бэконом (Бассанио) и его братом Энтони (Антонио), который оказывал серьезную финансовую поддержку великому устремлению Фрэнсиса

При чем здесь астрология или ни при чем, но этими качествами Эссекс обладал в полной мере. Несмотря на то что, по-видимому, у него были достаточно высокие умственные способности и он в известной степени увлекался литературой и поэзией, в душе это был воин, в то время как Фрэнсис любил гармонию. Роберт любил меч; Фрэнсис — перо.

Лестер брал Эссекса с собой для участия в военной кампании в Нидерландах в 1585 году, когда тот был еще подростком. В 1587 году он был назначен на должность шталмейстера, которую ранее занимал сам Лестер, а в 1588 году королева сделала его рыцарем Ордена Подвязки. Фрэнсис никогда не удостаивался подобных почестей. Было очевидно, что буйный сынок нравился Елизавете и Лестеру гораздо больше, чем их более разумный, рассудительный и ученый старший сын.

Литтон Стрейчи описывает маленького Роберта как упрямого и непредсказуемого ребенка, который «часами лежал в своей комнате, погруженный в легкую меланхолию, с томиком Вергилия в руке»⁷. Может быть, он уже размышлял о тайне своего рождения? Разумеется, мы этого не знаем. Но мы знаем, что он был красивым и обаятельным юношей, высоким и изящным, исполненным мальчишеского энтузиазма, что он обожал охоту и подвижные игры, а также то, что у него была необычная походка — с наклоном головы вперед. Приобретая все большую популярность при дворе, он стал «зерцалом моды», блистательным образцом, которому все стремились подражать. Молодой граф был сверх всякой меры наделен тем неуловимым качеством, которое в наши дни можно было бы назвать харизмой, и заслуженно или незаслуженно повсюду привлекал к себе сторонников. Привлекательности Роберта также способствовал и унаследованный им каштановый оттенок волос и рыжеватая редкая бородка, похожая на ту, которую носил его дед Генрих VIII.

Если сравнивать портреты молодого Генриха и молодого Роберта, то в глаза бросается их явное сходство, — быть может, это было еще одной чертой, которая делала Эссекса столь дорогим для его матери, королевы. Фрэнсис прямо говорит в шифрованном тексте, что бесстрашие и стремительность Роберта были унаследованы им «непосредственно от нашей матери»:

Его ранняя юность прошла безмятежно, однако после того как ему стало известно о том, что жизнь ему дала королева, он стал высокомерным, а (когда наш поистине изобретательный отец представил его ко двору...) его воля проявила себя в полной мере, свидетельствуя о происхождении молодого Цезаря⁸.

Королева явно обожала своего заносчивого сынка. Чем более вспыльчивым и надменным он казался, тем более явной становилось ее довольство им. К девятнадцати годам он то боготворил ее, то выказывал открытое неповиновение. Шифрованная запись рассказывает нам, что, подобно своей матери, он умел быстро принимать решения в случае неожиданных неприятностей и выражать противоположные мнения в такой стремительной последовательности, что никто не мог разобраться, какого же из них он на самом деле придерживается⁹.

«Он обладал душой искателя приключений, мужеством, отвагой, которые трудно было утаить, и поэтому было вполне естественно, что сын такого знаменитого и пользовавшегося отличной репутацией первого графа Эссекса оказался настолько отважным, чтобы попробовать покорить богиню Придворной Фортуны. Никто, кроме Елизаветы, нашей гордой, несгибаемой царственной матери, не ведал истинной причины, по которой наш своенравный Эссекс держался с таким превосходством... Нашей тщеславной матери нравились его смелость и свободолюбие, его внезапные ссоры, ревнивое отношение к чести, постоянство в любви. Она видела в нем свой собственный дух в мужском обличье, юном и прекрасном»¹⁰.

После смерти Лестера Елизавета все больше проникалась любовью к Эссексу. Биограф Дж. Б. Харрисон пишет об этой странной привязанности с лукавой точностью: «В ней была частица ревнивой любви вдовы к своему единственному сыну»¹¹. Было удивительно, что королева проявляла такую терпимость по отношению к грубым и надменным манерам Роберта. Она прощала ему оскорбления, которых не потерпела бы ни от кого другого, и уж конечно, не от Фрэнсиса. Однако в то время Фрэнсису и в голову не приходило выражать какое-либо иное чувство, помимо величайшего уважения и преклонения, по отношению к его королеве, не говоря о том, что это была его мать.

Все рассказы о жизни Елизаветы и Эссекса свидетельствуют о том, что между ними происходили бурные ссоры, о том, что Роберт оскорблял Ее Королевское Величество, а однажды даже повернулся к ней спиной. И как же королева реагирует на такое возмутительное оскорбление? Она отвешивает ему оплеуху, словно он — маленький ребенок, и не обращает внимания на то, что произошло. В другой раз после ссоры она отправила его спать, как нашкодившего мальчишку. Наказанный Эссекс имел обыкновение отсиживаться, надувшись, в своей комнате, и это могло продолжаться и день, и неделю, и две, после чего он писал ей пылкое письмо, в котором клялся в верности и страстной любви к ней, горько сетуя на ее суровое обращение с ним.

Не приходится сомневаться, что Елизавета поставила обоих своих сыновей в невыносимое положение. Она ожидала от них поклонения и преданности, которые полагались ей не только как королеве, но и как матери, и при этом отказывала им в тех естественных правах, которые принадлежали им как принцам и ее сыновьям. При дворе эти принцы должны были бы стоять выше всех прочих придворных, независимо от рангов. И все же, вызывая их досаду, королева допускала, чтобы кто-то из нижестоящих — Роберт Сесил или надменный сэр Уолтер Роли — оказывался выше их.

Фрэнсис был достаточно стоек, чтобы переносить унизительность своего положения; Роберт — нет. Он становился все более нервным, чувствительным, непостоянным, у него развивалась паранойя. Иногда он погружался в длительные периоды депрессии, которые сменялись периодами кипучей активности и амбициозных притязаний, — все это было похоже на маниакально-депрессивное состояние.

Не один раз в период ссор между Робертом и Елизаветой он предпринимал попытки сбежать от нее, ведя себя, по выражению Роберта Лейси, «как прогульщик школьных уроков»¹². И каждый раз королева посылала за ним своих слуг, чтобы вернуть его. Она не могла жить, не видя перед собой свое любимое дитя. Когда он вызвал гнев Елизаветы, тайно женившись на вдове сэра Филиппа Сидни (он утверждал, что дал обещание сделать это умирающему Сидни), то наконец начало казаться, что возникшая между ними пропасть становится непреодолимой. Но Эссекс, «как всегда, убедил и улестил ее со свойственным ему романтическим пылом», пишет Стрэчи¹³, и в конце концов она сдалась.

Некоторые ортодоксальные историки считают, что, несмотря на разницу в возрасте, Елизавета и Эссекс были любовниками, хотя большинство из них и соглашаются с тем, что это не была физическая любовь. Мы же знаем, что их связывали материнское и сыновнее чувство. Однако даже при этом их отношения отнюдь не были нормальными или здоровыми. В письме отцу некий Энтони Пэджет сообщает, что Эссекса видели на заре выходящим из опочивальни королевы после того, как они играли в карты «до того, как утром начали петь птицы»¹⁴. Они постоянно были вместе на ранних стадиях своих отношений, вместе гуляли в садах, вместе ездили верхом, танцевали и играли в карты, — смеясь, флиртуя, отпуская друг другу экстравагантные комплименты. Когда они ссорились, оба чувствовали себя несчастными; когда они вновь мирились, их лица лучились улыбками и любовью. В шифрованном тексте Фрэнсис говорит:

При дворе разразился великий скандал по поводу любовных записок, которыми они обменивались, поскольку они думали только о своих удовольствиях, и лордам — членам Совета пришлось прямо намекнуть на это... ибо было бы опасно, если бы кто-то из наблюдателей, наделенных острым зрением, сумел проникнуть в истинную суть вещей. [Мне] пришлось написать об этом, поскольку я считал, что это так... не... обходя вниманием виновность каждого их них¹⁵.

Подобные нездоровые и странные отношения могли закончиться только трагедией.

Фрэнсис, при всей своей дружелюбности и уравновешенности, вовсе не был бесчувственным, напротив. Он глубоко страдал из-за того, что был отвергнут своими родителями, а также потому, что они явно отдавали предпочтение его младшему брату. В Сонете 29 ясно сквозит эта обида и ощущение несправедливости:

Отвергнутый людьми, отвергнутый судьбою,
Оплакиваю я удел печальный мой,
Тревожу небеса бесплодною мольбою
И, глядя на себя, кляну свой жребий злой.
Завидуя тому, кто полон упованья,
Я жажду хоть на миг зажечь в душе моей
Стремленья одного, другого пожеланья,
Иметь черты того, иль этого — друзей.
За эту мысль порой тебя я презираю,
Но греза о тебе бодрит тогда меня,
И с песней радостной душой я улетаю,
Как жавронок, с земли в лазурь, к сиянью дня.
И не отдам любви, тобою вдохновленной,
За долю светлую властителя вселенной.

(Пер. В. Мазуркевича)

Это также можно почувствовать по Сонету 86:

Не гордый ли корабль стихов его, чья цель
Тобою завладеть, мой дивный клад, виною,
Что столько дум в мозгу — дум, погребенных^** мною,
Могилой сделавших свою же колыбель?
Иль это дух его (что духи вдохновили
Превыше смертного) всю мощь во мне убил?
О нет, все козни чар ночных и темных сил
Его сподвижников — мой стих бы не смутили.
Не он! Не домовой, что по ночам его
Тайком напичкивал умом и дарованьем.
Не им принадлежит победы торжество,
Что болен страхом я, что занемог молчаньем.
Но ты... его стихи украсил твой привет —
И мой слабеет стих, и слов уж больше нет.

(Пер. Т. Щепкиной-Куперник)

Дилемма Бэкона (постоянный разлад со своим «лучшим Я») и постоянные баталии, которые он вел («в смертельной войне» против практически непреодолимых препятствий с целью заложить «великие основы для вечности»), — очень человеческие тенденции, которые делают его таким близким для тех, кто знакомится с ним по его шифровке. Он полностью разделяет с собратьями проблемы и боль этой земной жизни, и за это невозможно не испытывать к нему любовь.

Должно быть, для Фрэнсиса было нестерпимо унизительно заниматься изучением права, в то время как звезда его младшего брата все ярче сияла при дворе, когда на этого нового «Робина» изливались подарки, когда ему предоставлялись монополии, приносившие тысячи фунтов. Одним из самых крупных подарков была отданная ему Ферма Сладких Вин (право взымать пошлину на все импортируемые вина — очень крупный подарок, учитывая любовь британцев к винам). Это была колоссальная монополия, которая должна была принести Эссексу целое состояние. Была лишь одна загвоздка — она была отдана ему лишь на десять лет, после чего ее следовало возобновить, а возобновление это зависело бы целиком от желания Елизаветы.

Фрэнсис ни одной минуты не обижался на популярность младшего брата. Однако тогда, когда она стала угрожать его собственному праву на наследование престола, она тяжким бременем легла на его сердце. В тайной записи он говорит:

Мы ежедневно видим, как возрастает эта опасность, по тому, как нашему брату, а не нам, выказывается милость, несмотря на наше преимущественное право на все подобающие принцу почести¹⁶.

В 1595 году Энтони поселился в Эссекс-Хаусе у лорда Роберта. В течение многих лет, проведенных в Европе, он участвовал в сборе секретной разведывательной информации и был хорошо подготовлен к тому, чтобы занять пост иностранного секретаря при графе. Шпионы и агенты, поэты и драматурги, придворные и знать, друзья и родственники постоянно встречались друг с другом на пути в Эссекс-Хаус и из него, как теперь называли старый Лестер-Хаус. Он практически превращался в миниатюрное подобие двора, что было опасной угрозой с точки зрения Сесилов, которые поспешно доложили об этом Ее Величеству.

Главная забота этих трех молодых патриотов — Фрэнсиса, Роберта и Энтони, каждый из которых посвящал свое время и силы заботам о королевстве, — заключалась в том, чтобы исключить возможность возвращения непокорной Англии под власть Папы Римского, к чему стремился бывший зять Елизаветы, муж Марии, Филипп Испанский. Они охраняли маленькую страну Елизаветы, как сторожевые псы, дав торжественное обещание оберегать свободу ее религии, политики и торговли. Их долг, как они его понимали, заключался в том, чтобы не допустить каких-либо необдуманных поступков Елизаветы и какого-нибудь ее несчастного замужества, которое поставило бы под угрозу независимость Англии.

Влияние Эссекса на королеву в начале 1590-х годов принимало космические масштабы, равно как и его популярность в народе — он был любимцем Лондона. Стоило ему появиться на улицах верхом на норовистом жеребце, как его со всех сторон начинали приветствовать и выражать ему знаки своей симпатии; шляпы слетали с голов, когда мимо проезжал граф Эссекс. Он очаровывал всех, снимая шляпу в ответ на эти приветствия и отвешивая глубокие поклоны, чуть ли не касаясь шляпою земли, — живой пример изящества и рыцарственности, которую британцы все еще продолжали ценить у своей аристократии. И все же Фрэнсис предупреждал его, не потому, что ревновал, но потому, что беспокоился за него, прося быть осторожнее. Если бы его звезда взошла выше звезды королевы, его ждала бы неминуемая гибель. Никому не было дозволено затмевать их все еще обожаемую «королеву Бесс». Фрэнсис видел эту угрозу, но Эссексу слишком нравился пейзаж, чтобы он заметил в нем опасные кочки, на которых можно споткнуться.

Чем больших успехов добивались Эссекс и Бэконы, тем более враждебным становилось отношение к ним Сесилов. С годами пропасть, разделявшая Сесилов и трех «золотых мальчиков», увеличилась. Старый Берли теперь был занят муштрой собственного сына — Роберта, готовя его себе на смену, и у него не было ни малейшего намерения способствовать приходу к власти потомков Елизаветы; он сделал бы все, чтобы не допустить этого. Он знал свою стареющую владычицу лучше, чем кто бы то ни было, — они долгое время были рядом. Он предупреждал, чтобы Роберт не давил на нее, ибо, приняв решение, она практически всегда действовала так, как надо. Роберт Сесил передал ей свое предупреждение, тактично замаскировав продвижение собственных интересов под беспокойство о благополучии Ее Величества. Фрэнсис дал аналогичный совет Эссексу, но Эссекс не последовал ему.

Уильям Сесил также был достаточно умен, чтобы понять, что в случае, если группа Бэконов и Эссекса придет к власти, он и его сын останутся не у дел. Старый Сесил чувствовал себя достаточно уверенно, пока была жива Елизавета, но амбиции младшего были устремлены далеко в будущее. Берли препятствовал группе Эссекса, чтобы расчистить путь собственному хлипкому, но умному отпрыску.

Роберт Сесил, амбициозный сын лорда Берли. Роберт сменил своего отца в качестве главного министра королевы Елизаветы. В написанной шифром истории рассказывается о том, что на протяжении всей жизни он был врагом Фрэнсиса Бэкона

Бэкона обвиняли в том, что он откололся от клана Сесилов и присоединился к Эссексу, чтобы добиться своих амбициозных целей, словно в этом было что-то бесчестное. На самом деле, так действовал любой придворный. В прежние времена невозможно было сделать придворную карьеру, не примкнув к «влиятельной» особе, имевшей аналогичные амбиции или цели. После финальной великой трагедии Бэкон прямо говорил о том, что причина его сотрудничества с Эссексом заключалась в том, что в то время он считал его наиболее подходящим инструментом для того, чтобы добиваться блага для государства. А объединившись со своим братом, он, вероятно, получал большие возможности для осуществления собственной программы, которая должна была пойти на пользу стране.

В 1593 году влияние Эссекса на королеву достигло апогея, и он активно пользовался им, чтобы влиять на жизнь двора. Именно тогда он решил помочь Фрэнсису получить достаточно важный государственный пост, пытаясь исправить ту несправедливость, которая столь длительный период чинилась по отношению к Фрэнсису. Эссекс твердо решил добиться его назначения на освободившуюся должность генерального атторнея (т. е. министра юстиции. — Прим. пер.) или, если это не получится, более скромного поста заместителя генерального атторнея, когда таковой освободится. С высоты времени видно, что было бы разумнее сначала попытаться назначить его на низший из этих постов. Из письма, написанного Эссексу в 1595 году, становится ясно, что поначалу Фрэнсис не испытывал особого энтузиазма по поводу перспективы занять государственный пост. Он знал, что заслуживает этого, и чувствовал, что у него достаточно знаний для этого; тем не менее он часто говорил, что «создан скорее для того, чтобы держать в руках книгу, а не играть роль» в государственных делах.

Эссекс хотел добиться для брата только самого лучшего, прежде всего для того, чтобы заставить королеву признать его заслуги, и он был намерен добиться своего. Время было выбрано неудачно. По мнению королевы, Фрэнсис только что щелкнул ее по носу в парламенте в ходе дебатов по поводу субсидий^***, поставив благосостояние подданных выше благосостояния Короны. Она наказала Фрэнсиса, отказавшись принимать его. Придворный, который не имел права доступа к королеве, не имел никакой возможности участвовать в каких бы то ни было делах и временно оказывался в изоляции. Так Фрэнсис вновь оказался в скованном положении, и ему приходилось зависеть от исхода переговоров о нем, которые затеял его буйный брат.

Эссекс выбрал неудачное время для того, чтобы проталкивать своего кандидата. Кроме того, в этот период Елизавета, по всей видимости, была особенно не в настроении, так как именно в тот год член парламента по имени Питер Уэнтуорт предложил Палате общин представить билль, принуждающий Елизавету назвать своего преемника. Раздраженная и рассерженная этим обстоятельством, она впала в припадок бешеной ярости, отправила Уэнтуорта в Тауэр на пожизненное заключение и, без сомнения, дала понять своим сыновьям, что она не потерпит никаких дальнейших дискуссий на эту тему.

С каждым днем положение Фрэнсиса становилось все более сложным. Он знал, что нужно сделать, чтобы угодить королеве; он также знал, как важно не поступаться собственными принципами. Его борьба, направленная на то, чтобы добиться некоего равновесия между тем и другим, дала историкам возможность говорить о том, что он был непомерно амбициозным, что при дворе он искал милостей и раболепствовал.

По наблюдению самого Бэкона, чем более высокороден человек, тем в большей степени он обязан проявлять великодушие, справедливость и благородство. Noblesse oblige (благородство обязывает (фр.). — Прим. пер.) — такова была доминанта его характера. Люди интуитивно признавали великие достоинства Фрэнсиса Бэкона и ожидали от него самого лучшего. Позднее, когда некоторые его действия были превратно истолкованы из-за сложности того положения, в котором он находился, разочарование в нем было сильнее, чем если бы дело шло об обыкновенном человеке. «Лилии, которые источают запах, гораздо хуже сорняков»¹⁷. Для Эдварда Кока, для Роберта Сесила, для любого менее одаренного человека стремление сделать карьеру воспринималось как естественное. С Фрэнсисом Бэконом все обстояло иначе.

Пока Эссекс добивался должности для Фрэнсиса, Елизавета постоянно откладывала принятие решения по этому вопросу до тех пор, пока у Эссекса и Фрэнсиса не сдали нервы. В «Мемуарах» Бирча мы читаем о том, как однажды Эссекс ехал в карете с Сесилом. Сесил умышленно начал поддразнивать его, намекая на то, что Бэкон был «зеленым юнцом», не готовым занять «высокий пост»¹⁸. Это было особенно оскорбительным, потому что Фрэнсис был старше их обоих, а Сесил уже занимал более высокое положение. Это был тот самый довод, который Сесилы приводили королеве, — Фрэнсис слишком молод и неопытен, чтобы исполнять эти обязанности. (Всем было прекрасно известно, что в возрасте тридцати трех лет он более чем соответствовал этой должности, но для королевы, которая, подобно многим матерям, никак не могла понять, что ее ребенок вырос, это был хороший довод.) Сесил сохранял невозмутимое спокойствие, но Эссекс обрушился на него в приступе бешеной ярости:

Я должен получить атторнейство для Фрэнсиса. И для этого я употреблю всю свою власть, силу, авторитет и дружеские связи, я зубами и ногтями вырву и получу это для него, кто бы ни становился на моем пути; и если кто-либо вырвет этот пост из моих рук для другого человека до того, как он его получит, он за это поплатится¹⁹.

Война была объявлена, границы очерчены. Каждую из сторон устраивала только полная победа. Даже леди Анна пыталась заступиться за Фрэнсиса; она побывала у своего племянника «Roberto il diavolo» (Роберта Дьявола (фр.) — это имя принадлежит другому историческому лицу, герцогу Роберту Нормандскому (XII в.), отцу английского короля Вильгельма Завоевателя. — Прим. пер.), как его иногда называли. Она сказала ему, что, по ее мнению, «люди странно относятся к Фрэнсису, Богу известно, кто и почему». Анна знала, «кто и почему», и Роберту это тоже было известно. «Я думаю, что он, в определенном смысле, самый первый среди молодых джентльменов, и все же ничего для него не сделано... Мир почтительно восхищается его друзьями и его собственными наклонностями. Опыт учит, что Ее Величество предпочитает не решать вопрос, а откладывать решение на потом»²⁰.

Леди Анна отважилась упрекнуть королеву; никто лучше ее не понимал, каким горьким было то унижение, которому подвергался Фрэнсис. Однако несмотря на заступничество леди Анны, Эссексу не суждено было одержать эту победу. Чем больше он спорил с королевой, тем больше она тянула с принятием решения. Он настаивал, чтобы Фрэнсиса «допустили и к ней, и на ее службу»²¹. Но подобные решения не могли принимать ни Эссекс, ни Фрэнсис, а королева с каждым днем становилась все более упрямой. Один упрямый Тюдор пошел на другого упрямого Тюдора, и все, что было в них хорошего, отошло на второй план в этом упрямом противостоянии.

Эдмунд Спенсер (ок. 1552—1599). Спенсер известен как один из величайших среди первых английских поэтов, особенно как автор «Королевы фей», воспевающей династию Тюдоров и развивающей артуровскую традицию. В шифрованной записи говорится, что Фрэнсис Бэкон был автором всех работ, опубликованных под именем Спенсера (Оуэн, «Шифрованная история сэра Фрэнсиса Бэкона», тт. I—II, стр. 22)

После разговора с Ее Величеством Эссекс написал Фрэнсису, что она была «очень сдержанной». Понятно, что в этом и заключалась все сложность. Пока Эссекс страстно боролся за брата, королева отказывала ему. Возможно, сам по себе Фрэнсис и получил бы атторнейство. Поскольку Эссекс постоянно затевал споры по этому поводу, у него не было ни малейшего шанса. Один из придворных Елизаветы проницательно заметил, что если ему когда-либо захочется попасть в фавор королеве, Эссекс будет последним человеком, кого он станет просить о помощи.

После периода нерешительности, растянувшегося более чем на год, Елизавета назначила на эту должность Эдварда Кока — кандидатуру, предложенную Сесилом. Это был человек, практически лишенный изящества и шарма, хотя, предположительно, хорошо разбиравшийся в тонкостях английских законов. Он уже был врагом Фрэнсиса, а впоследствии занял еще более враждебную позицию. Решение, вынесенное в пользу Кока, было пощечиной Эссексу и оскорблением Фрэнсису. Затем они попытались добиться для Фрэнсиса более скромного поста заместителя атторнея, но к этому времени королева уже была охвачена раздражением и отказала им и в этом. Унижение было таким, что Фрэнсис с трудом пережил его. В разгар событий он написал Эссексу:

Не могу не прийти к внутреннему убеждению в том, что ни одному другому человеку никогда не доводилось испытывать на себе столь изощренную немилость... Моя натура не способна склониться ко злу; но, с Божьей помощью, по такой немилости судьбы, все же утешаясь тем, что многие достойные и благородные особы питают хорошее мнение обо мне, я удалюсь с парой слуг в Кембридж, где проведу жизнь в научных занятиях и размышлениях, не оглядываясь в прошлое²².

Несомненно, именно этого и хотелось бы Фрэнсису, но даже это не было ему разрешено. В стихотворении, обнародованном под именем Эдмунда Спенсера, несколькими годами ранее он написал:

Ах, мало понимает тот, кто не познал,
Какая мука жить в надеждах тщетных...
Робеть, страдать, мечтать, желать, стараться,
И в дураках в конце концов остаться.
Несчастен тот, кто промысла судьбы не знает
И тщетно на ее улыбку уповает.

(«Сказка Матушки Хаббард»)

Вновь мы можем заподозрить, что, в соответствии со своей клятвой, Фрэнсис оставил анонимное описание своего печального опыта, не произнеся при этом ни единого слова жалобы.

Также весьма примечательна аллегория в сонете 143:

Взгляни ты на хозяйку, как она
Стремясь поймать удравшего цыпленка,
Погоней этой так увлечена,
Что забывает своего ребенка.
Бедняжка порывается за ней,
Заходится от крика и рыданья,
Она ж, охотой занята своей,
Малютку оставляет без вниманья.
Не так ли вдаль всегда летишь и ты,
А я, дитя, плету ся за тобою?
О, излови скорей свои мечты
И снова стань мне матерью родною.
Пойми, молю, и будь опять со мной,
И поцелуем плач мой успокой.

(Пер. А. Финкеля)

Разочарованным провалом своих планов Фрэнсису и Эссексу оставалось лишь помалкивать и ждать, когда им подвернется другой случай. Фрэнсис горько заметил, что ни один человек не потерпел столь рассчитанно нанесенного поражения. Он также воспользовался случаем, чтобы написать письмо с предостережением Роберту Сесилу, сообщая ему, что он знает о его кознях²³ и посчитается с ним, когда его обстоятельства улучшатся. Как было прекрасно известно Сесилу, если Фрэнсису когда-нибудь будет «дана воля», на его собственной карьере можно будет поставить крест. Война продолжалась.

Эссекс попробовал облегчить положение Фрэнсиса единственным оставшимся ему способом. В душе он понимал, что именно он сам является причиной проволочек, страданий и виновником потерянного времени, времени, которое его заслуживающий всех похвал брат мог бы использовать более конструктивно и плодотворно. Он посетил Фрэнсиса в его апартаментах и попытался исправить ситуацию.

Королева отказала мне в этой должности для Вас и отдала ее другому. Я знаю, что Вы меньше всего повинны в этом, но Вам не повезло из-за того, что Вы выбрали меня в качестве посредника и положились на меня; Вы потратили на меня и время, и мысли. Я умру, если не совершу чего-либо для Вашего блага: Вы не можете отказаться принять от меня в дар земельный участок²⁴.

Эссекс передал брату ценную недвижимость в Туикинэме, примыкающую к поместью. И он, и Фрэнсис понимали справедливость этого шага, и все же Фрэнсис пошел на это при одном условии:

Милорд, я понимаю, что должен был принести Вам вассальную присягу и держать земли, которые получил от Вас: но знаете ли Вы, как полагается совершать вассальную присягу по закону? Это всегда делается с сохранением верности королю и другим его лордам: поэтому, милорд, я не могу быть Вашим больше, чем был прежде... и если я стану богатым, то Вы сохраните за мной право передать их кому-либо из ваших невознагражденных последователей²⁵.

Впоследствии Фрэнсис и в самом деле стал богатым человеком, но лишь ненадолго, и к этому времени Эссекса уже не было. Отметим, что, желая сохранить свою честь, он согласился принять подарок Эссекса, только подробно оговорив то обстоятельство, что он в первую очередь является слугой королевы. Позднее он продал эти земли (несомненно, для того чтобы получить деньги для книгоиздания), выручив за них лишь малую долю того, что мог бы принести ему пост заместителя генерального атторнея. А некоторые историки, опирающиеся на неверные факты, вновь пишут о том, какую щедрость проявил Эссекс, подарив Бэкону землю, и каким алчным был принявший ее Фрэнсис!

Примечания

*. Лестер тайно женился на Леттис, вдове Уолтера Деверо, около 1578 года, тем самым превратившись в «отчима» собственного непризнанного сына.

**. В оригинале употреблено выражение «положить в гроб».

***. Субсидия: деньги, собранные в виде специального налога, которыми британский парламент дотирует Корону.

1. Lacey, Robert, Earl of Essex, p. 49.

2. Задача Испанской Армады состояла в том, чтобы нанести поражение протестантской Англии и восстановить в ней католическую веру. На кораблях находились девяносто испанских инквизиторов с необходимым оборудованием для начала деятельности инквизиции на покоренной территории. В одном из документов, помимо невоенного груза, перечисляются 180 священнослужителей. См.: Baconiana, vol. 36, no. 144 (Nov. 1952), p. 114, a также: http://www.tudorplace.com.ar/Documents/defeat_of_the_armada.htm

3. Письмо леди Анны Бэкон Энтони Бэкону, приводится в: du Maurier, Golden Lads, pp. 73—74.

4. W.T. Smedley, The Mystery of Francis Bacon, pp. 109, 98, 101, приводится в: Dodd, Francis Bacon's Personal Life-Story, pp. 133, 134. Додд указывает более сорока книг, опубликованных анонимно или под различными псевдонимами Фрэнсисом Бэконом и его кружком в период с 1579 по 1593 годы (см.: Life-Story, рр. 136—138, 179—180).

5. Согласно шифрованной записи, написанной Двухбуквенным Шифром, Фрэнсис сообщает нам, что «выбрать рупоры для нашего голоса — задача нелегкая и неприятная, но весьма необходимая и важная; и ее оплата часто поглощает все, что мы зарабатываем нашими сочинениями». В другом месте он говорит: «Все, кто пишет пьесы для театра, вызывают к себе презрение. По этой причине никто не должен говорить: "Как странно", когда появляется пьеса и благодаря деньгам приобретается некое имя, чтобы поставить его на титул и не быть узнанным и не дать заподозрить, что человек осведомлен о ее существовании». (Gallup, Bi-literal Cypher, part I, p. 89, part II, p. 77). Кроме того, из расшифровки Доннелли мы узнаем, что образ Фальстафа в исполнении Шекспира пользовался огромным успехом, привлекая на спектакли толпы зрителей и тем самым увеличивая его долю дохода. Даже немецкий министр сказал, что стоило посмотреть, как он играет Фальстафа. Шекспир явно владел паем театра «Глобус». См.: Ignatius Donnelly, The Great Cryptogram: Francis Bacon's Cipher in the So-Called Shakespeare Plays (London: Sampson, Low, Marston, Searle and Rivington, 1888), pp. 818—823; и Baconiana, voi. 36, n. 144 (Nov. 1952), p. 110.

6. Анна Бэкон — Энтони Бэкону, 17 апреля 1593, приводится в: du Maurier, Golden Lads, pp. 80—81.

7. Lytton Strachey, Elizabeth and Essex: A Tragic History (New York: Harcourt Brace and Co., 1928), p. 4.

8. Gallup, Bi-literal Cypher, pp. 209—210.

9. Ibid., p. 210.

10. Ibid., pp. 44, 45.

11. G.B. Harrison, приводится в: Fuller, Sir Francis Bacon, pp. 58—59.

12. Lacey, Robert, Earl of Essex, p. 64.

13. Strachey, Elizabeth and Essex, p. 38.

14. Fuller, Sir Francis Bacon, p. 58.

15. Barsi-Greene, I, Prince Tudor, p. 200.

16. Ibid., p. 199.

17. Сонет 94.

18. T. Birch, Memoirs of the Reign of Queen Elizabeth, I, p. 152, приводится в: Lacey, Robert, Earl of Essex, p. 113.

19. Ibid.

20. Анна Бэкон, диалог с Робертом Сесилом, 1595, приводится в: du Maurier, Golden Lads, p. 104.

21. Роберт Эссекс, письмо Фрэнсису Бэкону, 24 августа 1593, приводится в: Fuller, Sir Francis Bacon, p. 64.

22. Фрэнсис Бэкон, письмо Роберту Эссексу, 30 марта 1594, приводится в: Fuller, Sir Francis Bacon, p. 65.

23. Фрэнсис Бэкон, письмо Роберту Сесилу, приводится в: Dodd, Francis Bacon's Personal Life-Story, p. 248.

24. Strachey, Elizabeth and Essex, p. 65.

25. Fuller, Sir Francis Bacon, p. 132,