Глава 11. Беда из Стратфорда

Знаменитые [хвастливые] люди вызывают усмешку у мудрецов, восторг у глупцов, они — кумиры паразитов и рабы собственного бахвальства [прославления].

Острая опасность миновала, но Фрэнсис и его когорта не могли чувствовать себя в безопасности до тех пор, пока Шакспер будет оставаться в стране. Гарри Перси, преданный защитник Фрэнсиса, которого тот очень ценил, получил задание найти ставшего проблемой Уилла и спрятать его от возможной беды там, где его не достал бы гнев королевы.

Тут в расшифровке Доннелли следует любопытная сцена. Нам дают возможность заглянуть в сельский дом семьи Шакспера и увидеть то, что никогда прежде не было видно. Увиденное не понравится тем, кто отказывается признавать, что Шекспир и Шакспер — это разные люди.

Перси застает Уилла в его доме, Нью-Плейс, в Стратфорде. Он болен, измучен недугом и выглядит намного старше своих тридцати трех лет. Перси торопливо рассказывает ему обо всем, что произошло, и говорит, что он должен немедленно уехать из страны. Он должен исчезнуть, пока буря не утихнет. Но Уилл чувствует себя в безопасности, так как он может изобличить Бэкона в том случае, если на него налетит шквал, и он отказывается уезжать. Его жена Анна рыдает и стенает, бросается ему на шею и несет какой-то вздор.

Единственным разумным человеком в доме оказывается дочь, Сусанна, которая кажется рассудительной, спокойной и разумной. Она убеждает отца, что будет наиболее разумно последовать совету Перси. Он должен понять, что в том случае, если станет известно, что он ложно приписал себе авторство пьес, то в беде окажется не только Бэкон, но и все семейство Шаксперов. Их источник весьма ощутимого дохода может внезапно иссякнуть, и, что еще хуже, Уилла могут арестовать за ложные притязания и, возможно, обвинить в государственной измене.

Любопытно, что в шифровке передано такое высокое мнение о Сусанне и что там выражается удивление по поводу того, что такая замечательная девушка могла вырасти в таком доме, как дом Шаксперов. Похоже, что история подтверждает это мнение, так как позднее девушка вышла замуж за доктора Джона Холла, преуспевающего врача с университетским образованием, который стал одним из виднейших жителей городка.

Сусанна побеждает в споре, и под покровом темноты Перси везет его к морскому берегу, где его ожидает лодка, готовая выйти с ним в море¹. В шифрованной записи не указывается, куда именно его увезли, но очевидно, что уловка сработала. Фрэнсис вновь был в безопасности, по крайней мере, на данный момент, и со временем Уилла вернули домой.

На короткое время избавленный от опасности шпионажа со стороны Сесила (как говорил об этом Доннелли)², Фрэнсис подвергся еще большей опасности дома. Теперь мы обратимся к событиям, которые признаны историей, по крайней мере, частично. Опасность была связан с Эссексом, который с каждым днем становился все более буйным. Фрэнсиса начинало выводить из себя сумасбродное поведение его беспокойного брата. Не приближалась ли его неуравновешенность к грани безумия? Фрэнсис был встревожен.

Эссекс вновь потерпел поражение в своей последней попытке добиться для Фрэнсиса поста заместителя генерального атторнея. Тогда Фрэнсис обратился с письмом к лорду-хранителю Елизаветы, сэру Джону Пакерингу, прося его о помощи и осмеливаясь практически в открытую говорить о своем королевском происхождении. В письме он пишет:

Ибо если Ваша милость соблаговолит припомнить, чей я потомок, и кем, кроме Бога, Ее Величества и Вашей собственной добродетели, Ваша милость возвышена [в обоих случаях, разумеется, подразумевается королева], то я знаю, что совесть не позволит Вам причинить мне какой-либо ущерб³.

Однако никто не мог помочь Фрэнсису, если Ее Величество не желала этого. В данный момент она этого не желала, хотя и вернула Фрэнсиса в милость. В данный момент «плохим мальчиком» оказался Эссекс. Если Эссекс чего-то хотел, то он не должен был получить желаемого, независимо от того, сколь несправедливо это было по отношению к Фрэнсису.

Разумеется, Эссекс был взбешен, а Фрэнсис расстроен. Борьба велась долго, и королева легко одержала в ней победу — два с половиной года надежд оказались напрасными. Это было особенно обидно, потому что они видели, что у Елизаветы никогда не было намерения воевать с ними; она просто употребила свою обычную тактику отсрочек, отказываясь принять решение из-за недовольства Эссексом и недоверия к Фрэнсису. Пострадали все, кроме Ее Величества. Фрэнсису ничего не оставалось, кроме как продолжить работу, которой он посвятил всю свою жизнь. Пока его ум был занят, он мог не думать о случившемся. Эссекс понимал только одно: его жестоко наказали, а потеря престижа расшатала его и без того нездоровое эго. Он понимал, что поддержка, которую он оказывал другу (и брату), принесла Фрэнсису не пользу, а вред. Он раскаивался, но, казалось, не мог изменить своего поведения.

Теперь всякая видимость дружеских отношений между кружком Эссекса и Сесилами была отброшена в сторону; лишь тончайший покров учтивости скрывал вражду, которую они питали друг к другу. Несмотря на усилия Фрэнсиса сохранить нормальные отношения, была объявлена настоящая война. Даже верная леди Анна, наблюдавшая за событиями из своего дома в Горэмбюри, снова вмешалась в раздор. Она написала Энтони о том, что, по ее мнению, граф «испортил все своим неистовством»⁴, и беспокоилась о Фрэнсисе. (Додд соглашается с ее оценкой ситуации и добавляет, что, вероятно, королева даже отказала Фрэнсису из упрямства и удовольствия, которое ей доставляло перечить Эссексу. «Чем больше она упиралась, тем больше он настаивал»⁵.) Фрэнсис оказался между двух огней.

Лишь незадолго до этого королева заметила одному из приближенных, что Фрэнсис «прекрасно развивается», что является типично материнской оценкой, которую было странно употреблять по отношению к сыну лорда-хранителя. Однако это подбодрило Фрэнсиса. Королева начинала все больше и больше полагаться на его мудрые советы. Возможно, она открыто признала бы его, если бы не была столь глубоко поглощена отношениями любви-ненависти со своим младшим сыном.

«Обиженный несправедливостью, но не осмеливающийся жаловаться», Фрэнсис умудрился сохранить самообладание до такой степени, чтобы перенести унижение, ведя себя как ни в чем не бывало. Эссекс же не смог сдержаться. Он отреагировал, как всегда, проявив характерное для него стремление, чтобы все его желания исполнялись. Он топал ногами, кричал, ругался, угрожал всевозможными страшными последствиями. Королева не желала обращать на это внимания; она по-прежнему относилась к нему, как к капризному ребенку. Однажды, бушевал он, она даже «отослала меня спать, чтобы я прекратил разговоры»⁶. Унижение снедало его душу, нанося серьезный ущерб и физическому, и умственному состоянию Эссекса.

Что касается Фрэнсиса, то длительное напряжение оказалось пагубным для его хрупкого здоровья. После того как Кок был назначен генеральным атторнеем, он много времени проводил в постели, но, по-видимому, переносил это второе разочарование легче. Теперь или никогда для него наставало время, когда ему надлежало последовать сочувственному совету, данному ему небесным видением: «Величье часто — плод... монаршей благосклонности... Другим же мудрость эту честь приносит... плывя по морю жизни, лови попутный ветер, сколь возможно»⁷.

Фрэнсису казалось, что Эссекс нацеливается на корону. Ничего столь дерзкого не произносилось вслух, но Фрэнсис понимал направление его мыслей:

Порой он напускает на себя великую важность, которая еще более чужда нашему сердцу, чем холодная немилость⁸.

Эссекса обуревали ревность, амбиции и разочарование. Возможно, в этом не было вины самого графа; возможно, он просто унаследовал эту черту характера от своих буйных родителей. Его было необходимо привести в более вменяемое состояние, поскольку в противном случае трагическая развязка стала бы неизбежной. У Роберта начали проявляться выраженные симптомы маниакально депрессивного состояния, в котором он пребывал в последние дни своей жизни. Вместо того чтобы взять на себя труд сдерживаться, на чем настаивал Фрэнсис, он очертя голову несся навстречу несчастью, периодически погружаясь в мрачный мир недугов и депрессии. Фрэнсис предчувствовал приближение беды.

Утрата благосклонности Елизаветы подстегнула стремление Роберта к славе. Когда он не предавался дурному настроению, сидя в одиночестве, он просто закусывал удила, как молодой скакун, который не может устоять на месте. Однажды королева прилюдно сказала: «Кто-то должен спустить его с небес на землю и [научить] его, как себя вести»⁹. Какая мать, такой и сын!

Весна 1596 года дала Роберту надежду, что он сумеет проявить себя. Ненавистные испанцы захватили Кале, ближайший порт по другую сторону Ла-Манша, и англичане не могли смириться с тем, что он находится в руках врага. Когда поползли «слухи» о том, что Филипп Испанский намеревается отправить подкрепление ирландцам, чтобы помочь им в борьбе против Англии, стало невозможно мириться с обычным нежеланием королевы вести открытые боевые действия. Эссекс ухватился за свой шанс. Он бушевал, умолял и даже угрожал удалиться в деревню и «принять постриг, предупредив об этом за час»¹⁰, если Елизавета откажется от нападения на Испанию, чтобы отвести угрозу от Ирландии.

Королева была вынуждена обратить внимание на ситуацию, требовавшую немедленных действий. Она поставила во главе своей флотилии Эссекса и адмирала Говарда, приказав им не атаковать Кале, но захватить Кадис, находящийся в самой Испании. Сэр Уолтер Роли (которого Эссекс терпеть не мог, вероятно потому, что он пользовался благосклонностью королевы) оказался у них в подчинении. Как выяснилось, несмотря на сильные трения между командующими, экспедиция увенчалась успехом — как говорят, в основном благодаря опыту Роли и его распоряжениям при атаке города с моря, чем по какой-либо иной причине.

Эссекс получил свой шанс, возглавляя наземную атаку под собственным знаменем. Он вел наступление мужественно и отважно, а гуманное обращение с пленными принесло ему похвалы как победителей, так и побежденных. По его приказу священнослужители и церкви остались неприкосновенными, три тысячи монахинь получили охранные свидетельства, были запрещены грабежи. Эссекс проявил себя с самой лучшей стороны, исполняя свой долг в традициях рыцарственности и учтивости, что снискало ему великую славу. Лорд-адмирал даже написал в Англию Берли: «Уверяю вас, что в мире нет более храброго человека, чем граф»¹¹. Когда Эссекс бывал хорош, он бывал очень, очень хорош. Не приходится сомневаться, что материнская гордость Елизаветы при этом взыграла, но лишь на мгновение.

Когда Эссекс вернулся в Англию, его встречали как героя-победителя. Ни один воин еще не проезжал на коне по Лондону с такой помпой. Повсюду его встречали бурными аплодисментами и с неподдельной любовью. Мы можем предположить, что если Фрэнсис, который предпочел служить своей стране тихо, под прикрытием анонимности, и почувствовал укол зависти по поводу феноменального успеха брата, то этот укол был всего лишь мимолетным.

Эссекс ожидал, что королева будет ликовать по поводу триумфального возвращения ее сына-победителя. Однако Елизавета никогда не делала того, что от нее ожидали, и поступила так и на этот раз. Она быстро изобразила равнодушие и сочла ниже своего достоинства обратить внимание на триумфальное возвращение в целом. И она тотчас же раскритиковала Эссекса за то, что награбленное у испанцев добро не покрыло стоимости кампании. Кроме того, почему они не захватили испанские корабли с сокровищами, возвращавшиеся из Вест-Индии?

Эссекс был ошеломлен холодностью ее приема, а Фрэнсис был достаточно умен, чтобы почувствовать то, что скрывалось за этим. Граф, мужественный и красивый мужчина, наделенный храбростью и отвагой, стал кумиром подданных Елизаветы, а Елизавета не желала делиться популярностью. Усталой и стареющей женщине было бы трудно победить соперника.

Фрэнсис уже предчувствовал трудности. Всегда было опасно затмевать королеву, особенно если ты молод, если ты мужчина и если тебя поддерживает армия. Это была как раз та гремучая смесь, которой больше всего опасалась Елизавета. В отличие от Фрэнсиса, Роберт не сумел убедить королеву в своей исключительной преданности Короне, на чьей бы голове она ни покоилась. Она подозревала, что он отчаянно хотел возложить корону на собственную голову.

Фрэнсис неоднократно предупреждал Роберта, чтобы он изменил свое поведение, дабы избежать надвигающейся бури. При дворе все понимали, что назревает, и настороженно наблюдали за происходящим. Сесилам было сложно продолжать свою обычную игру, сводившуюся к преследованию их собственных интересов, но они продолжали втравливать Роберта в опасные военные приключения, чтобы, невинно сидя в стороне, надеяться, что в конце концов либо его убьют, либо он запутается в таких финансово-политических проблемах у себя на родине, что ему будет не выпутаться из них. У Сесилов была возможность сохранить свое влияние, лишь избавившись от Роберта и Фрэнсиса. Французский посланник отмечал: «Если он [Эссекс] возвращается домой с победой, они [Сесилы] используют это, чтобы возбудить подозрительность королевы, а если он ничего не добился, то для того, чтобы погубить его»¹².

Фрэнсис и Сесилы знали, как посредством тактичности и дипломатических уловок сохранять милость королевы. Эссекс — нет. Старший брат написал длинное письмо Роберту. «Измени свое поведение, — предупреждал он в письме. — Королева испытывает привязанность к тебе, и тебе об этом известно, твоя популярность в народе такова, что тебя чуть ли не боготворят, и, наконец, ты человек с военным складом ума. Хотел бы я спросить, существует ли более угрожающий образ для любого здравствующего монарха?»¹³.

Фрэнсис умолял Эссекса изменить представление, сложившееся о нем у королевы, сделать все, чтобы развеять ее подозрения, воспользоваться любыми возможностями, чтобы показать ей, что ему неприятна популярность и он не стремится к ней. Более того, предупреждал он, Эссекс должен немедленно избавиться от своего образа военачальника. В сущности, он советовал: «Притворяйся, если необходимо, но добейся, чтобы королева поверила в то, что единственное твое стремление — это угождать ей. Развлекайся при дворе; но, самое главное, забудь о своих военных амбициях, ибо Ее Величество любит мир. Довольствуясь стремлением стать лордом-хранителем печати, ублажай королеву комплиментами и приятными речами».

Это был превосходный совет. Каждый придворный при елизаветинском дворе знал, что каждой обращенной к ней просьбе должны с неизбежностью предшествовать самые экстравагантные восхваления королевы, которые они только были в состоянии изобрести. Ее красота, ее очарование, ее женские добродетели — необходимо было упомянуть обо всем в преувеличенной форме. Эссекс, на свою беду, игнорировал эту тактику. «Было бы разумно, — говорил Бэкон, — если бы ты выстраивал свое поведение по отношению к королеве по той модели, которую успешно использовал лорд Лестер (разумеется, ему не надо было напоминать Роберту о его родстве с другим "Робином" Елизаветы). Ибо я не знаю более верного способа заставить Ее Величество считать, что вы на правильном пути»¹⁴. Высшая степень тактичности и лесть — другого пути не было.

Если бы Эссекс последовал этому совету, он, возможно, избежал бы беды, но, вероятно, было уже слишком поздно. Знание того, что на самом деле в нем течет королевская кровь, а при дворе к нему относятся всего лишь как к придворному, порождало амбиции, являвшиеся его наследственными инстинктами. История явно показывает, как далеко зашли его стремления обладать королевскими прерогативами.

Только Фрэнсис мог полностью понять стоявшую перед ним дилемму, и только зашифрованная история может объяснить необъяснимое. Те же самые желания были присущи ему самому вдвойне, ведь, в конце концов, он был старшим сыном, но он умел сдерживаться, а Эссекс — нет. Впрочем, Роберт все же последовал совету Фрэнсиса и начал писать королеве письма, исполненные любви и обожания. Он мог делать это не хуже Лестера.

Некоторое время все шло хорошо. Эссекс оставался при дворе и занимался тем, что льстил королеве и бесстыдно флиртовал с придворными дамами. Его увлечения порождали такие слухи, что бедная богобоязненная леди Анна Бэкон почувствовала необходимость лично обратиться к нему с увещанием, которое она затем повторила в письме, как это часто делала, обращаясь к своим собственным сыновьям. К чести графа, он написал леди Бэкон, что ей не нужно тревожиться за него, поскольку все, что о нем говорится, — всего лишь ложные слухи, распускаемые его врагами.

Одно время казалось, что все устроилось, даже невзирая на то что Елизавета явно проявляла признаки ревности в связи с вниманием, которое ее милый Робин уделял другим дамам. Однако через некоторое время в непростых отношениях между королевой и фаворитом, матерью и сыном, вновь возникла напряженность. Затем последовал трагический взрыв, о котором рассказывают исторические труды, но причины которого мало кто понимает. Во время ссоры по поводу назначения губернатора Ирландии Эссекс совершил немыслимый поступок. Охваченный раздражением из-за нежелания королевы выполнить то, чего ему хотелось, он развернулся на каблуках, обратившись спиной к государыне, и вознамерился выйти из комнаты.

При любом королевском дворе категорически запрещается поворачиваться спиной к царствующей особе; при дворе Елизаветы это было почти государственной изменой. Стерпеть такое она не могла. Королева разразилась потоком страстных проклятий и отвесила ему несколько сильных оплеух. Эссекс взбесился. Он схватился за меч, набросился на королеву и выкрикнул, что он не потерпел бы подобного оскорбления даже от ее отца. Опешившая дочь Генриха VIII застыла, гневно сверкая глазами на этого внука Генриха VIII, а граф Ноттингем кинулся вперед, чтобы остановить его.

Сцена разыгралась отвратительная, и весь двор застыл, затаив дыхание ожидая, как поступит королева. Будет ли голова Эссекса красоваться на пике над Лондонским мостом рядом с головами других изменников? Или его просто отправят в Тауэр? Схватившись за меч, он совершил самую настоящую государственную измену, угрожая королеве. Как она поступит?

Реакция оскорбленной королевы потрясла двор — Елизавета не предприняла никаких действий! После всего произошедшего она спокойно продолжила заниматься своими делами при дворе, позволив Эссексу свободно удалиться в его загородное поместье. Мы не можем с уверенностью сказать, сыграл ли Фрэнсис какую-то роль в том, чтобы убедить ее проявить милосердие, или нет. Между тем не приходится сомневаться в том, что самое большое облегчение в Лондоне почувствовал Эссекс.

Шли месяцы, и старый Берли, все больше и больше терзавшийся тайной, утомленный государственными делами и угнетенный проблемами, которые он не мог разрешить, тихо сошел со сцены. Елизавета осталась без своего старого министра как без рук. Они долгое время работали вместе (в течение сорока лет, от ее восшествия на престол в 1559 году) и, несмотря на бесконечные разногласия, все же смогли пережить все бури. В то время Англия оказалась в наиболее выгодном положении, позволявшем ей влиять на судьбы мира. Несмотря на обстоятельства личной жизни Елизаветы, за границей она, самоуверенная «Глориана» своего островного королевства, «покоящегося в серебряном море», пользовалась большим уважением. Несмотря на стремление Берли обеспечить будущность своего сына, он усердно трудился на благо своей королевы. Вместе они добились многого, и в последние дни его жизни Ее Величество проливала горькие слезы, сидя у одра старика и собственноручно кормя его бульоном.

Пока конфликт между Елизаветой и Эссексом временно поутих, Фрэнсис занимался изданием первой работы, которая должна была выйти под его именем, — весьма удивительная ситуация, поскольку он уже сочинял и публиковался в течение многих лет (только анонимно). Когда в 1597 году появились его труды, подписанные именем автора, ему было тридцать шесть лет! Человек явно гениальный, который решил, что «все знания будут в его компетенции», который заявлял о том, что его величайшим желанием является удалиться в деревню и «стать [каким-нибудь] убогим писателем», такой увлеченный и блистательный автор в лучшие годы своей жизни предположительно не написал ничего, достойного опубликования. А что творилось все это время в его скриптории? Об этом рассказывается только в тайнописи.

Книга, которую он теперь опубликовал, представляла собой маленький томик, в который вошли первые десять из его опытов (остальные будут добавлены в последующих изданиях). Эти эссе были посвящены г-ну Энтони Бэкону, его «любящему и горячо любимому брату», и они были как «новенькие полупенни, маленькие, но из отличного серебра»¹⁵. Опыты тотчас же приобрели известность — энергичные, написанные простым языком, блистательные. Они представляют собой наблюдения человека, который глубоко размышляет о самых разных человеческих делах и обладает способностью обобщить свои размышления и изложить их. Говорилось, что он пишет на языке, который понятен каждому. Ричард Уильям Чеч отметил, что «он пишет как наблюдатель, наблюдающий за человеческой возней, которому... открывается больше, чем самим участникам этой возни, который способен дать мудрый и искренний совет и который не может удержаться от легкой иронии по поводу наблюдаемых им ошибок»¹⁶.

Если бы только Эссекс придавал больше внимания тому, как его брат понимает человеческую природу, история могла бы стать иной. В книге «О славе и репутации» Фрэнсис предлагает идеальную формулу, позволяющую человеку избегать зависти и ревности к себе. Он научился пользоваться этим как можно чаще:

Зависть, являющаяся бичом славы, лучше всего гасить, показывая себя в результатах, ища не известности, но признания своих заслуг, а также приписывая успех человека Божественному провидению и удаче, а не собственным добродетелям или хитрости¹⁷.

Более того, говорит он, можно понять, насколько можно доверять человеку, следя за выражением зависти в его глазах¹⁸.

Фрэнсис максимально использовал эту тактику, стремясь отсрочить неизбежную финальную схватку между Эссексом и королевой. Однако Эссекс вновь дал волю своей тюдоровской несдержанности. Складывалось впечатление, что победив в одном сражении, он не мог устоять против участия в новом. Эссекс сумел убедить королеву в том, что он — тот человек, который способен справиться с ирландским мятежником Тайроном, хитрым и оригинальным военачальником, с которым пока что не сумел справиться никто другой. К его удивлению, королева согласилась без особых возражений и назначила его лордом-губернатором Ирландии. «Клянусь Богом, я разгромлю Тайрона в бою; ибо пока что не было достигнуто ничего, что было бы достойно славы Ее Величества»¹⁹.

Получение этого поста оказалось мнимой победой. Очень скоро Эссекс начал понимать, что его длительное пребывание в Ирландии сыграет на руку его соперникам. Это удалит его от придворных дел, будет держать вдали от дома, а тем временем те, кому он так мало доверял, будут заправлять делами без его участия. Для Сесила было бы лучше всего, если бы он и вовсе не вернулся. Теперь Роберт сожалел о той горячности, с которой он требовал назначить его на этот пост, но ему ничего не оставалось, кроме как собираться в дорогу.

В Лондоне царило всеобщее оживление и ликование, когда народный любимец, наконец, был готов отбыть на кораблях со своим войском и лошадьми в варварскую Ирландию. Говорили, что воины Тайрона были полудикарями; вместо одежды они носили шкуры животных, сражались из-за деревьев, как дикари, и никогда не стригли волос. Разумеется, им не устоять перед отважным и элегантным героем в красивых доспехах, графом Эссексом.

Что мог сказать Фрэнсис по поводу того, что его брат полностью пренебрег его советами и предостережениями воздерживаться от того, чтобы казаться наделенным военной мощью? Символично, что, зная, что теперь поздно пытаться что-либо изменить, он написал Эссексу «спокойное, ободряющее письмо». Однако впоследствии он признал, что «ясно видел связь между его падением... и этой экспедицией, которая была суждена ему судьбой»²⁰, словно человеку дано предсказывать чужую судьбу. Будущее Бэкона столь сильно зависело от будущего графа, что ему, наверное, пришлось призвать на помощь всю свою силу духа, чтобы сохранять философское спокойствие.

Примечания

1. См. краткое изложение содержания шифрованной записи: Donnelly, Great Cryptogram, vol. II, pp. 873—876.

2. Ibid., p. 876.

3. Фрэнсис Бэкон лорду Пакерингу, 19 августа 1595, приводится в: A. Wigfall Green, Sir Francis Bacon: His Life and Works (Denver: Alan Swallow. 1952), p. 58.

4. Анна Бэкон, приводится в: Bowen, Francis Bacon, p. 73.

5. Dodd, Francis Bacon's Personal Life-Story, p. 251.

6. Strachey, Elizabeth and Essex, p. 61.

7. См.: «Небесное явление» в: Barsi-Greene, I, Prince Tudor, p. 76. Это небесное явление полностью приводится в главе 7 данной книги.

8. Barsi-Greene, I, Prince Tudor, p. 199.

9. Frickson, The First Elizabeth, p. 387.

10. Strachey, Elizabeth and Essex, p. 100.

11. Ibid., p. 106.

12. Французский посланник де Мэйссе, цитируется в: Erickson, The First Elizabeth, p. 387.

13. Фрэнсис Бэкон — Роберту Эссексу, 4 октября 1596, приводится в: Dodd, Francis Bacon's Personal Life-Story, p. 261. Это письмо цитируется во многих биографиях Бэкона, Эссекса и королевы. Полностью оно приводится в: James Spedding, The Works, Letters and Life of Francis Bacon (London: Cambridge University Press, 1858—1874), vol. II, pp. 40—50.

14. Ibid., p. 262.

15. Посвящение в издании «Опытов» 1597 года, в: Bacon, Essays, pp. 238, 239.

16. R.W. Church, Bacon (1889; reprint, New York: AMS Press, 1968), pp. 217—218.

17. Bacon, Essays, p. 219.

18. См. эссе Бэкона «О зависти».

19. Роберт Эссекс, письмо Джону Харрингтону, приводится в: Strachey, Elizabeth and Essex, p. 193.

20. Strachey, Elizabeth and Essex, pp. 197, 198.