Глава 5. Сослан в Париж

Самая незначительная зависть вызывает негодование, неприятие или потребность противостоять объекту зависти... однако более сильные ее формы ведут к лютой зависти и настоящему злу.

Ночь, когда он в гробовом молчании выслушал все то, что открыла ему леди Анна, — истории из далеко не благовидной жизни королевы и ее любовника, который, к тому же, по-видимому, приходился ему отцом, — обернулась для Фрэнсиса сокрушительным потрясением. И сам он был живым доказательством их недостойного поведения. Как ему выдержать такой удар — удар, который едва не лишил его рассудка? Он чувствовал себя совершенно разбитым.

На заре приемная мать отправила его спать, снабдив едва ли выполнимым советом не думать больше об этих вещах. Не приходится удивляться, что в ту ночь он не сомкнул глаз. Следующий день он встретил измученным и расстроенным. Он совершенно не хотел вступать к какие-либо перепалки, тем более с этим «шершнем» Робертом Сесилом. Но вот к нему является Роберт. Он держит шляпу в руках и самодовольно улыбается, изображая напускное смирение. Он заходит в библиотеку, где сидит Фрэнсис, погруженный в раздумья о том, что он узнал минувшей ночью. Роберт сам еще не оправился от унижений, перенесенных им при дворе, и чувствует, что ему будет легче, если он заставит так же страдать и своего кузена. Не приходится сомневаться в том, что его собственная мать, леди Милдред Сесил, уже поведала ему о подробностях рождения его «приемного кузена» Фрэнсиса. Совершенно не испытывая сочувствия к Фрэнсису, который из-за него попал в невыносимое положение, он руководствуется одним лишь желанием облегчить уколы зависти в своем сердце. С помощью шифра Фрэнсис, с присущей ему прямотой, рассказывает о состоявшемся между ними неприятном разговоре:

Сидел днем позже я в библиотеке
И думал думу о своем рожденье,
О том, что мне сказала королева.
Вдруг появился Роберт, яда полный;
И тотчас понял я, что этот шершень
Пришел не сострадать, а поглумиться.
Мерзавец шляпу снял и, поклонившись,
Стал злобно издеваться надо мной.
«Ну что ж, милорд,
Равны теперь вы рангом высочайшим,
И я готов служить вам беззаветно.
Не будет ли угодно господину
Мой скромный дом визитом осчастливить?
Признаюсь, сэр, ушам я не поверил,
Услышав, что вы — королевы сын.
Ей-богу, было бы лучше для нее
Не заявлять об этом столь публично:
Родить ублюдка — честь невелика,
К чему ей разглашать такие вещи,
Идущие достоинству в ущерб?
Я склонен верить в то, что это — правда,
Иначе не открыла б королева
Такую вещь, которая укором
Ее поступкам послужить способна...
Придворные поклон отвесят молча,
Но как же вам, мой славный принц Уэльский,
Не горевать о собственном злосчастье.
Позвольте мне спросить, кто ваш родитель,
Ведь мы не знаем до сих пор,
Кто ваш отец.
На этот счет полярные есть мненья.
Согласно первому, отец ваш — Бэкон,
Сэр Николас, печати лорд-хранитель.
Второе утверждает: вы — наследник
Сиятельного Лестера. Но я
Считаю, что последнее вернее.
Злодейский блеск в глазах и нижняя
Губа, нелепо так надутая, —
Меня все это вместе убеждает:
Вы — королевы нашей сын и графа.
Так как зовут вас —
Фрэнсис Бэкон или Дадли?..»
От этих подлых слов
Вся кровь моя вскипела. Но, сдержавшись,
Ответил я ему:
«...Советую
Не называть меня бастардом...
Пусть я рожденьем странным был унижен,
Надеюсь я на славную судьбу.
Какая, впрочем, разница,
Как бы там ни было, достаточно,
Что я — сын королевы Англии;
По материнской линии наследник
Мужей достойных Королевской крови...
И это — настоящий дар небес...
Позволь тебя предупредить вторично:
Болтливый твой язык найду я способ
Укоротить...
Коль будешь говорить, что я — бастард,
То, несмотря на то что твой отец,
По милости судьбы и королевы,
Был на вершину вознесен...
Боюсь, что пожалеешь ты об этом,
Когда узнаешь, чем отвечу я...
Предупреждаю: шею я твою
Сверну, коль будешь насмехаться.
Чтоб руки об тебя мне не марать,
Прошу меня оставить».
«О небеса! Какие тут насмешки.
Я просто правду знать хотел, милорд...
Ну же, смиритесь со своей судьбой,
И, будучи бастардом,
Ступайте к матери своей.
Я послан был за вами.
Уж три часа, а наша королева
Велела вас немедля привести.
Извольте следовать за мной...
Но прежде сообщите,
Когда на вашу коронацию идти!» —
И негодяй залился гнусным смехом¹.

Хотя, вероятно, Фрэнсис и допустил ошибку, но он не смог устоять перед по-человечески понятным искушением дать хорошую взбучку этому молодому наглецу. Был он прав или не прав, но его решительная реакция на эти невыносимые оскорбления лишь вызывает уважение. Хотя по своему характеру он не был вспыльчив, о себе напомнила текущая в его жилах кровь Тюдоров, и он нанес ему удар, чтобы защитить свое собственное доброе имя. Он отреагировал тем единственным способом, каким мог отреагировать здоровый, уважающий себя пятнадцатилетний юноша. Он поколотил наглого Роберта.

Я бросился к нему. Одним ударом
Его свалил я навзничь и отделал
По заслугам за речи подлые,
За гнусные издевки. Подбитый
Глаз ему не скрыть от королевы.
Да, получил он взбучку по заслугам.
Он с тайной злобою преследовал
Меня с тех пор, как я на свет родился,
Опасность миновала лишь тогда,
Когда его могила поглотила².

Однако потом Фрэнсис понимает, что его поспешная реакция на язвительные насмешки Роберта может повредить ему, и урон, понесенный им, будет сильнее, чем тот, который он нанес своему кузену. Он не только совершил поступок, который вызовет гнев королевы, но также обзавелся заклятым врагом в виде молодого Сесила. В то время он не мог в полной мере осознать, как в будущем ему придется сожалеть о своем глупом мальчишеском порыве.

Теперь Фрэнсис сожалел, что дал выход своей ярости. Когда он станет старше и умнее, он запишет свои наблюдения по поводу бесполезности таких эмоций в опыте «О гневе».

Гневу поддается только тот, кто чувствует себя уязвленным; и, следовательно, нежные и восприимчивые персоны неизбежно часто испытывают гнев, их беспокоит великое множество вещей, на которые более сильные натуры не обращают внимания... Нет иного способа [избавиться от гнева], кроме как хорошенько поразмышлять и пораздумать о последствиях гнева, о том, как он осложняет человеку жизнь. И лучше всего сделать это тогда, когда приступ гнева [полностью] прошел³.

Мудрые слова, сказанные человеком с опытом. Пылкость натуры у Фрэнсиса сочеталась с отходчивостью, и он быстро возвращался в нормальное, гармоничное состояние духа. С Робертом было иначе; он прятал свое недовольство в глубине души, и оттуда оно влияло на его поступки на протяжении всей его жизни.

Фрэнсис, сожалеющий о своей несдержанности, быстро протягивает руку Роберту, извиняясь за нанесенные ему побои и помогая ему очиститься от крови и грязи. Гордость не позволяет Роберту в данный момент рассказать кому-нибудь правду о том, почему он в синяках и ссадинах, и он обещает притвориться, будто он получил их в результате падения с лошади. Но Фрэнсиса он честно предупреждает:

Коль буду жив, попомни, негодяй,
Я отомщу, и Англии земля
Тебя от гнева моего не скроет.
Словами я не ограничусь, нет;
За это униженье ты заплатишь,
Я покажу тебе...
Неведомы мне страх, любовь и жалость;
Из материнских уст я часто слышал
Историю о том, как испугались
Прислужницы ее и повитуха,
Увидев, что родился я с зубами!..
Ты будешь уничтожен, ты — мой враг...
Я слух пущу о том, что ты
Убить грозишься нашу королеву,
И, чтоб ее спасти, тебя убью.
Меня ударил ты, пустил мне кровь,
И я не допущу, чтоб трон английский
Тебе достался⁴.

И, верный своему слову, в течение многих лет Роберт занимался мщением. Подобно горбатому королю в «шекспировской» драме «Ричард III», он не может быть счастлив сам, поэтому старается сделать так, чтобы все остальные тоже были несчастливы. Посредством лести и лицемерия он добивается благосклонности Елизаветы. Когда она смеется, смеется и он. Когда она плачет, он оказывается тут как тут, утешая и стараясь развеселить ее со всем доступным его фальшивой натуре искусством. Фрэнсис, вылепленный из другого теста, гнушался поступать столь неискренне.

«Говорят: "Наказание обрушивается на того, кто его заслужил". Возможно, некоторые считают, что это так, но мне пришлось перенести наказание за то, чего я не совершал, и оно отразилось на ходе всей моей жизни»⁵.

Не думал я, что королева, мать,
С таким ничтожеством объединится,
Чтоб погубить родного сына.
Иначе Сумел бы я его перехитрить⁶.

Все это, разумеется, было результатом неосмотрительности, и впоследствии он понял, что у Роберта было намерение убедить королеву в том, что само существование Фрэнсиса было угрозой ее положению. Роберт не мог бы придумать лучшей тактики, так как она уже испытывала доходивший до паранойи страх, что ее подданные предпочли бы иметь короля, а не королеву. Она, как показали последующие трагические события, бдительно следила за малейшими угрозами своему положению на престоле.

Молодой Сесил, словно хитрая лиса, сыграл на этих страхах и с наслаждением поведал Ее Милости, как в детстве Фрэнсису нравилось играть в короля. Всякий стул, на который он садился, превращался в трон, ему нравилось держать в руках воображаемый скипетр и отдавать приказы товарищам по играм. Разумеется, это была ложь, ибо не было человека, исполненного более глубокого уважения к Короне, чем Фрэнсис. Он всегда готов был отстаивать право на власть того, кто был облечен ею, каким бы недостойным ни был этот человек, и он поддерживал принцип Божественного права королей до тех пор, пока человечество не изобрело более совершенной системы правления. Он был защитником Короны, а не ее узурпатором.

В тот насыщенный событиями день Фрэнсис допускает еще одну ошибку, прежде чем подчиниться приказу королевы и явиться к ней. Сначала он отказывается последовать за пажом, которого она прислала за ним⁷. Он — Тюдор и, так же как она, не собирается повиноваться кому бы то ни было. Он не желает, чтобы ему приказывали. Однако через некоторое время он успокаивается и направляется к ней во дворец. Сначала она бранит его за опоздание, затем укоряет его за то, что у него якобы недостойные друзья. Она одновременно восхищена своим умным сыном и раздражена тем, что ей говорили о его слишком смелом и свободном поведении.

И вот пред королевой я предстал...
«Неужто вы явились наконец?
Не посылала ли за вами я намедни,
В часу четвертом пополудни?..
Как! Он еще стоит?
Немедля на колени, прощения
Проси. Я покажу тебе, что значит
Послушным быть...»
Она велела мне пойти за ней
И с глазу на глаз мне сказала:
«Как видно, было небесам угодно
Меня за что-то строго покарать,
И, глядя на тебя, я думаю:
"Ты — кара, мне ниспосланная свыше
За ложные мои шаги"».

Королева распекает его за то, что он ведет себя неподобающим принцу образом, что кажется весьма несправедливым упреком, поскольку она сама утаивала от него правду о его королевском происхождении. И все же, под влиянием материнской гордости таким сыном, она сознается в том, что ей приходилось скрывать это:

«Утратил привилегии ты принца
Из-за бунтарства своего; никто
Тебя увидеть больше не захочет,
За исключением меня, но я
Должна бороться с таковым желаньем,
Чтоб не поддаться глупой нежности»⁸.

Подобно принцу Халю (будущему королю Генриху V и герою шекспировской хроники «Генрих V». — Прим. пер.), этому жизнерадостному юноше с обворожительными манерами, доброму другу Фальстафа в «Генрихе IV, Часть вторая», Фрэнсис уверяет королеву, что он «прибавит блеска» Короне, что она специально водит компанию с простолюдинами, как это делает Халь. В пьесе Уорик так объясняет поведение Халя:

Товарищей своих он изучает,
Как новый для него язык чужой,
Для полного владения которым
Узнать порой необходимо даже
И непристойные слова, чтоб позже
Их избегать, гнушаться ими. Так же
Со временем наследный принц покинет
Товарищей своих, как покидают
Негодные слова; сама же память
О них ему образчиком послужит
Иль маркой, чтоб судить о прочих людях,
И нынешний беспутный образ жизни
На пользу же потом ему послужит.

(Акт IV, сц. 4. Перевод П. Каншина)

Фрэнсис водит дружбу с простыми людьми, чтобы изучать их, узнавать, как они говорят, обогащать свой язык; он хочет понять их обычаи, чтобы знать, как управлять ими. Он сравнивает свои наблюдения с закладкой фундамента при возведении здания. Но со временем, заверяет он ее, он исправит свои манеры⁹.

Очевидно, что Роберт уже начал рассказывать про него небылицы. Сказать по правде, его обвинения Фрэнсиса в излишнем демократизме манер имели под собой некоторую почву. Он всегда жил полной жизнью, находил друзей повсюду, в любых местах, непринужденно общался с собеседниками, которые ему были интересны, независимо от их ранга. Он был королевской крови, но он не был снобом.

Елизавета дает сыну ценный урок относительно того, как сохранять уважение народа путем сознательного создания ореола таинственности вокруг личности монарха. Фрэнсис никогда не забудет этого совета, хотя в последующие годы ему будет все труднее и труднее следовать этому совету, когда он окажется в незавидном положении человека, которого не признают как особу королевского рода и при этом не считают простым смертным. Она объясняет ему, в чем состоит искусство постоянного поддержания королевского величия в сознании народа: нужно соблюдать дистанцию, поддерживать свежесть и новизну своего облика, не слишком часто появляться на публике, заставлять людей ждать, сохранять «солнцеподобное величие» королевской особы, всегда одеваясь по моде, чтобы вызывать зависть и восхищение, не позволять другим одеваться с такой же роскошью, как сам монарх, демонстрировать царственные манеры и никогда, ни при каких обстоятельствах не признавать своих промахов и ошибок¹⁰. «Пусть подозренье велико, / Признать меня виновной нелегко», — процитировала Елизавета слова, которые, будучи узницей, она нацарапала брильянтовым перстнем на стекле окна своей камеры¹¹. Это стало ее личным девизом.

Но вот трудный разговор между матерью и сыном подходит к концу. Его мать — королева — признает, что еще не решила, как ей следует обращаться с ним и каково его будущее теперь, когда ему известна тайна его происхождения. Затем она упрекает его за неподобающую компанию, которую он водит:

«Не ты ли принц высокого рожденья?
Так почему же ты смиренен так, как будто
Ты был рожден презреннейшей из женщин?
Все склонности твои изобличают
Того, кто стал бы скверным королем,
Позором для английского престола».

Складывается впечатление, что Ее Величество была излишне строга по отношению к сыну, ибо по всем сообщениям современников он обладал исключительно благородными и царственными манерами. Ее упреки звучат как обычная материнская воркотня. У нее еще есть что сказать:

«Желая защитить тебя от бед,
Решила я тебя отправить, сын,
Во Францию, к монаршему двору.
И это не каприз мой и не прихоть,
Но воля королевская моя.
Готовься в путь отправиться назавтра...»
«Мадам, [говорит Фрэнсис] мне не успеть в столь краткий срок;
Позвольте отложить отъезд на сутки».
«О нет. Все вещи, что нужны тебе,
Вслед за тобою будут посланы...
Я дам тебе достаточные средства,
Чтоб в деньгах ты не чувствовал нужды.
Итак, мой сын, прощай».

Королева говорит, что самой бы ей хотелось, чтобы он остался дома и отправился учиться в университеты, но ему необходимо приобрести более изящные манеры, и для этого нет лучшего места, чем элегантный французский двор.

Итак, я был отправлен в ссылку. Назавтра,
Часов примерно в восемь, в долгий путь
Пустился я в компании Полета,
Посланника к французскому двору.
На этом я прерву повествованье,
Позже я продолжу его с того
Момента, как вернулся во Францию¹².

Можно было бы ожидать, что Фрэнсис будет необычайно обрадован неожиданно подвернувшейся возможности насладиться поездкой во Францию в компании нового английского посланника. Однако поначалу его такая перспектива не обрадовала. Он страдал из-за того, что это казалось ему немилостью — изгнанием из родной страны и со двора матери. Впрочем, вскоре победу одержал его пытливый дух, и он начал предвкушать то, что окажется счастливейшим трехлетним периодом его жизни.

Приготовления к отъезду не занимают у него много времени. Сначала леди Анна умоляет королеву переменить свое решение и дозволить Фрэнсису остаться в Англии. Все ее слезы и мольбы оказываются бесполезными, и ей ничего не остается, как энергично взяться за дело и подготовить для него гардероб, который соответствовал бы роскоши и утонченности Парижа.

Из зашифрованного рассказа следует, что Фрэнсис отправился во Францию на следующий же день, но из истории нам известно, что это произошло немного позднее. Биограф Альфред Додд указывает, что новый посланник Полет должен был сменить прежнего английского посланника в Париже через несколько месяцев, но внезапно было решено отправить его ранее этого срока¹³.

Мы знаем, что путешественники должны были отплыть на одном из лучших военных кораблей Ее Величества, «Бесстрашном». Самому талантливому военно-морскому офицеру страны капитану Джорджу Бристоу было поручено снарядить корабль и идти «в тот порт по другую сторону (пролива. — Прим. пер.), куда, по его мнению, ему будет наиболее сподручно». Хотя Елизавета пока еще не решила, как ей поступить с этим нежеланным сыном, он был Тюдором, царственной особой, поэтому до той поры, пока она не примет решения о его судьбе, она намеревалась проследить, чтобы с ним обращались как с особой королевской крови.

Посредством шифра Фрэнсис откровенно рассказывает о том, как менялись его настроения — от восторгов и радостных надежд до самых печальных предчувствий¹⁴. Он понимал, что путешествие могло стать вечным — настоящим изгнанием с его любимого «счастливого острова». У нас нет документов, которые бы раскрывали внутреннее состояние Фрэнсиса более ярко, чем знаменитые первые семнадцать сонетов, известные как «сонеты о рождении потомства», называемые так потому, что они написаны как будто бы для того, чтобы убедить некоего человека жениться, родить ребенка и продолжить свой род.

Если не рассматривать эти сонеты как группу стихотворений, убеждающих некоего человека вступить в брак, но прочесть их как убеждающие некую особу, уже состоящую в браке, его мать, заявить о своем замужестве во всеуслышание и официально признать ребенка, которого она уже произвела на свет, то сонеты приобретут новый и пикантный смысл. Сонет 13 читается как идущий из глубины сердца крик ребенка, страстно желающего быть признанным теми, которые должны были любить его больше всего:

О, если б ты собой остался! Но, бесценный,
Не больше, чем живешь, ты можешь быть собой;
Спеши, пока душа еще в одежде бренной,
Другому передать прекрасный облик свой.
На срок лишь получил ты ссуду красотою;
В бессрочную б тогда ты обратил ее
И после смерти бы своей вновь стал собою:
Твой сын бы сохранил подобие твое.
Кто опрометчиво допустит до крушенья
Свой дом, имея в нем надежнейший оплот
От леденящего безвременно вторженья
Губительной зимы, кто ж больше, как не мот!
Был у тебя отец: мой милый, отчего же
И сыну твоему не говорить того же?

(Пер. В. Лихачева)

Это стихотворение обретает более глубокий смысл, если его читать как страстную мольбу, исторгнутую из души непризнанного принца из дома Тюдоров и обращенную к матери-королеве, в которой он молит ее не дать иссякнуть королевской династии Тюдоров из-за отсутствия наследника мужского пола. Такой наследник есть, и этот наследник — он! «Пожалуйста, признай меня! Был у тебя отец! Так пусть же твой сын сможет сказать то же самое!» (Последние два предложения являются слегка видоизмененной заключительной строкой сонета. — Прим. пер.)

Примечания

1. Owen, Sir Francis Bacon's Cipher Story, vols. I—II, p. 130—135.

2. Ibid., pp. 135—136.

3. Bacon, Essays, pp. 226—227.

4. Owen, Sir Francis Bacon's Cipher Story, vols. I—II, pp. 137—138.

5. Barsi-Greene, I, Prince Tudor, p. 74.

6. Owen, Sir Francis Bacon's Cipher Story, vols. I—II, p. 142.

7. Ibid., pp. 251—253.

8. Ibid., pp. 255, 256, 258.

9. Ibid., p. 260.

10. См.: Owen, Sir Francis Bacon's Cipher Story, vols. I—II, pp. 257—258.

11. Jenkins, Elizabeth the Great, p. 54.

12. Owen, Sir Francis Bacon's Cipher Story, vols. I—II, pp. 261—262.

13. См.: Parker Woodard, Sir Francis Bacon, p. 12, приводится в: Alfred Dodd, The Marriage of Elizabeth Tudor. Части книги Додда доступны онлайн на http://www.sirbacon.org. Цитаты Вударда см. на: http://www.sirbacon.org/francisqueenleicester.htm

14. См.: Owen, Sir Francis Bacon's Cipher Story, vols. I—II, p. 262, and vols. III—IV, p. 571.