Глава 6. Джульетта и ее английский Ромео

На театральных подмостках любовь всегда является темой комедий и время от времени — трагедий; однако в жизни она творит много бед, выступая порой как сирена, порой — как фурия.

В расшифровке Оуэна одна из пяти книг посвящена путешествию Фрэнсиса во Францию. Это довольно длинный текст, сплошь описательного характера и, как это часто бывает с литературными произведениями елизаветинской эпохи, временами нагоняющий скуку. Тем не менее не вызывает сомнений то обстоятельство, что именно во Франции молодой анонимный принц нашел ключ к своему будущему и что на его судьбу повлияли впечатления, полученные им в течение трехлетнего пребывания при французском дворе.

Отъезд юного Фрэнсиса из Англии отмечен глубочайшими коренными переменами, только что произошедшими в его жизни. Он открыт новым впечатлениям и знаниям. В Англию он вернется более грустным, но и более зрелым молодым человеком, обогащенным новыми идеями, под влиянием которых он будет находиться на протяжении всей своей дальнейшей жизни. Именно при французском дворе он впервые соприкоснулся с эзотерическими понятиями, которые впоследствии он учитывал в своей розенкрейцеровской и масонской деятельности¹. Он придал ей характер оригинального и весьма эффективного плана служения человечеству.

Современный читатель может задаться вопросом, почему Бэкон делает такой акцент на описании впечатлений, полученных им во Франции. Но мы еще раз должны напомнить себе о том, что они были крайне важны не только для него, но и для его страны. В настоящее время нам трудно понять то значение, которое имела королевская власть в прошлом, особенно по сравнению с современными обветшавшими монархиями. Во времена Бэкона все было сосредоточено вокруг царствующего монарха. Власть Короны была практически абсолютной, королевские привилегии — бесконечными. В те времена королевский двор был центром государства — центром, вокруг которого вращался мир.

Первое и, вероятно, самое важное событие, которое произошло с Фрэнсисом по приезде во Францию, может не показаться слишком неожиданным, принимая во внимание его юность, романтический характер и природную рыцарственность. Он по уши влюбился, влюбился с такой страстью, на которую способны лишь люди с горячим сердцем. Для Фрэнсиса любовь не была ни мимолетной забавой, ни развлечением; его первая любовь стала и его последней любовью, единственной большой любовью в его жизни. В более зрелом возрасте, когда его возлюбленная показала, что не способна на верность и, увы, недостойна столь длительного чувства, он

...перевесил ее портрет на стены памяти, и только, где он висел, сияя чистой, непомеркшей красотой былых дней, — и ее дивный образ занимает всю эту обитель в сердце и уме².

Для этого человека любовь была всепоглощающей и неизменной. Если у него были друзья, то это были друзья навеки, если речь шла о любви, то о любви навеки. Если Фрэнсис отдавал свое сердце кому-то, то он отдавал его насовсем и навсегда. Некоторые историки и философы полагают, что сэр Фрэнсис Бэкон был холодным, лишенным чувства юмора человеком, совершенно неспособным питать романтическую страсть. Остается только поражаться, откуда взялось такое непонимание, если все это отражает его истинный характер с точностью до наоборот.

Мало кто понял истинную правду — самая знаменитая и вечная история о любви была написана Фрэнсисом Бэконом в прославление его собственной великой любви. Вечная история о Джульетте и ее Ромео является подтверждением этой правды, и именно в этой пьесе содержится большая часть шифрованного рассказа о его любви³.

Маргарита де Валуа, или принцесса Марго (дочь жестокой Екатерины Медичи и внучка Лоренцо де Медичи), — вот кому отдал свое сердце Фрэнсис. Додд говорит, что существует предание о том, что когда Фрэнсис впервые увидел ее, «он лишился чувств, сраженный ее прелестью»⁴. Кое-кто мог бы сказать, что их пути пересекались в прежних воплощениях.

Фрэнсис познакомился с принцессой вскоре после своего приезда во Францию. Огромный корабль «Бесстрашный» переправил через Ла-Манш посланника и сопровождавшего его английского попутчика и высадил их в порту Кале 25 сентября 1576 года, после чего путешественники отправились в Париж, к королевскому двору. Фрэнсис пребывал в радостном настроении, его разбирало любопытство, а причиненное «ссылкой» огорчение было практически им позабыто. Он и его спутники с удовольствием пустились в долгую поездку в Париж.

Пыл принца-инкогнито ничуть не уменьшился по прибытии в Париж. Его и его спутников ожидал еще более теплый прием, чем тот, который был оказан им в Кале. Все было подготовлено к их прибытию, и гости были «размещены и устроены с великой пышностью», скорее всего, в самом роскошном мраморном дворце Лувре, который в то время был резиденцией французской королевской семьи. Лувр произвел на Фрэнсиса сильное впечатление. Он привык ко всему тому лучшему, что было при английском дворе, но это не шло ни в какое сравнение с той роскошью, которая окружала его со всех сторон в этой изысканной столице, более элегантной и намного более богатой, чем его родной город Лондон. Через несколько дней ему предстояло еще больше поразиться удивительному банкету, который был устроен в честь прибывших англичан самим элегантным королем Генрихом.

Их тотчас же пригласили на пир, который был столь великолепен и роскошен, что английский паренек был ослеплен им и сохранил живые воспоминания о нем, не стершиеся из памяти и много лет спустя. В шифрованном дневнике он вспоминал:

Дворец монарха был роскошно убран,
Напоминая Адонисов сад.
(Меж королевских лилий были розы
Английские, фиалки и нарциссы,
А жимолость пьянящим ароматом
Переполняла Генриха^* чертог.)
От пышности, богатства и избытка
Кружилась голова. Я никогда
Не видывал сверкания такого
Хрустальной утвари и золота⁵.

От увиденного у него перехватило дыхание. Перед самым началом банкета в это великолепное помещение величавой походкой вошел французский король, le Grand Roi, во всем своем великолепии, сопровождаемый самыми красивыми девушками Франции, которые несли венки из тюльпанов, пионов и дикого тимьяна, и рослыми юношами, несшими лавровые ветви. Сразу после короля шествовали его разряженные в шелка и украшенные всевозможными бантами mignons, т. е. миньоны, женоподобные фавориты, которые всегда находились при нем. Далее следовала пожилая королева-мать, Екатерина де Медичи⁶. Шепотом передавались слухи, и небезосновательные, о том, что именно в ее руках сосредоточена реальная власть в стране.

Все это производило неизгладимое впечатление, и Фрэнсис признался в своем дневнике, что он был «полным новичком при парижском дворе» и «был поражен... столь пышным празднеством», ошеломленный увиденным великолепием. «Мы пировали весело, но без бесчинств», — отмечает он⁷.

Остроумный, обладающий тонким чувством юмора и природными красноречием и изяществом, британский принц вполне мог держаться уверенно, несмотря на изысканность окружения, и шифр подтверждает, что дело обстояло именно таким образом. Очарование его юношеской самоуверенности было отмечено, когда король Генрих подозвал его к себе и приветствовал его по-французски, не ожидая, что юноша поймет его слова. Он недооценил своего молодого гостя. Фрэнсис с легкостью переключился на французский язык, потому что его с ранних лет приучали разговаривать на нескольких языках. Он изящно и искренне ответил на приветствие короля, ни разу не запнувшись на столь сложных для иностранцев французских идиомах. Все глаза были устремлены на мальчика, его поведение явно понравилось присутствующим, а король сказал:

Годами ты не слишком зрел, однако
И мальчиком тебя не назовешь...
Судьба к тебе щедра, ты благороден...
Вознесся высоко ты в нашем мненье.
Родители должны тобой гордиться,
Надеждой государства твоего⁸.

Такими словами приветствовал его король Франции, у которого, похоже, не было сомнений относительно того, чей перед ним сын. Едва ли он назвал бы «надеждой государства твоего» сына леди Анны и сэра Николаса и оказал бы ему столь почетный прием. Затем король подарил ему кошелек с золотом, а присутствующие смотрели на вновь прибывшего во все глаза, «словно перед ними был какой-то удивительный памятник, комета или необыкновенно талантливый человек»⁹.

Необычное внимание, которое было оказано ему королевской семьей при французском дворе, практически не оставляет сомнений в том, что, независимо от того был он открыто признан принцем дома Тюдоров или нет, каждому французу было известно о том, что в его жилах течет королевская кровь. Шестнадцатью годами ранее сэр Николас Трокмортон, тогдашний английский посланник при французском дворе в отчаянии писал Уильяму Сесилу, сообщая, что по всей Франции открыто обсуждают сплетни относительно поведения молодой британской королевы¹⁰. По всему континенту гуляли пикантные истории о ее скандальных отношениях с лордом Лестером — сплетни свободно пересекали границы государств. Во Франции распространение скандальных слухов о королеве Англии не являлось государственной изменой и не каралось по всей строгости. Француз имел возможность открыто посмеиваться там, где запрещалось смеяться англичанину, и пользовался этой возможностью. Повсюду — в лачугах бедняков и парижских дворцах судачили о рождении британского принца, и дело дошло до того, что униженный Трокмортон от отчаяния был готов подать в отставку.

Теперь, шестнадцать лет спустя, французские придворные, наверное, обменивались понимающими взглядами, когда перед ними внезапно появился красивый молодой аристократ как раз соответствующего возраста, посланный в Париж самой королевой и явно находящийся под опекой британского посланника. Было нетрудно сопоставить эти факты и понять, что это — не сын Бэконов! Обмануть придворных не удалось. Они полюбили юношу и называли его Monsieur Doux и Monsieur Dolce — милым молодым джентльменом¹¹.

Фрэнсису было непросто скрывать тайну своего рождения, ведь ему было всего пятнадцать лет, и особенно трудно ему стало после того, как он познакомился с сестрой короля, принцессой Маргаритой. Какому-то сыну Бэконов никогда не было бы позволено и помыслить о таком знакомстве. Фрэнсис стоял подле короля Франции во время пира, устроенного в его честь, когда впервые увидел эту прекрасную принцессу, которая вскоре покорила его сердце.

Маргарита Валуа, портрет работы Франсуа Клуэ. Из зашифрованной истории следует, что французская принцесса была первой любовью в жизни Фрэнсиса и вдохновила его на создание многих сонетов о трагической любви и пьесы «Ромео и Джульетта». Если в образе Джульетты воплощено все то прекрасное и благородное, что было в Маргарите, то ее худшие качества запечатлены в образе Крессиды, неверной возлюбленной Троила в «Троиле и Крессиде». В драматургии и поэзии мы можем найти некоторые отголоски той «сладостной тоски», которая поразила сердце Фрэнсиса, страданий безответной любви

Фрэнсис должен был слышать имя Маргариты ранее, ибо именно ее свадьба с кузеном, королем-гугенотом (протестантом) Генрихом Наваррским, состоявшаяся 18 августа 1572 года, стала прологом к кошмарной резне, вошедшей в историю под названием Варфоломеевской ночи. Через шесть дней после свадьбы парижские улицы окрасились кровью гугенотов. Фрэнсису было всего одиннадцать лет, когда до Лондона дошли ужасные вести, но он навсегда запомнил негодование и страх, охватившие весь протестантский мир. Он навсегда запомнил, что это ужасное событие было делом рук католички, матери Маргариты. А теперь, представьте себе, он влюбился в ее дочь.

Принцесса Маргарита не отличалась кротостью, и ее бесило то, что мать заставила ее выйти замуж за молодого Генриха Наваррского. В то время, когда Фрэнсис встретился в ней, шли разговоры о ее грядущем разводе. Нежелание Маргариты состоять пусть хотя бы в политическом браке с Наваррцем вне всякого сомнения было связано с ее нынешним романом с герцогом Гизом. Считавшийся одним из самых красивых мужчин во Франции, он был членом могущественного семейства Гизов, самой большой надеждой которого была Мария Шотландская (Мария Стюарт, королева Шотландии и вдова французского короля Франциска II, по материнской линии принадлежала к семейству Гизов. — Прим. пер.).

Гизы всегда были серьезными соперниками семейства Маргариты Валуа, и эта ситуация, возможно, придавала остроту влечению молодых людей друг к другу и, вне всяких сомнений, вдохновила историю феодальной распри между Капулетти и Монтекки в «Ромео и Джульетте». Фрэнсис посвящает читателей своей шифрованной записи в сплетни, ходившие при дворе относительно Маргариты, допуская, что она вовсе не была ангелом, когда он впервые встретился с ней¹². Тем не менее, несмотря на то что она была на восемь лет старше него, он смотрел на нее почти как на богиню. «Она — прекраснейшая из дам, которых я когда-либо видел во Франции, и буквально увешана бриллиантами, жемчугом и золотом»¹³. Первое впечатление было ослепительным. Вскоре его похвалы в ее адрес стали более горячими. Она — «сладчайшая, сладчайшая возлюбленная» и «светлый ангел» его сердца¹⁴.

На прижизненных портретах Маргарита вовсе не кажется такой красавицей, какой она выступает практически во всех словесных описаниях. Возможно, художникам не удалось как следует передать ее красоту. Они изображают ее с весьма капризным, недовольным выражением малопривлекательного лица. Возможно, она имела такой шарм и личное обаяние, что этого было достаточно для того, чтобы производить впечатление красавицы при отсутствии физической красоты. Несколько словесных портретов изображают ее чуть ли не богоподобной красавицей, в частности, именно такое описание Маргариты оставил ее поклонник Дон Хуан Австрийский, который как-то специально совершил путешествие для того, чтобы побывать на балу в Лувре. Единственной его целью было увидеть собственными глазами принцессу Марго, о красоте которой слагались легенды. Стоя у стены бальной залы, этот синьор некоторое время созерцал Маргариту, а потом, повернувшись к своему спутнику, высказал свое мнение о ней: «Красота принцессы скорее божественная, чем человеческая, но она создана для того, чтобы приносить несчастья и погибель мужчинам, а не спасать их»¹⁵. Со временем Фрэнсису пришлось бы прийти к тому же выводу.

Пьер де Ронсар (1524—1585). При жизни Ронсар пользовался репутацией «князя поэтов». Он был главой Плеяды — группы французских поэтов, которая поставила перед собой задачу возвысить французский язык и литературу. Имитируя формы и обогащая язык заимствованиями из классических языков, греческого и латыни, они стремились создать такой национальный язык, на котором можно было бы создать высочайшую художественную литературу и выразить философские мысли. Бэкон вернулся из Франции, исполненный решимости совершить подобное в Англии. Последующие сорок лет стали расцветом Английского Возрождения и периодом становления того английского языка, которым мы пользуемся в настоящее время

Сердце Фрэнсиса было покорено не только красотой и блеском принцессы Маргариты. Гораздо больше его восхищали другие ее качества. Впечатление, которое она произвела на него, было колоссальным. Он видел, что между ними очень много общего, даже притом, что она была старше его на целую треть. Они были созданы друг для друга; он ни секунды не сомневался в этом. У нее, как и у Фрэнсиса, был выдающийся, пытливый ум, она так же сильно любила музыку и обладала даром сыпать остротами. Она так же любила поэзию и могла с наслаждением проводить часы за книгой или в размышлениях. Ее так же волновало благоденствие народа, и она часто жертвовала огромные суммы на нужды бедняков. Таковы некоторые достоинства, которые могли покорить Фрэнсиса.

Больше всего он ценил элегантные вечера, которые она устраивала в своих дворцовых апартаментах, на которые для участия в дискуссиях о поэзии, музыке, искусстве, литературе, мистицизме, одним словом, обо всех событиях в мире культуры, приглашались самые талантливые и образованные представители интеллигенции. Это была маленькая эзотерическая академия, подобная тем, которые в те времена процветали по всей Европе. Возможность взглянуть изнутри на такую академию дает драма «Бесплодные усилия любви»¹⁶.

Во время таких собраний у Фрэнсиса была возможность познакомиться со знаменитым Пьером де Ронсаром и его Плеядой — группой поэтов, которая ставила перед собой задачу облагородить французский язык и литературу. Принципы, которые он постиг на этих встречах, продолжали влиять на него на протяжении всей его дальнейшей жизни, даже пробудили в нем решимость возвысить его собственный родной английский язык и практически несуществующую культуру родной страны.

Шифрованная запись объясняет, что по мере возрастания любви Фрэнсиса к Маргарите он все больше очаровывался ею при каждом свидании. Знание о своем высоком происхождении придает ему полную уверенность в собственной значимости и праве говорить о том, что у него на уме. Он питает надежды, поскольку между Маргаритой и Наваррцем нет любви. Наконец, природная склонность Маргариты к флирту и ее явный интерес к очаровательному молодому гостю из Англии придают ему смелости, чтобы прямо поговорить с ней. Он оказывает ей услугу, за что она благодарит его.

В поклоне низком я целую руку
Прекрасной королеве как вассал:
Она мне даровала эту милость —
А я готов облобызать ей ноги:
Такая страсть кипит в моей груди,
Что сердце из нее наружу рвется,
Но все, чем я могу ему помочь, —
Вассальный долг свершить, да взгляд украдкой
Прекрасных глаз ее перехватить.

Ф.Б.

О королева, будьте благосклонны,
Не отнимайте вашу руку у того,
Кто к ней припал в молитвенном экстазе.

М.

О чем вы, мальчик? Или вы поэт?..
Тут, заглянув в ее глаза — о диво! —
Увидел я в них чудо из чудес —
Не знал я, что такое может быть, —
Зеркальный образ свой в лучах любви,
Что слал мне взор ее.
Клянусь, что прежде я любви не знал:
Она пришла тогда, когда себя
Увидел я в ее глазах прекрасных.

М.

Итак, мой милый принц, влюбились вы?

Ф.Б.

Да, я влюблен в вас страстно, непритворно.
Я покраснел, как маков цвет, и тут же
Царице всех цариц земных, богине,
Сияющей небесною улыбкой,
Принес я клятву беззаветно
Служить до гроба...

Ф.Б.

О Маргарита, красотой своей
Сразите вы и ангела Господня.
Что до меня, то ею я сражен,
Взят в плен, обезоружен и стреножен¹⁷.

Маргарита привыкла к поклонению мужчин, но все же горячность Фрэнсиса произвела на нее впечатление. Возможно, она также немного встревожилась:

О принц, прошу вас, встаньте. Вы слишком
Поддались чувствам. Нужно, милый мальчик,
Быть сдержанней, как друг вам говорю.
Не все на свете в нашей с вами власти,
Я замужем, и мой супруг, король,
Нуждается сейчас в моей поддержке
Гораздо больше, чем в былое время.

Этические соображения Маргариты совершенно не волнуют Фрэнсиса. Он убежден, что это небеса внушили ему любовь к ней.

Ф.Б.

Нас небеса не могут разлучить:
Клянусь вам, мое чувство неизменно...
Решенья вашего я буду ждать.

М.

Нам лучше бы оставить эту тему.

Ф.Б.

Коль страсть моя вам кажется причудой,
Пусть временем она пройдет проверку.

М.

К чему вам длинный мост над узкой речкой?..
Послушайте, мой принц,
Что вам скажу я...
Любовь — тяжелый груз для ваших лет.

Ф.Б.

Нет, легок он, и мог бы быть побольше!..

М.

Великие склонялись предо мной,
Но вы — единственный цветок английский —
Поистине, плод царственного древа...
О чувствах же своих она молчала,
Лишь нежный взор очей ее прекрасных
Сказал мне, что могу я продолжать¹⁸.

Эти прекрасные строки, достойные пера Фрэнсиса Бэкона, не должны быть утрачены для человечества.

Неопытный в делах любви, но верный и доверчивый, абсолютно убежденный в священном характере их любви, Фрэнсис вручает Маргарите свое кольцо. Когда она принимает его, он считает, что тем самым она выражает свою ответную любовь и верность. Неужели такая святая, как Маргарита, будет играть с его любовью, которую он добровольно слагает к ее ногам? Подобное не может прийти ему в голову.

Со всем пылом, присущим юности, Фрэнсис начинает хлопотать о завершении бракоразводного процесса Маргариты и Наваррца и добиваться разрешения матери на брак между британским принцем из рода Тюдоров и французской принцессой из рода Валуа. Любовь не знает преград. Он посвящает в свои дела сэра Эмиаса (Полета. — Прим. пер.) и уговаривает его замолвить за него словечко Елизавете. Похоже, что Полет одобряет этот союз, возможно потому, что видит, как искренне влюблен Фрэнсис. Он соглашается сделать все, что в его силах, чтобы способствовать заключению этого союза.

Усилия посла были встречены неблагожелательно. Елизавета вовсе не намерена соглашаться на столь обременительный брак своего сына, существование которого она до сих пор не признавала. Кроме того, в данный момент она сама разыгрывает политический роман со своим «лягушонком», на редкость непривлекательным братом Маргариты, герцогом Алансонским, также известным как герцог Анжуйский. Отношения между Францией и Англией слишком сложные, чтобы можно было пойти на подобный брак, кроме того, она рискнула бы своей популярностью среди подданных. Она страшно сердита на Полета за то, что он поощряет это увлечение Фрэнсиса, и посланник сохраняет за собой свой пост только благодаря искусным дипломатическим приемам¹⁹. Таким образом, Фрэнсис совершил еще один из многих своих шагов, который еще больше настроил его мать против него, и каждый неверный шаг все больше отдалял его от престола.

Однако в итоге он отдалился от своей возлюбленной не потому, что Елизавета отвергла его просьбу разрешить ему жениться на Маргарите. Однажды, рассказывается в шифрованном повествовании, старая няня Маргариты (безусловно, послужившая прототипом для знаменитой няньки Джульетты) отвела Фрэнсиса в сторону и шепнула ему на ухо, что причина, по которой принцесса не может всем сердцем ответить на его любовь, заключается не в том, что у нее есть муж, Наваррец, а в том, что ее сердце отдано любовнику, Генриху, герцогу Гизу. «Избавьтесь от него, — нашептывала ему няня, — и все будет хорошо»²⁰.

Тайная связь сестры короля с могущественным герцогом была несчастьем со всех точек зрения. Сердце Фрэнсиса было разбито. «Я не потерплю соперников в любви», — стенал он²¹, понимая, что чувства Маргариты отнюдь не были столь невинными, как его собственные. В результате этого разочарования он надолго погрузился в смятение, переходя от надежды к отчаянию.

Отчаянье и радость утешений —
Два духа, два любви моей крыла.
Он — белокур, мужчина, добрый гений;
Она — злой дух, лицом мрачна, смугла.

(Сонет 144, пер. А. Федорова)

Слова «белокур, мужчина, добрый гений» вызывают ожесточенные споры среди комментаторов шекспировских сонетов. Но сонеты, посвященные «прекрасному юноше» (или молодому человеку), были написаны о нем самом, о том, как он представлял себе свое «высшее Я». В сонете 144 показан конфликт между его возвышенными устремлениями и совершенно земной любовью к Маргарите.

Ромео и его юная возлюбленная Джульетта столь хорошо знакомы нам, что даже сейчас, живя в XXI веке, мы практически забываем о том, что они не были историческими лицами. Измените их имена на Фрэнсиса и Маргариту, и все станет на свои места, герои окажутся реальными историческими лицами. «Ромео и Джульетта» — непревзойденный гимн радости и трагедии молодой любви, равного которому никогда не было и едва ли будет. В этом мире Ромео нет дела ни до чего, кроме Джульетты. Их любовь владеет им полностью, все его помыслы направлены на нее, невзирая на то, что с самого начала над ней нависает тень трагедии. Так было и с Фрэнсисом.

Другой пьесой, в которой, по словам Фрэнсиса, он рассказал историю своей любви, является «Троил и Крессида». Помеченная в Регистре Книгоиздателей 7 февраля 1603 года, она была впервые опубликована шестью годами позднее. Когда в 1623 году было напечатано Первое Фолио, этой пьесы не оказалось в содержании, но она была помещена между историческими пьесами-хрониками и трагедиями, словно издатели не были уверены в том, к чему ее следует отнести. Какова она по сути — циничная, комическая или трагическая? Вероятно, в ней есть и первое, и второе, и третье. Самому автору довелось пережить разочарование, но он — человек, достаточно зрелый для того, чтобы усмотреть в сложившейся ситуации своеобразный юмор, что было типично для Бэкона как наблюдателя комедии человеческих ошибок, пусть даже главной мишенью был лично он.

Юный троянец Троил изображается как «учтивейший из принцев» и описывается в пьесе наблюдающим его со стороны Улиссом следующим образом:

Приама младший сын, отличный воин,
Годами юн, но смел и верен слову;
Он не речист, зато делами славен.

(акт IV, сц. 5, пер. Т. Гнедич)

Троил обладает теми добродетелями, которые Бэкон прославляет и в других своих произведениях. Этот идеальный и исполненный возвышенных представлений и устремлений царевич безумно влюбился в суетную и довольно пресыщенную Крессиду. Она кажется ему совершенством.

...Никогда
Никто, нигде так не любил, как я!

(акт V, сц. 2, пер. Т. Гнедич)

У Крессиды веселый нрав, она наделена даром поддерживать остроумную беседу, она не знает угрызений совести и обладает талантом нравиться мужчинам. При ее богатом опыте Крессида слишком умна, чтобы слишком быстро ответить на ухаживания Троила. «Мужчина хвалит то, что хочет взять»²², — вот то соображение, которым она руководствуется, и она заставляет томиться влюбленных в нее до тех пор, пока они совсем не потеряют голову от любви. Когда же наконец она разрешает старому распутнику Пандару устроить свидание, о котором ее умолял Троил, она признается, что с самого начала была влюблена в него, и говорит, что в том случае, если кто-нибудь сумеет доказать, что это не так, ее имя станет синонимом вероломства. Все это сильно смахивает на кокетство, а дальнейшие события показывают, что в ее словах мало правды. Что до Троила, то он, разумеется, верит каждому ее слову.

Вскоре обстоятельства складываются так, что влюбленным приходится расстаться, поскольку ее отдают грекам в обмен на военнопленного. Охваченный мрачными предчувствиями и ревностью, Троил дарит ей рукавчик в напоминание об их любви. (Изысканно расшитые рукавчики ценились очень высоко и часто использовались в качестве подарков, которыми обменивались друзья и влюбленные, подобно тому, как в наши дни дарят друг другу шарфы или ювелирные украшения.) Крессида клянется быть верной Троилу и спрашивает, будет ли он верен ей. Он отвечает: «Я буду ль верен? / Верность ведь порок, Мне свойственный»²³.

Между тем Крессида, остающаяся верной только своей беспечной натуре, охотно раздает поцелуи всем греческим военачальникам и ведет себя как записная кокетка, какой она и является. Греческий военачальник Улисс сразу же распознает, что она собой представляет, по тем признакам, которые в наши дни мы называем языком тела:

Что говорят ее глаза и губы
И даже ноги?
Ветреность во всех
Ее движеньях нежных и лукавых.
Противна мне и резвость языка,
Любому открывающая сразу
Путь к самым тайникам ее души.
Как стол, накрытый для гостей случайных,
Она добыча каждого пришельца.

(акт IV, сц. 5, пер. Т. Гнедич)

Проходит совсем немного времени, и Крессида, разумеется, обзаводится новым любовником, а когда Троил посещает лагерь, он видит, как она дарит подаренный им рукавчик своему новому возлюбленному — Диомеду. Надев маску смирения, она просит Диомеда сберечь рукавчик, а своему троянскому воздыхателю дарит всего лишь один прощальный вздох: «Троилу вслед один мой глаз глядит, / Другим же глазом страсть руководит»²⁴.

В этих сценках мы видим не героев истории Трои Троила и Крессиду, но Фрэнсиса и Маргариту, живших почти на тридцать столетий позже. Именно это ощущение современной реальности в «шекспировских» произведениях привлекает к ним читателей с того момента, как в 1623 году вышло в свет знаменитое Фолио.

Примечания

*. Речь идет о Генрихе III Французском (Прим. пер.)

1. Альфред Додд, являясь масоном, сообщает обширную информацию о сотрудничества Бэкона с масонами и розенкрейцерами в биографическом труде Francis Bacon's Personal Life-Story, а также в Shakespeare: Creator of Freemasonry.

2. Gallup, Bi-literal Cypher, p. 337.

3. Ibid., pp. 79—80, 176. О шифрованных рассказах о любви Фрэнсиса к Маргарите Валуа см.: Barsi-Greene, I, Prince Tudor, pp. 89—98.

4. Dodd, Francis Bacon's Personal Life-Story, p. 91.

5. Owen, Sir Francis Bacon's Cipher Story, vols. III—IV, pp. 571—572.

6. Ibid., pp. 572—573.

7. Ibid., p. 573.

8. Ibid., pp. 574, 575.

9. Ibid., p. 575.

10. Fuller, Francis Bacon, p. 35.

11. Dodd, Frances Bacon's Personal Life-Story, p. 90.

12. См.: Owen, Sir Francis Bacon's Cipher Story, vols. III—IV, pp. 581—591.

13. Ibid., p. 587.

14. Ibid., vol. V, p. 949.

15. E.R. Chamberlin, Marguerite of Navarre (New York: Dial Press, 1974), p. 42.

16. В Бесплодных усилиях любви король и несколько аристократов решают, что их двор должен стать «маленькой академией», занимающейся размышлениями и изучением наук, и что они в течение трех лет будут вести монашеский образ жизни, избегая общества женщин. См. Акт I.

17. Owen, Sir Francis Bacon's Cipher Story, vol. V, pp. 925, 926.

18. Ibid., pp. 928, 930, 931.

19. Barsi-Greene, I, Prince Tudor, p. 93.

20. Owen, Sir Francis Bacon's Cipher Story, vol. V, p. 948.

21. Ibid.

22. Shakespeare, Troilus and Cressida, act I, sc. 2, line 296.

23. Ibid., act IV, sc. 4, line 102.

24. Ibid., act V, sc. 2, line 104.