Глава 4. Из Стратфорда в Лондон

Охотник за ланями

числе легенд, на которые не скупятся, есть легенда о браконьерстве, которая ведет нас в подлески и охотничьи угодья вокруг Стратфорда. В конце XVII века сделана письменная запись слуха о Шекспире, пущенная неумелым Рабле. Ричард Дэйвис (умер в 1708 году), с оксфордским образованием, ректор в Саппертоне в Котсволде, в 35 милях юго-западнее Стратфорда, в 1688 году получил бумаги Уильяма Фалмэна, ректора Мэйзи Хэмптона в Глостершире. В этих документах он обнаруживает записи, относящиеся к Уильяму Шекспиру, к которым добавляет следующее:

«Очень склонный испытывать неприятности, проистекающие от кражи крупных животных и кроликов, принадлежавших лично сэру Люси, который часто приказывал выпорет» его и несколько раз поместить в тюрьму и, наконец, заставил его покинуть родную землю к его большой удаче, но тот нашел как отомстить, сделав из него судью Клодпейта (глупая голова), которого называет великим человеком и которому, намекая на его имя, дает в герб трех ползающих вшей»¹.

Сэр Томас Люси — владелец поместья Чарлькоут, в четырех милях восточнее Стратфорда.

Если семья Джона Шекспира страдала от жажды мести, которую питал Роберт Дадли, граф Лестерский к Арденам, его политический посредник в Уорикшире сэр Томас-Люси не мог не вызывать чувства неприязни у Шекспиров. Три щуки на гербе напоминают имя «Люси», на английском елизаветинских времен это ведет к игре слов «Luces» (щуки) и «Louses» (вши). Именно этими паразитами наделяет Шекспир судью Шеллоу в начале «Виндзорских насмешниц», когда его родственник Слендер (Слабоумный) напоминает пастору сэру Эвансу о древности и знатности рода Шеллоу. Читатель может удостовериться в совершенной транспозиции игры слов:

    Шеллоу

Что? Да, ты прав, племянник Слендер, ты совершенно прав, — судью и природного дворянина, который носит свой герб, по крайней мере, триста лет.

    Слендлер

Все наши покойные потомки были джентльмены, и все наши будущие предки будут джентльмены. Они носили, носят и будут носить двенадцать серебряных ершей на своем гербе!

    Эванс

Двенадцать серебряных вшей на своем горбе?

    Шеллоу

Да, на своем старом, гербе!

    Эванс

Я и говорю, на своем старом горбе... Ну что ж, человек давно свыкся с этой божьей тварью и даже видит в ней весьма хорошую примету: счастливую любовь, говорят.

(I, 1, пер. С. Маршака и М. Морозова)

Возможно, в этой сцене шекспировская сатира направлена на другую цель в лице Уильяма Гардинера, магистрата из Сюррея, который благодаря женитьбе на вдове, дочери некоего Роберта Люси, прикрепил к золотому грифу своего оружия трех белых щук, принадлежавших его жене. Оказывается, зять Гардинера, Уильям Уэйт, в 1596 году, то есть за два или три года до создания «Виндзорских насмешниц»², обратился в суд за поддержкой по поводу залога против четырех лиц, среди которых были Фрэнсис Лэнгли, владелец нового театра, и Уильям Шекспир. Шекспиру нет никакого резона, какими бы ни были его разногласия с Уэйтом, желать зла тестю или зятю. Однако было бы трудно представить, чтобы Шекспир, набросившись на щук Гардинера, не задел бы в то же время и своего соседа, пуританина из Чарлькоута сэра Томаса Люси. Несчастный магистрат из Сюррея и сэр Томас составляют неразрывную пару, и Шекспир должен был насладиться случаем, когда через судью Шеллоу он убивает двух зайцев. Эрудиция не может бороться против легенд, и Лесли Хотсон, «изобретатель» дела Уэйта против Шекспира, не может освободить сэра Томаса Люси от сомнительной чести, которую, думаем мы, ему и Гардинеру уготовил Шекспир по причинам несходства характеров и идеологии, а также из-за нескольких ударов кнутом в расплату за браконьерство.

На самом деле занимался ли Шекспир браконьерством в юные годы? В сельской местности, такой как Стратфорд, мальчишки должны были хорошо уметь ставить силки, как это умели мальчишки во все времена. Ему было привычно и на землях фермы дядюшки Генри в Сниттерфилде. Во всяком случае, его характер не позволял ему лишить себя удовольствия произвести скромные кражи на щедрой природе в нарушение прав сеньора. Земли фермы Генри Шекспира только в 2 милях от охотничьих угодий сэра Томаса Люси.

Известно, что у сэра Томаса Люси не было парка с оленями или ланями. Во всяком случае, в Чарлькоуте. Именно поэтому наделенный богатым воображением антиквар Джон Джордан перенес место браконьерства из Чарлькоута в Фулброк, расположенный между Стратфордом и Уориком, и где, убеждает он Эдмонда Мэлоуна в 1790 году, у сэра Томаса был в то время другой парк, и именно здесь по традиции Шекспир и его товарищи имели привычку заниматься своим любимым развлечением.

Возможно, как вспоминает Шенбаум, что источником легенды о браконьерстве и охоте на ланей является судебное преследование, предпринятое сэром Томасом Люси, третьим с этим именем, через Звездную палату (Star Chamber), группы браконьеров, которые убивали ланей в его парке в Саттене. Охотник на ланей, если Шекспир таковым был, умеет, во всяком случае, защищать невинную жертву, как это доказывает сцена из «Как вам это понравится».

    Старый герцог

Но не пойти ль нам дичи пострелять?
Хоть мне и жаль беднягам глупым, пестрым,
Природным гражданам сих мест пустынных,
Средь их владений стрелами пронзать
Округлые бока!

    1-й Вельможа

Так, ваша светлость,
И меланхолик Жак о том горюет,
Клянясь, что здесь вы захватили власть
Неправедней, чем вас изгнавший брат.
Сегодня мы — мессир Амьен и я —
К нему подкрались: он лежал под дубом,
Чьи вековые корни обнажились
Над ручейком, журчащим здесь, в лесу.
Туда бедняк-олень в уединенье,
Пораненный охотника стрелой,
Пришел страдать; и, право, государь,
Несчастный зверь стонал так, что казалось
Вот-вот готова лопнуть шкура
С натуги! Круглые большие слезы
Катились жалобно с невинной морды,
За каплей капля; там мохнатый дурень,
С которого Жак не сводил очей,
Стоял на берегу ручья, слезами
В нем умножая влагу.

    Старый герцог

Ну, а Жак?
Не рассуждал ли он при этом виде?

    1-й Вельможа

На тысячу ладов. Сперва — о том,
Что в тот ручей без пользы льет он слезы.
«Бедняк, — он говорил, — ты завещаешь
(Как часто люди) тем богатство, кто
И так богат!» Затем — что он один,
Покинут здесь пушистыми друзьями.
«Так! — он сказал. — Беда всегда разгонит
Приток друзей!» Когда ж табун оленей
Беспечных, сытых вдруг промчался мимо
Без всякого вниманья, он воскликнул:
«Бегите мимо, жирные мещане!
Уж так всегда ведется; что смотреть
На бедного, разбитого банкрота?»
И так своею меткою сатирой
Он все пронзал: деревню, город, двор
И даже нашу жизнь, клянясь, что мы —
Тираны, узурпаторы и хуже
Зверей — пугая, убивая их
В родных местах, им отданных природой.

      (II, 1, пер. Т. Щепкиной-Куперник)

Эта сцена много сделала для легенды, которой процветала в эпоху романтизма. Шекспира легко заставляли говорить через своих персонажей. Вещь неизбежная, как и опасная. Не может ли быть так, что через Жака Уильям выкладывает требник раскаявшегося охотника? Тем не менее пастораль из «Как вам это понравится», где лесная дичь прозаически помогает изгнанникам не умереть с голода, содержит сверх того сцену, которая могла бы сформировать факторы для охотничьих легенд по поводу разногласия, противопоставившего якобы сына перчаточника сэру Томасу Люси:

    Жак.

Кто из вас убил оленя?

    1-й Вельможа.

Я, сударь.

    Жак.

Представим его герцогу как римского победителя; хорошо было бы украсить его голову оленьими рогами в виде триумфального венка. — Охотники, нет ли у вас какой-нибудь песни на этот случай?

    Охотник.

Есть, сударь.

    Жак.

Так спойте ее; как бы ни фальшивили — это не важно, лишь бы шуму было побольше.

    Песня

Носи, охотник в награжденье
Ты шкуру и рога оленьи;
Мы ж песнь споем!
Носить рога не стыд тебе,
Они давно в твоем гербе.
Носил их прадед с дедом,
Отец за ними следом...
Могучий рог, здоровый рог
Смешон и жалок быть не мог!

      (IV, 2, пер. Т. Щепкиной-Куперник)

Имеющий уши да услышит! Мы заканчиваем с этим очень цветистым аспектом жизни юного Шекспира, прикрепляя к стенду истолковывающих намерений еще один смешной трофей, бесполезный и восхитительный объект мании: Уильям Гардинер, нечестный магистрат из Суссекса и другой возможный прообраз судьи Шеллоу, у которого юный Шекспир, по существу, никогда не мог заниматься браконьерством, был владельцем очень красивого парка оленей в Годстоуне, где он и похоронен в конце ноября 1597 года — раздавленный, надеемся, весом своих должностных преступлений.

Приветливая яблоня

Нет лучшего способа очеловечить гения, чем найти у него недостатки. Браконьер Уильям также еще и пьяница. «По злой прихоти, обычной для молодого человека, он попал в плохую компанию», — пишет Николас Роу. Магическая и все объясняющая формула. Путь проложен, устремимся по нему. Анонимный посетитель Стратфорда в 1762 году пишет в «British Magazine», что юный Шекспир пил и даже не пренебрегал соревнованиями по выпитым кружкам пива, ходил заключать пари в соседние деревушки, такие как Бидфорд. Анонимный посетитель побывал в «Белом льве», таверне, располагавшейся тогда на Хенли-стрит, где хозяин заведения взял на себя роль экскурсовода:

«Отсюда патрон был так любезен сопроводить меня к двум молодым женщинам, потомкам нашего великого драматического поэта: они держат маленькую пивную на некотором расстоянии от Стратфорда. По дороге, которая ведет туда, в местечке под названием Битфорд, он показал мне за изгородью дикую яблоню, называемую «Кров Шекспира», так как наш поэт спал под ней одной ночью; в самом деле сам он, так же как и Бен Джонсон, любил опорожнить стаканчик за компанию».

Легенде не повезло с яблоней, так как каждый хотел бы хотя бы занозу от дерева, которое милостиво простерло свои ветви над ослабевшим поэтом.

Спешная женитьба

На этот раз Уильям браконьерствует под покровительством Венеры в маленьком поселке Шоттери, расположенном в миле к западу от Стратфорда. Здесь, в окрестностях солидной фермы семьи Хэсуэй, зажиточных арендаторов, возникает идиллия между Уильямом и старшей дочерью. Ее зовут Анна, или Агнес, оба имени взаимозаменяемы в то время. У отца Ричарда Хэсуэя многочисленная семья. В своем завещании, которое он пишет 1 сентября 1581 года, он вспоминает четырех сыновей: Варфоломея, Томаса, Джона, Уильяма, и трех дочерей: Агнес, Кэтрин, Маргарет. Отец женился два раза и имел пятерых детей от первого брака и пятерых от второго. Джоана, жена, чье имя фигурирует в завещании, — мачеха Анны. Анна родилась, видно, в 1556 году, так как надпись на ее могиле рядом с могилой Уильяма указывает, что она умерла 16 августа 1623 года в возрасте шестидесяти семи лет. Анне Хэсуэй было двадцать шесть лет, когда пошатнулось здоровье ее отца. Быть не замужем в таком возрасте было необычно в то время. И как предполагают некоторые, не исключено, что Джоана находила обременительными этих детей от первого брака мужа, остающимися холостыми и незамужними. Все еще не женился двадцати семилетний Варфоломей, которому отец оставляет землю...

Ричард Хэсуэй назначает свою жену распорядительницей и основной наследницей. Определенные суммы денег получают дети.

Смерть отца, кажется, освободила Анну, или, скорее, побудила ее освободиться, покинув дом, где она, вероятно, родилась, но который заняла ее мачеха со своими детьми в возрасте от трех до двенадцати лет. Цена такого освобождения — приобретение привязанности в другом месте. В 1582 году путь от Стратфорда до Шоттери должен был представлять приятную прогулку, каких-нибудь двадцать минут ходьбы для восемнадцатилетнего парня. Уильям должен быть настороже, да и Анна не в своей тарелке; как никогда, из-за недавней потери отца, ей не хватает любви в собственном доме. Обе семьи знакомы. В 1566 году, когда Ричард Хэсуэй попал в затруднительное положение, Джон Шекспир внес залог, расплатился с долгами. В конце августа или начале сентября, но не позднее, для Уильяма становится привычным путь на ферму Хьюлэндс — так называется поместье, которое переходит в семье от отца к сыну, известное сегодня под названием «вилла Анны Хэсуэй». Разница в возрасте у молодых людей, несовершеннолетие Уильяма не может побудить семью рассматривать его как претендента, способного положить конец затянувшемуся девичеству Анны. Это, несомненно, приводит к тому, что встречи проходят не в общем зале на диване с высокой спинкой и под добродушным и пристальным взглядом родителей, сидящих напротив. Осень может располагать к прогулкам по полям.

Кто кого соблазняет? Так поставить вопрос, значит ответить на него. Разница в возрасте дает ответ и серьезно обвиняет Анну. Несомненно, даже в то время двадцатишестилетняя женщина лучше знает жизнь, чем восемнадцатилетний ухажер, даже будь он отмечен гениальностью. Однако мы не последуем примеру тех, кто из-за симпатии к поэту принимает Анну за пожирательницу детей. Конечно же, Шекспир не намеревается набрасывать себе петлю на шею, как считает в то время народная молва; может быть, у Анны слишком горячее желание подтолкнуть его к этому. Было бы удивительным обратное. Можно полагаться на обаяние Уильяма; определенно, большое обаяние, весомое качество во всех отношениях, оно должно иметь выразительность в сельской среде Хьюлэндс. Об Анне не известно ничего; ни об уме, ни о внешности. Существует очень сомнительный ее портрет, сопровождаемый выспренными стихами, в которых утверждается, что это рисунок с картины молодой женщины. На нем видим гладкое, с правильными чертами лицо, обычной овальной формы, миндалевидные широко поставленные глаза, несколько тяжелые веки и скулы, маленький рот с тонкой верхней губой и припухлой чувственной нижней. Выражение мечтательное, если не сказать отсутствующее.

Юноша и девушка вполне могли бы влюбиться друг в друга. Их разница в возрасте — неопровержима, придающая и одному и другому обязательное различное ощущение сроков. Но что такое жизнь, если не клубок противоречий, которые нужно примирять? Кроме того, мы видим в сонете 145, который занимает особое место в серии и является несколько необычным, составленным из восьмистиший, а не девятистиший, поэтический комплимент Анне.

Значит, Шекспир не забыл совсем Анну в Лондоне через восемь или десять лет после женитьбы.

Все позволяет думать, что влюбленная пара до последнего не раскрывает окружающим положения вещей. Возможно, что Анна ничего не сказала о своем положении Уильяму до середины ноября. Вот несколько моментов, которые, во всяком случае, наводят на мысль, что в последние две недели ноября молодые люди и их окружающие подвергаются тяжелому испытанию. Тогда существовали две процедуры, ведущие к заключению брака. Наиболее распространенная заключалась в объявлении о предстоящем бракосочетании во время праздничной службы — воскресной или религиозного праздника — три последовательных или воскресных дня, в соответствии с каноном Лондонского синода от 1342 года. Но в данном случае невозможно ждать две недели. В подобной ситуации можно испросить, что означает купить лицензию на брак у епископа епархии. Ее цена колеблется от 3 шиллингов и 3 пенсов до 10 шиллингов и 4 пенсов. Лицензия позволяет совершить бракосочетание с одним или двумя объявлениями о предстоящем бракосочетании, сокращая период до свадьбы с двух недель до нескольких дней.

Уильям и Анна прибегли к епископской лицензии. Невероятно, чтобы Уильям в свои восемнадцать лет и при новизне случая, с которым он столкнулся впервые, имел достаточное представление о возможном законном выходе из создавшегося положения. Следовательно, нужно предположить, что в лихорадке этих дней взрослые предпринимают необходимые шаги и помогают Анне и Уильяму найти единственный остающийся приличным путь. Речь идет о Джоне Шекспире, который должен был дать свое согласие на испрошение лицензии для сына, если тот серьезно думает о женитьбе. Определенно, речь идет и о двух друзьях семьи Хэсуэй, Фальке Сэнделзе и Джоне Ричардсоне, которые представляют финансовое поручительство епископу Уорчестера. Лицензия, дающая право Анне и Уильяму сочетаться браком после одного объявления, значится в епархиальной книге записей Уорчестера под датой 27 ноября. На следующий день 28 ноября регистрируется поручительство Фалька Сэнделза и Джона Ричардсона в размере 40 фунтов, если брак будет признан незаконным.

У Анны и Уильяма было мало времени, так как религиозный календарь осложняет ситуацию для Анны, беременной уже два с половиной месяца. В самом деле, в году существуют периоды, когда запрещено объявлять о бракосочетании.

Так, невозможно было объявить о бракосочетании и бракосочетаться со 2-го декабря по 13-е января. При четырех с половиной месяцах беременности скандал мог бы быть публичным, и виновные могли бы предстать перед «судом разврата», как этого не избежит Эдвард Сэнделз, сын достопочтенного Фалька Сэнделза в январе 1625 года.

Шаги предприняты 27 и 28 ноября, и остается возможность сделать публичное объявление в пятницу 30 ноября во время богослужения праздника св. Эндрю. Церемония бракосочетания могла состоятся в этот день или на следующий, в субботу 1 декабря.

Неизвестно, где она происходит, о ней нет упоминаний ни в одной книге записей Стратфордского прихода, но не все книги записей сохранились. Тогда, как и сегодня, обычай предписывал, чтобы церемония проходила в церкви, посещаемой молодой девушкой. Взгляды обращались к храму Грэфтон, так как в лицензии указывалась принадлежность Анны к приходу храма Грэфтон. Этот поселок расположен в пяти милях западнее Стратфорда, как и Шоттери. Следовательно, можно попасть в храм Грэфтон, следуя по римской дороге, которая ведет в Олчестер, не заходя в Стратфорд. Если принять во внимание особенности храма Грэфтон, это указывает на желание сохранить все в тайне.

Местная традиция будет долго указывать на Ладдингтон, севернее Эйвона и в трех милях западнее Стратфорда, как место, выбранное Анной для своего бракосочетания. Храм Грэфтон или Ладдингтон? Мы не знаем об этом ничего, кроме гипотезы, выдвинутой Питером Леви, о празднике в постоялом дворе «Лебедь» или большом свадебном ужине по сельской традиции в Шоттери, на ферме Хэсуэй, что маловероятно. События развивались быстро, и сама свадьба должна была проходить с наименьшим шумом.

Отчего такая спешка в урегулировании отношений до наступления запрещенного периода?

Окружение, в котором живут Уильям и Анна, не просто влиятельная пуританская фракция, оно открыто враждебно настроено к добрачным отношениям. К тому же оно против такой разницы в возрасте, когда мужчина младше женщины. Следовательно, случай Уильяма и Анны нарушает эти два императива, и в этом смысле должен был бы вызвать пересуды соседей и создать для обеих семей значительные трудности. Во всяком случае, без них Уильям не ощутил бы, возможно, необходимости отправиться в другое место в поисках состояния и славы, как он это сделает, а девушка, на восемь лет старше его и страстно желающая выйти замуж, более чем четыре века спустя представляет из всех благоприятных моментов самый важный фактор, заставивший Уильяма пересечь мост Клоптона в направлении Лондона. Конечно, она не прогоняет его; это новый преждевременный груз обязанностей мужа и отца семейства побуждают его. Поэт не забудет обстоятельств своей женитьбы наперекор социальным условностям, и его пьесы содержат интересные отклики этого. ...Слова, которые он вкладывает в уста своих персонажей, не лишены намеков на его очень интимные воспоминания. Анна имеет, вероятно, много общего с диалогом Лизандра и Термин, чья любовь притесняется родительской тиранией и которые готовы убежать через лес к вдове, тетке Лизандра, живущей в семи лье от Афин в месте другой юрисдикции, где бракосочетание влюбленных будет возможно.

В «Ромео и Джульетте» (1595—1596), если бракосочетание и подпольно, оно закономерно, и эта трагедия придерживается факта, что единственная ночь любви очень молодой пары духовно и морально легитимна, но социально запретна и видится как приношение в жертву своей непорочности: «...Как, проиграв, мне выиграть игру, / В которой оба игрока невинны», — говорит Джульетта ночи, когда она ждет с нетерпением своего супруга (III, 2). В последней большой пьесе «Буря», написанной через пятнадцать или шестнадцать лет, маг Просперо больше всего опасается мужского нетерпения, которое всегда желает сорвать плод удовольствия до нормальной свадьбы:

    Просперо:
Вот дочь моя. Но помни: если только
Ее девичий пояс ты развяжешь,
Пока обряд священный не свершится,
То небеса не окропят союз ваш
Росою чистой. Нет, раздор, презренье
И ненависть бесплодная насыплют
Такие плевелы на ваше ложе,
Что ненавистным станет вам оно.
Так жди, чтоб Гименей зажег вам факел!

      (IV, 1, пер. Т. Щепкиной-Куперник)

Сквозь интриги и представленные персонажи красноречиво проступает противоречивость Шекспира по многим фундаментальным нравственным и философским положениям. Ее констатируем и в отношении идеальной разницы в возрасте для супружеской пары. Зато не обнаруживается никакого диссонанса в отношении добрачных отношений. Его союзу с Анной не суждено было испытать все несчастья, предсказанные Просперо Фердинанду. Уильям и Анна крестят своего первого ребенка Сюзанну. Кто настоял на имени? Отец или мать? Существовал обычай давать имя из поколения дедов. Сюзанна не известна ни среди Шекспиров, ни среди Хэсуэев. Родившихся через шестнадцать месяцев близнецов называют Джудит и Хэмнет, как их друзей Сэдлеров, булочников с Хай-стрит. У них будет сын, которого они назовут Уильямом.

Вынужденный брак?

Некоторые биографы высказывают намного более сложную версию женитьбы Уильяма на Анне. Их интерпретация берет за основу странное противоречие между записью лицензии 27 ноября и записью о залоге Сэнделза и Ричардсона, датируемой 28 ноября. Вот отрывок из записи предоставления лицензии: «Item eodem die similis emana vit Licentia inter Willelmum Shaxpere et Annam Whateley de Temple Grafton». На следующий день служащий регистрирует залог в 40 фунтов, который должен был быть оплачен Сэнделзом и Ричардсоном в случае недееспособности союза «Уильяма Шекспира и Анны Хэсуэй из Стратфорда в епархии Уорчестера, девицы». В незначительных орфографических несоответствиях взгляд задерживается на Анне Уотли в регистрационной лицензии. Она заставила истратить много чернил и побудила некоторых к выводам, как, например, Антония Берджесса, который в своем труде «Уильям Шекспир» представляет следующий романтический сценарий. Юный Уильям готовился жениться на молодой и целомудренной Анне Уотли из прихода храма Грэфтон, когда «старая» любовница Анна, удовлетворявшая больше тело, чем сердце, предъявила свои права при посредстве Фалька Сэнделза и Джона Ричардсона, людей зрелых и опытных... Любовница победила, нежная любовь была принесена в жертву, и Уильям позволил затащить себя в супружескую постель, как на скотобойню, добавляет Берджесс.

Здесь, как нам кажется, забыто множество вещей. Мог ли Уильям в нежном восемнадцати летнем возрасте и без какой-либо срочной причины получить родительское позволение жениться на целомудренной Уотли? Наконец, если запись о лицензии не содержит ошибки в имени, где же запись о финансовом обязательстве, необходимом для получения лицензии? Другая интерпретация ситуации состоит в том, что в тот же самый момент, когда Уильям спешил жениться на Анне, его однофамилец женился на другой Анне, Уотли. Что за удивительное это графство Уорикшир, где раздваиваются пары, факты, ошибки смешиваются, как на городской сцене в «Комедии ошибок» или в лесу «Сна в летнюю ночь»! Существует менее безумное и более простое объяснение, предложенное теми, кто, как и Шенбаум, изучил порядок, в котором содержались книги записей епархии Уорчестер. Работавший в то время секретарь, кажется, легко ошибался в написании имен. Путаница, вероятно, из-за того, что среди сорока рассмотренных церковной палатой случаев 27 ноября, есть дело кюре Кроула Уильяма Уотли, касающееся отсутствия выплаты десятины Арнольдом Лейтом. Имя Уотли встречается много раз в регистрационных книгах за 1582 и 1583 годы. Ошибка секретаря, вероятно, вызвана его большей озабоченностью долговыми требованиями человека церкви, чем срочностью замужества Анны Хэсуэй. Следовательно, две различные фамилии обозначают одну и ту же Анну. С этого момента ее следует называть Анной Шекспир. Дом на Хэнли-стрит готовится принять молодую супружескую пару. Сзади дома есть отдельный вход. Анна замещает другую Анну Шекспир, дочь Джона и Мэри, маленькую сестру Уильяма, умершую за три года до этого в восьмилетием возрасте. Интересное положение невестки может даже вызвать симпатию и участие Мэри Шекспир. Ее последнему малышу только два года и семь месяцев в момент свадьбы Уильяма и Анны. Дядя Эдмунд и его племянница смогут стать почти друзьями в играх при разнице в возрасте только в три года и один месяц.

По дороге к театру

Можно уверенно предположить, что Шекспир встречался с театром в юном возрасте в Уорикшире в Стратфорде, может быть, в Кенилуорте или в Ковентри, а может быть, даже в каждом из этих мест, но в Стратфорде определенно. Муниципальные архивы Стратфорда и другие документы хранят упоминание о двадцати четырех посещениях Стратфорда комедиантами с 1569 года по 1587 год. Следовательно, естественно задать себе вопрос, не был ли Уильям ангажирован одной из этих трупп? В 1583 году происходит посещение двумя труппами, а в следующем году тремя. В 1587 году в Стратфорде играет не менее шести трупп. Нас интересуют труппы, которые обычно выступали в лондонских театрах, хотя не исключено, что маршрут Уильяма из Стратфорда до Лондона был не прямым, и он сменил несколько амплуа. Нужно заметить, что лондонские труппы отправлялись в турне не в полном составе, чтобы уменьшить расходы на зарплату, дорогу и пребывание. Следовательно, маловероятно привлечение в труппу новых актеров во время турне, если это только не ученик без оплаты или замена временно выбывшего актера. Вот почему различные историки и критики подчеркивали трагическое происшествие, лишившее в 1587 году труппу «Комедианты королевы» ее главного актера-трагика Уильяма Нелла, убитого в Тейме в драке с другим актером. Труппа как раз направлялась в Стратфорд. Мюриель Брэдбрук благоразумно замечает, что все же трудно представить, чтобы Шекспир заместил без подготовки главного актера. Добавим, что 1587 год кажется слишком поздним.

В общем, гипотеза о вербовке труппой кажется маловероятной. Какая потрясающая сцена: труппа берет Шекспира прямо из родного города! Похоже на волшебную сказку. Но если гора не идет к Магомету, Магомет идет к горе. Все же это не лишено очарования. Повторяем, что, вероятно, Уильям направляется в Лондон в 1583 году в возрасте восемнадцати или девятнадцати лет, в зависимости от того, дожидается он или нет в Стратфорде рождения Сюзанны. Отправляется ли он в столицу именно с целью поступить в театр? Это неизвестно, но очевидно, что он с ним там встречается. Уже через девять лет его чувство антрепризы, его успехи, его известность интересуют маленькую устоявшуюся группу драматургов, в которую он проникает. За исключением даты крестин близнецов 2 февраля 1585 года мы плаваем в пустоте до ядовитого памфлета Роберта Грина, опубликованного в сентябре 1592 года. Серьезный ориентир для историка, он раскрывает в Шекспире коварного конкурента.

Появление елизаветинской драмы

Девять лет, отделяющие 1583 год от 1592 года, являются годами становления Шекспира, поэта и драматурга. Мы определяем ему единственно возможную программу для выхода его гения, открыто признаваемого его соперниками в самые первые годы последнего десятилетия, ведущего XVI век к своему концу: жадное чтение и обучение на театральных подмостках, параллельное развитие памяти, без сомнения, превосходной от природы. Шекспир не выходит из торговли кожей, которой обучал его отец, сразу подготовленным к славе. Как любой другой, он учится, насыщается всем, что есть внутри и вокруг лондонских театров. Он создает круг знакомств не из необходимого расчета, а потому что его личность и приятна, и блестяща, как утверждают все существующие свидетельства. Так случилось, что театр в елизаветинской столице является идеальным местом встречи представителей всех профессий, всех социальных классов, от скромного ученика до знатного аристократа, и актеры, если они хорошо делают свое дело, имеют доступ ко двору, который развлекают спектаклями. В период расцвета театра английского Возрождения, совпавшего с моментом появления Шекспира в Лондоне, имена великих актеров и главных драматургов у всех на устах как при дворе, так и в городе. Королева знает их и приглашает играть перед ней, торговец аплодирует им так же, как и ремесленник, когда приходит в театр, ученики уже гам, а в это время в глубине своих лавок и мастерских другие ремесленники и торговцы-пуритане, ненавидящие театр и актеров, хлопают глазами, убеждаясь, что их ученики уже удрали посмотреть пьесу. Где раздобыли необходимый пенни, чтобы войти в театр, эти ученики, не получающие платы, полностью зависящие от расположения хозяина, дающего возможность воспользоваться тем или иным случаем? В ожидании начала спектакля на сцене ученики в партере производят адский шум. Суматоха весела, но и опасна для актера, который через несколько мгновений выйдет на сцену приветствовать публику и произнесет первые стихи пьесы, так как наступает момент начала спектакля.

Английский театр медленно освобождается от моралите конца XV века и первой половины XVI века. Играемые интерлюдии сохраняют черты доминирующего драматического жанра, каким было моралите в XV веке. Персонажи больше типичны, чем индивидуальны, они иллюстрируют социальное или профессиональное состояние и довольно часто добродетель или порок, как это делали аллегории моралите. Пьеса «Фалдженс и Лукреция» («Fulgensand Lukrece»), написанная Генри Медволлом в 1457 году, представляет для историка знаменательное событие. Она подсказана произведением итальянской моральной философии «De vara nobilitate» (1428) итальянского гуманиста Бонаккорсо и написана в форме средневекового «disputatio». Ее рассматривали как первую английскую комедию. Это верно, если требуется отыскать самостоятельное произведение, а не отрывок из пьесы, чтобы проиллюстрировать рождение нового драматического подхода.

Кроме Генри Медволла, духовника кардинала Джона Мортона, другими авторами значительных комических интерлюдий являются Джон Растелл, издатель и адвокат, свояк сэра Томаса Мора, и еще зять Растелла Джон Хэйвуд, певец и музыкант, который был выслан после смерти королевы Марии Тюдор, благоволившей ему.

В середине XVI века комедия, которую продолжают называть интерлюдией, уже несколько отдаляется от универсальной аллегории и пускает свои корни в народную местную традицию. «Джек Джаггер» (1553—1558) — анонимное переложение «Амфитриона» Плавта. Амфитрион заменен мэтром Бограсом, и автор помещает действие в английское буржуазное общество и вдохновляется социальными противоречиями и характерными конфликтами повседневной жизни. Некоторый дидактизм не мешает ни веселью речи, ни явному удовольствию от вида на сцене обычного английского общества. Здесь заметно формирование драматического зеркала, в котором нуждается нация, чтобы понять свою сущность в самых специфических или самых банальных проявлениях. Интрига — часто простой предлог для оживления желаемой картины.

Как первая английская трагедия обычно рассматривается пьеса «Горбодук», также называемая «Феррекс и Поррекс» по имени братьев врагов. В ее создании приняли участие два юриста: Томас Нортон, тридцати лет, и Томас Сэквилл, двадцати шести лет. По своему отцу, сэру Ричарду Сэквиллу, Томас Сэквилл — кузен королевы по немецкой линии. Пьеса состоит из пяти актов, Нортон написал три первых, Сэквилл — остальные. Есть хор. Драматическое действие дополняется и комментируется на античный манер. Каждому акту предшествует пантомима, которая Непонятно или понятно символизирует драматическое содержание. Тема разделения королевства и гражданской войны созвучна постоянной заботе англичан в то время. Первый елизаветинский парламент, созванный в 1569 году, продемонстрировал свою озабоченность в отношении династии Тюдоров, требуя от двадцатишестилетней государыни согласиться на брак, чтобы дать наследника: однако через два года шаг окажется напрасным. Определенное число черт, продемонстрированных «Горбодуком», окажутся основополагающими. В нем используется модель трагедии Сенеки: структура в пяти актах, историческая или псевдоисторическая тема и иде-фикс нарушений порядка в государстве и гражданские распри, обращение к пантомиме для объяснения содержания или, наоборот, для стимуляции внимания созданием неясности, смесь рифмованных стихов и нерифмованных, набор белых стихов, прерываемых рифмованными десятистшниями.

Тексты пьес в то время различаются объемом, и продолжительность спектаклей варьируется от двух до двух с половиной часов. Через двадцать лет объем пьес увеличится. Гак, не самая короткая пьеса Шекспира «Комедия ошибок» по объему равна «Горбодуку», а «Макбет», очень короткая трагедия, на триста строк длиннее.

Первые театры

Эта новая английская драма, ровесница Шекспира, еще не имеет театра, понимая под этим постоянное помещение. Пьесы представляются во временных театрах, размещаемых в больших залах дворцов или университетов, или на постоялых дворах, где население может их видеть. Известно, например, что «открыто» давались интерлюдии в постоялом дворе квартала Шордич, расположенного на севере лондонскою Сити, называемого «Карпентерхолл». Регулярно ставились пьесы в постоялом дворе «Голова кабана», расположенном в Уайтчепел. Именно на месте постоялого двора в 1598 году будет создан настоящий театр, когда постановка спектаклей обнаружит свою рентабельность. Говорят, что в постоялом дворе «Голова сарацина» в Айлингтоне, пригороде Лондона, представления давались в 1557 году. Обнаружение документов, относящихся к оборудованию Джоном Брайаном первого постоянного театра в другом постоялом дворе Уайтчепел, «Красном льве», побудило историков театра пересмотреть свою концепцию о том, какими могли быть эти гостиницы-театры. Сначала полагали, что спешно оборудовали сцену простыми подмостками, установленными на козлы или бочки, и занавесом, позволяющим актерам скрываться от глаз зрителей. Если не вызывает сомнения то, что бродячие актеры в турне по провинции часто должны были довольствоваться немногим, значит, прямоугольный двор традиционного английского постоялого двора превосходно подходил для создания нужной актерам удобной инфраструктуры. В самом деле, в нем было достаточно места для возведения сцены на одном конце двора и возможности найти между строениями пространства, могущего одновременно служить ложами и кулисами. Расположенная над подмостками сцены галерея с помощью простого оборудования могла стать верхним уровнем для драматического действия, которое иногда этого требовало. Двор позволял разместить довольно большое количество стоящих зрителей. Некоторые также могли расположиться на галереях первого этажа, которые вели в комнаты, по крайней мере, с трех сторон. Перед нами архитектура, позволяющая контролировать оплату мест зрителями, за счет пропуска их через вход... На время представления закрывались ворота. Эти особенности будут использовать архитекторы театров, которые расцветут в Лондоне в последней четверти XVI века.

«Голова кабана», несомненно, и «Красный лев», определенно, становятся театрами. Документы, относящиеся к оформлению деловых отношений между Джоном Брайаном, торговцем пряностями и антрепренером театра «Красный лев», и его плотником Уильямом Сильвестром, наводят на мысль, что когда последний в 1567 году подряжается за 8 фунтов 10 шиллингов, он производит не оборудование неподготовленного места, а улучшает существующее оборудование. Технический термин, используемый для описания работы, — «Scaffolds», слово, которое обозначает как саму сцену, так и любой вид помоста, позволяющего, например, зрителям занять свои места на скамьях или галереях, такие, какие сооружают, чтобы разместить присутствующих на турнирах. Хотя деревянные конструкции того времени были на шипах и разборные, маловероятно, чтобы от них полностью освобождали двор в перерыве между двумя представлениями. Труппы, если речь не идет о бродячих акробатах, нуждались в некоторой стабильности используемой инфраструктуры. Перед нами превращение постоялого двора в постоянный театр. Исходя из современного знания документов, можно сказать, что пальма первенства в появлении театра в Лондоне принадлежит постоялому двору «Красный лев» в Уайтчепел, расположенном южнее «Головы кабана», почти на полдороге от этого заведения к реке Темзе.

Более или менее постоянным образом оборудуются и другие постоялые дворы, чтобы принимать труппы актеров. Воодушевленный успехом «Красного льва» или в поисках более удобного места, Джон Брайан в 1580 году заинтересовался переделкой другого гостиничного здания в Уайтчепел, «Георга». Между тем он принимает участие в строительстве первого здания, предназначенного исключительно для представления.

Театр: архитектура и предприятие

Джеймс Бербедж, столяр по профессии, женился на Элен, сестре Джона Брайана. Столярное дело не приносит ему счастья, и в 1572 году, имея двух сыновей, Катберта, родившегося в 1567 году, и Ричарда, родившегося в 1572 году, Джеймс оказывается среди «Комедиантов графа Лестера». Он становится одним из ведущих актеров. В семье должны говорить о театре не только как об искусстве, но и как о предприятии с тех пор, как шурин присоединил «Красного льва» в своей торговле бакалеей или забросил бакалею и занялся рынком иллюзий и хороших денег, который он создал в Уайтчепел. Свояки объединяются для строительства на севере Лондона первого здания, предназначавшегося для театра. Брайан дает капитал, а Бербедж арендует землю. Она находится в приходе церкви св. Леонарда в Шордиче. Приятное место, где лондонцы организуют пикники. Место входит в состав бывшего монастыря, укрывавшего монашенок бенедиктинок. Сестры имели колодец, считавшийся святым, отсюда данное этому месту название «Holy Well», или «Halliwell», которое прославляло статус «вольности», то есть статус частичной свободы и независимости от власти Сити. Это преимущество драгоценно в то время, когда административная власть относится враждебно к спектаклям. Арендный договор, заключенный на 14 лет, устанавливает арендную плату в размере 14 фунтов в год. Этот договор может быть обновлен на период в 21 год в течение первых десяти лет, если арендующий даст согласие на сумму в 200 фунтов на поддержку зданий. Последний является владельцем стен театра, а семья Бербеджей сохраняет за собой право бесплатного посещения спектаклей. Владение стенами, принимая во внимание тип конструкции, означает для владельца право демонтажа строений и повторное использование материала. Отец, мать, дети работали на переоборудовании театра. Джеймс, как столяр, был при своем деле. Меньше энергии и изобретательности было применено для поиска названия. Семья Бербеджей назвала свое сооружение «Театр». Предельно функциональное название, не имеющее конкуренции. Общая стоимость строительства, кажется, достигла примерно 650 фунтов.

Театр открыли не позднее августа 1577 года, и он функционировал, по-видимому, до 1598 года. Это для него Шекспир написал свои первые пьесы. Его великолепная уникальность в Лондоне была непродолжительной. В 1577 году совсем рядом Генри Лейнмэн построил театр, названный «Куртина», как и место, где сооружен театр.

Эти первые театры, известные под названием «Публичных театров» (public theatres), были аренами под открытым небом, наследующими форму от Сада Медведей (Beargarden), сооружения, предназначенного для сражений зверей и расположенного к югу от Темзы на западной окраине Банксайда, в квартале, пользующемся теми же привилегиями автономной администрации, что и квартал Холивелл, выбранный Бербеджем. Речь идет о многоугольных структурах, стремящихся к кругу. Театр «Роза», основанный в то же время, имеет четырнадцать сторон, а второй театр «Глобус» — восстановленный после пожара, который уничтожил первый в 1613 году, — имеет двадцать сторон. Полностью круглое сооружение невозможно было построить с имевшимися в то время материалами. Второй «Глобус» имеет внешний диаметр 100 футов (30 метров). Внутренний диаметр — около 70 футов (21 метр), ширина галерей — 30 футов (9 метров). Конечно, отсюда нужно вычесть толщину внешней стены и деревянной обшивки, которая отделяет первую галерею от арены. Должно остаться 8 метров для помещения зрителей на трех галереях. Здание, где переодеваются актеры, складывают реквизит и находятся актеры, когда они не на сцене, — в каком-то роде их дом, — находится в общей круглой структуре. Сцена примыкает к этому зданию, вероятно, с южной стороны арены, чтобы улучшить естественное освещение, идущее с севера. Сзади сцены выступала крытая галерея, ведущая к дому актеров, к которому она примыкала... «Небом» называют структуру, находящуюся над сценой и покоящуюся на двух столбах, проходящих через сцену и врытых в землю арены. В верхней части этой структуры находится горизонтальный ворог, простейшая машина, используемая для подъема и опускания божеств. Сцена приподнята над землей на 5 футов, она имеет 40 футов (12 метров) в ширину и примерно 23 фута (7 метров) в глубину, составляя площадь в 84 кв. метра. Таким образом, сцена выступает почти на половину арены. Лестница обеспечивает связь с пространством под сценой, симметричным «небу» и называемым «ад». Здесь находятся привидения и другие злые духи. По лестнице в нужное время они возникают на сцене и в нужное время возвращаются в свое подземное царство. Сцена, как и первая галерея, была крепко прикреплена дубовыми досками по окружности. Первая галерея была даже укреплена железными колышками, чтобы предотвратить крушение скамеек, которое 13 января 1588 года стоило жизни восьми зрителям в Саду Медведей. Высота подмостков сцены — они находились на высоте взгляда зрителя среднего роста того времени — позволяла видеть действие зрителям, смотревшим весь спектакль стоя. Все носили шляпы как вне, так и внутри помещений, и высота головного убора представляла препятствие, которое театральные архитекторы должны были учитывать, например, при расчете высоты перекладин в галереях. Часть последних была разделена на ложи, позволявшие более спокойно смотреть спектакль или уйти незаметно. Указания сценария многих пьес требуют иметь две двери в сценической стене для входа и выхода актеров.

Во многих пьесах необходима специальная сценическая площадка, возвышающаяся над подмостками сцены в виде балкона или террасы. На память сразу приходит сцена с балконом из «Ромео и Джульетты».

Наконец, природа используемых строительных материалов такова, что театр легко перестраивается. И сцена может быть приспособлена к специфическим требованиям драматического действия. В театрах без балкона есть серия лож, пристроенных к сценической стене для состоятельных зрителей. Они известны под названием «господских лож». Стоят они в шесть раз больше входного билета, стоившего 6 пенсов. Значительное преимущество состоит в том, что в них можно пройти, войдя в театр через дом актеров, что позволяет избежать давки в партере и прийти в последнюю минуту. Как только господские ложи заняты, сцена оказывается полностью окружена зрителями.

Рисунок голландского путешественника Иоганна де Виста, находившегося в Лондоне в 1596 году, показывает театр «Лебедь» внутри — самый посещаемый театр того времени, который Фрэнсис Лэнгли только что построил в западной части Банксайда. Де Вист сопровождает свой рисунок комментарием:

«В Лондоне есть четыре амфитеатра исключительной красоты, которые носят названия, соответствующие их вывескам. ...Из всех театров самым большим и самым великолепным является тот, который имеет на вывеске лебедя и который в просторечье называют «Театр Лебедя», так как он предоставляет места для трех тысяч зрителей и построен из камня... и поддерживается деревянными колоннами, так превосходно раскрашенными под мрамор, что при взгляде на них можно легко ошибиться...».

В то же время другой путешественник, Уильям Лэмбард, отмечает метод оплаты, практиковавшийся в местах представлений:

«Те, кто посещает «Парис Гарден» или «Театр», чтобы увидеть интерлюдии или демонстрации фехтования, могут присутствовать со всем удовольствием на спектакле, если они платят один пенни сначала в дверях, затем другой — при входе в амфитеатр и третий раз за спокойное место, откуда хорошо видно».

Этот текст — драгоценное свидетельство первой действовавшей системы оплаты прогрессивной системы: один пенни для присутствия на спектакле, стоя на арене, будучи стиснутым зрителями партера, дополнительный пенни, чтобы сидеть в галереях, и еще один пенни сверх того, для спокойного пребывания в ложе. Кассиры же расположены в трех указанных местах. Это различие необходимо, так как контракты актеров предусматривают, из какой выручки они получат оплату. На грубоватом виде Лондона, выгравированном В. Холларом в 1644 году, показывающем театр «Надежда», построенный Филиппом Хенслоу на месте бывшего Сада Медведей, и второй театр «Глобус», видим башенки, выступающие из внешней стены этих зданий. В них находилась крутая лестница, ведущая с улицы в три уровня галерей.

Существует и другой вид театра, который по архитектуре и предлагаемым условиям для игры сближается со случайными театральными помещениями, оборудованными в университетах, при дворе, у знати или очень редко у простых частных лиц. Речь идет о частных театрах. Их статус, однако, идентичен статусу публичных театров. Это крытые театры, меньшей вместимости, чем публичные театры... Прежде всего речь идет о залах Доминиканского монастыря, упраздненного во время Реформации и расположенного внутри границ Сити. Первый частный театр, открытый в бывшем Доминиканском монастыре, был расположен в зале, называвшемся «Бывшая кладовая» («the Old Buffery»). С 1577 года по 1584 год он служил местом выступления трупп мальчиков. В 1597 году в сильные зимние холода Джеймс Бербедж оборудовал в большом зале того же монастыря второй Доминиканский театр на смену «Театру», где отсутствие права на владение землей делало положение шатким. Другой частный театр был приспособлен Томасом Вудфордом в 1606 году в столовой бывшего монастыря кармелиток (White Friars), отсюда название «Whitefriars», под которым он известен. Он был расположен в сомнительном квартале вне стен Сити, на западе, между Флит-стрит и рекой. Привилегированный статус, которым пользовался монастырь, был упразднен в 1614 году.

Частные театры предлагали зрителям комфорт, особенно зимой, и, таким образом, стали для трупп естественным дополнением публичных театров, где они играли оставшееся время года. Начиная с 1610 года «Комедианты короля» использовали в основном Доминиканский театр, играя в «Глобусе» четыре летних месяца. Цена мест не имела ничего общего с ценой в публичных театрах. Для того чтобы сесть на самое скромное место во второй или третьей галерее Доминиканского театра, напротив сцены в глубине зала, нужно было заплатить 6 пенсов, цену господской ложи в публичном театре «Лебедь». Место в партере стоило вдвое дороже. Что касается лож, они были еще более дорогостоящими, достигая цены в 2 шиллинга и 6 пенсов, то есть цены тридцати посещений публичного театра для стоящего зрителя. Понятно, что частные театры посещали не те самые зрители, которые смотрели спектакли в публичных театрах. Последние постепенно потеряют свое преимущество к концу первых десяти лет XVI] века. Эндрю Гарр относит к 1614 году момент, когда утверждается подъем частных театров. В это время уже закончилась драматическая карьера Шекспира.

Бюджет зрителей

Население Лондона в последней четверти XVI века насчитывает от пятидесяти тысяч до двухсот тысяч человек. Численность населения достигает двухсот тысяч человек, вероятно, при правлении короля Якова I (1603—1625). Исходя из вместимости публичных театров, определяемой в три тысячи или полторы тысячи человек, посещаемость спектаклей, даваемых двумя самыми большими труппами лорда-адмирала и лорда-камергера, составляла полтора миллиона или миллион двести тысяч зрителей в неделю в течение 1595 года. Беря как гипотезу численность населения в этом году в сто восемьдесят тысяч человек, процент посещаемости театров будет равен 8,33, по мнению Эндрю Гарра, и 6,66%, по нашему мнению. Будет полезно постараться установить, какую часть своих средств зрители тратят на увлечение театром. ...Цена стоячего места в арене публичного театра представляла шестую часть самого скромного еженедельного заработка. Эквивалентная часть дохода позволяла ремесленнику сидеть в галерее того же театра. Потребовался бы полный рабочий день рабочему и полдня ремесленнику, чтобы оплатить плохое место в частном театре. Это делало ремесленников редкими зрителями частных театров, тогда как публичные театры были явно доступны всем, даже подмастерьям, живущим исключительно на щедроты своего хозяина.

Поденщик должен был бы заплатить весь свои недельный заработок, чтобы получить место в ложе частного театра, что совершенно академическая гипотеза.

Публичные театры стремятся поддерживать достаточно низкими входные цены, чтобы быть приемлемыми для любого. У каждого найдется пенни в кармане.

Несчастья «простого» театра

Бербедж, приобретая свой частный театр, как думает Эндрю Гарр, вероятно, желал приблизиться к зажиточной публике, и при вместимости в три раза меньшей, чем в публичных театрах, надеялся на рентабельность, предполагая заполнять максимально чаще театр зрителями, платящими за вход в шесть раз больше, чем зритель в «Театре». Бербедж не знал, что богачи, которых он надеялся соблазнить, не желали терпеть его по соседству. В 1596 году именитыми жителями квартала была написана петиция, требующая от Совета запретить открытие театра, который продолжали благоустраивать.

В начале XVII века все более значительный наплыв карет и повозок, привозящих людей в театр, повлек за собой появление проблем. Торговцы жаловались, что кареты опрокидывают их прилавки и рассыпают товар; жители — на то, что с трудом попадают в свои жилища и не могут провезти туда продукты. Проблема еще не решена и в 1634 году. В одном письме находим такой комментарий на решение Совета:

«Было вывешено распоряжение господ из Совета, приказывающее всем тем, кто направлялся в театр, отсылать свои повозки и чтобы последние рассредотачивались вокруг кладбища св. Павла и на проезде на Флит-стрит и не возвращались за своими пассажирами, которые должны пешком идти до своих карет. Это строго соблюдалось в течение двух недель, а теперь, я полагаю, что снова здесь беспорядок».

Принц и конюх

Эта печально знакомая людям XVII и XVIII веков картина затруднительного движения в столице могла дать некоторый кредит занимательной легенде, рассказанной Робертом Шилсом в его сборнике материалов «Жизнь великих поэтов Великобритании и Ирландии до эпохи декана Свифта» («The Lives of the Poets of Great Britain and Ireland to the time of Dean Swift», 1735). Он утверждает, что она исходит от драматурга Возрождения сэра Уильяма Давенанта. По этой легенде, Шекспир обязан своей блестящей карьерой этой самой древней проблеме загромождения пространства вокруг публичных театров:

«Относительно дебюта Шекспира в театре. Когда он прибыл в Лондон, у него не было ни денег, ни друзей, и будучи здесь чужаком, он не знал, ни к кому обратиться, ни что делать, чтобы заработать на жизнь. В это время не использовали кареты, и дворяне имели обыкновение приезжать в театр на конях. Шекспир, в силу самой жестокой необходимости, отправился к входу в театр и заработал немного денег, занимаясь лошадьми благородных господ, пришедших на представление; он достиг превосходства даже в этой профессии, и его проворство и сноровка были замечены; скоро у него стало столько работы, что он не мог с ней справиться сам и привлек к работе молодых людей, известных как «парни Шекспира». Некоторые актеры, случайно входя с ним в разговор, нашли, что он умеет поддерживать такой живой диалог, что, удивленные этим обстоятельством, они порекомендовали его в театр, куда он был принят сначала на незначительные роли, но не долго оставался в этом качестве, так как скоро выделился, если не как исключительный актер, то, по крайней мере, как прекрасный писатель».

Произведение, в котором появляется этот анекдот — издание сомнительной аферы. Это прекрасная сказка о конюхе, ставшем театральным принцем. Это только одно из многочисленных проявлений распространенного заблуждения, что великие люди ничего не знают о своем предназначении. Для Шекспира реальность все же совсем иная. Интуиция или умение ориентироваться, организаторские способности и умение вести дела у него таковы, что он не останется надолго исполнителем, а обаятельная живость речи подтверждается множествами свидетельств, и в особенности собранием его сочинений. С помощью лошадей или нет, но мы уверены, что, рано прибыв в Лондон, во всяком случае, раньше, чем это обычно предполагают, Уильям очень скромно дебютировал в театре, стал актером и постепенно начал заниматься написанием пьес, в чем он должен будет превзойти всех.

Примечания

1. Имеется в виду сходство фамилии с англ. словом «Loose», вошь. Прим. ред.

2. Существует несколько вариантов перевода пьесы: «Веселые виндзорские кумушки» (пер. Т. Щепкиной-Куперник), «Виндзорские насмешницы» (пер. С. Маршака и М. Морозова), «Виндзорские проказницы». Прим. ред.