Метафоры в речах других персонажей трагедии

В исследованиях, посвященных трагедии, давно отмечено, что словесные образы в речах персонажей индивидуально окрашены, в них проявляются характеры, жизненные цели и мировосприятие героев.

Речь короля Клавдия выдает в нем хитрого и подлого преступника, сознательно использующего словесные украшения для того, чтобы ввести окружающих в заблуждение, скрыть свои намерения. В первой же своей речи (I, 2) он прибегает к искусственным риторическим приемам, чтобы оправдать поспешный брак, оскорбляющий нормальное нравственное чувство. Он пытается представить это нарушение элементарных этических норм как действие, продиктованное благоразумием и необходимостью:

Поэтому сестру и королеву,
Наследницу воинственной страны,
Мы, как бы с омраченным торжеством —
Одним смеясь, другим печалясь оком,
Грустя на свадьбе, веселясь над гробом,
Уравновесив радость и унынье, —
В супруги взяли...
        (I, 2)

Скорбь Гамлета об отце вызывает беспокойство Клавдия, который перед всеми придворными выражает недовольство поведением принца:

    ...но являть упорство
В строптивом горе будет нечестивым
Упрямством; так не сетует мужчина;
То признак воли, непокорной небу,
Души нестойкой, буйного ума,
Худого и немудрого рассудка.
        (I, 2)

Уже в этот момент выясняется, что Клавдий испытывает страх перед Гамлетом, облаченным в «чернильный плащ», погруженным в скорбь среди всеобщего веселья. Клавдий прибегает к услугам друзей Гамлета, вызывая их из Виттенберга чтобы они следили за принцем. В доверительной беседе вскоре после спектакля король сообщает Розенкранцу и Гильденстерну, что решил отправить принца в Англию. Реакция собеседников свидетельствует об их льстивой угодливости и в метафорической форме выражает самооправдание этих предателей: Гильденстерн поддерживает Клавдия, добавляя, что принц опасен для всех, «кто живет и кормится у королевского престола», а Розенкранц с помощью метафоры даже усиливает опасение Клавдия, будто Гамлет угрожает жизни короля:

    Кончина государя
Не одинока, но влечет в пучину
Все, что вблизи: то как бы колесо,
Поставленное на вершине горной,
К чьим мощным спицам тысячи предметов
Прикреплены; когда оно падет,
Малейший из придатков будет схвачен
Грозой крушенья. Искони времен
Монаршей скорби вторит общий стон.
      тт2(III, 3)

На это король отвечает метафорой, в которой скрыта мысль о расправе с Гамлетом: «мы закуем в цепи этот страх, бродящий нестреноженно». Таким образом, предательство бывших друзей, понимающих, что Гамлету грозит опасность, становится еще более отвратительным.

Шекспир не поясняет, как узнал Гамлет о подробностях плана короля, о запечатанных письмах, но ясно, что он догадался о подлом намерении короля: в конце разговора с матерью Гамлет сообщает о том, что отправлен в Англию и собирается вырыть подкоп глубже, чтобы взорвать тех, кто его начал копать. После убийства Гамлетом Полония король уже открыто объявляет, что решил выслать Гамлета, чтобы обезопасить страну: «его свобода угрожает всем», «отчаянный недуг врачуют лишь отчаянные средства иль никакие». Когда, уже задумав убийство Гамлета, король говорит о своей любви к принцу, Шекспир с помощью метафоры дает почувствовать подлость Клавдия:

    ...а мы из-за любви
Не видели того, что надлежало,
И, словно обладатель мерзкой язвы,
Боящийся огласки, дали ей
До мозга въесться в жизнь.
    т1   (IV, 1)

В этой же речи короля, обращенной к Гертруде, встречается метафора, скрывающая текстологическую загадку. Ее решение нужно искать, анализируя внутренние связи метафорического образа. В тексте фолио этой метафоры нет, а текст «хорошего» кварто 1604 г. у многих комментаторов вызывает сомнения, поиски пропущенного слова. Л. Теобальд в издании 1733 г. впервые восстановил в этом месте текст кварто, однако добавил слово "slander" — «сплетня», «клевета», которое, как и многие другие его догадки, после длительной борьбы укрепилось в некоторых современных изданиях. Текст кварто, на мой взгляд, не требует никаких изменений, он допускает весьма логичное толкование, если воспринимать его буквально, учитывая особенности метафорического мышления Шекспира. Приведем спорное место, сохраняя орфографию и пунктуацию кварто (текст, отсутствующий в издании фолио, заключен в скобки):

Come, Gertrude, we'll call up our wisest friends;
And let them know, both what we mean to do,
And whats untimely doone,
[Whose whisper ore the worlds dyameter,
As levell as the Cannon to his blanck,
Transports his poysned shot, may misse our Name,
And hit the woundlesse ayre,] о come away,

В этом тексте затруднения комментаторов вызывают два слова: местоимение "whose" — «чей» и слово "ore", которое воспринимается обычно как опечатка и сокращенное написание предлога "over" — «над», «через». Между тем если местоимение отнести к предшествующему слову «друзья», буквальный смысл будет ясен без всяких дополнений: «...мы призовем наших мудрых друзей и сообщим им, что мы намерены делать и что так несвоевременно сделано, их (чей) шепот через весь диаметр мира так точно, как пушка к своей цели, переносит свой отравленный выстрел, может быть минует наше имя и пронзит неуязвимый воздух». Наиболее точно передано это место в прозаическом переводе M. М. Морозова: «Шепот о случившемся, который мчит прямой наводкой к цели свой отравленный снаряд по диаметру земли, как пушечный выстрел, еще, быть может, пронесется мимо нашего имени и поразит лишь неуязвимый воздух»¹.

Речь Клавдия бедна образами, это речь человека, чуждого поэзии, искусству, философии, даже политике. В его рассуждениях преобладают банальные мысли и примитивная риторика, и этого узурпатора нельзя признать способным политиком. Это Действительно, как определил его Гамлет, «король из лоскутков и тряпок», «вор», «негодяй», «улыбчивый подлец», не обладаний даже внешней привлекательностью — Гамлет называет его «жаба», «летучая мышь», «пораженный плесенью колос».

Сложнее во многих отношениях образы в речи Полония — главного пособника короля в его преступлении. Полоний — воплощение житейской мудрости, именно эта сторона его характера передана во множестве пословиц, наставлений, сентенций, в которых встречаются иносказания, приуроченные к конкретным целям. Его советы Лаэрту — свод житейских наблюдений полезных для достижения успеха, проверенных его собственным опытом (комментаторы установили некоторое сходство с советами Вильяма Сесиля лорда Берлея, всесильного министра королевы Елизаветы, адресованными его сыну Роберту). Полоний — персонаж значительный, его нельзя считать комическим хотя ироническое отношение к нему Гамлета проявляется часто. Но Полоний и не выведен как злодей, окрашенный в черную краску, во всяком случае, в советах сыну и дочери он вполне благопристоен и даже умен. «Своих друзей, их выбор испытав, прикуй к душе стальными обручами, но не мозоль ладони кумовством с любым бесперым панибратом», «всем жалуй ухо, голос — лишь немногим», «займы тупят лезвие хозяйства» таковы его образные советы сыну.

Наиболее интересны его наставления дочери — он прибегает и к метафорам, чтобы предостеречь Офелию:

    Я знаю сам,
Когда пылает кровь, как щедр бывает
Язык на клятвы; эти вспышки, дочь,
Которые сияют, но не греют
И тухнут при своем возникновенье,
Не принимай за пламя.
        (I, 3)

Дальнейшие метафоры в этом наставлении связаны с признанием Офелии, что принц Гамлет клялся в любви «почти всеми святыми клятвами небес». Полоний называет любовные клятвы «силками для ловли вальдшнепов», «искрами», которые гаснут в момент возникновения и, наконец, «маклерами» другой окраски, чем их внешний вид, которые передают «прошения», лишенные святости. Далее идет строка, вызывающая давние споры, потому что текст кварто и фолио показался непонятным: «дышащие как освященные и благочестивые обязательства, чтобы тем лучше обмануть» ("Breathing like sanctified and pious bonds I The better to beguile"). Поскольку слово "bonds" («обязательства», «узы», «обеты») получает два эпитета, которые показались комментаторам странными, то вместо "bonds" Теобальд поставил слово "bawds" — «сводни». Между тем внутренние смысловые отношения в шекспировском тексте логически понятны, а введенная Теобальдом замена, принятая в большинстве изданий, порождает гораздо больше сомнений именно потому, что логика развития метафоры нарушена.

Речь в шекспировском тексте идет о финансовых документах, деловом посредничестве, при котором используются обязательства, расписки и договоры, служащие посредниками. Полоний хочет сказать, что «святые клятвы небес» — всего лишь посредники для плотских целей, обязательства, обещания, которые только по внешности напоминают освященные узы брака; клятвы Гамлета только «дышат» благочестием, а в действительности служат обману: подобно поддельным обязательствам в финансовых делах. С заменой слова "bonds" словом "bawds" в цельный образ, связанный с финансовыми операциями («прошения», «маклеры», «обязательства»), вторгается чуждый ему образ сводни, а эпитеты «освященные и благочестивые» нечестны применительно к «сводням».

Иллюстративный характер метафор в речах Полония чаще всего проявляется в его наставлениях, при этом иносказания призваны завуалировать нравственную уязвимость его советов и говорят о его хитрости и притворстве. Например, приказывая слуге Рейнальдо выведать, как ведет себя в Париже Лаэрт, Полоний учит его, как возвести напраслину на сына в разговорах с теми, кто его знает. Рейнальдо осторожно высказывает сомнение в порядочности хозяина — ведь подобные наговоры могут нанести урон чести Лаэрта. Полоний оправдывает свой метод: «Приманка лжи поймала карпа правды», — говорит он, завершая свои наставления. Многословие и пристрастие к примитивным каламбурам в самые неподходящие моменты делают речь Полония искусственной, раздражают даже Клавдия и королеву, а Гамлет называет его «нудным» "tedious"— «надоедливый», «утомительно скучный» (II, 2). Все рассуждения Полония банальны, житейская мудрость почерпнута из собственного опыта и поверхностных знаний, и можно предполагать, что несамостоятельность в суждениях Лаэрта и Офелии возникла не без влияния Полония.

В речах Лаэрта образные средства языка встречаются редко — наиболее интересные появляются в его наставлениях Офелии (I, 3). Тема прощального разговора с сестрой — принц Гамлет: Лаэрт предостерегает Офелию об опасности. Любовь Гамлета не более чем дань моде, игра крови, «фиалка в расцвете юности» — дерзкая, но не постоянная, приятная, но кратковременная. И в дальнейших аргументах Лаэрт прибегает к иносказаниям: природа человека такова, что этот «храм» (т. е. тело человека) с годами ветшает, но внутри храма «служба ума и души» становится богаче. Метафора напоминает о церковной службе в религиозных храмах — чем древнее храм, тем он более почитаем и богат. Косвенно эти метафоры говорят о юности принца, который в глазах Лаэрта еще не созрел для серьезных жизненных решений. В словах Лаэрта, как и в советах Полония, проявляется неспособность правильно судить о людях, — ошибочное суждение о характере принца породило трагические последствия не только для Офелии, но и для Полония и для Лаэрта.

К рассуждениям о зависимости намерений Гамлета от требований государственной необходимости Лаэрт добавляет метафоры: Гамлета нужно держать в «арьергарде чувства», за пределами досягаемости «для выстрела желания». Опасность кроется в самой юности: «Червь терзает младенцев весны часто еще до того, как раскроются их почки».

Метафоры в речи Лаэрта заключают в себе обыденные мысли. Лаэрт, как и Полоний, судит о других по себе. Недаром Офелия, выслушав образные наставления брата, отвечает ироническим советом не походить на пасторов, зовущих на тернистый крутой путь к небесам, в то время как сами ступают по усыпанному розами пути удовольствий. Это один из редких примеров иносказаний в языке Офелии. Особенность всех ее речей — их искренность и безыскусственность. Вместе с тем Офелия наделена умом и наблюдательностью, ее описание немой сцены прощания принца, проникнутое тревогой и грустью отличается выразительностью деталей. В ее суждении о принце Гамлете, каким он был в прошлом, нет свойственной юности восторженной идеализации, а дано краткое, но точное описание достоинств принца, который служил для всех примером и был «надеждой прекрасного государства». Даже в речах Офелии, утратившей разум, сохраняется подсознательная логичность — все, что ее мучает: смерть отца, разлука с любимым и мысль о смерти, — воплощено в символике цветов.

Проста и почти лишена словесных украшений речь Гертруды, и только в моменты эмоциональных потрясений речь ее становится образной. Например, она умоляет сына прекратить обличения, которые подобно кинжалам пронзают ее уши, признается, что он «обратил ее глаза прямо в ее душу» и она видит там такие «черные и глубоко проникшие в ткань пятна», что они уже не могут изменить свой цвет (III, 4, 90). В тексте фолио стоит слово "grained", означающее «прочны по окраске», пятна, пропитавшие структуру вещества. В тексте второго кварто стоит эпитет "grieved" — «горестные», разрушающий метафору. Независимо от намерения Гертруды метафора создает представление о невозможности для королевы «вывести пятна», т. е. очистить душу, глубоко и прочно «окрашенную» в черный цвет союзом с королем Клавдием. Одно из самых поэтических мест трагедии — описание гибели Офелии — произносит королева Гертруда. В этом описании (IV, 7) неожиданно раскрывается поэтическая сторона личности Гертруды.

Трагедия «Гамлет» насыщена словесными образами, связанными с самыми различными сторонами жизни, их главная цель — передать эмоциональное состояние героев, особенности их характеров. Вместе с тем метафоры позволяют Шекспиру высказать психологические наблюдения, философские обобщения и некоторые дерзкие и опасные идеи — эта последняя особенность проявляется только в монологах Гамлета. Если сравнить образные средства, к которым прибегают другие персонажи, и метафорическое мышление Гамлета, то окажется, что героя окружают люди, чье поэтическое воображение не может идти в сравнение с образным стилем принца. В этой особенности есть психологическая основа — принц датский оказывается одинок по складу мышления, а не только по своим интеллектуальным и нравственным достоинствам. Такой человек неизбежно приходит в столкновение с окружающим миром в силу своеобразия своей природы — и в этом столкновении героя и общества, по замыслу Шекспира, прав герой.

Примечания

1. Морозов M.M. Избранные статьи и переводы. М., 1954. С. 399.