Метафорические суждения о любви Антония и Клеопатры

«Антоний и Клеопатра» — одна из глубоких психологических трагедий в мировой драматургии, трагедия, насыщенная метафорическими образами, раскрывающими природу и проявления любовной страсти.

Трагедия написана Шекспиром на основе внимательного изучения знаменитого сочинения Плутарха «Жизнеописания благородных греков и римлян» в английском переводе Томаса Норта. Установлена зависимость стиля многих частей драмы от стиля этого перевода, Шекспир связан источником, он старается не искажать характеров известных исторических лиц, но вместе с тем привносит собственное понимание событий и собственное отношение к героям. В речи Энобарба он почти дословно использует описание первого появления Клеопатры, а воспоминания Октавиана о доблестном прошлом Антония соответствуют рассказу Плутарха. Многие исторические моменты в борьбе за власть также взяты из источника. Историческая правдивость характеров сохранена, однако Шекспир опускает очень многие факты, свидетельствующие о властолюбии и жестокости Клеопатры, хотя и намекает на эти ее черты в нескольких эпизодах. Изложение Плутарха не оставляет сомнений в том, что Антоний и Клеопатра глубоко любили друг друга, и Шекспир возвышает и поэтизирует эту любовь. Если в характере Антония, который действует в трагедии «Юлий Цезарь», Шекспир усилил черты политика и демагога, то в трагедии «Антоний и Клеопатра» действует во многом иной человек. Искусный политик, талантливый полководец, любимец римских солдат утрачивает все обязанности перед Римом, порабощенный страстью к египетской царице: в его чувстве и в его трагической гибели Шекспир увидел столько искреннего и глубокого пафоса, что облагородил характер героя, опустив многочисленные факты, снижающие образ римского триумвира.

Метафоры в тексте трагедии не только углубляют психологические характеристики персонажей, но и воссоздают облик Клеопатры, картину жизни в Египте, отдельные моменты политической борьбы в Риме. Чаще всего метафоры и сравнения передают различные оттенки в описании любви героев.

В психологическом отношении главный интерес вызывает характер Клеопатры. Энобарб рассказывает о том, какими чарами она опутала Антония. Клеопатра отказалась явиться к победителю, но поплыла мимо Антония, который восседал на берегу на возвышении, на ладье с позолоченной кормой, пурпурными парусами и серебряными веслами, по всей реке разносились благовония, музыка флейт. Клеопатра, подобно Венере, покоилась под расшитым золотом балдахином, ее окружали мальчики в виде Амуров и самые красивые рабыни, одетые нереидами. Скоро все воины и народ толпились на берегу, Антоний остался один. К описанию, заимствованному у Плутарха, Шекспир добавляет метафоры, усиливающие поэтическую атмосферу всей картины: ветры «больны от любви» к «благоухающим парусам», весла двигались «в такт музыке, и вода, как будто влюбленная в их удары», струилась быстрее. «Любезный» Антоний, от которого ни одна женщина не слышала слова «нет», по приглашению Клеопатры отправился в гости, «побритый десять раз», и «заплатил сердцем за пиршество, насытив только свои глаза».

Плутарх сообщает о необыкновенных дарованиях Клеопатры, в трагедии о них говорят несколько персонажей в разные моменты действия. Красота ее не поражала, ее называют «смуглой», «цыганкой», сама она в порыве ревности вспоминает, что ее кожа сожжена солнцем. Однако и Плутарх и Шекспир упоминают о необычайном обаянии ее голоса, который сравнивается с многострунным инструментом. Плутарх рассказывает и о том, что Клеопатра владела многими языками и даром красноречия, в то время как цари, которые правили Египтом до нее, плохо знали и свой родной язык. О жизни Антония в Египте можно судить по нескольким брошенным вскользь воспоминаниям персонажей — Шекспир сохраняет множество живописных подробностей из источника. Клеопатра, стремясь удержать Антония, не отпускала его от себя, участвовала в играх, охоте, рыбной ловле и всем развлечениям придавала блеск и занимательность.

Трагедия начинается метафорами, выражающими осуждение Антония: его друг по оружию Филон говорит о контрасте между прежним воином и человеком, ослепленным страстью, которая «переливается через всякую меру» ("This dotage of our general's / O'erflows the measure", слово "dotage" означает «обожание», «неразумная любовь»). Ранее его глаза «сверкали, как у одетого в доспехи бога войны Марса», теперь они покорно устремляются к «смуглому фронту», сердце военачальника, которое рвалось из груди в великих битвах, теперь отреклось от всякой твердости ("reneges all temper"), «стало кузнечными мехами и опахалом, чтобы охлаждать похоть цыганки». Антоний, один из трех столпов мира, превратился ("transformed") в шута блудницы. В этих словах усматривают иногда обвинение в измене воинскому долгу — на том основании, что слово "reneges" означает «отречение от веры»¹. Между тем смысл этих слов далек от этического упрека в измене долгу. Противопоставление выражено метафорой, связанной с закаливанием металла: ранее сердце Антония было таким твердым, что в пылу сражения могло разорвать пряжки на его груди, т. е. ребра уподобляются доспехам, скрепленным металлическими застежками. Теперь его сердце отвергает закалку, в данном случае "temper" сохраняет двойной смысл: «твердость» закаленного металла, и качества характера — «суровость», «твердость», «стойкость».

Отношение Филона к Антонию продиктовано не только соображениями о долге и не только преклонением солдата перед воинскими доблестями, но и распространенным презрением, которое вызывает военачальник, покинувший войну, мужчина, порабощенный низменной страстью к женщине, которая в глазах римской черни была не любящей египетской царицей, а сластолюбивой «цыганкой». В дальнейшем подобные суждения несколько раз повторяются. Секст Помпей, опасаясь возвращения Антония из Египта, надеется, что Клеопатра «смягчит увядающие губы», «соединит красоту и сладострастие» и любовными чарами удержит Антония. Пусть пиршества разгорячат его мозг, пусть «эпикурейцы-повара потчуют его соусами, которые обостряют аппетит и не ведут к пресыщению», тогда его доблесть утонет в «тупости» Леты (здесь река забвения воспринимается как символ животного существования). Молодой Октавий Цезарь, холодный расчетливый честолюбец, который давно задумал стать полновластным и единственным правителем, лицемерно возмущается поведением своего политического соперника Антония: тот отказался от государственных дел, бражничает ночами, занят рыбной ловлей и шатается по улицам вместе с Клеопатрой. Но тут же Октавий признается, что ни сластолюбие, ни праздность Антония не тревожили бы его ум, если бы триумвир не притязал на власть и не отдал Клеопатре Сирию, Кипр и Лидию.

Таким образом, осуждают Антония персонажи, в той или иной степени связанные с ним политическими интересами, причем их возмущение вызвано собственными расчетами в большей мере, чем государственными доводами. Всем этим оценкам, призванным воссоздать исторически правдивую картину, Шекспир противопоставляет иные оценки и противоположную жизненную позицию.

В гиперболических метафорах Антоний превозносит любовь как высшую ценность жизни, и ради любви отвергает весь мир: «Пусть Рим растает в волнах Тибра, свод империи падет... Королевства — это глина», а «унавоженная земля плодит и людей и зверей». Когда Клеопатра полусерьезно называет его речь ложью, напоминает о посланном из Рима, о его жене Фульвии, Антоний призывает ее думать только о любви: «Из любви к Любви и ее мягким часам не будем расточать время на резкие споры: ни одна минута нашей жизни не должна пройти без удовольствий». Когда Клеопатра все-таки настаивает на том, чтобы он принял посла, Антоний упрекает ее: «Оставь, Упрямая королева ("wrangling" — точнее, раздраженная, любящая спорить), которой все к лицу: браниться, смеяться, плакать; в тебе, прекрасной и восхитительной, любая страсть стремится выразить себя полностью». Эти слова служат выразительным опровержением слов Филона о том, что Антоний порабощен похотью.

В речах героя передана всепобеждающая сила любви как страсти, охватившей все существо Антония. Для него Клеопатра— королева Египта, вызывающая его восхищение: «Идем моя королева», — обращается он к ней. В момент, когда Антоний принимает решение покинуть Египет, «разорвать эти крепкие египетские путы», он слышит возражение из уст своего друга Энобарба: Клеопатра мгновенно умрет, она умирала много раз по менее значительным поводам. Антоний упоминает о ее хитрости, но Энобарб снова поправляет его: ее страсти сотканы из «тончайшей ткани чистой любви», в доказательство он вводит любопытную метафору, которую воспринимают различно. Энобарб говорит о том, что ее «ветры и воды» нельзя назвать «вздохами и слезами», это великие бури и штормы, и если это хитрость, то она может вызвать ливень, подобно Юпитеру. Энобарб глубже всех понимает Клеопатру, понимает, что в основе ее хитроумных капризов — искренняя любовь, подобная стихийным силам природы, ее слезы искренни; Шекспир уже в первых словах Клеопатры раскрывает причину, вызывающую капризы и слезы египетской царицы — она все время боится потерять Антония.

Поведение Клеопатры определяет единственная цель — удержать Антония. Пока она всего лишь предполагает, что Антоний собирается в Рим, она прибегает к насмешливому поддразниванию, притворяется больной, упрекает его в лицемерии, но когда она понимает, что Антоний действительно отправляется в Рим, ее речь становится прерывистой, лишенной всякого искусства, она не может найти слов, наконец, овладевает собой и желает ему победы и славы.

Шекспир сохраняет немало суждений персонажей о чувственности Клеопатры, даже Антоний в порыве ревности упрекает ее: «Я нашел тебя холодным объедком с блюда Цезаря», «фрагментом Гнея Помпея», «ты можешь лишь представить воздержанье, не зная, что это такое», — и он приказывает высечь посланца Цезаря, которому она оказала внимание. В ответ на оскорбленья она горестно восклицает: «Все еще не знать меня!» (Плутарх сообщает, что они были вместе четырнадцать лет, она родила ему сына и дочь, умерла Клеопатра в возрасте 39 лет, Антоний — в возрасте 56 или 57 лет). В этот момент Клеопатре помогает ее красноречие, усиленное страхом потерять любовь Антония. Она клянется в своей верности: «Нет, дорогой, если я такая, пусть из моего холодного сердца небо исторгнет град, отравит его истоки; пусть первый камень уронит мне на шею, разрушит мою жизнь!» Она призывает на свою голову возмездие в таких страшных проклятьях, что Антонии успокаивается. Перед решительным сражением он просит устроить пир для всех его соратников и готов сразиться со смертью. Энобарб, наблюдая поведение Антония, предсказывает его поражение: «Когда доблесть начинает пожирать разум, она съедает тот меч, каким должна воевать».

В образной речи Энобарб высказывает свои психологические наблюдения, которые во многом соответствуют позиции Шекспира. Именно Энобарбу принадлежит глубокое суждение о Клеопатре, которое воспринимается как обобщение, принадлежащее самому Шекспиру. Когда Меценат выражает надежду, что женитьба на Октавии заставит Антония окончательно покинуть Клеопатру, Энобарб решительно возражает: «Никогда», и сразу же поясняет, в чем состоит власть Клеопатры: она не увядает с годами, привычка не притупляет наслаждения от ее бесконечного разнообразия, «другие женщины пресыщают аппетит, а Клеопатра пробуждает голод, даже когда насыщает»; низменные вещи в ней привлекают, и священники благословляют ее даже в ее распутстве. Чувственная сторона любви в этом суждении преобладает, однако причина обаяния Клеопатры заключена в богатстве ее личности, в женской привлекательности и силе любовного чувства — в этом проявляется ее «бесконечное разнообразие» ("infinite variety").

Бегство Клеопатры и ее флота в разгар сражения Антоний воспринял своим помраченным от горя рассудком как измену. Его проклятия Клеопатра выслушала молча, удалилась и через некоторое время отправила гонца к Антонию с известием, что она покончила с собой. Услышав весть о ее самоубийстве, Антоний приказывает Эросу снять с него доспехи и отсылает его. Речь Антония в этот момент состоит из отрывочных восклицаний и горестных самообвинений, он спешит «нагнать» Клеопатру, чтобы выплакать себе прощение. «Теперь промедление — пытка», «факел погас», «ложись и дальше не блуждай», — говорит он себе. «Иду, моя царица»... «Подожди меня, мы вместе войдем туда, где души покоятся на цветах», — обращается он к Клеопатре, как будто она может его слышать. Называя себя «женихом в смерти», Антоний падает на свой меч. Он просит пришедших солдат добить его, но в этот момент узнает, что Клеопатра жива, и приказывает нести его к царице.

Умирающего Антония поднимают наверх, в гробницу, где укрылась Клеопатра и ее служанки. Он успевает произнести себе эпитафию, напоминает Клеопатре о том времени, когда он был владыкой полумира, он советует ей доверять только Прокулею из свиты Цезаря, но Клеопатра заверяет его, что покончит с собой. Смерть Антония она оплакивает в космических образах: «Расплавился венец земли», «упало знамя воина, поблек победный лавр войны»:

Теперь я только женщина, не боле,
И тем же жалким я страстям покорна,
Как скотница простая. Я хотела б
Швырнуть свой скипетр в злых богов и крикнуть:
«Наш мир был равен вашему, покуда
Жемчужины вы нашей не украли!»
Теперь же все — ничто. Смиренье — глупость,
А гнев достоин бешеного пса.
    (IV, 13, перевод Б.О. Румера)

Убеждая Ираду и Чармиану в том, что смерть — единственное спасение от позора, который их ждет в Риме, Клеопатра говорит о театральных пьесах, а поскольку в театрах его времени женские роли исполняли юноши, Шекспир создает переходный глагол от существительного «мальчик»: "I shall see / Some squeaking Cleopatra boy my greatness / In the posture of a whore":

    ... на сцену
Комедианты выведут нас в наших
Пирах александрийских; Марк Антоний
Выходит пьяным, юноша пискливый
Величье Клеопатры принижает
Движеньями блудливыми.
    (V, 2, перевод О.Б. Румера)

В некоторых исследованиях приводятся примеры символического упоминания змеи в тексте речей персонажей. Символизм якобы заключен в том, что Клеопатра умирает от укуса ядовитой змеи, а в драме часто упоминается, «змея» и «змеи». Клеопатра вспоминает, как Марк Антоний называл ее «нильская змейка», в беседах римских триумвиров содержатся намеки на Клеопатру, когда они говорят о змеях в Египте, в проклятьях Клеопатры встречается пожелание, чтобы все существа обратились в змей. По-видимому, Шекспир вводит упоминание змеи для создания местного колорита. Для этой же цели в тексте драмы повторяется упоминание моря и кораблей. Упрекая Клеопатру, Антоний признается, что его сердце «привязано к ее рулю», о самом Антонии говорится после его смерти: «Более редкостный дух никогда еще не вел корабль человечества» ("A rarer spirit never / Did steer humanity", V, 1). Эти слова воспринимаются как авторская эпитафия герою.

В трагедиях зрелого периода творчества метафоры органически связаны с характерами героев, позволяют представить мотивы их поступков, передают их эмоциональное состояние, различные оттенки страстей в моменты потрясений и размышлений. Благодаря метафорическому стилю создается трагическая атмосфера, тревожное или скорбное настроение. Метафоры помогают воспринимать конкретные события как проявление каких-то более общих законов жизни, связывают эмоции героя с общечеловеческими страстями и в то же время придают этим эмоциям индивидуальное своеобразие, поэтическое обаяние и величие. В метафорах часто заключена оценка самого Шекспира, его этическая позиция, его философские и социальные обобщения. Мир шекспировских метафор в трагедиях насыщен всем богатством образных ассоциаций, рожденных во многих сферах жизни.

Примечания

1. Hibbard G.R. Feliciter audax: Antony and Cleopatra I, 1, 1—24 // Shakespeare's styles: Essays in honour of Kenneth Muir // Ed. by Philip Edwards, Inga-Stina Ewbank and G. K. Hunter. Cambridge [a.o.], Cambridge Univ. Press, 1980. P. 103, 107.