Метафорические оценки Ричарда III¹

В финале третьей части трилогии «Король Генрих VI» главным героем событий становится младший сын герцога Йорка Ричард, получивший во владение герцогство Глостерское. Необычайно длинный монолог (III, 2, 124—195) насыщен метафорами, историческими и мифологическими параллелями, в которых раскрываются зловещие планы Ричарда Глостера, будущего тирана — узурпатора Ричарда III. В этот момент Ричард находится в состоянии крайнего раздражения, вызванного женитьбой короля Эдуарда на незнатной вдове леди Грей. У нее кроме детей от первого брака много братьев, которым достаются и земли и выгодные должности. С женитьбой короля для осуществления планов Ричарда возникли дополнительные серьезные препятствия. Поэтому Ричард начинает монолог проклятием — он желает брату прогнить до мозга костей, чтобы его бесплодное лоно не могло произвести наследника престола.

Для того чтобы передать состояние Ричарда, Шекспир вводит несколько метафор: Ричард сравнивает себя с одиноким путником, заброшенным на остров; стоя на мысу, путник видит далекую землю и объявляет, что готов осушить море, лишь бы добраться до другого берега. Этой гиперболой подчеркнута неосуществимость замыслов Ричарда. Однако далее метафора, передающая душевное состояние Ричарда, рождает мысль о том, что его дерзкие замыслы осуществимы: он сравнивает себя с человеком, который заблудился в тернистом лесу, и, охваченный отчаянием, продирается через колючие ветви, стараясь отыскать путь. Ричард сразу же поясняет, что он может избавиться от мучений, только завладев короной, — в лесу нужно прорубить путь «кровавым топором».

Шекспир вводит в этот монолог Ричарда объяснение причин, породивших столь неистовое честолюбие: природа создала его уродливым. «Я в чреве матери любовью проклят» — говорит он. упоминание о «необлизанном медвежонке» наводит на мысль, что Ричард в детстве не знал материнской ласки, слова «завистливый горб» объясняют рожденное завистью стремление Ричарда повелевать другими. Герой сравнивает себя со своими «учителями» в прошлом. По его мнению, в нем соединились способности таких знаменитых героев, как Нестор — мудрейший государственный муж, опытный политик, искусный оратор; Улисс — Одиссей, хитроумный и многоумный; Синон — хитрый лицемер, придумавший «Троянского коня», с помощью которого греки овладели Троей; кроме античных героев упомянут Протей — морское божество, умеющее, по представлениям древних греков, принимать любой облик — льва, дракона, пантеры, воды, дерева. Наконец, Шекспир заставил Ричарда назвать Макиавелли, потому что в глазах англичан XVI в. имя Макиавелли стало нарицательным для обозначения жестокого политика. Эпитетом «способный на убийство», или «убивающий», Шекспир поясняет смысл упоминания Макиавелли. Мифологические образы: русалка, увлекающая к гибели, василиск, убивающий взором, хамелеон, меняющий окраску, — дополняют список «союзников» и «учителей» Ричарда. В искусстве борьбы за власть необходимы хитрость, притворство, жестокость.

Метафоры и сравнения часто встречаются в речах поверженной королевы Маргариты. В бессильной ярости она называет победителей пиратами, которые дерутся из-за дележа добычи, отнятой у Ланкастеров. Ее проклятья, адресованные Ричарду, сопровождаются пророчествами: Ричард — этот «сын ада», «раб природы», «позор материнского чрева» — будет наказан, когда его грехи «созреют», его душу будет грызть червь совести, глаза, несущие смерть, не смогут спать, а если он заснет, то увидит мучительные сны. Маргарита предсказывает, что Ричард опасен для всех. Обращаясь к королеве Елизавете, она предостерегает ее:

На паука раздувшегося сахар
Ты сыплешь, путаясь в его сетях.
О глупая, нож точишь на себя!
Наступит день — меня умолишь ты
Проклясть с тобой кривую злую жабу!
    (I, 3, здесь и дальше, перевод А. Радловой)

Метафора в этих словах вызывает противоречивые комментарии. Буквальный ее перевод: «Зачем ты сыплешь сахар на этого раздувшегося ("bottled") паука, чья смертельная паутина тебя опутывает ("ensnares thee about"), — «завлекает тебя в ловушку». Причастие "bottled" (от слова "bottle" — «бутыль»), обычно считают синонимом для таких определений, как "big bellied" — «с раздувшимся брюхом», "swollen" — «распухший», "bloated" — «раздувшийся». Ни одно из них не передает тех ассоциаций, которые порождает слово "bottled". Второй раз оно встречается много позднее, когда королева Елизавета вспоминает о предсказании Маргариты.

Можно предполагать, что сравнение порождено самой бытовой деталью: когда кожаная бутыль (или бурдюк) переполнена вином, она по форме напоминает насытившегося кровью жертв паука. Отсюда обратная ассоциация: паук — тиран, раздувшийся от крови жертв, подобен переполненной бутыли. Вторая деталь — упоминание о сахаре — связана, вероятно, с тем, что сахар считался пищей паука. Однако возможна иная ассоциация: сахар вызывает брожение сока, бутыль вздувается от забродившего вина, поэтому если в кровь, которую высосал паук, добавлять сахар, паук еще больше раздуется. Подобные ассоциации согласуются с общим замыслом хроники: Ричарду в начале пьесы все уступают не только из страха, но и по неразумию. Он, совершая одно преступление за другим, превращается в кровавого тирана.

Маргарита предостерегает и Бэкингема, ближайшего помощника Ричарда Глостера:

О Бэкингем, ты пса остерегайся;
Виляя, он кусает, и укус
Отравленных его зубов смертелен.
        (там же)

В дальнейшем все пророчества Маргариты сбываются, но в данный момент ее слова воспринимаются всеми как бред старой королевы, утратившей разум от горя. Образная речь Маргариты передает ее ненависть и отвращение и создает у зрителя сходное отношение к Ричарду, предвещая его будущие злодейства. Характерно, что более всего проклинают Ричарда в этой драме женщины — леди Анна, королева Маргарита, королева Елизавета, герцогиня Йоркская — мать Ричарда. Ламентации трех королев насыщены риторикой².

Суждения о Ричарде, высказанные его многочисленными жертвами, резко контрастируют с его самооценками. В его монологах сравнения с историческими и мифологическими персонажами возвышают его в собственных глазах, а некоторые метафоры в его речи используются для самооправдания. Например, он вспоминает о своих заслугах перед Йоркской династией: он был «вьючной лошадью», выпалывал в битвах врагов Эдуарда и тем обеспечил брату победу. Видя, что плоды достаются другим, он обвиняет плохое время: мир стал так плох, что вороны охотятся там, где не смеют орлы (1, 3).

Однако в речах других персонажей Ричард лишен всякого ореола героя, напротив, многочисленные прозвища и сравнения вызывают к нему отвращение: «порожденье ада», «лохмотья чести», «ядовитая жаба», «василиск», «адский пес». Уродливая внешность Ричарда преувеличена в его словах в целях самооправдания, а в словах его жертв — как способ выразить сильнее свое негодование и ненависть.

По замыслу автора, легенды о рождении и детстве Ричарда, рассказанные в хронике, призваны объяснить окружающим, как мог вырасти этот кровавый тиран. В трактовке образа Ричарда III Шекспир следовал оценкам, данным в сочинении Томаса Мора, который еще застал в живых очевидцев событий и убедительно восстановил черты характера Ричарда III. В повествовании Томаса Мора, как и в трудах других историков, преобладал этический подход к событиям правления Ричарда, несомненно. оказавший влияние и на Шекспира.

Установлена идейная и стилистическая близость хроники тексту источника, главный источник — сочинение Томаса Мора «История Ричарда III», включенное в «Хроники» Холиншеда. Немалое сходство обнаружено и со стилем трактатов о «христианском» государе. К числу немногих сцен, насыщенных тропами, относится рассказ Кларенса о своем зловещем сне: Глостер столкнул его в поток, и Кларенс стал тонуть. Картина предсмертных мучений и всего увиденного в глубине настолько красочна, что тюремщик поясняет страшный рассказ объяснением происхождения страшных сновидений: «Печаль нарушает порядок времени, прерывает часы отдыха, превращает ночь в утро и полдень в ночь» (I, 4). Сон оказывается пророческим — убийцы, посланные Глостером, топят Кларенса в бочке с мальвазией.

Знаменитый монолог Ричарда о совести произнесен в момент, когда Ричард охвачен смятением и ужасом от увиденного им сна, где призраки убитых им людей предсказывают ему скорую гибель. Прерывистая речь, нарушение правил грамматики и синтаксиса, обилие риторических вопросов и восклицаний, ответов самому себе, психологически неожиданные для такого злодея самообвинения, картина грозящего ему суда, горечь от сознания, что он одинок, что его никто не любит, — все эти состояния героя завершаются метафорой, выражающей решимость сражаться до конца: перед битвой Ричард объявляет солдатам:

Да не смутят пустые сны наш дух:
Ведь совесть — слово, созданное трусом,
Чтоб сильных напугать и остеречь.
Кулак нам совесть, и закон нам — меч!
        (V, 3)

Буквально: «Пусть сильные руки будут нашей совестью, мечи — нашим законом». Эти образы отражают главное в его мировоззрении — убеждение, что в мире господствует сила. Это убеждение незадолго до появления хроники Шекспира звучало со сцены в прологе к драме Кристофера Марло «Мальтийский еврей», где выведен Макиавелли. Марло доказывал, что весь мир живет по законам Вараввы, т. е. везде правят выгода и сила. Однако многие моменты в хронике «Ричард III» содержат художественное опровержение подобного миросозерцания. Шекспир показывает, что совесть живет в душе у всех персонажей, даже у наемных убийц, а в проклятьях тирану звучит протест.

Особенность метафор и аллегорий в ранних хрониках — их связь с политическими темами, четкость и ясность ассоциаций, обязательные пояснения, введенные или в начале или сразу же после завершения метафорической картины. Многозначные, трудные для понимания тропы встречаются редко. Драматург как будто не доверяет воображению зрителей и стремится пояснить любое поэтическое иносказание.

В ранних хрониках метафоры слабо связаны с особенностями характера персонажа, возникают неожиданно, их появление далеко не всегда психологически подготовлено, словесные образы в основном иллюстрируют драматические ситуации и конфликты.

Сравнительно редко встречаются аллегории, причем соотношение абстрактных понятий или явлений человеческой жизни передано в них через описание явлений, взятых из мира природы или из жизни животных. Вообще в раннем творчестве Шекспира преобладают простые метафоры или метафорические картины, сохраняющие краски реальной жизни, помогающие понять и без того ясные мотивы поведения персонажей и их цели в данный момент действия. Более сложная роль метафор заключается в том, что они поясняют авторское отношение к людям и событиям — идейный замысел Шекспира, достаточно ясный сам по себе, обретает благодаря поэтическим тропам эмоциональную выразительность и оказывает этическое воздействие на зрителей.

Примечания

1. Реалистический характер поэтики Шекспира в хронике «Ричард III» показан в фундаментальном исследовании В. Клемена: Clemen W. Kommentar zur Shakespeare's "Richard III". Interpretation eines Dramas. Göttingen, 1957.

2. Clemen W. The development... P. 48—51.