Е.Н. Гибсон

В середине прошлого века ортодоксальным шекспироведам тоже оставалось сделать один крошечный — воробьиный — шажок, чтобы увидеть разгадку «Шекспира». Но миф уже цвел пышным цветом, и сделать этот шажок они не могли, не переступив непреодолимой преграды — не просто Шакспера и его жизни, но и собственных успехов, гор схоластических предположений, споров, и, наверное, самое главное, — укоренившихся мнений, не подлежащих пересмотру и от постоянного повторения действующих, как гипноз. Одна из четырех причин человеческих заблуждений, которые Бэкон называл «идолами». И это при полном понимании загадок, окружающих личность и творчество Шекспира, и отчаянном желании разрешить их. Но, к счастью, вширь и вглубь росло знание текстов Шекспира, источников сюжетов, понимание эпохи, окружения Шекспира. И все это подтверждалось документами, цитатами из сочинений того времени, портретами, архивными материалами: письмами, бухгалтерскими счетами и другими безъязыкими свидетелями прошлого.

В конце концов, к середине прошлого века поиски ключей к творческой лаборатории Шекспира прекратились. Наступил срок осмысливать весь скопленный документальный и научный (не схоластический!) материал, и тогда началось выветривание мифа. Одновременно и стратфордианцы ужесточили наступление на еретиков, которые были достаточно уязвимы.

В 1962 году в Нью-Йорке выходит нашумевшая книга Е.Н. Гибсона «Шекспировы претенденты»¹, в которой автор развенчивает четырех наиболее вероятных Шекспиров: Бэкона, Ратленда, Оксфорда и Марло. Главный из них — Фрэнсис Бэкон. Гибсон подробно останавливается на доказательствах бэконианцев, анализирует их, привлекая, по его мнению, наиболее убедительные аргументы других шекспироведов. Среди них, конечно, Джеймс Спеддинг, который, говорит Гибсон, не уставал, «к месту и не к месту», категорически утверждать, что поэтом и драматургом Бэкон просто не мог быть: во-первых, нет ни одного документа, хотя бы намекающего на авторство, во-вторых, авторские стили Шекспира и Бэкона абсолютно не схожи. Гибсон, можно сказать, был предтечей Джона Мичелла, но только выводы у них разные, что отражает их разную временную принадлежность.

Приведу выдержки из третьей главы о Бэконе. Они относятся к полемике двух поэтов-сатиристов Джозефа Холла (1574—1656) и Джона Марстона (1575? — 1634). Мы уже поминали эту полемику, теперь остановимся подробнее.

Марстон скоро станет видным драматургом, но потом оба примут сан и закончат свои дни вдали от литературы и мирской суеты. История этого спора кочует из одного сочинения бэконианцев в другое, и я не буду поднимать ее всю, остановлюсь только на подробностях, проливающих свет на отношения Бэкона и его ученика и соавтора — молодого Ратленда.

Гибсон полемизирует с Б. Дж. Теобальдом, видным бэконианцем, сейчас уже забытым, автором книги «Входит Фрэнсис Бэкон»²:

«Следующий аргумент бэконианцев, по моему мнению, — единственное свидетельство в пользу их теории, заслуживающее серьезного рассмотрения. Они утверждают, что два елизаветинских сатириста Холл и Марстон открыли истинного автора "Венеры и Адониса" и "Лукреции". Им оказался Фрэнсис Бэкон. Впервые эта мысль прозвучала в начале века, высказал ее преподобный Уолтер Бэгли, выпускник Кембриджа. Вот как об этом пишет Теобальд: "В Сатирах Холла "Virgidemiarum" ("Пучок разг."), 1597, книга 2, стр. 25, есть следующие строки (подстрочник. — М.Л.):

Как не стыдно, Лабео, пиши лучше или не пиши совсем,
Пиши лучше или пиши один.
Увы, зови Киника хоть умным дураком,
Все равно отринет свою красивую чашу,
Потому что жаждущий пастушок горстью
Направил поток в свое пересохшее горло.

For shame write better Labeo, or write none
Or better write, or Labeo write alone.
Nay, call the Cynic but a whittie fool,
Thence to abjure his handsome drinking bole:
Because the thirstie swain with hollow hand
Conveyed the stream to weet his drie weasand (throat)".

Далее Теобальд передает значение этих строк: "Холл прямо говорит Бэкону, что он глупец, раз допускает жаждущего поэта омочить пересохшее горло, зачерпнув пригоршней из священного источника Муз. С точки зрения стратфордианцев, эти строки — китайская грамота, комментаторы не могут опознать ни Лабео, ни Киника. Но если Фрэнсис Бэкон был автором "Венеры и Адониса", взяв имя "Уильям Шекспир", то стих становится предельно ясным. Холл был, очевидно, слегка шокирован или притворился, что шокирован, содержанием поэмы (ведь в поэме нет грубой скабрезности) и выговорил автору за некоторую фривольность. Еще он упрекает автора в сотрудничестве с кем-то, но подробностей не открывает"».

Гибсон так комментирует этот абзац Теобальда: «Смысл слов Холла простой, он говорит только о "сотрудничестве". Ему не нравится поэма, которую он считает совместной работой двух авторов. И он советует ведущему автору, что, возможно, было бы лучше, если бы он писал один, а еще лучше, если бы и совсем не написал этой поэмы. Слово "swaine", так же как и слово "shepherd", было обычным синонимом слова "поэт", и оно употреблено предположительно к младшему партнеру»³.

Бэгли опознал Лабео, исследовав ответные сатиры Марстона. В сатире четвертой «Reactio» Марстон защищает различных авторов от нападок Холла. Он, как и Холл, дает названия их произведений, которые точно указывают на авторов. Лабео же он прямо не защищает, но поскольку Лабео более других пострадал от сатир Холла, то мы вправе поискать его среди подзащитных. И он там присутствует, утверждает Бэгли.

В сатире есть такая строка: «What, not mediocria firma from thy spite!»⁴ А «mediocria firma» (середина устойчива) — девиз семьи Бэконов, включенный в их герб, полученный отцом Бэкона в 1568 году. Этот девиз до сих пор виден над аркой крыльца, которое вело когда-то в особняк Горэмбэри, единственное, что сохранилось от фамильной резиденции семьи Бэконов. Он восходит к афоризму Сенеки: «In medio spatio mediocria firma locantur»⁵. Так что Марстон, бесспорно, защищает среди прочих и Бэкона, не называя его прямо по имени. Слова эти были любимым девизом и отца Бэкона, сэра Николаса, никто другой тогда этим девизом не пользовался. Да и потом тоже. Это упорное употребление псевдоимени «Лабео» (древнеримский юрист), намекающего на профессию, вместо настоящего свидетельствует, что автор ругаемых произведений скрывал свое авторство. А Бэкон и сам однажды назвал себя «сокрытый поэт». Значит, Лабео — это Фрэнсис Бэкон.

Сатиры Марстона были изданы в одном томе с поэмой «Пигмалион». А в приложении к ней есть интригующие строки:

«Лабео несчастен — любовь его не отвечает ему взаимностью». И в следующей строке Лабео укоряет свою любовь в тех же словах, в каких Венера укоряла в шекспировской поэме Адониса. Вот эти строки:

So Labeo did complain his love was stone
Obdurate, flinty, so reletless none:
Yet Lynceus knows that in the end of this
He (Labeo) wrought as strange a metamorphosis.

Перевод:

И Лабео сетовал, его любовь
тверда, как камень, сталь, нет тверже.

Я прибавила еще две строки, потому что они нам скоро понадобятся. Их перевод:

«Но Линций⁶ знает, под конец он (Лабео) странную метаморфозу сотворил».

Стало быть, послесловие как бы между прочим сообщает, что Лабео-Бэкон, работая над своим произведением, сотворил некую метаморфозу.

Причем вставлены эти строки в приложение к поэме, что называется, ни к селу, ни к городу. Как, впрочем, и все приложение, без которого поэма «Пигмалион», довольно точно следующая Овидию, могла бы прекрасно обойтись. Надо сказать, что сочинение и издание этой поэмы у комментаторов всегда вызывало недоуменный вопрос: для чего вообще начинающий литератор Марстон пишет эту (свою первую) поэму, какая в ней новая мысль, есть ли в ней сверхзадача? И сами себе отвечают: возможно, для упражнения, вот только зачем было ее публиковать?

Но причина была, и дело не только в том, что в приложении Марстон прямо связывает Лабео и поэму «Венера и Адонис», а через несколько страниц, в четвертой сатире, защищает Бэкона от нападок Холла, критикующего Лабео за «грязное» сочинительство, как и других поэтов, пишущих, с точки зрения пуритан, безнравственные вирши.

Есть и еще одна причина, но говорить о ней сейчас неуместно. Вот схожие строки из «Венеры и Адониса». Венера говорит Адонису:

Art thou obdurate, flinty, hard as steel?
Nay more than flint, for stone at rain relenteth.

Ты крепок, как кремень, ты тверд, как сталь,
Нет, даже крепче: камни дождь смягчает⁷.

Один из современных бэконианцев Н.Б. Кокбурн провел самое тщательное исследование наиболее ценных произведений, связанных с проблемой авторства, и результаты изложил в книге «The Bacon Shakespeare Question», 1998. В главе, посвященной сатирам Холла и Марстона, он мимоходом замечает: «Возможно, Марстон подозревал, подобно современным критикам, что Шекспир видел в Венере себя и фантазировал, воображая, что добивается от Адониса гомосексуального общения. Как бы то ни было, строки 31—32 свидетельствуют, что Марстон считал Лабео автором "Венеры и Адониса"». Это замечание — дань ложному, но сейчас модному поветрию (в его основе лежит психо-социологический, а возможно, и биологический сбой в инстинкте продолжения рода), что Шекспир был нетрадиционной сексуальной ориентации — ну как не посмаковать столь пикантную подробность, выказав при этом шагание в ногу с современным свободомыслием. Но прочитайте все пьесы Шекспира, и вы нигде не найдете на это даже намека. Только в «Троиле и Крессиде», между прочим, упомянуты отношения Ахилла и Аякса, но они поданы в явно ироническом тоне. Во всех других пьесах Шекспир, напротив, певец нормальной, прекрасной и сильной человеческой любви, иногда кончающейся трагически, а иногда, напротив, счастливо. Лучшего певца я не знаю. Поэма Марстона действительно имеет касательство к анормальным отношениям, но подоплека там другая. Если Лабео — Бэкон, который трудится над своим произведением (обучает подопечного литературному мастерству), то, наделив его словами Венеры из поэмы Шекспира, Марстон сообщает читателю, что Лабео, подобно Венере, имеет основание жаловаться на строптивость своей «Галатеи». Но при этом ему удалось совершить некоторую странную метаморфозу.

Узрев девиз «mediocria firma», Бэгли пришел в экстаз и, с понятной гордостью, убежденно заявил (а вслед за ним Теобальд и другие бэконианцы), что Лабео — это Бэкон. А потому Бэкон и есть автор «Венеры и Адониса». Вся эта история гораздо сложнее. Здесь я ее привела, чтобы показать, как близко подошли исследователи всех толков к истине. Я и сама споткнулась именно на этом открытии преподобного Уолтера Бэгли. И, начав ломать над ней голову, в конце концов пришла к мысли о сотрудничестве Бэкона и Ратленда. Именно она была для меня первым толчком.

Тут, пожалуй, уместно задаться вопросом, хотя, возможно, это несколько преждевременно — но пусть уж и на этом этапе читатель задумается об имени «Шекспир», раз мы углубились в сатиры Холла: нет ли где в его сатирах намека на Потрясающего копьем? Да, есть. В шестой, последней, книге сатир, в сатире 1 имеются такие строки (подстрочник):

Хотя Лабео верно трогает (кто станет отрицать)
Истинные струны героической поэзии... (строки 245—246)
До того, как его Муза научилась владеть своим оружием,
Ее могучее оружие прошло две стадии... (строки 265, 268)

Though Labeo reaches right (who can deny?)
The true strains of heroic poesy.
But ere his Muse her weapon learn to wield,
Her Arma Virum goes by two degrees...

Строчка 265 — очевидная аллюзия на «Потрясающего копьем». А муза Бэкона, как известно, — Афина Паллада, а ее Arma Virum — копье. Первые же строки этой сатиры (самое начало шестой книги сатир) звучат так:

Лабео наготове держит гвоздь,
Чтоб дюжину моих страниц пронзить.
А это пострашней копья, которым
Гомера в бок ударил Аристарх...

Labeo reserves a long nail for the nonce
To wound my margent through ten leaves at once
Much worse that Aristarcus his black pile
That pierc'd old Homer's side...

Трудно оспаривать, что длинный гвоздь здесь не приравнен к «черному копью» Аристарха.

Так что Холл знал псевдоним Лабео, знал, что его муза — Афина Паллада, вооруженная копьем, что пишет он не один и сочиняет героическую поэзию. В промежуточных строках — я их не привожу, стих довольно длинный, его легко найти у миссис Фуллер в книге «Фрэнсис Бэкон» — Холл явно намекает и на исторические хроники Шекспира.

«Я уже сказал, — пишет далее Гибсон, — это (Лабео и его «mediocria firma» — М.Л.) самое убедительное доказательство теории бэконианцев. Но это не означает, что рассуждения бэконианцев истинны... Тем не менее, можно, пожалуй, согласиться: Холл имеет основание ликовать, что обнаружил автора, пишущего под псевдонимом и в сотрудничестве с менее значительным поэтом... Но то, что Холл имеет в виду именно Бэкона, не столь очевидно»⁸. Далее Гибсон пускается в типичные для стратфордианцев малоубедительные рассуждения, пытаясь опровергнуть выводы Бэгли и Теобальда. Затем переходит к Марстону.

«С Марстоном дело обстоит проще... Из вышесказанного только два вывода могут быть сделаны с абсолютной достоверностью. Вот они:

(1) Холл верил, что он догадался, кто настоящий автор, или точнее соавтор, но более точно не определил ни того, ни другого.

(2) Марстон верил, что Холл имеет в виду Бэкона, говоря об авторе "Венеры и Адониса".

Все остальное — домыслы. Надо, однако, признать вероятность того, что оба сатириста действительно считали Бэкона автором поэмы... Кое-кто из стратфордианцев принял всерьез открытие Холла и Марстона и возразил Бэгли: эта перепалка всего-навсего означает, что Холл и Марстон оба ошибались. Теобальд воздел руки к небу в священном ужасе: помилуйте, как могут ошибиться два таких осведомленных сатириста, слушающих пульс лондонского литературного мира? На вопрос можно опять ответить вопросом: а почему бы и нет? ...Холл и Марстон вполне могли заблуждаться. Первый, во всяком случае, ошибочно утверждал (с чем согласны все стратфордианцы и бэконианцы), что "Венеру и Адониса" написал Бэкон... Доказательства подобного рода, зависящие от личных пристрастий, по логике вещей, должны быть сомнительны. Если отбросить всю бэконианскую словесную шелуху, то суть дела сводится к следующему. Два тогдашних автора второго ряда, прочитав новую поэму неизвестного дотоле сочинителя, высказали догадку, что под новым именем скрывается хорошо известный общественный деятель; и один из них, а может и оба, решили, что деятель этот, скорее всего, Фрэнсис Бэкон. Можно сказать, что Холл и Марстон были зачинателями бэконианской теории, но это еще не значит, что бэконианская теория истинна»⁹.

Вот такими зыбкими аргументами обычно защищают душевный покой ортодоксальные шекспироведы вместо того, чтобы честно спросить себя: а почему Холл с такой уверенностью осмеивал некоего признанного поэта, упрекая его в том, что он пишет не один, да еще вдруг бросил писать из-за того, что появился юнец, который пригоршнями черпает из источника Муз? Это ведь не предположения Холла, а факты, точно ему известные, и, конечно, не только ему одному. Он их изложил в сатирах, защищая, как правоверный пуританин, пошатнувшиеся нравы. И при чем здесь Пигмалион, который влюбился в сотворенную им безупречную красавицу, и послесловие, которое кончается словами: хоть и не удалось Лабео склонить к любви обожаемый предмет, все же получилась некая поразительная метаморфоза?

Бэконианцы, да и дарбианцы, продолжившие исследования Бэгли, нашли много подобных цитат у Холла и Марстона и в других сатирах. Я все их видела собственными глазами, листая сатиры в московской Библиотеке иностранной литературы. Комментированные сатиры Холла читатель может взять хоть завтра и убедиться, что спор сатиристов действительно имел место и что Бэгли в главном выводе прав.

И, конечно, Холл не гадал на кофейной гуще, а писал о том, что было известно не только ему, но и его читателям, иначе и писать не было смысла. Родился Холл в 1574 году, двумя годами раньше Ратленда, в графстве Ланкашир, граничившем с Лейстерширом, где стоит Бельвуар. Если точнее, Бельвуар находится на границе между этими графствами. В 1589 году Холл поступил учиться в кембриджский колледж Эммануил. Ратленд учился тогда в другом колледже, в 1595 году граф окончил Кембридж, получив степень магистра филологии, а Холл становится преподавателем этого университета. Так что Холл мог многое знать. В 1600 году он принимает сан, скоро становится епископом и читает проповеди, направленные на исправление нравов.

Если бы стратфордианцы не отмахивались от документальных свидетельств, дошедших к нам из того времени, то, крепко ухватившись за одну ниточку, они постепенно размотали бы и весь клубок, ведь документов-то много и все они известны. Полемика Холла и Марстона должна была непременно привести исследователей к другим произведениям этих авторов. Марстон исследован подробно. Большое спасибо его знатоку Давенпорту. А вот что мне удалось извлечь из одного стихотворения Холла.

Примечания

1. Gibson E.N. The Shakespeare Claimants. N.Y., 1962.

2. Theobald B.G. Enter Francis Bacon.

3. Gibson E.N. The Shakespeare Claimants. P. 59—60.

4. Приблизительный перевод: «Как, даже золотая середина беззащитна перед твоей злобой!»

5. Самое прочное место — середина (лат.).

6. Линций — аргонавт, наделенный исключительной прозорливостью, эти два слова значат: истинно, несомненно.

7. Перевод Б. Томашевского.

8. Cibson E.N. The Shakespeare Claimants. P. 62—63.

9. Ibid. P. 64—65.