Приметы елизаветинского времени. Эпоха Елизаветы и Иакова

Размышления многих серьезных умов показывают, сколь действительно сложен вопрос об авторстве Шекспира. И решать его баталиями шекспироведов разных мастей — дело, безусловно обреченное на провал. Хотя Шекспир принадлежит всем векам и народам, но родился-то он в свою собственную, не похожую на нашу, эпоху, подчинялся ее культурным запросам, идеям, традициям, установкам. Вот их, прежде всего, и надо себе уяснить. Поэтому без историков и психологов в этой истории не обойтись.

Елизаветинская пора — эпоха, занимающая больше полстолетия. Вспомните полвека нашей истории, тоже переходного времени, и воображению предстанет быстро меняющееся историческое действие. То же происходило и в Англии, особенно если прибавить почти полвека ранних Стюартов. В ту далекую и такую близкую в масштабах космического времени эпоху быстро менялась шкала ценностей, почти так же, как происходит сегодня у нас. Менялись дела и упования участников хода истории. Первая половина эпохи — надежда на приближение лучших времен; критика, осуждение старого, уходящего; радужное видение будущего; вторая половина — сначала неуютное предчувствие приближения совсем не того, что ожидалось; чем тяжелее и неприемлемее становилась жизнь, тем сильнее мучило этот чувство. Пример этому — жизнь Бена Джонсона, трех лет не дожившего до начала гражданской войны. Люди созерцательного склада уходили в себя, писали, собирались в кружки, говорили, критиковали, спорили в стихах, предавались разного рода умственным занятиям — наукой, мистикой, строили воздушные замки будущего. Люди деятельные совершали поступки, приближавшие неизбежное кровавое столкновение между старым устройством и замышляемым новым, экономические и политические корни которого ощутимо зрели внутри существующего уклада. Смена укладов, мировоззрения, морали совершалась на протяжении не одного срока человеческой жизни. Один человек захватывал довольно длинный хвост предыдущего уклада и самое начало нового, другой попадал на самую смену укладов, третьи только слегка отведали уходящего и всю жизнь жили в новом, и только детские воспоминания и рассказы отцов и дедов рождали в воображении дела минувших дней.

Наш «триумвират» захватил елизаветинское время и время первого Стюарта. Бэкон прожил почти всю эпоху Елизаветы и Иакова. Ратленд, умерший в 1612 году, жил только в ту часть правления Иакова, когда еще веяло духом елизаветинской эпохи. Шакспер из своих пятидесяти двух лишь тринадцать прозябал в Англии Стюартов, большую часть времени, живя в Стратфорде. Одним из важных признаков духовной и эмоциональной жизни елизаветинцев было поклонение королеве Елизавете. Это надо не просто знать, но и хорошо прочувствовать.

Истинного феодального рыцарства Средневековья уже, конечно, не было. Но оно хорошо помнилось, все еще имели смысл титулы, гербы, там и здесь впечатляли неприступностью стены и башни замков, память хранила рыцарские турниры, всерьез выявлявшие самого сильного и храброго воина. Еще живы были представители старинной аристократии, которые не только соблюдали в быту ритуалы и правила уходящей эпохи, но и оставались верны рыцарскому кодексу чести. Таким был Роберт Девере — второй граф Эссекс. Ушедшие эпохи оставляют после себя ностальгический шлейф, который тянется за ними, редея, как хвост кометы.

Но история делала свое дело: турниры превращались в развлечение, светскую забаву для увеселения королевы, ристалище становилось местом, где состязались не в силе и мужестве, а в изяществе и ловкости, где возникали романтические связи, но, конечно, все проходило в рамках и одеянии старинного ритуала. Сохранилась и традиция поклонения прекрасной даме. На сцене того театра дама была одна — королева Елизавета.

Правление ее длилось сорок пять лет. Вот про кого можно сказать: «за битого двух небитых дают». Дочь казненной Анны Болейн, второй жены Генриха VIII, брак которой был объявлен папой Климентием VII незаконным, сестра Марии Тюдор, вошедшей в историю под именем Кровавой, Елизавета до двадцати пяти лет, то есть до восшествия на престол, все время царствования единокровной сестры Марии, чувствовала, что ее жизнь в опасности. Царствование этой королевы было очень неспокойное. В первый год, в феврале 1554 года, недовольные ее помолвкой с Филиппом Испанским задумали возвести на престол Елизавету. Заговор, перешедший на юге в открытое восстание, кончился провалом. Заговорщиков отправили в Тауэр, начались ежедневные публичные казни. Елизавета не была к бунту причастна, но замышлялся он якобы от ее имени. Советники Марии спорили между собой, решая судьбу сестры королевы, — казнить ее или миловать. Следствие показало ее непричастность к заговору. Но самый факт ее существования был постоянной угрозой для Марии. Однако решиться предать смерти родную по отцу сестру Мария, несмотря на питаемые к ней недобрые чувства, не могла, к тому же она боялась этой казнью еще усилить недовольство народа. И было решено поместить Елизавету в Тауэр. А это означало смерть. Через много лет она вспоминала в разговоре с одним французом, что хотела просить палача отрубить ей голову одним ударом — так страшила ее мысль о тупом топоре. В Тауэре она пробыла почти два месяца. Несмотря на уговоры советников, Мария все-таки решилась только на высылку Елизаветы из Лондона в отдаленный средневековый замок, обветшалый, с осыпающимися каменными стенами. Здесь, в холодных, промозглых покоях, где дуло во все щели, Елизавета промаялась почти год. Вернули ее в Лондон в конце апреля 1555 года — у Марии в начале мая должен был родиться наследник. Беременность оказалась ложная. Наследницей престола опять стала ненавистная младшая сестра.

Мария Тюдор умерла через три с половиной года от рака. Умирала мучительно — физически и душевно: народ, ненавидевший королеву-католичку, не скрывая радости, ожидал ее кончины. К всеобщему ликованию, на трон короновали юную прекрасную девушку, рыжеволосую в отца принцессу, с которой так ж е с т о к о обращалась сестра. Ненависть «кровавой» католички, по милости которой страна была уставлена виселицами и столбами для сожжения еретиков, внушала людям надежду: в новом царстве не будет страха, что в любой момент за самую малую провинность, нарушающую католический ритуал, тебя бросят в застенок, вздернут на дыбу, еще усовершенствованную палачами, сожгут на костре. И Елизавета, сама испытавшая подобный страх, оправдала ожидания.

Говорят, о каждой семье можно написать роман. А уж жизнь королевы точно может стать сюжетом для увлекательного романа. Елизавета правила Англией сорок пять лет. Ратленд, Бэкон, Шакспер не застали самого начала ее царствования, когда Елизавета действительно была окружена любовью народа. Мы не знаем, как относился актер Шакспер к своей королеве, нет никаких документальных свидетельств. Но есть письменные свидетельства, говорящие о том, что Бэкон с почтительным восхищением относился к Елизавете. Сохранились также письма Ратленда из ссылки со словами любви и верности королеве. Что же касается шекспировского творчества, то отношение к королеве выражено в одном из сонетов и в пьесе «Генрих VIII». Пьеса содержит такое на современный взгляд беспардонное восхваление королевы, что читать тошно. И сразу чувствуешь — это не Шекспир писал. В этой пьесе действительно усматривается почерк другого автора. По мнению исследователей, этот автор — Флетчер. Но и не флетчеровский это слог. Полагаю, что дописал пьесу после смерти Ратленда его давний соавтор Бэкон. Панегирик написан в духе Бэкона.

Для нашего повествования не важно, сколь искренни были восхваления королевы, в какой мере это — дань тогдашнему протокольному восхищению. Нам важно отметить, что в восьмидесятые годы XVI века в придворных кругах расцвел пышным цветом культ королевы. Эта экзальтация шла рука об руку с воскрешением рыцарского духа среди придворных, с оставшимся от Средневековья поклонением даме. Молодая королева, прекрасная собой, образованная, знающая античную литературу, говорящая на шести языках — с европейскими послами говорила с каждым на его родном языке, — не могла не вызвать восхищения у вельможной знати, видевшей ее ежедневно. Она любила празднества, танцы, обожала статных, блестящих кавалеров. При таком дворе не могло не возродиться рыцарское обхождение, манера себя держать. Разумеется, это была лишь внешняя оболочка; нравы, если вглядеться, были довольно распущенные, правда, по сравнению со следующей эпохой, они могут показаться вполне пристойными. Старея, королева не утратила внешнего обаяния — не буду останавливаться на ее грубых выходках, особенно в отношении фрейлин. В восьмидесятые годы, к концу которых культ достиг апогея, ей было уже за пятьдесят, она все еще чувствовала себя «прекрасной дамой» и очень любила, когда восхищались ее внешностью и, конечно, гибким умом и силой духа. Блестящие молодые люди из ее свиты боролись за право быть фаворитом. Это совершенно особый придворный институт: приблизив к себе очередного молодого красавца, королева проводила с ним время в беседах, делала вид, что слушалась его советов, но и осыпала милостями, дарила подарки, хотя и была скуповата. И при этом у нее был до самой его смерти (1588 г.) «главный» фаворит — граф Лейстер, которого она знала и любила с детства.

Последним фаворитом был второй граф Эссекс, пасынок Лейстера, отчим графини Ратленд и двоюродный внук королевы. «Он имел все приметы старой аристократии: благородство, красноречие, чистоту помыслов, беспредельную отвагу. Честь, а в особенности честь личная, значила для него очень много. "Весь мир призываю в свидетели того, — горделиво писал он, — что не за дешевой славой я гоняюсь — это всего лишь тлен, не более чем дуновение ветра; мне нужно, чтобы Она оценила меня по достоинству, а иначе я готов забыть все и вся, и меня, пусть все забудут"»¹. И вот еще из одного письма Эссекса «Самая прекрасная, дорогая, великолепная Госпожа! <...> Пока Ваше Величество дарит меня правом говорить о своей любви, любовь эта остается главным моим, ни с чем несравнимым богатством. Лишившись этого права, я сочту, что жизнь моя окончена, но любовь пребудет вовеки»². Такие, же пылкие письма королеве писал и сэр Уолтер Рэли. Культ Елизаветы — важная примета времени. Он накладывал отпечаток на действия, поступки и высказывания людей. Это надо помнить, чтобы правильно понимать все тонкости отношений между людьми той эпохи.

После смерти королевы на престол вступил шотландский король Иаков VI. И опять смена вех. Правление Иакова первого во многом отличалось от того, что мы видим в елизаветинскую эпоху. И прежде всего — резкое огрубление нравов. Сорок пять лет у кормила была королева-девственница. Теперь — король со своей семьей. Семья — королева-мать Анна, родная сестра датского короля Кристиана и жены герцога Юлия Брауншвейгского-Люнебургского, наследный принц Генри, принцесса Елизавета и младший принц Карл, будущий несчастный король Карл первый. Ряды придворных пополнились шотландскими лордами, людьми грубыми, неравнодушными к зеленому змию, стремящимися к обогащению любой ценой. Король, как и королева, Елизавета, любил окружать себя красивыми мальчиками. Королева Анна более всего на свете любила веселиться: балы, пиршества, маски, театральные представления сменяли друг друга бесконечной чередой. На все это шли огромные деньги. Новый король не бряцал оружием. Его воинственность была направлена против внутренних врагов: во-первых — заговорщиков-католиков, во-вторых — против ведьм; тех и других казнили бесчеловечными казнями. До 1612 года в Англии еще был жив елизаветинский дух. После смерти принца Генри и первого министра Роберта Сесиля графа Солсбери в этом году установилась жесткая абсолютная монархия с невиданной коррупцией, приносящей обогащение алчным королевским чиновникам. Самым ненасытным был фаворит короля герцог Букингем. Приметы этого времени — пышные празднества с масками, которые игрались придворными дамами; на придворных подмостках ставились трагедии, лирические драмы, исторические хроники и старые комедии Шекспира, которого очень любили оба первых Стюарта. И еще развитие торговых связей с заморскими странами. Все это имеет прямое касательство к шекспировскому литературному наследию.

Примечания

1. Эриксон К. Елизавета I. М., 2001. С. 415. Перевод Н.А. Анастасьева.

2. Там же. С. 406.