Гамлет-мститель и Гамлет-мыслитель

Прежде всего отметим, что первое издание содержит те же самые события, что и более полный вариант трагедии. Но сразу же бросается в глаза, что многие речи действующих лиц в первом варианте сокращены либо вовсе отсутствуют. Монолог Гамлета в первом акте («О, если б этот плотный сгусток мяса / Растаял, сгинул, изошел росой!») в издании 1603 г. состоит из 19 строк, в издании 1604 г. — из 31 строки; от речи принца о пьянстве в Дании («Тупой разгул на запад и восток / Позорит нас среди других народов», I, 4, 16—38)¹, содержащей 26 строк, в первом издании оставалось только четыре; в речи Гамлета, в которой он говорит Горацио, чем тот ему дорог (III, 2, 61—79), в первом издании всего 15 строк; здесь опущены очень важные мысли героя, выражающие его идеал человека. Вот это пропущенное высказывание:

      ...ты человек,
Который и в страданиях не страждет
И с равной благодарностью приемлет
Гнев и дары судьбы; благословен,
Чья кровь и разум так отрадно слиты,
Что он не дудка в пальцах у Фортуны,
На нем играющей. Будь человек
Не раб страстей, и я его замкну
В средине сердца, в самом сердце сердца,
Как я тебя.

(Перевод М. Лозинского)².

Титульный лист первого («пиратского») издания «Гамлета»

Этих строк в первом издании нет. Сильно сокращен и диалог Гамлета с матерью (III, 4), когда он сравнивает покойного отца с нынешним мужем (19 и 37 строк). Полностью отсутствует в первом издании монолог принца после прохода войск Фортинбраса (IV, 4, 32—66):

Как все кругом меня изобличает
И вялую мою торопит месть!
Что человек, когда он занят только
Сном и едой? Животное, не больше...

        и т. д.

Надо ли говорить о том, что теряет трагедия, когда из нее исключаются речи, подобные этой?

Кто из читавших «Гамлета» не помнит знаменитого монолога героя, в котором он рассказывает о своем мрачном настроении: «Последнее время — а почему, я и сам не знаю — я утратил всю свою веселость, забросил все привычные занятия; и действительно, на душе у меня так тяжело, что эта прекрасная храмина, земля, кажется мне пустынным мысом; этот несравненнейший полог, воздух, видите ли, эта великолепно раскинутая твердь, эта величественная кровля, выложенная золотым огнем, — все это кажется мне не чем иным, как мутным и чумным скоплением паров. Что за мастерское создание — человек! Как благороден разумом! Как беспределен в своих способностях, обличьях и движениях! Как точен и чудесен в действии! Как он похож на ангела глубоким постижением! Как он похож на некоего бога! Краса вселенной, венец всего живущего! А что для меня эта квинтэссенция праха? Из людей меня не радует ни один; нет, также и ни одна, хотя вашей улыбкой вы как будто хотите сказать другое» (II, 2).

От всей этой речи, столь важной для идеи трагедии и характеристики умонастроения героя, в первом издании остается только четыре короткие строки, к тому же набранные как стихи, хотя в них не очень соблюдены нормы шекспировской версификации. Вот что мы находим в первом издании:

Нет, право, всем светом я недоволен,
Ни небо звездное, ни земля, ни море,
Ни даже человек, прекрасное созданье,
Не радуют меня; ни женщина — не смейтесь.

(Перевод мой — А.А.)

Приведенные примеры позволяют сказать, что, по сравнению со вторым изданием, философский смысл произведения в раннем тексте значительно беднее.

Более того, он вообще оказывается несколько иным. Чтобы убедиться в этом, обратимся к знаменитому монологу Гамлета «Быть иль не быть?».

В первом издании он находится в ином месте, чем во втором. Теперь, согласно изданию 1604 г., он стоит в первой сцене III акта. В первом издании Гамлет произносит его значительно раньше. Если считать по каноническому тексту, то примерно — в начале II акта, до прибытия актеров и до монолога о Гекубе. Как известно, в общепринятом тексте «Быть иль не быть?» произносится уже после прибытия актеров, незадолго до начала представления.

Текст монолога «Быть иль не быть» в первом издании «Гамлета»

Посмотрим теперь, как выглядит этот монолог в первом издании. В сделанном мной переводе выделены курсивом те слова, которые совпадают с текстом второго издания.

Гамлет.

Быть иль не быть? Да, вот, в чем дело.
Как! умереть — уснуть, и — все? Да, все.
Нет, спать а видеть сны. Но что нас ждет,
Когда мы в этом смертном сне проснемся,
Дабы предстать пред высшим судией?
Безвестный край, откуда нет возврата
Земным скитальцам, что туда проникли,
Где праведникам — радость, грешным — гибель, —
Кто б стал терпеть бичи и лесть в сем мире,
Насмешки богачей, проклятья бедных,
Обиды вдов и сирот притесненье,
Жестокий голод или власть тиранов
И тысячи других подобных бедствий,
Когда б он сам мог дать себе расчет
Простым кинжалом? Кто б терпел все это,
Когда б не страх чего-то после смерти,
Когда б загадка не смущала разум,
Внушая нам терпеть невзгоды наши
И не спешить к другим от нас сокрытым.
Да, так вот трусами нас делает раздумье.
В твоих молитвах, дева, помяни мои грехи.

Для сравнения рекомендую читателям взять перевод этого монолога у М. Лозинского, на который я ориентировался, предлагая свой перевод монолога из первого издания.

Как видим, в целом ход мысли Гамлета в обоих текстах одинаков, хотя в первом издании монолог на 12 строк короче (23 и 35). Главное различие в том, что в первом издании размышления Гамлета имеют вполне благочестивый характер. Он вспоминает о страшном суде и при этом твердо знает: праведников ждет вечное блаженство, а грешников — вечные муки.

Гамлет, каким он предстает в первом издании, свободен от религиозных сомнений. Он обнаруживает и более точные богословские познания. Во втором издании он не столь ортодоксален в вопросах веры. Так, в монологе во втором издании не выражено никакой уверенности в том, что праведников ждет после смерти райское житье. Наоборот, принц подчеркивает, что все люди, в том числе страдальцы, не знают, какая участь уготована им в загробном мире. Отголоски этих сомнений есть и в первом издании, но они явно приглушены благочестивыми словами.

Перед поединком с Лаэртом Гамлет признается Горацио, что его гнетут дурные предчувствия. Горацио советует отказаться от поединка. На это Гамлет возражает: «Нас не страшат предвестия; и в гибели воробья есть особый промысел. Если не теперь, так значит потом; если не потом, так, значит, теперь; если не теперь, то все равно когда-нибудь; готовность — это все. Раз то, с чем мы расстаемся, принадлежит не нам, так не все ли равно — расстаться рано? Пусть будет» (V, 2).

А вот та же речь в первом издании: «Нет, Горацио, не откажусь. Если опасность теперь, почему же ей не прийти; в падении воробья есть предопределение провидения. А вот и король».

Нетрудно увидеть, что в более пространном втором варианте Гамлет — фаталист, тогда как в раннем варианте он выглядит верующим человеком, полагающимся на волю провидения.

Наконец, в первом издании последние слова принца: «Прощай, Горацио, о, небеса, примите мою душу» имеют вполне благочестивый смысл и свидетельствуют о том, что Гамлет умирает как верующий христианин. Во втором издании Гамлет расстается с жизнью иначе. Его последние слова, ставшие знаменитыми, буквально звучат так: «Остальное — молчание»³. Значит, принц верен себе и своим сомнениям — он умирает, так и не зная, что ждет человека после кончины. Правда, Горацио не сомневается, что в своем смертном сне Гамлет будет окружен ангелами: «Спи, милый принц, / Спи, убаюкан пеньем херувимов!» Из этого мы можем сделать лишь тот вывод, что Гамлет во втором издании больший вольнодумец, чем его друг Горацио.

В первом издании «Гамлет» — типичная трагедия мести, полная действия, интриг, борьбы. Герой обрисован прежде всего как мститель. Во втором издании сохранена вся действенность пьесы, ее динамичность, но значительно углублен ее философский смысл, и образ героя обрисован более сложно. Именно во втором варианте в полной мере раскрывается перед нами личность Гамлета как мыслителя.

Примечания

1. Римская цифра означает акт, арабская — сцену, третья цифра — строку или строки по изданию The Globe Shakespeare, которое принято в шекспироведении как стандартное для счета текста. В русских изданиях Шекспира строки не помечают (а пора бы!), тем не менее здесь указаны номера строк, что поможет читателю найти цитируемые фразы и отрывки в контексте пьесы.

2. В дальнейшем фамилия переводчика упоминается только при первой цитате из пьесы.

3. The rest is silence — «Дальше — тишина» (М. Лозинский); «Дальнейшее — молчанье» (Б. Пастернак).