Предисловіе

Одной изъ прекраснѣйшихъ и благодарнѣйшихъ для криминалиста или-же для свѣдущаго въ уголовномъ правѣ историка литературы задачъ было-бы — прослѣдить на различныхъ ступеняхъ развитія человѣческаго мышленія, какъ трактуется въ поэзіи проблема преступности. Наблюдатель увидѣлъ-бы, какъ на почвѣ наивнаго, непосредственнаго изображенія преступленія въ миѳахъ и народномъ эпосѣ выростаетъ мало-по-малу вопросъ о причинѣ преступленія, какъ возникаетъ и достигаетъ полнаго развитія индивидуально-психологическая теорія, какъ все болѣе и болѣе рѣзко ставится глубоко проникающій вопросъ о причинѣ причинъ преступленія, о корняхъ индивидуальныхъ особенностей преступника, начиная отъ идеи наслѣдственности и народной психологіи и кончая современнымъ соціальнымъ романомъ.

Задача эта не только еще не разрѣшена, но никто даже серьезно и не приступалъ къ ней. Надо однако отмѣтить, что благодаря толчку, данному Ломброзо современной уголовной психологіи, психологія преступленія неоднократно подвергалась у отдѣльныхъ великихъ поэтовъ какъ прошлаго, такъ и настоящаго времени критическому изслѣдованію (я имѣю въ виду Достоевскаго и Толстого) и сопоставленію съ выводами науки.

Понятно, что при этомъ наибольшее вниманіе привлекалъ Шекспиръ, величайшій знатокъ душевной жизни человѣка. За книгою Колера «Типы преступниковъ въ драмахъ Шекспир», вышедшею недавно (безъ указанія года изданія), вскорѣ послѣдовала книга одного изъ видныхъ чиновниковъ датской полиціи Авг. Голля: «Forbrydertyper hos Shakespeare», 1907, роскошно изданная библіотекою Гильдендаль въ Копенгагенѣ. У обоихъ писателей мы встрѣчаемся почти съ одними и тѣми-же типами: Брутъ и Кассій, Отелло и Яго, Макбетъ и лэди Макбетъ и, конечно, Ричардъ III составляютъ предметъ изслѣдованія какъ у Голля, такъ и у Колера; Колеръ кромѣ того еще занялся Эдмундомъ и Кэдомъ. Ближайшею задачею было-бы сравненіе выводовъ, къ которымъ пришли оба писателя; такое сравненіе было-бы особенно интересно въ виду того, что оба они исходятъ изъ совершенно различныхъ точекъ зрѣнія и пользуются притомъ различными методами: въ одномъ случаѣ мы имѣемъ дѣло съ гегеліанцемъ, сторонникомъ теоріи свободы воли, въ другомъ — съ детерминистомъ, стоящимъ на строго естественно-научной почвѣ; въ одномъ случаѣ передъ нами нѣмецкій профессоръ права, въ другомъ — датскій полицейскій чиновникъ. Но сопоставленіе это приходится пока предоставить читателю, такъ какъ оно само по себѣ могло-бы составить предметъ самостоятельнаго труда. Особенно отрадно поэтому, что книга Голля въ хорошемъ переводѣ сдѣлалась достояніемъ нѣмецкой публики.

Послѣ введенія, знакомаго уже широкому кругу публики, благодаря перепечаткѣ въ «Berliner Tage-blatt», Голль рисуетъ въ Брутѣ и Кассіи два типа политическихъ преступниковъ: Кассія, одушевленнаго личной ненавистью къ выше его стоящему сопернику, и Брута, представителя политической идеи, непрактичнаго теоретика съ абстрактнымъ идеаломъ государства. Очеркъ заканчивается глубокомысленнымъ указаніемъ на двойственное значеніе словъ: This was a man: «онъ былъ мужъ» или: «онъ былъ человѣкъ но не болѣе чѣмъ человѣкъ, хотя желалъ быть больше, чѣмъ человѣкомъ, желалъ быть судьею и мстителемъ за справедливость — и потому палъ. Слова эти могли-бы служить эпитафіей на могилѣ всякаго политическаго преступника.

Въ то время какъ Колеръ видитъ въ Макбетѣ «просто преступника по страсти» и противопоставляетъ ему «случайнаго преступника» Отелло, Голль, наоборотъ, въ Макбетѣ усматриваетъ массовый типъ случайныхъ преступниковъ, становящихся таковыми вслѣдствіе внѣшнихъ условій и дѣйствующихъ не по своей, а по толкающей ихъ къ тому волѣ другого лица. Особеннаго вниманія заслуживаетъ въ этомъ изображеніи развитіе того положенія, что осуществившееся въ преступномъ дѣяніи «coppia delinquente» единеніе воли двухъ лицъ не представляетъ собою суммы обоихъ индивидовъ, но образуетъ новый индивидъ. «Изъ согласно дѣйствующей воли двухъ лицъ возникла совершенно новая, отличающаяся качественно отъ обѣихъ, и она-то умертвила Дункана».

Въ лэди Макбетъ авторъ видитъ типъ женщины-преступницы. Въ этомъ случаѣ причиной преступленія являются соціальныя чувства: любовь къ ближайшимъ — къ дѣтямъ, къ мужу. Но эти чувства атавистическаго свойства; они не составляютъ принадлежности существующаго общественнаго порядка, а относятся къ предыдущей ступени развитія общественной жизни, основанной на кровномъ родствѣ. Въ этомъ и заключается зерно конфликта между лэди Макбетъ и ея мужемъ; и судьба ея тождественна съ судьбою типичной женщины-преступницы: она совершаетъ преступленіе для другого и сама погибаетъ изъ-за него.

Замѣчательно, какъ далеко оба автора расходятся въ пониманіи Ричарда III. У Коллера онъ «государственный преступникъ съ соціальной сущностью»; у Голля онъ наравнѣ съ Яго — типъ «преступника, руководимаго инстинктомъ». Истина, повидимому, посрединѣ: Колеръ преувеличиваетъ значеніе сновидѣній Ричарда передъ рѣшительнымъ сраженіемъ у Босворта; онъ смотритъ на эти сновидѣнія, какъ на угрызенія совѣсти, и видитъ въ нихъ подтвержденіе «соціальной сущности» этого «преступника по страсти». Голль-же примѣнилъ неясное опредѣленіе итальянской уголовной антропологіи, не сумѣвъ однако провести его послѣдовательно. Онъ, правда, правильно отмѣчаетъ, что изложеніе поэта допускаетъ предположеніе о наслѣдственной болѣзни Ричарда. Но самъ Голль нашелъ это предположеніе недостаточнымъ; онъ указываетъ на отталкивающій внѣшній видъ Ричарда, на ненависть и презрѣніе его къ людямъ и на все болѣе и болѣе овладѣвающее имъ чувство крайняго одиночества. Такимъ образомъ, здѣсь признается преобладаніе соціальнаго фактора — условій жизни, — а слѣд., этимъ самымъ отрицается понятіе преступника по инстинкту. Стоитъ лишь сопоставить Яго и Ричарда III, и станетъ яснымъ, что здѣсь можетъ идти рѣчь не о двухъ различныхъ видахъ одного и того-же преступника, а о двухъ типахъ, въ корнѣ отличающихся одинъ отъ другого.

Въ пятомъ» и послѣднемъ этюдѣ, посвященномъ Яго, авторъ блестяще обрисовалъ типъ delinquente nato. Радость, доставляемая разрушеніемъ того, что для другихъ является святынею, эротическая жестокость, съ которой Яго преслѣдуетъ чуждую ему чистоту Дездемоны, наслажденіе, съ которымъ онъ разрушаетъ въ Отелло его вѣру въ жену, а слѣдовательно и въ человѣчество, — всѣ эти признаки свидѣтельствуютъ, что Яго — прирожденный заклятый врагъ культуры, общества, человѣчества; они обнаруживаютъ въ немъ преступника во всѣхъ смыслахъ этого слова.

Не будемъ сѣтовать на автора за то, что онъ не возбуждаетъ напрашивающагося здѣсь вопроса: какъ попадаютъ такіе изверги въ наше человѣческое общество? Отвѣтъ пришлось-бы искать внѣ предѣловъ индивидуально-психологическаго изслѣдованія. Въ послѣднемъ Шекспира никто не превзошелъ; вопросъ-же о причинѣ индивидуальныхъ особенностей поставленъ лишь впервые позднѣйшимъ столѣтіемъ.

Мы, криминалисты, чрезвычайно благодарны автору этихъ очерковъ за то, что онъ вновь указалъ намъ на важное значеніе шкоды уголовной психологіи. И хотя его книга и безъ всякаго «предисловія» расположила-бы къ себѣ нѣмецкую публику, я тѣмъ не менѣе хотѣлъ воспользоваться представившимся мнѣ случаемъ, чтобы настоящимъ выразить ему публично благодарность «теоретиковъ».

Шарлоттенбургъ, 13 марта 1908 г.
Францъ фонъ-Листъ.