Глава 4. «Троил и Крессида»

Самым знаменитым событием ранней истории Древней Греции была Троянская война, начавшаяся через поколение после эпохи Тезея, то есть вскоре после 1200 г. до н. э. Об этой войне мы знаем только благодаря истории, рассказанной Гомером — греческим поэтом, предположительно жившим в IX в. до н. э.

Литературные критики уже две тысячи лет спорят, жил ли Гомер на самом деле и является ли автором приписываемых ему поэм один человек, или авторов было несколько, но к теме данной книги это отношения не имеет.

Зато к ней имеет отношение то, что поэмы Гомера (наряду с Библией и пьесами Шекспира) являются самыми знаменитыми и наиболее влиятельными произведениями западной литературы и что в 1601 г. Шекспир написал пьесу на гомеровский сюжет.

Он был не первым и не последним из тех, кто перелагал произведения Гомера.

Считается, что эпическая поэма Гомера «Илиада» была составлена около 850 г. до н. э., и с тех пор ее декламировали или пели многие барды (точнее, рапсоды), передавая в устной традиции из поколения в поколение. Около 500 г. до н. э. она была тщательно записана афинскими учеными и приобрела тот вид, в котором мы знаем ее сейчас.

Гомер рассказывает историю одного-единственного эпизода нескончаемой Троянской войны, которая, согласно сказанию, продолжалась целых десять лет. Этот эпизод относится к десятому, и последнему, году осады и описывает ссору между двумя греческими вождями, разразившуюся в результате этой ссоры катастрофу и примирение, последовавшее после того, как участники понесли трагические потери.

В поэме содержится множество намеков на события, которые произошли до ссоры и после примирения. Популярность поэмы Гомера заставила более поздних греческих поэтов и драматургов описать другие эпизоды Троянской войны, основываясь на указаниях автора и других сказаниях, существовавших в ту эпоху, но не дошедших до нас.

Некоторые древние авторы даже пытались переписать эпизод ссоры; этот обычай сохранялся в Средние века и дожил до нашего времени. Например, в 1925 г. американский писатель Джон Эрскин опубликовал книгу «Частная жизнь Елены Троянской», обогатив язык XX в. новым идиоматическим выражением.

Шекспир тоже приложил руку к Гомеру; увы, написанная им пьеса не относится к числу шедевров автора и, безусловно, проигрывает в сравнении со знаменитым оригиналом.

«...Троя»

Шекспир выбирает практически тот же эпизод, который интересует Гомера; иными словами, он сосредоточивается на последних этапах долгой осады. Но если Гомер описывает перипетии войны, которые в его время знали все греки, а имена героев были на слуху у каждого, то Шекспиру пришлось намного труднее.

Образованные англичане в эпоху Шекспира знали о событиях Троянской войны, но главным образом благодаря переложениям, сделанным в Древнем Риме и в Средние века. Впервые поэму Гомера перевел на английский язык в конце XVI в. Джордж Чепмен (труд которого два века спустя вдохновил Джона Китса на знаменитый сонет). Однако ко времени написания «Троила и Крессиды» из печати вышла только треть этого перевода; Шекспир едва ли ознакомился с описанной Гомером историей по первоисточнику и был вынужден опираться на более поздние (и сильно искаженные) версии сказания о Троянской войне.

Судя по всему, приступая к работе, Шекспир (в отличие от Гомера) чувствовал себя не слишком уверенно, а потому начал пьесу с пролога. Читающий его актер сразу берет быка за рога:

На сцене — Троя.

      Пролог, строка 1 (перевод А. Некора)

Судя по всему, укрепленный город, выдержавший долгую осаду, назывался Илион (по-латыни Илиум); именно поэтому поэма Гомера названа «Илиадой». Область, в которой был расположен Илион, носила имя Троя (или Троада); отсюда возникло второе название города. В английском языке более распространено именно оно.

Со времени разрушения Трои прошло больше трех тысяч лет, однако благодаря Гомеру это название навсегда осталось в нашей памяти.

Оно оставалось живым и в сравнительно недавний период, когда ученые-скептики считали, что Троянская война — всего лишь миф и никакой Трои не существовало. У них были для этого основания, поскольку Гомер наполнил свою поэму богами, богинями, чудовищами и чудесами.

Однако, если чудеса убрать, останется ядро, и это ядро имеет свою ценность.

Немецкий промышленник Генрих Шлиман, веривший в правдивость «Илиады» (если не принимать в расчет богов), разбогател и во второй половине XIX в. отправился в Грецию и Турцию, надеясь раскопать остатки Трои и великих греческих городов того времени. За время раскопок, продолжавшихся с 1860-х гг. до самой его смерти в 1890 г., этот человек добился феноменального успеха, обнаружив Трою и другие города, упомянутые в «Илиаде».

Теперь историкам известно немного больше о раннем периоде греческой истории (который называют микенским). Им удалось выяснить, что Гомер удивительно точно (хотя и с некоторыми анахронизмами) описал тогдашнее общество. Сейчас ученые уверены, что осада Трои действительно была, хотя всего лишь сто лет назад опровергали это с пеной у рта.

«Островов Эллады...»

Пролог описывает тех, кто осаждает Трою:

Островов Эллады
Надменные и пылкие князья
В афинский порт ввели свои суда.

      Пролог, строки 1—3

Согласно сказанию, в экспедиции участвовали все карликовые города-государства, существовавшие тогда в Греции. Теоретически в южной части полуострова существовал верховный правитель, именно он возглавил экспедицию.

Однако власть его не была авторитарной; у вождей отдельных контингентов имелись свои права и привилегии. Греция микенской эпохи весьма напоминала средневековую Европу, где верховная власть была чисто номинальной и король с большим трудом заставлял герцогов и графов повиноваться его приказам. Именно поэтому Шекспир, еще не успевший забыть феодальную раздробленность, называет греческих вождей orgulous, то есть «надменными».

Греческие воины, прибывавшие из разных областей Греции, должны были собраться в одном месте и создать объединенный флот. Если верить сказаниям, таким местом стал Авлос, порт в Беотии, защищенный огромным островом Эвбея.

Однако Шекспир делает местом сбора Афины, что не соответствует первоисточникам.

«Во Фригию...»

Объединенный флот плывет через Эгейское море к Трое.

Оттуда шестьдесят
И девять венценосцев все отплыли
Во Фригию...

      Пролог, строки 5—7

В микенскую эпоху в западной части Малой Азии обитал народ, известный нам под именем фригийцев. Через три с половиной века после Троянской войны, во времена Гомера, фригийцы по-прежнему владели этой территорией, так что Гомер говорит о них как о своих современниках. Власть фригийцев продолжалась до 700 г. до н. э., когда из областей, расположенных к северу от Черного моря, в Малую Азию вторглись кочевые племена киммерийцев и опустошили ее. Однако в течение всей древней эпохи запад Малой Азии продолжали называть Фригией.

Хотя изображенные в «Илиаде» троянцы не отличаются от греков ни языком, ни одеждой, ни обычаями, вполне возможно, что они были фригийцами.

Упомянутые Шекспиром 69 кораблей — чрезвычайно скромное преуменьшение легендарного количества. Во второй песни «Илиады» приводится список греческих кораблей, принимавших участие в осаде Трои, их общее количество доходит до 1186. Кстати, Кристофер Марло в своей пьесе «Доктор Фауст» ближе к истине; при виде тени прекрасной женщины, из-за которой, согласно сказанию, началась война, Фауст восклицает: «Вот то лицо, из-за которого в море вышла тысяча кораблей!»

«Похищенная Елена...»

Конечно, подлинная причина экспедиции была в высшей степени неромантичной. Троя контролировала узкие проливы между Эгейским и Черным морями (Босфор и Дарданеллы) и поэтому контролировала важный торговый путь. Собирая пошлины за провоз товаров, город все более богател и становился лакомой добычей для флибустьеров.

Однако войну делало привлекательной не только богатство Трои; к этому времени на микенцев начали оказывать давление новые племена из северной Греции, не столь цивилизованные дорийцы. Положение микенцев ухудшалось, что и заставило их принять участие в заморской пиратской экспедиции.

Во времена описанной Гомером войны набеги пиратов грозили не только Трое, но всему цивилизованному миру. Например, постоянным грабежам подвергались побережья Египта и Ханаана. Некоторые шайки пиратов осели в Ханаане и стали теми самыми филистимлянами, которые занимают важное место в истории Израиля.

У Гомера причина экспедиции намного более тривиальна, но в то же время намного более романтична. Шекспир излагает ее очень кратко. Он говорит, что греки поклялись:

Разрушить Трою с крепкими стенами,
Где беглая супруга Менелая,
Елена, спит с виновником войны.

      Пролог, строки 8—10

В древние времена пиратские набеги случались то и дело. Корабли подходили к берегу, высаживали десант, который захватывал скот и людей, а затем уплывали. Если среди попавших в плен (их продавали на невольничьих рынках) оказывались представители знатных семейств, пострадавшие часто проводили ответный набег. Непосредственным поводом для Троянской войны мог быть такой набег: либо троянцы были в чем-то виновны, либо грекам было выгодно так считать.

Со временем это похищение обросло подробностями и стало сюжетом замысловатого мифа, который приобрел мировую популярность. Изложим его вкратце.

На некую свадьбу (о которой речь пойдет дальше) пригласили всех богов и богинь за одним-единственным исключением: забыли про Эриду, богиню раздора. Обиженная богиня явилась без зова и подбросила гостям золотое яблоко (яблоко раздора) с надписью «Прекраснейшей».

На него тут же предъявили права три богини: Юнона (она же Гера), жена Юпитера (Зевса); Минерва (Афина), богиня мудрости; и Венера (Афродита), богиня любви и красоты.

В качестве третейского судьи был выбран юный троянский царевич Парис, и каждая из богинь постаралась его подкупить. Юнона посулила ему власть, Минерва — мудрость, а Венера — любовь самой красивой женщины на свете. Он выбрал Венеру (скорее всего, так было бы и безо всякого подкупа).

Но тут возникло осложнение. Самая красивая женщина на свете — Елена — к тому времени была замужем за Менелаем, царем Спарты.

Ведомый Венерой, Парис прибыл в Спарту как гость, был принят Менелаем по-царски, но когда правителя отвлекли государственные дела, Парис воспользовался этой возможностью, чтобы похитить Елену (с ее согласия, потому что юноша был очень красив) и увезти ее в Трою.

Естественно, Менелай страшно разгневался, в результате чего греки отправились завоевывать Трою.

«В Тенедос...»

Греки на кораблях приплывают ...в Тенедос;

Там с кораблей, осевших глубоко,
Снимают груз военный; и в полях
Дардании раскинула шатры
Рать бодрых греков, не избитых в схватках...

      Пролог, строки 11—15

Тенедос — маленький остров, расположенный примерно в 4 милях (6,5 км) от побережья Малой Азии близ Трои.

Сама Троя отделена от Эгейского моря Дарданской равниной. Дарданией называли часть троянского побережья (отсюда второе название пролива Геллеспонт — Дарданеллы). Согласно мифу, эту местность назвали в честь Дардана, сына Юпитера. Внуком Дардана был Трос (Tros), от имени которого возникло название Троя.

Приведя греков в Трою, Пролог предупреждает публику, что пьеса начнется не в момент начала войны:

...пропустив
Начало этой распри, мы представим
Лишь то, что пьеса может охватить.

      Пролог, строки 26—28

[В оригинале: «Пропустим оскорбления (которыми по тогдашней традиции начиналась каждая битва) и начало ссоры и начнем с середины». — Е.К.]

«Троил своим, увы, уж не владеет»

Хотя действие пьесы относится к середине войны, но начинается она не с батальных сцен и даже не с разговоров о сражениях, а с довольно скучного диалога о любви.

Гомер к этому отношения не имеет; во всем виноваты средневековые искажения его поэмы. Во времена Шекспира самой популярной версией сказания о Троиле был французский роман XII в., написанный Бенуа де Сент-Мором и называвшийся «Роман о Трое». Однако Сент-Мор тоже опирался не на самого Гомера, а на произведения поздних римских писателей, в свою очередь исказивших сюжет автора.

«Роман о Трое» был написан, когда всю Францию захлестнула мода на «куртуазную любовь». В результате чрезвычайно мужественная история, рассказанная Гомером, превратилась в подобие современного «женского романа». Эта история любви гомеровских персонажей заинтересовала сначала итальянца Боккаччо, потом англичанина Чосера, а вслед за Чосером — Шекспира.

Местом действия первой сцены «Троила и Крессиды» является Троя. На сцену выходит молодой троянский воин. Юноша уныл и мрачен, потому что страдает от любви. Он снимает с себя доспехи и заявляет, что не будет сражаться, ибо

Пусть бьется тот, кто сердцу господин;
Троил своим, увы, уж не владеет.

      Акт I, сцена 1, строки 4—5

Из названия пьесы ясно, что Троил один из двух главных героев, но кто он такой?

Согласно «Илиаде», Троил погибает еще до начала пьесы и упоминается Гомером лишь однажды. В самом конце поэмы престарелый троянский царь, готовясь идти в лагерь греков, чтобы предложить выкуп за тело своего героя сына, отчитывает уцелевших сыновей;

Имел я в Трое обширной
Храбрых сынов, и от них ни единого мне не осталось!
Нет боговидного Местора, нет конеборца Троила,
Нет и тебя, мой Гектор, тебя, между смертными бога!
Так, не смертного мужа, но бога!
Храбрых Арей истребил, а бесстыдники эти остались¹.

Вот и все; больше о Троиле не говорится ни слова.

Более поздние поэты и комментаторы заполнили этот пробел и придумали разные истории о Троиле, имевшие только одно общее: он был убит Ахиллом, величайшим из греческих героев.

Поскольку Троил был героем, но у Гомера истории его подвигов нет, средневековые авторы с удовольствием заполнили нишу и приписали троянскому царевичу «куртуазную любовь».

«Я больше не стану вмешиваться...»

Троил беседует с пожилым мужчиной, Пандаром, раздосадованным вздохами юноши. Видимо, Пандар делал все, чтобы роман завершился счастливым концом. Он притворяется, что потерял терпение, и говорит:

Ладно, с меня довольно разговоров об этом; я больше не стану вмешиваться и хлопотать.

Акт I, сцена 1, строки 13—14

Кто этот Пандар? В «Илиаде» действительно есть такой персонаж. Этот искусный лучник упоминается Гомером дважды.

Впервые Пандар появляется в песни четвертой. Объявлено перемирие. Кажется, что война вот-вот закончится; Елена вернется к мужу, и Троя уцелеет. Однако вероломный Пандар стреляет в Менелая и ранит его. Война продолжается.

Второе появление Пандара происходит в песни пятой. Он посылает стрелу в Диомеда, одного из главных греческих героев, и легко ранит его. Чуть позже он сражается врукопашную с разъяренным греком и погибает. Конец Пандару.

Однако шекспировского Пандара объединяет с гомеровским только имя. В «Троиле и Крессиде» это похотливый старик, помешанный на сексе (этакий любитель подглядывать), и бесстыдный сводник; от его имени образован английский глагол pander (сводничать).

Следует признать: Шекспир тут ни при чем. Впервые Пандар (названный Пандаро) изображен сводником в короткой поэме Джованни Боккаччо «Филострато» (1338). В «Филострато» Пандар двоюродный брат девушки, в которую влюблен Троил.

Английский поэт Чосер (см. в гл. 3: «Автор — Чосер...») заимствовал сюжет Боккаччо и в 1385 г. опубликовал намного более длинную поэму «Троил и Хрисеида» (Troilus and Criseyde). У Чосера Пандар превратился из кузена в дядю девушки.

Затем эстафета перешла к Шекспиру. Он воспользовался поэмой Чосера как главным источником и написал пьесу «Троил и Крессида» (Troilus and Cressida).

«Крессиду дивную...»

Пандар нудно уговаривает Троила потерпеть. Тот злобно отвечает, что всякому терпению есть предел, и говорит:

Когда я на пиру Приама вспоминаю
Крессиду дивную... Да что я — вспоминаю!
Могу ли хоть на миг забыть о ней?

      Акт I, сцена 1, строки 31—32

Приам — царь Трои, престарелый патриарх. Во всех источниках говорится, что у него было пятьдесят сыновей и двенадцать дочерей от разных жен; Троил — один из его сыновей. Когда греческая экспедиция прибыла под стены Трои, Приам был слишком стар, чтобы принимать участие в военных действиях, но продолжал оставаться полноправным царем.

А кто такая «прекрасная Крессида»? В пьесе она приходится Пандару племянницей. Именно в нее влюблен Троил, но откуда взялся этот персонаж? В «Илиаде» о ней нет ни слова.

Однако намек на существование Крессиды можно обнаружить уже в первой песни «Илиады», где Гомер излагает причину ссоры между Агамемноном, командующим греческой армией, и ее величайшим воином Ахиллом.

Похоже, греки предприняли набег, захватили пленных и поделили добычу. Агамемнону досталась девушка по имени Хрисеида (Chryseis), а Ахиллу — другая девушка, которую звали Брисеида (Briseis). (Сходство имен часто сбивает с толку и вызывает путаницу.)

Выясняется, что Хрисеида — дочь Хриса, жреца Аполлона. Жрец приходит в лагерь, чтобы выкупить дочь, но, когда Агамемнон грубо отказывает ему, Аполлон (отвечая на мольбу своего жреца) насылает на греков мор. В результате Аполлон заставляет Агамемнона вернуть Хрисеиду, но тот капризно заявляет, что в таком случае возьмет себе Брисеиду.

Вспыхивает ссора, и разгневанный Ахилл объявляет, что он удаляется в свой шатер. Он со своими воинами больше не будет сражаться на стороне такого ничтожного вождя. (Конечно, наши симпатии сразу оказываются на стороне обиженного Ахилла.)

На самом деле это вопрос престижа. Агамемнон считает, что, как командующий, имеет право на всю добычу. Ахилл утверждает, что командующий обязан соблюдать справедливость. Так что девушки — это всего лишь символ конфликта между центральной властью и правами человека. Гомер ни слова не говорит о том, что Агамемнона с Хрисеидой и Ахилла с Брисеидой связывают какие-то чувства.

Однако позднейшие писатели, более романтичные, но не столь гениальные, не могут противиться искушению и приписывают Ахиллу любовь к Брисеиде.

В средневековом «Романе о Трое» Бенуа де Сент-Мора возникает новое обстоятельство, усложняющее любовную историю и делающее ее интереснее. Троянский царевич Троил тоже влюблен в Брисеиду; в результате за нее сражаются сразу трое мужчин.

Бенуа искажает имя девушки, отчего Briseis становится Briseide. Поскольку почти невозможно избежать путаницы Briseis с Chryseis, Briseide быстро становится Criseide. В результате у Чосера идет речь о Троиле и Criseyde, а Шекспир вносит еще одно незначительное изменение и пишет уже о Троиле и Cressida.

«Гектор иль отец...»

Бедный Троил подтверждает, что отчаянно влюблен, и жалуется на необходимость скрывать свою сердечную рану:

Я, чтоб не понял Гектор иль отец,
Боль хороню под складкою улыбки...

      Акт I, сцена 1, строка 38

Гектор — старший сын Приама, он заменил отца на поле боя и возглавлял троянскую армию. Он — самый лучший и самый великий троянский воин, уступающий силой только Ахиллу. Это один из привлекательнейших персонажей «Илиады», воплощение патриотизма.

В средневековых вариантах сказания его подвиги воспевали еще более красноречиво, поскольку троянцы считались предками римлян, а в Средние века у Рима всегда была «хорошая пресса». Того же можно было ожидать и от Шекспира. Автор оправдывает ожидания и изображает Гектора еще более храбрым и добронравным, чем Ахилл.

Почему Троил не хочет, чтобы о его любви знали Приам или Гектор, в пьесе не объяснено. Легко предположить, что во время войны думать о любви не годится и что отец или старший брат могут сказать Троилу: «Перестань валять дурака, когда враг стоит у стен города». Однако дело не в этом: законы «куртуазной любви» требуют, чтобы герой преодолевал самые немыслимые препятствия — крепостные стены и преграды закона, неодобрение родителей, немилость короля и так далее. Следовательно, и Троилу тоже должно быть нелегко.

«Темнее, чем у Елены...»

В данный момент Пандару нужно еще сильнее разжечь любовь Троила, что он и делает, отпуская завуалированный комплимент красоте Крессиды:

Не будь ее волосы чуть-чуть темнее, чем у Елены, этих двух женщин нельзя бы и отличить одну от другой.

Акт I, сцена 1, строки 43—44

У Шекспира фраза остается незаконченной; сравнивать Крессиду с Еленой просто смешно.

После поэмы о Троянской войне Елена была признана идеалом красоты, соперниц у нее не могло быть по определению. Однако следует обратить внимание на намек, что более темные волосы являются недостатком (см. в гл. 14: «Черны темница, ад и мгла...»).

«Ум Кассандры...»

Пандар продолжает петь дифирамбы Крессиде. Напыщенно сравнив физическую красоту девушки с красотой Елены, он ищет способ воздать должное ее уму и говорит:

...хорошо, если бы другие слышали ее вчера, как я. Признаю, конечно, ум твоей сестры Кассандры, но...

Акт I, сцена 1, строки 47—49

Кассандра одна из дочерей Приама; ее судьба сложилась трагически. Девушку полюбил Аполлон; она пообещала ответить ему взаимностью, если получит от него дар предсказывать будущее. Аполлон выполнил просьбу, но Кассандра отвергла его. Лишить ее божественного дара было невозможно, однако Аполлон нашел способ отомстить: пророчества Кассандры всегда сбывались, но никто им не верил. Иными словами, люди считали ее безумной.

Возможно, еще одно напыщенное сравнение девушки с «умной Кассандрой» было рассчитано на то, чтобы вызвать смех у просвещенной части публики.

«...Не ушла с отцом»

Троил продолжает оплакивать свою судьбу, не обращая внимания на увещевания Пандара. Обиженный Пандар умывает руки. Он клянется, что больше не будет помогать Троилу, и говорит:

Глупа она, что не ушла с отцом. Вот я скажу это ей, как только увижу.

Акт I, сцена 1, строки 83—85

Отец Крессиды — Калхас, жрец Аполлона. Если имя Крессида является производным от упоминаемой в «Илиаде» Хрисеиды, то имя ее отца — жреца Аполлона — должно быть производным от имени Хрис. При чем тут Калхас?

При том, что Калхас тоже персонаж «Илиады». Он — искусный пророк и прорицатель греков, умеющий разгадывать знамения. В частности, именно Калхас объясняет, что мор наслан на греков из-за отказа Агамемнона вернуть Хрисеиду отцу. Таким образом, и Хрис, и Калхас требуют, чтобы Агамемнон вернул девушку отцу.

В «Илиаде» нет и намека на то, что Калхас не является греком, поэтому спутать его с Хрисом невозможно. Однако в более поздних произведениях эта путаница происходит. Троянского жреца Аполлона Хриса и греческого прорицателя Калхаса объединяют; в результате возникает легенда о том, что троянский жрец Аполлона Калхас, благодаря своему пророческому дару предвидевший падение Трои, переходит на сторону греков.

Однако история об утраченной дочери все же остается. Поскольку Калхас/Хрис по своей воле перешел в лагерь врага и остался там, ему уже нет смысла предлагать грекам выкуп за девушку. Теперь он должен вызволять дочь (оставшуюся в городе после его побега) из лагеря троянцев. Этой дочерью и является Крессида/Хрисеида, в которую влюблен Троил.

«Любивший Дафну...»

Троил тут же приходит в себя и начинает уговаривать Пандара; в конце концов, тот — единственная ниточка, связывающая его с Крессидой. Но Пандар не поддается на уговоры и быстро уходит. Оставшись один, Троил продолжает восхвалять Крессиду и обращается за помощью к Аполлону (богу поэзии):

Открой мне, Феб, ты, бог, любивший Дафну,
Кто мы: я сам, Крессида и Пандар?

      Акт I, сцена 1, строки 102—103

Интересно, что Аполлон — воплощение мужской красоты — часто бывает несчастлив в любви. Например, его отвергла Кассандра. Но более знаменита неудачная любовь Аполлона к Дафне (см. в гл. 2: «Пусть гонится за Аполлоном Дафна»).

«Какие новости, Эней...»

Монолог Троила заканчивается в тот момент, когда на сцене появляется другой троянский воин в полных боевых доспехах. Он идет сражаться и удивляется тому, что Троил остается в городе. Троил спрашивает:

Скажи, Эней, что нового в бою?

      Акт I, сцена 1, строка 112

Согласно легенде, Эней — сын ни более ни менее как самой Венеры, хотя его отец, Анхиз, простой смертный. Вообще-то Эней не троянец, а дарданец, то есть житель соседней с Троей области. Сначала он пытается соблюдать нейтралитет, но потом подвиги Ахилла заставляют Энея присоединиться к Приаму и его сыновьям.

Ничего этого в «Илиаде» нет. У Гомера Эней — пылкий защитник Трои, второй после Гектора. Он любимец богов; Венера и Аполлон спасают Энея от верной гибели в поединке с Диомедом, а когда ему угрожает смерть от руки Ахилла, в сражение вмешивается Нептун.

Гомер прямо указал, что Энею не суждено погибнуть во время разрушения Трои. Это позволило Вергилию сочинить «Энеиду», в которой описаны странствия Энея после падения Трои.

Поскольку Эней считался предком римлян, западные поэты относились к нему осторожно. Англичанам же приходилось быть осторожными вдвойне, поскольку они всегда считали римлян образцом для подражания.

Некоторые английские летописцы составили свои версии легендарного прошлого, в соответствии с которыми ранние бритты являлись выходцами из Трои. Согласно этим летописям, у Энея был праправнук Брут, который случайно убил собственного отца, после чего бежал из Италии и высадился на дальних островах, которые в его честь назвали Британскими.

Конечно, все это пустые домыслы, основанные на сходстве слов «Брут» и «бритт». Тем не менее данная история вызывала у англичан интерес к сказанию о Трое и большую симпатию к ней. Как легко догадаться, они превратили Энея в идеального героя. В «Троиле и Крессиде» он изображен веселым и смелым — одним словом, настоящим средневековым рыцарем.

«Рог Менелая»

Эней рассказывает Троилу, что Парис ранен в поединке с Мене-лаем. (Эта дуэль описана в третьей песни «Илиады»; именно после этого поединка, в котором победу одержал Менелай, заключается перемирие, сорванное благодаря стреле Пандара — см. в гл. 4: «Я больше не стану вмешиваться...»)

Троил только пожимает плечами:

Э, наверно,
Отделался царапиной пустой:
Супруг боднул рогатой головой.

      Акт I, сцена 1, строки 115—116

В шекспировской Англии считали, что у обманутого мужа вырастают рога — конечно, невидимые. Скорее всего, эта поговорка вышла благодаря ассоциации с оленями-самцами, ведущими полигамный образ жизни и сражающимися друг с другом за обладание гаремом из самок. Видимо, обманутый муж уподоблялся проигравшему самцу; отсюда и возникли рога.

Во времена Шекспира муж, обманутый женой, неизбежно вызывал насмешливое презрение. Возможно, такое отношение к бедолагам возникло из правил «куртуазной любви» (см. гл. 3: «Автор — Чосер...»), согласно которым идеальный рыцарь был обязан любить чужую жену. В таких романах муж играл роль злодея (взять хотя бы знаменитый роман о Тристане и Изольде), поэтому публика неизменно веселилась, когда у него на лбу появлялись рога.

Вследствие этого обманутый муж был непременным персонажем любой комедии, а всякое упоминание о рогах, рогатых животных и даже о лбах давало повод для бурного веселья; Шекспир пользовался этим приемом с неизменным успехом.

Именно поэтому Троил издевается над бедным обманутым Менелаем. Для современного зрителя (который, в отличие от зрителя эпохи Елизаветы, не видит в супружеской измене ничего смешного, но и не считает ее смертным грехом) шутка Троила звучит плоско.

«Царица Гекуба...»

На сцене появляются Крессида и ее слуга Александр. Крессида спрашивает, что за женщины быстро прошли мимо них. Александр отвечает:

Царица и Елена.

      Акт I, сцена 2, строка 1b

[В оригинале: «Царица Гекуба и Елена». — Е.К.]

Царица Гекуба была второй женой Приама. Она родила девятнадцать из его шестидесяти двух детей, включая уже упомянутых Гектора, Париса, Троила и Кассандру. Перенесенные Гекубой страдания делали ее любимым персонажем трагедий, посвященных Троянской войне. Даже в «Гамлете» Шекспир опосредованно отражает этот факт. Однако в «Троиле и Крессиде» она больше не появляется.

«Накричал на Андромаху...»

Видимо, две женщины торопились на городскую стену, чтобы наблюдать за битвой; у них плохие предчувствия. Судя по словам слуги, даже Гектор не находит себе места:

Гектор,
Хоть терпелив он так же, как и храбр,
Был гневен: накричал на Андромаху,
Прибил оруженосца...

      Акт I, сцена 2, строки 4—6

Андромаха — жена Гектора. В конце песни шестой «Илиады» описано, как она с сыном Скамандрием провожает Гектора на битву. У Гомера это наиболее трогательная сцена супружеской любви. Андромаха умоляет Гектора остаться в городе, потому что все ее родственники уже мертвы. «Гектор, ты все мне теперь, — говорит она, — и отец, и любезная матерь, ты и брат мой единственный, ты и супруг мой прекрасный!»

Но Гектор не может остаться. Он простирает руки, прощаясь с сыном и молясь за него богам, он надеется, что в один прекрасный день тот превзойдет подвигами отца. Увы, этого не случилось, потому что сын Гектора был убит при взятии Трои.

«Вождь у греков, троянец родом...»

Если уж Гектор накричал на Андромаху — значит, произошло что-то необыкновенное. Крессида спрашивает, что случилось, и получает ответ:

Есть вождь у греков,
Троянец родом, Гектору племянник:
Зовут его Аякс.

      Акт I, сцена 2, строки 12—14

Аякс играет очень важную роль в «Илиаде». В поэме два персонажа с таким именем [Аякс Теламонид и Аякс Оилеид. — Е.К.]. Поскольку тот, кто появляется в пьесе, крупнее, его называют Аякс Могучий. В «Троиле и Крессиде» участвует только он, поэтому уточнения не требуются. В «Илиаде» Аякс сильнейший из греков, он уступает только Ахиллу, но ум Аякса не равен его силе. Он — единственный из героев, кому не приходят на помощь боги и богини, и единственный, кто ни разу не ранен. Аякс — олицетворение успеха, достигнутого собственными силами, без божественного вдохновения.

В «Илиаде» нет ни слова о том, что в его жилах течет троянская кровь или что он приходится Гектору племянником. Возможно, его путают со сводным братом Тевкром (см. гл. 4: «Вместо старой тетки...»).

«Больной подагрой Бриарей...»

Александр продолжает характеризовать Аякса, превращая его в пародию на героя, описанного Гомером; по его мнению, это не человек, а тупая гора мышц. Он говорит:

Он — как больной подагрой Бриарей: столько рук — и ничего ими не сделаешь; или как ослепший Аргус: весь покрыт глазами — и ничего не видит.

Акт I, сцена 2, строки 29—30

Бриарей — рожденное Геей (богиней Земли) чудовище с пятьюдесятью головами и сотней рук. Миф, в котором он играет главную роль, — это миф о восстании богов против Юпитера (Зевса). Другим богам, возглавляемым Нептуном и Аполлоном, удается связать Юпитера, но ему помогает морская нимфа, которая приводит на выручку Бриарея. Чудовище освобождает Юпитера и вместе с ним подавляет бунт.

Что касается Аргуса, то это чудовище с сотней глаз, посланное Юноной (Герой) стеречь нимфу Ио. Ио была одной из многочисленных возлюбленных Юпитера. Юпитер превратил Ио в телку, чтобы спрятать ее от Юноны, но это не помогло. Бдительный Аргус (глаза которого никогда не закрывались одновременно; минимум пятьдесят бодрствовали) мешал Юпитеру снова превратить Ио в женщину.

Тогда Юпитер призвал на помощь Меркурия (Гермеса). Меркурий усыпил Аргуса колыбельной, а затем отрубил ему голову. Юнона украсила глазами Аргуса хвост своей любимой птицы — павлина.

Иными словами, Александр хочет сказать, что у Аякса есть все необходимое воину, но не хватает ума воспользоваться своими преимуществами.

Видимо, в тот момент Гектор боялся проиграть поединок тупице; ему это было бы очень обидно.

«Это Антенор...»

На сцене появляется Пандар и с места в карьер начинает петь дифирамбы Троилу, надеясь возбудить любопытство Крессиды. Крессида, прекрасно понимающая его замысел, немилосердно издевается над Пандаром, выворачивая его слова наизнанку.

День близится к закату, мужчины возвращаются с поля боя, и Пандар решает, что пора предоставить слово самому Троилу. Он приводит Крессиду туда, откуда видно возвращающихся воинов, и перечисляет всех проходящих мимо.

Первым появляется Эней и, конечно, получает восторженную похвалу (иначе просто не может быть). За ним идет следующий. Пандар говорит:

Это Антенор: остер на язык, скажу тебе, но тоже славный человек; один из умнейших людей в Трое.

Акт I, сцена 2, строки 197—199

[В оригинале: «...один из знаменитых троянских судей». — Е.К.] В «Илиаде» Антенор — один из старейшин Трои. Он — советник Приама и действительно справедливый судья, но слишком стар, чтобы воевать. В данном случае Шекспир путает Антенора с его сыном Агенором, описанным в «Илиаде» как отважный воин.

«Это Гелен»

Старания Пандара становятся все более забавными. Проходят Гектор и Парис; он хвалит их с усиленным энтузиазмом, но продолжает искать взглядом Троила, которого все нет и нет.

Когда Крессида просит назвать имя следующего воина, Пандар рассеянно отвечает:

Это Гелен. Удивительно, где же Троил? Я начинаю думать, что он не вышел сегодня. А это Гелен.

Акт I, сцена 2, строки 227—229

Гелен — еще один сын Приама и Гекубы; по некоторым источникам, брат-близнец Кассандры. Он тоже награжден даром прорицания и является жрецом. Гелен — единственный из детей Приама, переживший падение Трои; согласно некоторым более поздним мифам, он женился на вдове Гектора Андромахе, после чего они совместно правили Эпиром, областью на северо-западе Греции.

«Это Деифоб»

Крессида продолжает дразнить Пандара. Ей прекрасно известны все воины, о которых говорит Пандар. Она замечает Троила первой и с насмешливым презрением спрашивает:

А какой это бедняга тащится там?

      Акт I, сцена 2, строка 234

Сбитый с толку Пандар не узнает Троила и отвечает:

Где? Там? Деифоб.

      Акт I, сцена 2, строка 235

И только тут он понимает, что это Троил.

Деифоб — еще один сын Приама и Гекубы. После гибели Париса он женится на Елене. В результате после взятия Трои Менелай убивает Деифоба и зверски расчленяет его тело.

Пандар так болезненно переживает свой конфуз, что смущает Крессиду; однако девушка не прекращает дразнить его.

Только после ухода Пандара из монолога Крессиды выясняется, что она любит Троила, но не сдается, так как считает, что женщинами дорожат до тех пор, пока не завоюют их.

«После Семилетней осады...»

Местом действия третьей сцены впервые становится лагерь греков.

В армии царит уныние, и командующий ею Агамемнон пытается пробудить в бойцах воинский дух. Их беды продолжаются давно, так что ничего особенного не происходит.

И уж не ново видеть нам, вожди,
Что от успеха очень далеки мы;
Семь лет прошло, а Троя все стоит...

      Акт I, сцена 3, строки 10—12

Если это действительно последний год войны, то прошло уже не семь лет, а девять; впрочем, ошибка незначительна и никакой роли не играет.

Агамемнон указывает на трудность задачи, напоминает, что это испытание их храбрости и истинной ценности каждого.

У Агамемнона трудное положение; он возглавляет греческую армию, и в случае неудачи во всем обвинят командующего. Он занимает этот пост, потому что правит Микенами, во времена Троянской войны главным городом Греции; именно по имени Микен названа эта эпоха. Вскоре после окончания Троянской войны Микены пришли в упадок, так как большая часть Греции попала под власть дорийцев. Через несколько веков, когда Греция переживала максимальный подъем, Микены окончательно превратились в заброшенную деревню.

В XIX в. начались раскопки этого города, расположенного на северо-востоке Пелопоннеса, в 6 милях (10 км) к северу от Аргоса; археологи обнаружили следы его былого величия.

Агамемнон был внуком Пелопса (см. в гл. 3: «...Пелопса плечо!») и теоретически правил всей Грецией, хотя северные вожди (и среди них Ахилл) оспаривали власть южан.

Он был женат на Клитемнестре, дочери Тиндарея, царя Спарты — города, расположенного в 55 милях (90 км) к югу от Микен.

Младшей сестрой Клитемнестры была та самая Елена, из-за которой разгорелась Троянская война. Фатальная красота Елены всегда притягивала мужчин. Согласно легенде, двенадцатилетнюю Елену похитил афинский герой Тезей. Девочку вернули домой ее братья, Кастор и Полидевк, после чего отец Тиндарей решил выдать Елену замуж, чтобы переложить ответственность за нее на плечи мужа.

Но это было легче сказать, чем сделать: когда прошел слух о том, что Елену выдают замуж, в Спарту съехались все герои Греции, чтобы просить ее руки. Выбрать одного означало поссориться со всеми остальными.

Решение нашел Улисс (Одиссей). Не надеясь на руку Елены, он предложил Тиндарею заставить героев дать клятву, что они согласятся с любым решением и будут поддерживать ее мужа против всякого, кто попытается отобрать у него Елену. Такая клятва была дана, а Одиссей получил в награду руку Пенелопы, двоюродной сестры Елены.

В мужья Елене выбрали Менелая. Во-первых, Менелай был богат; во-вторых, он был младшим братом Агамемнона, царя Микен.

Сам Агамемнон не мог претендовать на Елену, так как уже был женат, однако он приложил немало усилий, чтобы решение было принято в пользу его брата; скорее всего, именно давление со стороны «верховного царя» сыграло решающую роль.

Со стороны Агамемнона это был мудрый шаг, ибо Менелай, как супруг Елены, унаследовал трон Спарты. Поскольку твердостью характера Менелай не отличался и всегда уступал старшему брату, Агамемнон получал опосредованную власть над важной областью — Спартой.

С этой точки зрения похищение Елены Парисом наносило серьезный удар Агамемнону, так как умаляло претензии Менелая на спартанский трон (который принадлежал скорее Елене, чем ему). Именно Агамемнон был вдохновителем карательного похода на Трою; феодальных правителей Греции вынудила принять участие в экспедиции не столько клятва, сколько влияние «верховного царя».

В «Илиаде» Агамемнон явно не блистает. Ссора с Ахиллом, в которой «верховный царь» выглядел не лучшим образом, чуть не погубила греков. Гомер отзывается об Агамемноне с неизменным уважением, однако не раз показывает, что другим вождям приходится его поправлять.

«...Смысл твоих последних слов»

Когда Агамемнон заканчивает свою речь, встает старейший из греческих вождей и поддерживает его:

Склоняясь пред величием твоим,
О Агамемнон, царь богоподобный,
Раскрою смысл твоих последних слов.

      Акт I, сцена 3, строки 31—33

В «Илиаде» Нестор изображен самым активным из греков, несмотря на то что он правит уже третьим их поколением. Хотя Нестор стар, все же он становится свидетелем взятия Трои. Когда через десять лет после этого события домой возвращается последний греческий воин, принимавший участие в осаде, Нестор еще жив и по-прежнему правит в Пилосе, расположенном на юго-западном побережье Греции. Во времена Троянской войны Пилос был таким же важным центром, как и Микены, но позже пришел в упадок. Теперь на его месте не осталось даже деревни.

В «Илиаде» Нестор появляется на поле боя, управляя колесницей. На самом деле в битвах он не принимает участия, но всегда наблюдает за своими воинами; более того, дает им пространные советы. Хотя никто в «Илиаде» не говорит, что Нестор ему надоел, однако ясно, что это так и есть. Этот герой то и дело вспоминает подвиги, совершенные в молодости; складывается впечатление, что он талдычит одно и то же. В шекспировской версии старик просто невыносим.

«...Спокойную Фетиду...»

Нестор вторит словам Агамемнона. Старик указывает, что каждому по силам справиться с легкой задачей, но для свершения великих дел нужны великие люди. По спокойному океану проплывет любое корыто, но бурю способен выдержать только крепкий корабль. Нестор говорит:

Но чуть Борей свирепый раздражит
Спокойную Фетиду, посмотри,
Как горы волн прорежет крепкоребрый
Корабль, скача меж славных двух стихий,
Как конь Персея.

      Акт I, сцена 3, строки 38—42

Борей — олицетворение северного ветра, а слово «Фетида» (Thetis) используется здесь как олицетворение океана, но это неправильно. Как обычно, происходит путаница двух греческих слов-омонимов Thetis (Фетида) и Tethys (Тефида). Тефида (Tethys) — имя титаниды, жены Океана (который и есть бог океана), так что использовать ее имя как женскую форму персонификации моря вполне допустимо.

Фетида же (Thetis) играет в греческих мифах очень важную роль; в «Илиаде» эта роль особенно велика. Так зовут морскую нимфу (океаниду — что еще более усиливает путаницу), которая привела Бриарея на выручку к Юпитеру (см. в гл. 4: «Больной подагрой Бриарей...»).

Фетида была так прекрасна, что ее любовь стремились завоевать и Юпитер, и Нептун, пока не узнали, что этой океаниде предстоит родить сына, который окажется сильнее своего отца. Это было опасно не только для них, но и для любого бога, поэтому Фетиду заставили выйти замуж за смертного. Этим смертным стал фессалийский царевич Пелей. На свадьбе Фетиды и Пелея (состоявшейся вопреки желанию невесты) присутствовали все боги.

Именно на этой свадьбе появилась Эрида со своим яблоком раздора. Более того, в результате этого брака родился Ахилл, который действительно был намного сильнее своего отца Пелея.

В «Илиаде» Фетида появляется несколько раз как мать Ахилла. Она оплакивает судьбу сына, которому суждена бессмертная слава, но короткая жизнь.

Конь Персея — это, конечно, знаменитый крылатый конь Пегас. Греческий герой Персей жил за поколение до Троянской войны. Его величайшим подвигом была победа над Медузой, одной из трех горгон, внешность которых была столь устрашающей, что каждый посмотревший на них превращался в камень. Однако Персей с помощью богов сумел отрубить Медузе голову. Кровь потекла к Пегасу под ноги, но тот подпрыгнул и взлетел в небо. Пегас принадлежал Персею только в момент свершения подвига; больше эти двое не встречались.

«Послушай ныне речь Улисса!»

По окончании речи Нестора встает мудрейший из греков и, обращаясь к предыдущим ораторам, говорит:

В себя вместивший чувства и умы
Всех нас, послушай ныне речь Улисса!

      Акт I, сцена 3, строки 68—69

Если Нестор олицетворяет довольно надоедливую мудрость старости, то Улисс (Одиссей) олицетворяет собой ум и хитрость, не стесняющуюся в средствах. Его характер еще отчетливее проявляется в другой поэме Гомера, «Одиссее», посвященной возвращению Одиссея домой после падения Трои. Его подстерегает множество опасных ситуаций, из которых он выпутывается только благодаря хитрости и терпению.

В более поздних сказаниях о Трое Улиссу приписываются все военные хитрости, примененные греками, а особенно ловушка с деревянным конем, которая привела к падению Трои. Поскольку от хитрости всего один шаг до мошенничества, в некоторых более поздних мифах Улисс изображен трусом и обманщиком. Однако у Гомера на это нет и намека; в поэме Улисс — положительный герой, достойный восхищения. Так же изображает Улисса и Шекспир.

Да, царь Итаки, смело говори...

      Акт I, сцена 3, строка 70

[В оригинале: «...принц Итаки». — Ред.]

Итака — родной остров Улисса; его точное местонахождение неизвестно. Специалисты в области классической филологии до сих пор пытаются выяснить, какой из греческих островов больше подходит под описание, приведенное в «Одиссее».

Большинство склоняется к тому, что это один из Ионических островов у западного побережья Греции. Остров, который на современных картах значится как Итака (Ithake), представляет собой крохотный клочок суши площадью в 36 квадратных миль (95 км²), расположенный примерно в 20 милях (32 км) от материка. Он окружен более крупными островами, которые, возможно, также входили в царство Улисса.

«Протухший Терсит...»

Агамемнон заявляет, что у Улисса столько же шансов сказать глупость, сколько у «протухшего» [так в оригинале — Е.К.] Терсита произнести что-то умное и приятное:

Скорей поверить можно,
Что музыкой нам мудрость зазвучит,
Когда Терсит свою откроет пасть.

      Акт I, сцена 3, строки 73—74

Терсит — один из второстепенных персонажей «Илиады». Это единственный простолюдин, не принадлежащий к аристократии, который назван по имени. Гомер делает это крайне неохотно, описывая своего героя так: «...только Терсит меж безмолвными каркал один, празднословный; в мыслях вращая всегда непристойные, дерзкие речи, вечно искал он царей оскорблять, презирая пристойность, все позволял себе, что казалось смешно для народа. Муж безобразнейший... был косоглаз, хромоног; совершенно горбатые сзади плечи на персях сходились; глава... была лишь редким усеяна пухом».

Его внешность описана в песни второй, когда в результате просчета Агамемнона греки были готовы бросить все и отправиться домой. Улисс отчаянно пытается остановить их, но Терсит произносит оскорбительную речь в адрес Агамемнона и останавливается только тогда, когда получает от Улисса удар по спине и несколько теплых слов в придачу.

Вот и все! Не следует забывать, что «Илиада» была написана об аристократах и для аристократов; более того, благополучие рапсодов целиком зависело от последних. Конечно, Гомер и другие рапсоды не могли с сочувствием изобразить, как простолюдин унижает воинов и знать.

Но из единственного эпизода, где Терситу все же предоставлено слово, следует, что мыслит этот человек здраво. Он упрекает Агамемнона за то, что тот забрал себе львиную долю добычи и оскорбил Ахилла, от которого зависит победа греков. Все это правда, и то, что Терсит получает удар, дела не меняет. Возможно, Гомер хотел таким образом поиздеваться над аристократами.

Шекспир, который тоже зависел от аристократов и тоже редко изображал простых людей в выгодном свете, вводит комический персонаж Терсита, чтобы разрядить напряжение, в полном соответствии с законами жанра «черной комедии», к которому относится эта пьеса. Непристойные (mastic, то есть оскорбительные) речи Терсита способны только оскорбить царей, и реплика Агамемнона лишний раз указывает на это.

«Великолепная планета Солнце»

По мнению Улисса, беда в том, что греки разделились на два лагеря, которые мешают друг другу воевать. Он доказывает, что отсутствие центральной власти противоестественно. Субординация есть даже в неживой природе; например, планеты движутся по своим орбитам в строгом соответствии с правилами:

Вот почему на небе так высок
Трон солнца, и светилами поменьше
Он окружен; целебный солнца взор
Нас от дурных стечений злых светил
Хранит...

      Акт I, сцена 3, строки 89—92

Латинское слово Sol означает Солнце и в римских мифах является его персонификацией.

Кажется, Шекспир устами Улисса утверждает, что солнце — властитель планет, сидящий в гордом отдалении от остальных и управляющий ими.

Если так, то это пугающе новая точка зрения не только для Улисса, но и для самого Шекспира, поскольку она выражает гелиоцентрическую теорию строения Солнечной системы, согласно которой все планеты (в том числе и сама Земля) вращаются вокруг Солнца. Автор просто упоминает о том, что Солнце находится в центре и управляет планетарной (то есть Солнечной) системой; Исаак Ньютон только через шестьдесят семь лет после смерти Шекспира показал, что Солнце и в самом деле обладает огромной силой тяготения, которая действительно удерживает планеты на своих местах.

Утверждение для Шекспира крайне необычное; во всех остальных пьесах он придерживается консервативных научных взглядов и принимает только греческую точку зрения на строение Вселенной. Правда, некоторые греки — в частности, Аристарх Самосский — еще в 250 г. до н. э. утверждали, что центром планетарной системы является Солнце, но сторонников у них было немного; большинство греков считало, что в центре мироздания находится Земля. Эта последняя доктрина окончательно сложилась благодаря астроному Птолемею около 150 г. н. э. (Впоследствии геоцентрическую систему назвали системой Птолемея.)

В 1543 г. Коперник вновь выдвинул гипотезу Аристарха, но его аргументация была более выверенной. Эту точку зрения большинство ученых не принимало в течение многих лет; еще при жизни Шекспира концепцию Коперника широко обсуждали и считали святотатством.

Неужели Шекспир отдал предпочтение прогрессивной точке зрения Коперника, а не системе Птолемея?

Нет! Есть много доказательств того, что он остался консерватором. Не зря Шекспир говорит о «планете Солнце». Греки замечали, что некоторые небесные тела перемещаются относительно неподвижных, или «фиксированных», звезд. Эти тела и называли «планетами», что означает «бродяги». К известным тогда планетам относились Солнце, Луна, Меркурий, Венера, Марс, Юпитер и Сатурн — всего семь.

После опубликования теории Коперника называть планетой Солнце было бессмысленно, поскольку оно не перемещалось относительно звезд; считалось, что в качестве центра планетарной системы Солнце неподвижно.

Следовательно, называть Солнце планетой было старомодно. Название «планета» относилось только к небесным телам, вращавшимся вокруг Солнца. Из чего вытекало, что Земля тоже является планетой. Луна вращается вокруг Земли (она — единственное подтверждение правоты Птолемея), а потому тоже Не может считаться планетой в строгом смысле этого слова. Она — спутник. Следовательно, от семи греческих планет остаются только Меркурий, Венера, Марс, Юпитер и Сатурн. К ним следует добавить Землю и планетарные тела, открытые позже: Уран, Нептун, Плутон и множество крошечных тел, которые называют планетоидами или астероидами.

Однако Шекспир продолжает называть Солнце планетой; иными словами, он утверждает, что Солнце движется и не является центром планетарной системы. Солнце у него не только «восседает на троне», но и движется по кругу. Это означает, что оно прикреплено к «сфере», в которую заключена Земля; будь оно центром планетарной системы, никакой «сферы» у него не имелось бы.

Рассуждая о необходимости порядка в небе, Шекспир заставляет Улисса несколькими строчками ранее сказать:

А между тем и небо, и планеты,
И [этот. — Е.К.] мира центр всегда хранят закон,
Порядок, подчиненность, табель, ранг,
Пропорцию, и форму, и обычай.

      Акт I, сцена 3, строки 85—86

Из этого утверждения становится ясно, что планеты планетами, а центром их системы все же является Земля.

Если Солнце «сидит на троне в гордом отдалении», то лишь потому, что, согласно Шекспиру, это самая яркая и величественная из планет, а не потому, что оно находится в их центре.

«В злом смешенье...»

Улисс продолжает описывать вредные последствия беспорядка на небе:

Но если бы планеты в злом смешенье
Задумали вращаться, как хотят,
То знаменья и язвы моровые,
Смятенья и волнения морей,
Боренья вихрей и землетрясенья —
Все ужасы сломили б в корне мир.

      Акт I, сцена 3, строки 94—96

Похоже, речь идет об астрологии, вера в которую была распространена не только у древних греков, но и во времена Шекспира и уцелела до наших дней. Считалось, что вечное перемещение планет относительно звезд и друг друга способно оказывать влияние на Землю. Некоторые позиции считались зловещими предзнаменованиями и, следовательно, представляли собой «вредное смешение».

Однако перемещение планет следовало определенному порядку, который можно было рассчитать. Именно это и сделали греческие астрономы (правда, только через тысячу лет после Троянской войны), доказав, что «вредное смешение» на самом деле вовсе является не беспорядком, а неизбежным результатом движения планет.

Однако изредка в небе происходили очень эффектные и наглядные феномены; самыми заметными из них были солнечные и лунные затмения. Зрелище было жутковатое; страх перед кажущимся беспорядком в небесах существовал тогда, когда эти явления астрономы объяснили и они стали предсказуемыми.

Однако еще больший ужас вызывало случайное появление комет, возникновение и исчезновение которых казалось чрезвычайно беспорядочным. То, что движением комет тоже управляет сила притяжения Солнца, было доказано только через два века после смерти Шекспира.

«Ахилл велик...»

Чрезвычайно красноречиво доказав, что залогом успеха является только централизованная власть, признанная всеми, Улисс переходит к делу. Возлавляет экспедицию против Трои Агамемнон, однако подчиненные насмехаются над ним, в особенности великий Ахилл.

Ахилл велик (ведь так гласит молва);
Один он — длань и мышца наших сил;
Ему надули в уши этой славы,
И он, кичася собственной ценой,
Лежит в шатре, смеясь над всеми нами.

      Акт I, сцена 3, строки 142—146

Ахилл действительно был величайшим из греческих героев, но в «Илиаде» он вовсе не изображен самодовольным фатом. До начала поэмы он являлся главной ударной силой греков. Ахилл предпринял экспедиции против союзников Трои в Малой Азии, разбил их и участвовал в сражениях больше всех остальных.

Лишь после того, как Агамемнон попытался отобрать у него законную добычу, то есть Брисеиду, и унизил перед всем войском, Ахилл потерял терпение и отказался участвовать в боевых действиях. Позже выясняется, что Ахилл может быть мстительным и даже жестоким, однако причина для гнева у него есть.

В эпоху Древнего Рима и Средние века легенда о происхождении римлян от Энея склонила общественное мнение в пользу троянцев. В результате этого авторитет Ахилла пошатнулся; вполне приемлемым считалось, что им движет тщеславие, а не справедливый гнев, именно поэтому он отказывается выходить из своего шатра. Более того, поклонники культа «куртуазной любви» не упустили случая приписать Ахиллу любовь к троянской царевне. По ходу пьесы выясняется, что именно эта любовь является причиной меланхолии Ахилла.

«Там и Патрокл...»

Но Ахилл не один. У него есть друг.

Там и Патрокл, в постели, в грубых шутках
Проводит день-деньской...

      Акт I, сцена 3, строки 146—148

Патрокл — один из главных героев «Илиады»; Гомер изображает его закадычным другом Ахилла. Это всего лишь тесная дружба, но позднее греки предполагали, что за этой дружбой скрывается нечто большее. Они не считали гомосексуальные отношения чем-то позорным и даже относились к ним как к высшей форме любви. Поэтому греки не колеблясь объявили Ахилла и Патрокла любовниками в буквальном смысле этого слова. Это не мешало им изображать Патрокла благородным человеком (точнее, самым благородным из греков) и храбрым воином.

Однако в христианской Европе гомосексуализм считали отвратительным пороком и осуждали образ жизни греков. Шекспир был вынужден изобразить Патрокла женоподобным, хотя и очень симпатичным.

«Воет свирепее Тифона...»

Улисс оскорблен тем, что Патрокл развлекает Ахилла, передразнивая греческих вождей. Он мстительно заявляет, что пародии плохие, однако трезво признает, что некоторое сходство с оригиналом в них есть; во всяком случае, этого сходства достаточно, чтобы смутить пародируемого.

В качестве примера он приводит пародию на Агамемнона. Патрокл передразнивает чванство и напыщенный слог последнего, но при этом якобы чудовищно преувеличивает:

...воет
Свирепее Тифона, заменив
Нелепицей высокие слова.

      Акт I, сцена 3, строки 160—161

Согласно древнегреческим мифам, Тифон — самое огромное из чудовищ, когда-либо рождавшихся на свет. Руки у него были в несколько миль длиной, вместо ног ядовитые змеи, из глаз вырывалось пламя, а из пасти вылетали раскаленные камни. Возможно, он был олицетворением вулкана или урагана.

Перед ним трепетали даже боги; Тифон сумел взять в плен самого Юпитера и некоторое время удерживал его. Однако впоследствии Юпитер победил чудовище, убил его и зарыл под горой Этна — самым большим и страшным вулканом, известным в Древнем мире.

И вулканы, и ураганы ревут; именно в этом и заключается смысл метафоры.

«Вулкан с женой»

Далее Улисс описывает то, как Патрокл передразнивает Нестора, готовящегося к выступлению или отражению ночной вылазки противника. При этом он изображает дряхлого старикашку (опять-таки не слишком утрируя то, как играет Нестора актер). Он сердито говорит:

Оригинал с портретом
Так сходятся друг с другом, как концы
Двух параллелей, как Вулкан с женой...

      Акт I, сцена 3, строки 167—168

Параллельные линии можно продолжать в обе стороны сколько угодно, но они все равно не пересекутся. Этой метафорой Улисс хочет сказать, что пародия бесконечно далека от оригинала.

Еще одно сравнение противоположностей: Вулкан (Гефест) и его супруга Венера (см. в гл. 1: «Бог войны...»).

«Его прекрасная дама..!»

Улисс не говорит о том, что Патрокл передразнивает и его самого, однако всем понятно, что именно это больше всего раздражает царя Итаки.

Дискуссию прерывает прибытие вестника из Трои. Веселый и галантный Эней приносит послание от Гектора, вызывающего на поединок любого из греков. Поводом для поединка является то, что, по словам Энея:

Что между жен, каких ласкают греки,
Нет ни одной верней, умней, прекрасней
Его жены.

      Акт I, сцена 3, строки 275—276

Этот эпизод взят непосредственно из средневековых романов, где рыцари, согласно законам «куртуазной любви», сражались друг с другом во имя своих прекрасных дам (см. в гл. 3: «Автор — Чосер...»). Следуя дурацким условностям, Агамемнон отвечает ему:

Влюбленным мы передадим, Эней;
И если нет средь нас готовых к бою,
Всех их домой пошлем. Здесь место храбрым,
А жалкий трус, конечно, тот из нас,
Кто чужд любви совсем и ей не служит.

      Акт I, сцена 3, строки 284—288

В этих строках нет и намека на то величие, с которым Гомер описывает Троянскую войну.

«Великий мирмидонец»

Агамемнон ведет Энея в лагерь, чтобы тот доставил вызов во все шатры, хотя и так ясно, что перчатка брошена Ахиллу.

Когда он уходит, Улисс спешит к Нестору. У него возникла идея.

Зачем Ахиллу сражаться с Гектором? А вдруг из-за неблагоприятного стечения обстоятельств Ахилла ранят? Если лучший из греческих воинов потерпит поражение, это станет для них катастрофой.

С другой стороны, если послать вместо Ахилла кого-то другого и тот проиграет, все будут говорить, что Ахилл непременно победил бы. Однако, если победит не столь славный воин, это станет не только огромной удачей для греков, но и собьет спесь с Ахилла, который внезапно окажется на вторых ролях. Он не вынесет унижения, встрепенется и вновь вступит в битву. Улисс предлагает следующее:

Нет, кинем жребий,
Но так подстроим, чтоб чурбан Аякс
Шел биться с Гектором; провозгласим
Его здесь первым, хоть Ахиллу назло:
Уж очень возгордился мирмидонец;
Захвален он и гребень свой вознес
Превыше радуги.

      Акт I, сцена 3, строки 373—379

В начале седьмой песни «Илиады» Гектор действительно бросает вызов лучшим греческим воинам, хотя и не под надуманным предлогом, соответствующим канонам «куртуазной любви». Несколько воинов бросают жребий, и он случайно выпадает Аяксу (правда, Гомер не описывает, как именно происходила жеребьевка).

Что же касается мирмидонцев, то это было племя из области Фтия в Южной Фессалии, ими правил Ахилл; отсюда и его прозвище «Великий мирмидонец». Само слово происходит от греческого myrmex, то есть «муравей»; древние мифотворцы быстро придумали этому объяснение.

Эак, дед Ахилла, правил маленьким островом Эгина неподалеку от Афин. Либо этот остров был мало заселен с самого начала, либо его население вымерло. Как бы то ни было, но Эак обратился с мольбой к Зевсу, чтобы ему даровали народ, которым бы он правил, и бог превратил живших на острове муравьев в людей. Из этих мирмидонцев, последовавших за сыном Эака Пелеем в Фессалию, и состоял участвовавший в Троянской войне отряд, которым командовал сын Пелея Ахилл.

Ирида обычно олицетворяет радугу (см. гл. 3: «Светлою Иридой...»), но здесь ее имя является синонимом понятия «небо в целом».

«Как Цербер...»

Наконец-то у нас появляется возможность познакомиться с Аяксом и Терситом. Получив известие о вызове Гектора, Аякс хочет узнать, что в нем написано. Поскольку Аякс неграмотен, ему приходится обратиться за помощью к Терситу. Но Терсит не желает оказывать кому-то услуги (впрочем, он не делает этого никогда).

Терсит злобно и красноречиво бранит Аякса; тот, привыкнув действовать только кулаками, пускает их в ход. Терсит дает сдачи и прибавляет к этому несколько обидных слов, прекрасно осознавая, что оскорбят противника:

Ты вечно ругаешь Ахилла, а сам завидуешь его славе, как Цербер — красоте Прозерпины...

Акт II, сцена 1, строки 33—35

Цербер — уродливый трехголовый пес с ядовитой слюной, который сторожит ворота подземного мира, отпугивая от этого места живых и препятствуя побегу мертвых. Напротив, Прозерпина — прекрасная царица подземного царства, дочь Цереры (Деметры), похищенная Аидом.

«Ахиллова сука...»

На сцене появляются Ахилл и Патрокл и не дают Аяксу еще раз ударить Терсита. Терсит продолжает поносить разозлившегося Аякса; довольный Ахилл поощряет Терсита. Но тот не щадит и самого Ахилла. Когда добрый Патрокл пытается успокоить безродного нахала, Терсит саркастически говорит:

Уж не тем ли быть довольным, что Ахиллова собачонка отдает мне приказания?

Акт II, сцена I, строки 33—35

В оригинале brach — архаичное английское слово, означающее «сука»; таким образом, Патрокла сравнивают с самкой животного. Это одно из редких у Шекспира недвусмысленных и презрительных высказываний о гомосексуализме.

Затем Терсит уходит, и Ахилл читает Аяксу объявление о вызове Гектора (притворяясь, что ему самому нет до этого дела).

«Пусть уйдет Елена»

В «Илиаде» описанию поединка между Аяксом и Гектором отводится львиная доля седьмой песни. Оба бойца остаются живы, но Гектору сильно достается. (Это соответствует более ранней реплике из «Троила и Крессиды», где говорится, что однажды Аякс уже побеждал Гектора.)

После поединка павшие духом троянцы созывают совет и пытаются решить, не стоит ли вернуть Елену, выплатить контрибуцию и откупиться от греков. Антенор советует пойти на это, но Парис заявляет, что не отдаст Елену. Получив предложение о контрибуции, но без возврата Елены, греки, вдохновленные победой Аякса, отказываются заключать мир, после чего война продолжается.

У Шекспира все по-другому. Гектор бросил вызов, но его еще не приняли, а троянцы уже созывают совет, который должен принять важное решение. Нестор, выступающий от имени греков, предлагает закончить войну, если троянцы выдадут Елену и заплатят контрибуцию. Поскольку поединок еще не состоялся, требование греков и размышления троянцев выглядят в пьесе неубедительно.

Однако совет все же созывают. У Шекспира именно Гектор умоляет заключить мир, даже если это будет воспринято как капитуляция. В частности, он говорит следующее:

...сомненье ж
То буй спасенья мудрых или лот
Глубин несчастья. Пусть уйдет Елена.

      Акт II, сцена 2, строки 15—17

Это вполне соответствует характеру того Гектора, который описан и Гомером, и Шекспиром. В «Илиаде» Гектор вовсе не горит желанием воевать. Он понимает, что правда не на стороне Трои и что нельзя оправдать Париса, похитившего чужую жену, однако он сражается за свой город. Гектор — воин поневоле, но это только вызывает большее уважение.

«Вместо старой тетки...»

В «Илиаде» Парис изображен «ястребом», но в пьесе первым на предложение Гектора откликается Троил. Он напоминает, что греки уже наносили урон Трое и что похищение Елены является лишь возмездием за это преступление. Он хвалит Париса, который

И вместо старой тетки, взятой греком,
Он нам привез красавицу царицу,
Светлее Феба, розовей зари.

      Акт II, сцена 2, строки 77 —79

«Старая тетка» — это Гесиона, сестра царя Приама. Когда Геркулес захватил и разграбил Трою, он увез Гесиону и не вернул ее, несмотря на требования троянцев.

Пленение Гесионы у Гомера не играет никакой роли; во всяком случае, похищение Елены никак нельзя считать справедливой местью за старую обиду. Гесиона была военнопленной; как бы мы ни относились к этому сейчас, в древние времена такой обычай считался законным. Парис же завладел Еленой не в результате военных действий, а обманом, оскорбив радушно встретившего его хозяина (Менелая). Эти события просто несопоставимы.

В сказании о Троянской войне Гесиона упоминается дважды. Она стала частью добычи, отданной Теламону, брату Пелея. Гесиона родила Теламону сына по имени Тевкр. В «Троиле и Крессиде» он не участвует, но фигурирует в «Илиаде» как искусный лучник.

Сыном Теламона от предыдущей жены (афинянки) был не кто иной, как Аякс. Таким образом, Аякс приходится двоюродным братом Ахиллу и единокровным братом Тевкру. В «Илиаде» Тевкр всегда сражается рядом с Аяксом; братья беззаветно преданы друг другу.

Следует напомнить, что по матери Тевкр наполовину троянец, он приходится Приаму племянником, а Гектору, Троилу, Парису и всем остальным двоюродным братом (как и Ахиллу). В начале пьесы, когда Крессида впервые слышит об Аяксе, о нем говорят как о «вельможе троянской крови, племяннике Гектора». На самом деле это не так; в данном случае Аякса путают с Тевкром. Именно Тевкр — «вельможа троянской крови», но Гектору он приходится не племянником, а двоюродным братом.

«Все брат Парис, как головня, сожжет»

Заседание совета прерывает безумная дочь Приама Кассандра, предсказания которой всегда сбываются, но никто им не верит. Она причитает:

Пусть изойдут слезами очи Трои!
Она падет, не станет Илиона:
Все брат Парис, как головня, сожжет.

      Акт II, сцена 2, строки 108—110

Еще до рождения Париса (согласно мифу, который не упомянут в «Илиаде») Гекуба увидела во сне, будто она родила горящую головню. Прорицатель, которого попросили растолковать сон, сказал, что будущий ребенок станет причиной пожара и уничтожения Трои, и посоветовал убить его сразу после рождения.

Приам, который был не в силах убить сына или стать свидетелем его убийства, поручил совершить это своему пастуху. У пастуха тоже не хватило духу на это злодеяние, поэтому он оставил мальчика в безлюдном месте. Там его нашла медведица и начала кормить.

Вернувшись через несколько дней, слуга нашел ребенка живым и решил воспитать его как собственного сына. Подросший Парис начал пасти овец; именно к нему и обратились Юнона, Минерва и Венера с просьбой решить, кто из них прекраснее.

Затем Парис под видом пастуха пришел в Трою и принял участие в каких-то состязаниях, победив самого Гектора, после чего Кассандра признала в нем давно пропавшего Париса. Но никому и в голову не пришло убить его; Парис был признан царевичем и в конце концов оправдал сон Гекубы, отплыв в Спарту и похитив Елену.

«...Которых Аристотель...»

Гектор считает плач Кассандры доказательством того, что Елену нужно вернуть и закончить войну, но Троил заявляет, что на Кассандру не стоит обращать внимание, потому что она безумна. Парис поддерживает Троила.

Но Гектора это не убеждает. Он говорит, что аргументация младших братьев не выдерживает критики.

Касались вы вопроса, но слегка,
Как юноши, которых Аристотель
Считает не способными понять
Глубины философии моральной...

      Акт II, сцена 2, строки 165—167

Это один из самых забавных анахронизмов Шекспира. Драматург на минуту забывает о том, что Троянская война происходит в 1200 г. до н. э., а Гектор ссылается на философа, умершего в 322 г. до н. э., то есть на девять веков позднее.

Хотя Гектор не приемлет доводов Троила и Париса, однако он не в силах противостоять таким абстрактным понятиям, как честь, слава и патриотизм. Решение совета такое же, как в «Илиаде»: не возвращать Елену и продолжить войну.

«...Своего кадуцея...»

Действие снова переносится в греческий лагерь. Терсит, стоя у шатра Ахилла, злится на побившего его Аякса. Он поносит глупость Аякса и Ахилла и призывает на них месть богов.

О великий громовержец Олимпа, забудь, что ты Юпитер, царь богов, и ты, Меркурий, утрать всю змеиную силу своего кадуцея, — если вы не отнимете даже той маленькой, совсем крохотной дольки ума, какая у них еще есть!

Акт II, сцена 3, строки 10—14

Очень похоже, что сначала Юпитер (Зевс) был богом грозы, бури. Естественно, его дом находился на горной вершине, где собирались облака. Греки считали обиталищем богов Олимп; выбор был вполне логичным, поскольку Олимп — высочайшая гора Греции, хотя высота его не так уж велика — всего-навсего 2917 метров. Он расположен в северной Фессалии, примерно в 170 милях (272 км) к северо-западу от Афин.

Естественно, Юпитер, как бог грозы, командовал молниями. Следовательно, он был громовержцем (точнее, метателем «громовых стрел»).

Меркурий (Гермес) присутствует во многих мифах как посланец богов, мужской вариант Ириды. Из-за скорости выполнения поручений Меркурия часто изображают с крылышками на сандалиях и головном уборе.

Доставляя вести от Юпитера, Меркурий действовал как его герольд и полномочный представитель, что приобщало его к величию хозяина. Знаком этого был жезл, который взяли на вооружение и земные герольды. В ранние времена жезл мог оканчиваться гибкими ветвями, обвивавшими древко.

Позже эти ветки по недоразумению превратились в змей. Такой обвитый змеями жезл, называвшийся кадуцеем, стал характерным атрибутом Меркурия. Еще позже кадуцей превратился в магический жезл, с помощью которого Меркурий (с позволения Юпитера) творил чудеса. Именно поэтому Терсит говорит о силе его кадуцея.

«Неаполитанская ломота...»

Призвав небесные кары на голову Аякса и особенно Ахилла, Терсит проклинает всех греков:

Да постигнет кара небесная весь греческий лагерь! А еще лучше — неаполитанская ломота: это, думается мне, самое подходящее наказание для тех, кто воюет из-за юбки.

Акт II, сцена 3, строки 18—21

«Неаполитанская ломота» — сифилис. Тяжелой заразной болезнью его начали считать только в начале XVI в. Как полагают, впервые он появился в Италии после сражений, в которых принимали участие моряки Колумба. Похоже, что моряки подхватили эту болезнь у индейцев Нового Света и привезли ее в Европу. (В ответ Европа подарила индейцам оспу.)

Возможно, это не так и данная болезнь появилась в Европе значительно раньше, но считалась одной из форм проказы; однако даже если все так и было, в Средние века сифилис встречался реже и был менее заразным. В XVI в. сифилис считали просто более тяжелой формой уже известного заболевания, однако сочли нужным дать ему новое название.

Обнаружить сифилис было трудно, но все быстро поняли, что он передается при неразборчивых половых связях, поэтому считалось позорным не только признаваться в этой болезни, но даже говорить о ней. При таком положении дел вполне естественно утверждать, что болезнь пришла из соседней страны. Если во Франции сифилис называли «неаполитанской ломотой», то в Италии — «французской болезнью».

В 1530 г. итальянский врач Джироламо Фракасторо написал на латыни поэму, пародию на миф о пастухе, который оскорбил Аполлона и пал жертвой того, что Фракасторо назвал «французской болезнью». Имя пастуха — Сифилис — звучало по-гречески (хотя греческим не было); с тех пор так стали называть и саму болезнь.

Во времена Шекспира европейцы знали об этой болезни меньше ста лет. Она обладала сомнительным свойством новизны и ассоциировалась с сексом. Поэтому было достаточно одного ее упоминания, чтобы вызвать смех, особенно если смеялись над иностранцами. Терсит не только приписывает ее неаполитанцам (что является двойным анахронизмом, так как Неаполь был основан только через пять веков после Троянской войны), но и придает своей речи сексуальный оттенок, утверждая, что вся эта дурацкая война ведется из-за «юбки» (то есть женщины).

Шутки о сифилисе во времена Шекспира были в большом ходу (особенно когда речь шла о французах), но, поскольку современные читатели — в отличие от читателей эпохи Елизаветы — не видят в ней ничего смешного, я постараюсь затрагивать эту тему как можно реже.

«Ему все простительно»

В данной сцене Терсит играет роль, отсутствующую у Гомера. Он — шут, остроумный человек (может быть, с легким «сдвигом»), фразы и реплики которого должны смешить. Может быть, Терсит был шутом у Аякса, но Аякс поколотил его, и теперь бедняга хочет служить Ахиллу.

Шут, успешно развлекавший своего хозяина (напомним, что в те времена электроники еще не существовало и для развлечения было недостаточно включить телевизор), получал взамен право насмешничать сколько угодно и говорить все, что придет в голову, за что любому другому не поздоровилось бы. Естественно, границы свободы расширялись, если у шута был могущественный покровитель, способный заткнуть рты обиженным подчиненным, которые иначе свернули бы шуту шею.

Когда Терсит устраивает представление для Ахилла, Патрокл хочет прибить его за оскорбительные реплики, но Ахилл останавливает друга:

Ему все простительно. Валяй, Терсит.

      Акт II, сцена 3, строка 59

Такого шута часто называли «дураком»; Дурак (Fool) присутствует в списке действующих лиц многих пьес Шекспира. Эти люди вовсе не были дураками, их сатирические реплики часто носили иносказательный характер, тугодумы этих реплик не понимали и считали их глупостями. Кроме того, личина дурака спасала шута от побоев, поскольку те, над кем он насмехался, не знали, сказал ли он им гадость нарочно или просто сболтнул что-то оскорбительное по глупости.

Терсит получает это почетное звание немного позже, когда Аякс принимается поносить Ахилла. Нестор удивляется его злобе, и Улисс объясняет:

Ахилл отбил у него шута.

      Акт II, сцена 3, строка 93

«И все из-за рогоносца...»

Терсит осыпает ехидными замечаниями Ахилла и особенно Патрокла, но появление делегации от греков кладет конец его издевательствам. Ахилл поспешно возвращается в шатер, не желая разговаривать с посланцами. Уходит и Терсит, напоследок высказав свое мнение об обеих конфликтующих сторонах:

Сколько дрязг, плутней, мошенничества! И все из-за рогоносца и его потаскухи.

Акт II, сцена 3, строки 73—75

Конечно, потаскуха — это Елена, а рогоносец (то есть обманутый муж) — Менелай.

Но что означает английское слово cuckold буквально? Это производное от cuckoo — «кукушка». В Англии кукушки подкладывают свои яйца в гнезда других, более мелких, птиц и препоручая приемным родителям кормить и воспитывать птенца. При этом самец кукушки тоже подкладывает свое яйцо в чужое гнездо. Эта аналогия была хорошо известна еще древним римлянам, которые называли «кукушкой» любителя чужих жен. Со временем термин был перенесен с соблазнителя на пострадавшего. Это слово или осторожный намек на него неизменно вызывали в эпоху Елизаветы такой же хохот, как и упоминание о рогах (см. в гл. 4: «Рог Менелая»).

«Никому не доверяет...»

Делегация от греков, пришедшая в шатер Ахилла, хочет уговорить его вступить в бой.

В девятой песни «Илиады» греки, потрепанные в предыдущем сражении, готовятся к новым бедам и решают убедить Ахилла вновь вступить в бой.

С делегацией приходят Аякс, Улисс и Феникс (старый наставник Ахилла). Они предлагают вернуть Ахиллу девушку, которую забрал Агамемнон, и добавить к этому богатые дары в качестве вознаграждения за перенесенное унижение. Однако Ахилл так сосредоточен на своей обиде, что наотрез отказывает посланцам.

В «Илиаде» Ахилл в этот момент совершает ошибку, так как в конце ему придется пострадать — так же, как Агамемнону и всем грекам. Он ошибается, но делает это с присущим ему величием.

Но в «Троиле и Крессиде» он руководствуется только досадой. Улисс входит в шатер и возвращается с известием, что Ахилл сражаться не будет. Когда Агамемнон спрашивает о причине отказа, Улисс отвечает:

Сказал, что следует своим решеньям,
Нимало не заботясь ни о ком,
Отдавшись волнам собственных желаний.

      Акт II, сцена 3, строка 165ёё

Это всего лишь плохое настроение или, как выясняется позже, любовные страдания; хуже того, измена. Поклонник троянцев Шекспир продолжает принижать великого греческого героя.

«И подбавлять углей в созвездье Рака...»

Выясняется, что грекам придется воевать без Ахилла, поэтому они начинают льстить Аяксу и уговаривать его принять вызов Гектора.

Так, когда Агамемнон предлагает послать Аякса, чтобы уговорить Ахилла, Улисс красноречиво возражает, указывая, что для Ахилла это слишком большая честь.

Спесь жирную к чему еще питать
И подбавлять углей в созвездье Рака,
Когда в нем без того горит великий
Гиперион?

      Акт II, сцена 3, строки 197—199

Гиперион (Солнце, см. в гл. 1: «Сам бог Титан...») в течение года делает один круг на фоне звезд. Встречающиеся на его пути звезды составляют двенадцать созвездий, которые в совокупности называются зодиаком. (Это слово по-гречески означает «круг животных», потому что многие созвездия ассоциировались с животными.)

21 июня Солнце вступает в созвездие Рака (или Краба); в этот день начинается астрономическое лето. Улисс хочет сказать, что летний зной, наступивший после прихода великого Гипериона, может зажарить Рака. Если Аякс пойдет уговаривать Ахилла, это только подольет масла (подсыплет углей) в огонь; иными словами, Ахилл возгордится еще больше.

«Милон, быков носивший...»

Славословия становятся все более напыщенными, и довольный Аякс глотает наживку. Улисс продолжает осыпать его комплиментами.

Вот сила!
Милон, быков носивший, уступает
Аяксу мощному.

      Акт II, сцена 3, строки 247—249

Милон — атлет из Кротона (города на кончике «итальянского сапога»), легендарный силач. Самая известная легенда о Милоне Кротонском гласит, что он каждый день носил на плечах теленка. Со временем теленок становился все тяжелее, и в конце концов Милон начал таскать на себе взрослого быка. В результате он получил прозвище (точнее, титул) Быконосец; по мнению Улисса, теперь он должен уступить этот титул Аяксу.

Конечно, здесь мы вновь сталкиваемся с анахронизмом — едва ли не худшим, чем конфуз с Аристотелем. Милон не мифический герой, а реальная историческая личность (впрочем, честно говоря, рассказы о его силе явно преувеличены). Он умер примерно в 500 г. до н. э., через семь веков после Троянской войны.

«...Свежие цари...»

Аякс смягчается и превращается в марионетку в руках Улисса. Это совершенно не соответствует классическому образу, поскольку в «Илиаде» Аякс положительный герой, к которому автор относится с симпатией; в более поздних мифах он становится трагической фигурой. Возможно, причина заключается в том, что его считают афинянином; он родом с маленького острова Саламин, который во времена завершения эпоса был захвачен Афинами.

В «Илиаде» этот образ тоже трагичен. После смерти Ахилла Улисс и Аякс претендуют на его доспехи. Выигрывает Улисс, и Аякс от стыда и огорчения сходит с ума. Похоже, Улисс был его злым гением.

Разрешив эту задачу, Улисс предлагает Агамемнону созвать военный совет и утвердить решение, что вызов Гектора примет Аякс. Он говорит:

Не угодно ль
Тебе, великий вождь, созвать совет?
Пришли к троянцам свежие дружины...

      Акт II, сцена 3, строки 260—262

Не следует думать, что троянцы могли в одиночку выстоять против огромного экспедиционного корпуса, собранного со всей Греции. Троя сама возглавляла союз, в который входили многие племена, населявшие Малую Азию. Одним из заметных персонажей «Илиады» является Сарпедон, царевич из Ликии — юго-западной области Малой Азии, находящейся примерно в 300 милях (480 км) к югу от Трои. В «Троиле и Крессиде» Сарпедона нет, но зато в пьесе принимает участие ликиец Пандар (об этом говорится в «Илиаде»).

В десятой песни поэмы Гомера действительно упомянуто, что сразу после неудачи делегации к троянцам прибывает подкрепление. Фракийский царь Рез приводит к Трое пехоту и конницу. Фракия находится в Европе, но расположена к северо-востоку от Греции и заселена другим народом. (Этой области вообще не суждено было стать греческой. В настоящее время она входит в состав Болгарии.)

В «Илиаде» описано, как Улисс и Диомед под покровом ночи проникают в троянский лагерь, убивают Реза и угоняют его табун, ибо, по предсказанию, без коней Реза грекам не овладеть Троей. В «Троиле и Крессиде» этого эпизода нет; осталось только упоминание о «свежих дружинах [точнее, царях. — Е.К.]».

«О Купидон, Купидон, Купидон...»

В начале третьего акта Пандар наконец устраивает свидание Троила и Крессиды и приходит во дворец Приама, чтобы убедить Париса «прикрыть» Троила, дабы никто не догадался, где находится царевич.

Это позволяет Шекспиру вывести на подмостки Елену — хотя бы в одной сцене.

В «Илиаде» красота Елены неотразима. Все влюбляются в нее с первого взгляда. Гомер говорит, что на нее готовы молиться даже троянские старики, давно забывшие о женщинах. Вот как он это описывает:

Старцы, лишь только узрели идущую к башне Елену,
Тихие между собой говорили крылатые речи:
«Нет, осуждать невозможно, что Трои сыны и ахейцы
Брань за такую жену и беды столь долгие терпят:
Истинно, вечным богам она красотою подобна!

Но Елена тоже жертва собственной красоты. Она понимает, что навлекла на всех страшную беду, стыдится этого, кается и в той же третьей песни поэмы говорит Приаму:

Лучше бы горькую смерть предпочесть мне, когда я решилась
следовать с сыном твоим, как покинула брачный чертог мой,
братьев и милую дочь и веселых подруг, мне бесценных!
Но не сделалось так; и о том я в слезах изнываю!.. увы, недостойная...

Елена не только красива, но и умна. В «Одиссее», действие которой происходит через десять лет после падения Трои, о ней говорится как о жене Менелая; эта супружеская пара принимает у себя сына Улисса. Ясно, что Елена куда хитрее своего простоватого мужа.

Но как изображает эту героиню Шекспир в единственной отданной ей сцене? У него Елена — тщеславная, глупая, безмозглая кукла, не понимающая (и не желающая понимать), что она натворила, и неспособная произнести хоть одно умное слово.

Елена не дает Пандару поговорить с Парисом и требует, чтобы гость спел ей:

Только пусть песня будет о любви. Ах, эта любовь погубит всех нас! О Купидон, Купидон, Купидон...

Акт III, сцена 1, строки 111—112

Купидон (Эрот) — бог любви.

Такой образ Елены диктуют законы «куртуазной любви». По мнению трубадуров, женщина заслуживает любви лишь потому, что она женщина; никаких других качеств от нее не требуется.

«Ты Хароном будь!»

Договорившись с Парисом, Пандар торопится свести Троила и Крессиду. Сгорающий от нетерпения Троил говорит ему:

Я замер у дверей.
Так робкая душа у брега Стикса
Ждет переправы. Ты Хароном будь!
Перевези меня в поля блаженных,
На ложе белых лилий, для избранных
Разостланное там.

      Акт III, сцена 2, строки 7—12

Стикс — река, которая, согласно греческим мифам, окружает Аид, отделяя его от мира смертных. Души умерших должны ждать на берегу, пока не приплывет ладья, управляемая божеством подземного мира Хароном, чтобы перевезти их на ту сторону.

Конечно, Троил требует, чтобы его доставили не в Аид, а в Елисейские поля, где он сможет «возлежать на лилиях».

«Лживее Крессиды!»

Любовники встречаются; Пандар сладострастно облизывается и чуть ли не толкает их в объятия друг друга. Молодые люди произносят пышные речи, объясняясь друг другу в любви. Троил клянется хранить верность любимой, добавляя в подтверждение своих слов новое сравнение к обычному списку метафор:

...пусть скажут:
«Верны мы как Троил» — и увенчают
Священной формулой свой стих.

      Акт III, сцена 2, строки 183—184

Крессида также обогащает перечень метафор лжи новым и очень рискованным сравнением:

...пусть закончат,
Раскрыв всю лживость: «Лживее Крессиды!»

      Акт III, сцена 2, строки 196—197

Пандар вторит им:

Если вы когда-нибудь измените один другому, после того как я так старался соединить вас, пусть всех гнусных сводников до конца света зовут моим именем; пусть все неверные мужчины будут Троилами, все женщины — Крессидами, а все сводники между ними — Пандарами.

Акт III, сцена 2, строки 201—203

Все эти пожелания сбылись; Шекспир знал, что так и будет, потому что благодаря Чосеру эти выражения уже вошли в обиход. А «пандарами» (panders) сводников зовут до сих пор.

«Диомед, Крессиду ты возьмешь»

Не успевают любовники встретиться и удовлетворить свою страсть, как над ними начинают сгущаться тучи. Напомним, что в лагере греков находится троянец-ренегат Калхас (аналог Хриса из «Илиады»).

Он так усердно служит грекам, что Агамемнон готов просить врага обменять Крессиду на какого-нибудь пленного троянца. Осажденные неизменно отвечают отказом. Но теперь в плен попал Антенор, а он так важен для троянцев, что они непременно согласятся на обмен, говорит Калхас.

Любопытно, что в данном случае Шекспир выворачивает «Илиаду» наизнанку. У Гомера жрец Хрис просит Агамемнона вернуть ему дочь Хрисеиду, которая находится в лагере греков. В «Троиле и Крессиде» жрец Калхас просит Агамемнона помочь ему вернуть дочь Крессиду, которая находится в стане троянцев. В «Илиаде» Агамемнон отвечает отказом; в «Троиле и Крессиде» он соглашается.

Агамемнон говорит:

Диомед,
Крессиду ты возьмешь. Калхасу должно
Дать то, чего он просит.

      Акт III, сцена 3, строки 30—32

Диомед — сын Тидея, одного из семи вождей, осаждавших Фивы (см. в гл. 3: «...Жестокого Креона...»). Диомед и сыновья других павших предводителей поклялись отомстить за это поражение. Эти люди, прозванные «эпигонами» (то есть «родившимися после»), преуспели там, где их отцы потерпели неудачу: они захватили и разграбили Фивы.

Вскоре после этого Диомед и его друг Сфенел, сын Капанея, присоединились к троянской экспедиции, возглавив отряд из Аргоса.

В «Илиаде» Диомед — один из храбрейших греческих воинов, уступающий только Ахиллу и Аяксу. В песни пятой Диомед косит троянцев как траву, и даже Гектор не в силах противостоять ему. Его роль в истории Троила и Крессиды была придумана уже после Гомера.

«Сам Марс вмешался в бой»

Заодно Диомед относит послание Гектору, в нем говорится, что его вызов принят и сражаться с ним будет Аякс.

Между тем Улисс продолжает плести интриги вокруг Ахилла. Он уговаривает греческих вождей пройти мимо великого героя, не обращая на него внимания; он пойдет последним и объяснит удивленному Ахиллу, что прошлое легко уходит в небытие и что репутация человека определяется не былыми, а новыми подвигами. Поэтому сейчас любимцем войска стал Аякс, готовый сразиться с Гектором, а Ахилла, который пребывает в бездействии, постепенно забывают. Да, он признает заслуги Ахилла.

И подвиги твои на поле битвы
Среди богов посеяли раздор:
Сам Марс вмешался в бой.

      Акт III, сцена 3, строки 187—189

В «Илиаде» боги сами участвуют в войне. Наиболее активно поддерживают греков Юнона и Минерва (проигравшие суд Париса), а также Нептун (который когда-то возводил стены вокруг Трои, но не получил за это вознаграждения). Троянскую партию возглавляют Венера (который Парис присудил победу), ее любовник Марс и Аполлон (которого тоже обманули в истории с возведением стен, но он не придал этому значения).

Однажды Марс сам ввязался в схватку и убивал греков, как простой смертный, пока Диомед, ведомый Минервой, не ранил его, заставив покинуть поле боя.

Боги в «Троиле и Крессиде» не появляются, и об их раздорах свидетельствует только реплика Улисса.

«...В одну из дочерей Приама»

Ахилл лаконично отвечает, что у него есть свои причины не участвовать в битве, однако Улисс насмешливо замечает, что эти причины — вовсе не тайна.

Известно нам и то, что ты, Ахилл,
Влюбился в дочь Приама.

      Акт III, сцена 3, строки 192—193

Эта дочь Поликсена. Она в «Илиаде» не участвует, но более поздние поэты, стремившиеся добавить романтики в суровое повествование Гомера, использовали этот образ. Ахиллу приписали любовь к Поликсене, ради которой он готов предать греков. Другие придумали, что в конце концов Поликсена согласилась выйти за него замуж и что Ахилл был сражен стрелой Париса именно во время брачной церемонии (по мнению третьих, это было сделано с помощью предательницы Поликсены). Наконец, некоторые писали, что после гибели Ахилла Поликсена либо покончила с собой, либо была принесена в жертву во время его похорон.

«Золото Плутона»

Ахилл смущен, но Улисс спокойно отвечает, что в раскрытии его тайны нет ничего удивительного:

Ведь зоркость государственных людей,
Как Плутус, видит все крупинки злата...

      Акт III, сцена 3, строки 196—197

Плутон, бог подземного мира, естественно имеет отношение к золоту и другим полезным ископаемым, поэтому его легко представить богом богатства. Но на самом деле богом богатства был Плутос (Plutus), слово, близкое по форме имени Плутон (Pluto).

В более поздних мифах Плутоса называют сыном Цереры (Деметры), богини плодородия и урожая. Поэтому реплика о земных богатствах вызывает ассоциацию не только с полезными ископаемыми, но и с тучными нивами. Однако Плутон (он же Аид) приходится той же богине зятем, поскольку именно он похитил дочь Цереры Прозерпину (Персефону).

Строго говоря, Шекспир должен был написать не «золото Плутона», а «золото Плутоса», но ошибка незначительна.

«...Юный Пирр»

Улисс продолжает сыпать соль на рану:

Верь, огорчится юный Пирр, услышав,
Как затрубит молва по островам И девы греков запоют с насмешкой:
«Ахилл пленен был Гектора сестрою,
Но наш Аякс и Гектора сразил!»

      Акт III, сцена 3, строки 209—213

Пирр (он же Неоптолем) — сын Ахилла, рожденный при следующих обстоятельствах: незадолго до троянской экспедиции Фетида спрятала своего юного сына Ахилла на острове Скирос, так как знала, что под Троей Ахилл завоюет вечную славу, но погибнет молодым. Фетида предпочла бы, чтобы он жил мирно, но долго. Она переодела его девушкой и отослала ко двору царя Скироса.

Поскольку Калхас предрек, что без Ахилла взять Трою не удастся, греки начали его искать. Мудрый Улисс обнаружил Ахилла среди девушек, предложив им драгоценные камни и украшения, среди которых был спрятан меч. Девушки занялись драгоценностями, а Ахилл тут же схватил меч.

Видимо, Ахилл открылся одной из девушек, потому что она родила ему сына. Когда Ахилл отплыл к Трое, этот сын (Пирр) остался на Скиросе.

Эта придуманная история нарушает всю стройную хронологию повествования Гомера.

Например, если яблоко раздора было подкинуто гостям на свадьбе Пелея и Фетиды, а суд Париса (тогда еще пастуха) состоялся сразу после этого события, то в это время Парис был подростком, а Ахилл вообще еще не родился на свет. Получается, что Парис минимум лет на пятнадцать старше Ахилла.

В конце концов Парис похищает Елену, после чего начинается Троянская война. Ахилл достаточно взрослый, чтобы принять в ней участие. Допустим, к началу войны ему пятнадцать лет и он уже успел обзавестись ребенком. Тогда к последнему году войны, события которого описаны и в «Илиаде», и в «Троиле и Крессиде», ему двадцать четыре, а Парису — тридцать девять. Поскольку Гектор — старший сын Приама, то ему должно быть где-то под пятьдесят.

Все это еще вписывается в какие-то рамки, но Пирру к моменту гибели Ахилла, на десятом году осады Трои, никак не может быть больше десяти лет. Однако, согласно более поздним сказаниям, он приплывает в Трою, яростно сражается в финальных битвах и становится самым жестоким из захватчиков Трои (см. в гл. 9: «Пирр его пятою попирает...»).

Конечно, любителей сказок такие вещи не волнуют; нас они не волнуют тоже, потому что ценность сказаний не зависит от таких пустяков, как точная хронология. Я привожу этот пример только в качестве курьеза.

«Знаменитый грек»

После ухода Улисса Патрокл уговаривает взволнованного Ахилла принять участие в битве. (То же самое Патрокл делает и в «Илиаде».) Но Ахилл еще не в силах решиться на это. Он предлагает, чтобы Аякс после поединка пригласил Гектора и других троянских вождей к Ахиллу для заключения перемирия.

Тем временем Диомед приводит Антенора в Трою. Его приветствуют Парис и Эней, и Парис говорит:

Вот знаменитый грек: пожмите руки.
Ты сам, Эней, свидетельствовал, как
Он целую неделю, день за днем,
Тебя преследовал.

      Акт IV, сцена 1, строки 7—10

Эта реплика отражает эпизод «Илиады», значительно измененный в пользу Энея. В пятой песни «Илиады», посвященной главным образом подвигам Диомеда, Эней и Диомед встречаются на поле битвы и последний показывает себя куда более искусным воином. Диомед поверг Энея наземь, метнув в него огромный камень, и наверняка убил бы его, если бы на выручку к Энею не пришли сначала Венера, а потом Аполлон.

«...Анхиза жизнью...»

Эней, воплощение рыцарского долга, отвечает в лучших традициях средневековой галантности:

Но здесь желанный гость
Ты для меня. Клянусь Анхиза жизнью...

      Акт IV, сцена 1, строки 7—10

Анхиз — отец Энея. Венера полюбила юного красавца Анхиза и родила от него сына. Однако она взяла с Анхиза клятву никому не говорить, что он был любовником богини. Но беспечный Анхиз проболтался, за что был наказан либо параличом, либо слепотой. (В некоторых вариантах мифа его вообще убивают.)

Анхиз был известен публике времен Шекспира куда лучше, чем можно было ожидать, причем не только по греческим мифам. Он стал одним из главных героев поэмы Вергилия «Энеида». Престарелый Анхиз не мог ходить (это соответствует мифу о том, что за нарушение клятвы его разбил паралич) и во время взятия и разграбления Трои находился в беспомощном состоянии. Эней вынес его на спине из горящего города, продемонстрировав достойный восхищения образец сыновней любви; подтверждая эту любовь, он клянется жизнью отца.

«...Рукой Венеры...»

Эней продолжает учтиво сочетать радушие с замаскированной угрозой:

Клянусь рукой Венеры, что никто
Так не любил врага и так не жаждал
Сразить его, как нынче я тебя!

      Акт IV, сцена 1, строки 22—24

Упоминание «руки Венеры» становится понятным, если вспомнить события пятой песни «Илиады». Эней, поверженный камнем, брошенным Диомедом, лежит на земле и ждет смерти, но тут с Олимпа слетает Венера, чтобы спасти сына. Взбешенный Диомед бросает в богиню копье и ранит ее в руку. Она с криком убегает, однако перед Диомедом вырастает значительно более сильный Аполлон и заставляет его отступить. В данном случае Эней клянется уже рукой матери, пострадавшей из-за попытки спасти сына.

«Так, верно, гений смерти...»

Любовники проводят ночь вместе, а утром Троилу сообщают, что он должен расстаться с Крессидой и отослать ее в греческий стан.

Убитые горем Троил и Крессида клянутся друг другу в вечной любви. Троил дает Крессиде рукав (в Средние века тот был отдельным предметом одежды, а не частью рубашки или туники), а Крессида вручает ему свою перчатку.

У дверей ждет делегация, и, когда Эней нетерпеливо окликает Крессиду, Троил говорит:

Вот кличет он. Так, верно, гений смерти
Зовет больных, простертых на одре.

      Акт IV, сцена 4, строки 50—51

У римлян каждый мужчина имел своего духа (эквивалент нашего ангела-хранителя), которого называли Гением. У женщин имелась своя Юнона, поэтому Гения можно считать мужской формой Юноны. Сегодня мы называем гением исключительно одаренного человека, неосознанно утверждая, что устами такого человека говорит божественный дух.

Естественно, что с Гениями было связано множество предрассудков. Например, что Гений криком предупреждает человека о близкой смерти, на это и намекает Троил.

«Тьфу, тьфу на нее!»

Прибыв в лагерь греков, Крессида внезапно меняется кардинально. Она флиртовала и слегка лицемерила с Троилом, дразнила Пандара и несколько непристойно шутила, но в этом не было ничего дурного. Однако в греческом лагере она неожиданно превращается в потаскушку, шутит с греческими вождями и горит желанием поцеловать их всех, даже Нестора.

Отказывается только проницательный Улисс. Он публично оскорбляет Крессиду, а после ее ухода говорит Нестору:

Ну ее!
Зовет мужчин губами и глазами,
Щеками, всем — ногами даже кличет;
Во всех движеньях ветреность видна.

      Акт IV, сцена 5, строки 54—57

Крессида ни с того ни с сего становится девицей легкого поведения.

Чем вызвана такая перемена? Шекспиру следовало объяснить это хотя бы в одном монологе. Она насильно увезена из дома, ее разлучили с Троилом в самый разгар любви, она слаба, напугана и не уверена в себе. Чосер изображает Крессиду намного более сочувственно и вызывает у нас жалость к ней. Но у Шекспира она вызывает лишь презрение.

Может быть, причина жестокости Шекспира к Крессиде и желания показать ее в самом неприглядном свете вызвана какими-то внешними обстоятельствами?

Похоже, что премьера пьесы состоялась в 1602 г., а писал ее Шекспир в 1600—1601 гг. Возможно, на него произвело сильное впечатление трагическое событие, случившееся в это время.

Покровитель Шекспира Генри Ризли, граф Саутгемптон, с которым Шекспира связывали очень близкие отношения, был членом кружка Роберта Девере, второго графа Эссекса.

Примерно в то же время, когда Шекспир начал карьеру драматурга, Эссекс стал фаворитом и любовником королевы Елизаветы I (которая была на тридцать три года старше его).

Эссекс стремился добиться успеха на военном поприще, однако умная королева считала, что в любовники он годится, а в полководцы — нет. В 1596 г. Эссексу все же удалось уговорить Елизавету поставить его во главе экспедиции в Испанию (Англия продолжала вести с этой страной спорадическую войну, кульминацией которой был разгром Непобедимой армады в 1588 г.). В этой экспедиции Эссекса сопровождал Саутгемптон.

Экспедиция имела успех; англичане взяли город Кадис и разграбили его. Однако Елизавета сочла, что добыча не оправдала затрат (дама она была бережливая и считала каждый шиллинг) и что Эссекс и его кружок (в том числе Саутгемптон и, возможно, сам Шекспир) не оправдали ее доверия.

Эссекс, познавший вкус успеха, все больше превращался в «ястреба». В 1599 г. он убедил колебавшуюся Елизавету (которая начинала понимать, что честолюбие Эссекса становится опасным) направить его во главе карательной экспедиции в взбунтовавшуюся Ирландию. Как всегда, Саутгемптон отправился с другом, но был отозван королевой (к собственному неудовольствию).

Кружок Эссекса возлагал на эту кампанию большие надежды; во время пребывания Эссекса в Ирландии Шекспир написал «Генриха V», чрезвычайно лестно отозвавшись об экспедиции в хоре, открывавшем пятый акт этой пьесы.

Однако экспедиция закончилась полнейшим разгромом; Эссекс, в бешенстве вернувшийся в Англию, обвинил в поражении (как и весь его кружок) антиэссекскую придворную группировку, завидовавшую его воинской славе и настраивавшую против него королеву.

С горя Эссекс устроил заговор. Саутгемптон содействовал возобновлению шекспировской пьесы «Ричард II», в которой критика была направлена на английского монарха. Елизавета узнала об этом. Эссекса и Саутгемптона арестовали, обвинив в государственной измене, судили и в феврале 1601 г. признали виновными. 25 февраля Эссекса казнили, а Саутгемптону заменили казнь пожизненным заключением; его освободили после смерти Елизаветы в 1603 г.

Велик соблазн считать, что Шекспир написал «Троила и Крессиду» под впечатлением несчастий, обрушившихся на Эссекса и Саутгемптона.

Поход греков на Трою должен был напомнить ему испанскую и ирландскую экспедиции Эссекса. По мнению драматурга, недостойная и неблагодарная женщина, глухая к страданиям ее верных слуг, забыла их ради соперника Эссекса, сэра Уолтера Рали, пока верный Эссекс воевал. Не поэтому ли Шекспир изобразил в столь невыгодном свете Елену?

Шекспир намеренно преувеличил раздоры в греческом стане, написав горькую сатиру на придворные интриги, которые, по мнению членов кружка Эссекса, нанесли последнему удар в спину.

В таком случае Крессида становилась двойником Елизаветы — лгуньи, которая изменила своему любовнику и отправила его на виселицу. Может быть, Шекспир писал четвертый акт именно в тот момент, когда Эссексу предстояло отправиться на эшафот, а Саутгемптон сидел в тюрьме? Может быть, именно поэтому он так жестоко расправился с Крессидой, не сделав ни малейшей попытки объяснить или оправдать ее поведение? Может быть, он сознательно нарисовал бедняжку самыми черными красками и слова Улисса «тьфу на нее» относятся не столько к Крессиде, сколько к самой королеве?

«Самый младший из сыновей...»

Наступает долгожданный поединок между Гектором и Аяксом. Поскольку Аякс родственник Гектора (вновь обнаруживается путаница между Аяксом и Тевкром), противники договариваются не убивать друг друга.

Перед поединком Агамемнон спрашивает, как зовут грустного троянца, сопровождающего Гектора. Улисс отвечает:

То младший сын Приама, — храбрый воин:
Он юн еще, но зрелых превзошел...

      Акт IV, сцена 5, строки 96—97

Это Троил, представленный здесь в самом выгодном свете. Похвала никак не связана с сюжетом пьесы; волей-неволей начинаешь думать, что Шекспир имел в виду казненного Эссекса, написав эпитафию этому пылкому и опрометчивому человеку.

Характерный курьез: в «Троиле и Крессиде» соперники незнакомы. Их представляют друг другу несмотря на то, что за прошедшие годы они много раз встречались на поле боя.

То же самое происходит в «Илиаде». В третьей песни поэмы описан поединок между Парисом и Менелаем. Приам и его советники, расположившись на стене, рассматривают греческих воинов. Елена находится рядом и указывает Приаму на некоторых вождей греков — Агамемнона, Улисса и Аякса. Конечно, после девяти лет осады Приам должен знать этих людей. Возможно, в ранних сказаниях война была не столь продолжительной (насколько нам известно, это куда ближе к истине), но ее пришлось продлить, чтобы отразить события многочисленных мифов, придуманных более поздними сказителями. Возможно, поэма Гомера была составлена из отрывков этих сказаний, в результате чего возникли неизбежные нестыковки.

«Неоптолем...»

Поединок между Аяксом и Гектором заканчивается вничью, после чего благородный Гектор произносит речь. То же самое происходит и в песни седьмой «Илиады» (с той разницей, что Гектору достается куда сильнее).

Аякс, который не силен в произнесении речей, лишь досадует, что не сумел победить Гектора.

На это Гектор довольно тщеславно отвечает:

Неоптолем, хотя над ним и реет
Молва, как птица вещая, крича:
«Глядите — он!» — не льстит себя надеждой
Урвать у Гектора хоть тень победы.

      Акт IV, сцена 5, строки 141—144

Единственный Неоптолем, упоминавшийся в греческих мифах, — сын Ахилла, также известный под именем Пирр, что значит «рыжий» (возможно, это кличка). Похоже, Шекспир вновь допускает анахронизм, поскольку Гектор вряд ли говорит о мальчике, еще не прибывшем на войну; скорее всего, троянец имеет в виду не Неоптолема, а его отца Ахилла.

«Я знал твоего деда...»

Затем троянских вождей приглашают в лагерь греков, чтобы заключить перемирие. Троянцы и греки учтиво разговаривают друг с другом, и Нестор говорит Гектору:

С твоим сразиться дедом
Мне привелось...

      Акт IV, сцена 5, строки 195—196

Дедом Гектора был Лаомедонт, построивший стены Трои. Согласно древнему сказанию, он возвел их с помощью Посейдона и Аполлона, наказанных Зевсом за мятеж против него (когда к Зевсу пришли на выручку Фетида и Бриарей, см. в гл. 4: «Больной подагрой Бриарей...»). Когда стены были возведены, Лаомедонт отказался платить богам, и те в отместку наслали на Трою морское чудовище, которое опустошало побережье.

Троянцам приходилось время от времени приносить в жертву чудовищу юных дев; в конце концов очередь дошла до дочери Лаомедонта Гесионы. Ее спас Геркулес. Когда Лаомедонт вновь нарушил слово и отказался отдать лошадей, которыми пообещал наградить спасителя, Геркулес разграбил город, взял Гесиону в плен и убил Лаомедонта и всех его сыновей, кроме одного. Этим единственным сыном был Приам.

Свидетельств того, что Нестор воевал с Лаомедонтом (или против него; из английской фразы это неясно), не сохранилось. Однако тут есть странное совпадение. Победив отца Нестора, Нелея, Геркулес убил Нелея и всех его сыновей, кроме Нестора, сделав последнего царем Пилоса. В этом отношении у Приама и Нестора много общего.

«Ваше греческое посольство»

Гектор также приветствует Улисса (который мудро прервал нескончаемые воспоминания Нестора) и говорит:

Ах, сколько греков и троянцев пало
С тех пор, как я тебя и Диомеда
Впервые видел в качестве послов!

      Акт IV, сцена 5, строки 213—215

Этот эпизод изложен в «Илиаде» по-другому. Перед началом осады греки посылают в Трою на переговоры Улисса и Менелая (а не Диомеда) с требованием вернуть Елену. Это событие описано в третьей песни поэмы.

Однако сделать Диомеда напарником Улисса очень легко, ибо в сказаниях о Трое они часто действуют вместе. Например, в десятой песни «Илиады» Улисс и Диомед сообща убивают Реза Фракийского.

В более поздних мифах друзья также неразлучны. Они пробираются в Трою, чтобы украсть Палладиум, статую Минервы (Афины). Второе имя Афины — Паллада; в честь этого имени и назван священный для нее предмет. Считалось, что статуя охраняет город. После этой кражи Троя лишилась покровительства Афины.

«С тобой мы завтра...»

К концу четвертого акта начинает казаться, что возможен хеппи-энд. Троил просит Улисса рассказать, где находится шатер Калхаса. Улисс рассыпается в похвалах Троилу и выражает презрение Крессиде; нетрудно догадаться, что именно он сообщит Троилу о неверности возлюбленной.

Что же касается Ахилла, то Улисс верно предугадал развитие событий. Ахилл совершенно преобразился. Когда Гектор подтрунивает над его нежеланием сражаться, он отвечает:

Сам зовешь?
С тобой мы завтра ж бьемся насмерть...

      Акт IV, сцена 5, строки 267—268

Чего нам ждать от пятого акта? Можно не сомневаться: Троил узнает об измене Крессиды и отправится на поле боя, стремясь сорвать зло на греках. Возможно, его убьет Диомед, возможно, Ахилл, но смерть царевича неминуема. В греческих сказаниях, посвященных Троилу, он погибает от копья Ахилла. «Черная комедия» грозит превратиться в трагедию.

Кроме того, Ахилл должен убить Гектора; подобное развитие событий предопределено, именно так происходит во всех сказаниях о Трое. В «Илиаде» Ахилл возвращается на поле битвы только после того, как Гектор убивает Патрокла; возможно, Шекспир не нуждался в этом гомеровском сюжете. В конце концов, Патрокл в его изображении слишком женоподобен, чтобы стать доблестным воином. (У Гомера все наоборот.) Шекспир был уверен, что придуманный Улиссом план удался и заставил Ахилла вернуться на поле боя.

Крессиде тоже предстоит умереть. Либо она покончит с собой, мучимая угрызениями совести, либо умрет от руки лишившегося иллюзий, пресытившегося или просто жестокого Диомеда.

Действительно, за сто лет до написания «Троила и Крессиды» шотландский поэт Роберт Генрисон написал продолжение поэмы Чосера и назвал ее «Завещание Крессиды» (Testament of Cresseid). Подражание было настолько точным, что поэму приписали Чосеру и в 1532 г. даже включили ее в собрание сочинений последнего.

В «Завещании» Крессида надоедает Диомеду и он бросает ее. Крессида хулит Венеру и Купидона, и те насылают на нее проказу. Болезнь полностью обезображивает Крессиду; она просит милостыню на большой дороге, а Троил, проезжающий мимо верхом, бросает нищенке монетку, не узнав былую возлюбленную.

Наказание слишком жестокое и чрезмерное; можно было бы надеяться, что добросердечный Шекспир не захочет воспользоваться таким сюжетом, но поэма была слишком хорошо известна, а публике нравились дидактические концовки.

Так что же делает Шекспир?

Да ничего. Пятый акт расползается по швам, в результате «Троил и Крессида», первые четыре акта которой написаны достаточно крепко и разумно, становится очень слабой пьесой. Литературный анализ в мои намерения не входит, однако пятый акт действительно неудачен; некоторые критики вообще не верят, что его написал Шекспир.

Возможно, произошло следующее: Эссекса казнили как раз в момент работы Шекспира над «Троилом и Крессидой». Последний сгоряча написал четвертый акт, расквитался с Крессидой, а потом сама тема пьесы показалась ему слишком неприятной, и он забросил ее. Возможно, пьесу завершил другой актер труппы, в которую входил Шекспир; вполне естественно, что по качеству конец уступал написанному ранее.

Впрочем, возможно, мы слишком далеко зашли. Не стоит оправдывать автора за неудачные эпизоды, встречающиеся в его пьесах. Может быть, Шекспир и величайший драматург, но он не бог, а человек. Он мог творить второпях, мог творить не от души. Казнь Эссекса могла подействовать на Шекспира так сильно, что он писал последний акт спустя рукава.

«Посланье от Гекубы»

Пятый акт начинается с события, которое не стыкуется с концом четвертого акта. Терсит приносит Ахиллу послание. Прочитав его, тот говорит:

О милый мой Патрокл, нельзя идти
Мне завтра в бой и замысел исполнить...
Я получил посланье от Гекубы,
С припиской дивной дочери ее;
В нем обе молят, заклинают слово,
Что дал я им, сдержать. Его сдержу я.

      Акт V, сцена 1, строки 38—43

Таким образом, столь тщательно составленный Улиссом план, все его мудрость и хитрость оказываются не востребованы; Ахилл вступит в битву именно тогда, когда это предусмотрено Гомером. В таком случае зачем Шекспиру вообще понадобилось описывать интригу, задуманную Улиссом? С другой стороны, можно предположить, что Шекспир вернулся к версии Гомера просто в отчаянии, не сумев придумать что-то новенькое.

«Сломанный уток Ариахны...»

Тем временем Улисс приводит Троила к шатру Калхаса, где молодой человек вскоре убеждается в измене Крессиды. Девушка долго и пошло флиртует с Диомедом и даже дарит ему в знак любви рукав, полученный от Троила.

Безутешный Троил вопреки всякой логике пытается убедить себя, что это не его Крессида, что их две. Одна — Крессида Диомеда, лживая кокетка; вторая — та, которая сохранилась в его памяти, верная и правдивая. Но в конце концов ему приходится признать, что он ошибается и на самом деле Крессида одна:

И в это-то широкое пространство,
Что отделяет вещь от ней самой,
Нельзя продеть и Арахнеи нить.

      Акт V, сцена 2, строки 147—149

Арахна (а не Ариахна; видимо, Шекспир вставляет лишний слог, чтобы соблюсти метрику стиха) [переводчик же делает из шекспировского «сломанного утка Ариахны» свою «нить Арахнеи». — Е.К.] — лидийская царевна, которая так гордилась своим мастерством ткачихи, что вызвала на состязание самое Минерву. На конкурс Арахна представила гобелен, где выткала мифологические сцены, оскорбительные для богов. Увидев гобелен, Минерва не смогла найти в нем ни одного изъяна и в гневе порвала изделие на клочки. Арахна пыталась повеситься, но Минерва, охваченная угрызениями совести, спасла ей жизнь, после чего превратила девушку в паука, а веревку — в паутину.

Троил хочет сказать, что между двумя Крессидами, которых он создал в своем воображении, невозможно просунуть даже паутинку. Он понимает, что есть только одна Крессида и что его предали.

«Свирепый Полидам»

Внезапно действие прерывается батальной сценой, которых в «Илиаде» полным-полно. Она начинается с того, что Гектор готовится к битве, несмотря на мольбы жены Андромахи, сестры Кассандры и отца Приама. Напротив, Троил торопит брата поскорее начать кровавый бой; ему не терпится отомстить Диомеду.

В битву вступают и греки. На сцене появляется Агамемнон, подбадривающий своих воинов:

Вернитесь в бой! Свирепый Полидам
Сразил Менона...

      Акт V, сцена 5, строки 6—7

Полидам мельком упоминается в «Илиаде» как друг Гектора, призывающий к умеренности. Когда в песни двенадцатой шансы троянцев на победу возрастают, Полидам предупреждает их об опасности самонадеянности и предсказывает, что это грозит катастрофой. Троянцы одерживают победы, потому что Ахилл не появляется на поле боя, но что будет, когда он примет участие в битве?

Именно ему Гектор дает знаменитый ответ. Абсолютно не в гомеровском стиле отрицая все приметы и знамения, он говорит: «Презираю я птиц и о том не забочусь, вправо ли несутся... или налево пернатые к мрачному западу мчатся... Знаменье лучшее всех — за отечество храбро сражаться!»

«Паламед изранен...»

Менон, которого «сразил» Полидам, не появляется ни в «Илиаде», ни в списке потерь, который звучно читает Агамемнон.

Однако одно имя в этом списке кажется знакомым, хотя в «Илиаде» оно не упоминается. Агамемнон говорит:

...Паламед
Изранен и избит...

      Акт V, сцена 5, строки 13—14

Паламед, который появляется в более поздних мифах, не уступает в хитрости самому Улиссу. Когда герои собираются плыть в Трою, Менелай и Паламед отправляются на Итаку, чтобы уговорить Улисса присоединиться к экспедиции. Улисс, узнавший от оракула, что он вернется из похода лишь через двадцать лет, нищим и одиноким, притворяется безумным. Он вспахивает сохой берег моря и сеет в борозду соль вместо зерен. Паламед, критически наблюдающий за этим представлением, неожиданно кладет на пути сохи годовалого сына Улисса Телемаха. Улисс обходит мальчика стороной, после чего вынужден прекратить представление.

Улисс не простил Паламеда и в конце концов умудрился отомстить ему, обвинив в измене. Это произошло еще до начала «Илиады»; в поэме о случившемся нет ни слова.

Скорбная речь Агамемнона напоминает эпизод из пятнадцатой песни «Илиады». Ахилл упрямо отказывается вступить в бой; все греческие вожди, включая Агамемнона, Диомеда и Улисса, ранены, а успехи троянцев достигают апогея. Греков оттесняют к их кораблям, и троянцы с Гектором во главе несут факелы, чтобы поджечь их.

«Взят Патрокл...»

В плаче Агамемнона проскальзывает одна важная фраза:

Убит иль взят Патрокл...

      Акт V, сцена 5, строка 13

За этими четырьмя словами скрывается самый драматический эпизод всей «Илиады». Ахилл, грубо отвергший предложение Агамемнона заключить мир, становится виновником раздора и, в свою очередь, начинает расплачиваться за это. Эти события изложены в песни девятой.

Возмездие настигает его в песни шестнадцатой, когда Патрокл, объятый ужасом при виде поражений греков и неминуемой потери кораблей, умоляет Ахилла позволить ему принять участие в битве. Ахилл соглашается. Он дает Патроклу свои доспехи, но просит только отогнать троянцев от кораблей и не пытаться штурмовать город.

Патрокл справляется с заданием. Троянцы отбиты, однако, увлекшись боем, он забывает наказ Ахилла. Патрокл преследует бегущих троянцев, но натыкается на Гектора, и тот при помощи богов убивает его.

«Труп Патрокла отнесите...»

Агамемнон, предполагавший, что Патрокл или взят в плен, или убит, вскоре выясняет, что произошло худшее. Входит Нестор и говорит:

Ахиллу труп Патрокла отнесите...

      Акт V, сцена 5, строка 17

И снова в несколько слов укладывается множество драматических подвигов, описанных в «Илиаде». Вся семнадцатая песнь посвящена великой битве за тело Патрокла. Гектор снимает с мертвого Патрокла доспехи Ахилла, но тело Патрокла грекам удается отбить. В этом бою особо отличаются Менелай и Аякс. В «Илиаде» о смерти Патрокла сообщает не Нестор, а Менелай, но Ахиллу приносит скорбную весть сын Нестора Антилох (который в «Троиле и Крессиде» не участвует).

«Доблестный Ахилл...»

События разворачиваются в ускоренном темпе. На сцену выходит Улисс и восклицает:

Смелее, принцы! Доблестный Ахилл
Отмстить врагу спешит, кляня и плача;
Всю кровь в нем взволновала смерть Патрокла...

      Акт V, сцена 5, строки 30—32

Это полностью соответствует «Илиаде». Непреклонный Ахилл понимает, что он слишком долго отсиживался в своем шатре. Однако в «Илиаде» он вооружается основательно, без спешки. У Ахилла нет доспехов, потому что свои он отдал Патроклу, с которого их снял Гектор.

Новые доспехи Ахиллу должен выковать сам Вулкан; этот процесс подробно описывается в восемнадцатой песни «Илиады». В девятнадцатой песни происходит формальное примирение Агамемнона и Ахилла, и только в двадцатой песни Ахилл вступает в битву.

«Что ж, погонюсь за шкурою...»

В двадцатой, двадцать первой и двадцать второй песнях Ахилл сражается с троянцами, и никто не в силах устоять перед ним. Более того, во всех трех песнях не упоминается ни один греческий воин, кроме Ахилла. Кажется, что он сражается с троянцами в одиночку (с периодической помощью того или иного бога) и разбивает их.

В двадцать второй песни троянцы, охваченные ужасом перед мощным натиском Ахилла, бегут в город, и за стенами остается только Гектор, чтобы начать решающий бой. Но в его исходе никто не сомневается.

Напор Ахилла пугает даже Гектора. В последний момент он бросается бежать, пытаясь проникнуть в город через какие-нибудь ворота. Ахилл гонится за ним, и они трижды огибают стены города (который по современным масштабам назвали бы деревней).

Только после этого Гектор неохотно поворачивается к Ахиллу лицом и тут же погибает.

Ничего этого в «Троиле и Крессиде» нет. Средневековые поэты, симпатизировавшие Трое и Древнему Риму, отдавали предпочтение Гектору, а не Ахиллу, и Шекспир унаследовал подобное отношение.

Он действительно сводит в решающей схватке двух бойцов, но поверженным оказывается не Гектор, а ослабевший Ахилл. После чего Гектор галантно предлагает:

Передохни немного.

      Акт V, сцена 6, строка 14

И Ахилл уходит, бормоча себе под нос, что он давно не практиковался.

Следовало как-то оправдать, что Гектор погибает от руки Ахилла, поэтому Шекспир заставляет первого совершить поступок, абсолютно не соответствующий его характеру. Гектор встречает безымянного грека в богатых доспехах и хочет завладеть ими. Когда грек пытается бежать, Гектор восклицает:

Ты хочешь скрыться, зверь?
Что ж, погонюсь за шкурою теперь.

      Акт V, сцена 6, строки 30—31

Ни у Гомера, ни в других сценах этой пьесы Гектор не давал повода думать, что он способен назвать соперника «зверем» или уподобить войну охоте, на которой люди играют роль животных. В частности, именно поэтому некоторые критики сомневаются в том, что последний акт написал Шекспир. Однако Гектору необходимо сделать что-то в этом роде, чтобы заслужить возмездие, выпавшее на его долю.

«Рушься, Троя!»

Гектор настигает свою жертву и убивает ее. Уже поздно, и Гектор решает, что битва закончена. Возможно, он принимает такое решение, потому что хочет примерить новые доспехи. Как бы там ни было, но он снимает с себя латы, оставаясь незащищенным, и в этот момент на сцене появляется Ахилл со своими мирмидонцами.

Гектор кричит, что он безоружен, но Ахилл приказывает своим воинам убить его, а затем с мрачным удовлетворением восклицает:

Так! Гибнет Троя, гибнет Илион:
Был сердцем их, опорой, мощью он.

      Акт V, сцена 8, строки 11—12

[В оригинале: «А теперь, Илион, падай и ты за ним! Рушься, Троя! Здесь лежит твое сердце, мышцы и костяк». — Е.К.]

Ахилл не мог бы так подло убить Гектора; для Гомера подобная гибель любого героя «Илиады» была бы равносильна святотатству. Но такова средневековая протроянская — и прогекторская точка зрения.

«И в Ниобей...»

Троил сообщает троянским воинам о гибели Гектора.

Кто скажет «Гектор пал», Приама в камень
И в Ниобей всех наших дев и жен
Тот обратит...

      Акт V, сцена 10, строки 17—19

Ниобея (точнее, Ниоба) — царица Фив, дочь Тантала. Возгордившись тем, что у нее шесть сыновей и шесть дочерей, она посмеялась над богиней Латоной (Лето), у которой были только сын и дочь. К несчастью, детьми Латоны оказались Аполлон и Диана.

Мстя за насмешку, Аполлон и Диана перестреляли из луков всех детей Ниобы, причем двенадцатого ребенка мать держала в объятиях, прикрывая своим телом. После гибели детей Ниоба плакала дни и ночи напролет, пока боги не сжалились и не превратили ее в камень, по которому, однако, продолжали струиться слезы.

«Что к тому прибавить можно?»

На этом пьеса фактически заканчивается. Как говорит Троил:

Пал Гектор! Что к тому прибавить можно?

      Акт V, сцена 10, строка 22

Конечно, Троил клянется отомстить грекам и Ахиллу в частности, но все это пустые слова. Никакой мести не будет; Троя должна пасть. И Диомеду с Крессидой Троил тоже не отомстит. Диомед остается в живых, как и Крессида.

Пятый акт заканчивается, но это вовсе не тот финал, к которому вели первые четыре акта пьесы.

Примечания

1. Цитаты из «Илиады» приводятся по изданию: Гомер. Илиада / Пер. М. Гнедича. М.: Художественная литература, 1978.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница