Разделы
Счетчики
Глава 7. «Комедия ошибок»
Видимо, «Комедия ошибок» — первая пьеса Шекспира, написанная не позднее 1589 г.
Это настоящий фарс, переработка пьесы «Менехмы» римского комедиографа Тита Макция Плавта, написанной около 220 г. до н. э. Если предположить, что события комедии Плавта относятся ко времени ее написания (хотя Плавт сам заимствовал этот сюжет из более ранней греческой пьесы), то можно сделать вывод, что действие происходит через полтора века после эпохи Дионисия Сиракузского. По этой причине я помещаю данную пьесу сразу за «Зимней сказкой».
В «Менехмах» Плавт рассказывает о комических злоключениях братьев-близнецов, разлученных сразу после рождения. Один из них, отправившись на поиски пропавшего брата, оказывается в городе, где живет второй близнец, и с ним начинают здороваться незнакомые люди. Возникают постоянные ошибки и путаница, сбивающие с толку тех, кто находится на сцене, и потешающие всех находящихся в зале.
Шекспир усугубляет путаницу, снабжая близнецов слугами, которые тоже являются близнецами. Сюжет развивается стремительно, непредсказуемо, и пьеса вызывает у публики смех (конечно, при условии хорошей постановки).
«Купец из Сиракуз...»
Однако начало у пьесы совсем не забавное. Место действия город Эфес. На сцене появляются эфесский герцог Солин и купец из Сиракуз по имени Эгеон. Титул «герцог эфесский» такой же анахронизм, как «герцог Афинский», но менее простительный, поскольку герцогство Афинское в Средние века все же существовало, а герцогства Эфесского не было никогда.
Между Эфесом и Сиракузами существует какая-то вражда, причем настолько сильная, что каждому, кого застанут на чужой территории, согласно жестокому закону, грозит смертная казнь. Именно такая судьба ждет Эгеона. Герцог упрямо заявляет:
Не трать речей, купец из Сиракуз;
Я беспристрастен и храню закон.Акт I, сцена 1, строки 3—4 (перевод А. Некора)
Во времена Плавта греческие города-государства были таким же обязательным местом действия романтических комедий, как во времена Шекспира — города-государства итальянские. В обоих случаях эти города-государства уже клонились к упадку, но еще сохраняли золотой блеск.
Сиракузы были уже совсем не те, что при Дионисии. Они находились в тени растущего величия Рима, союзниками которого стали в 270 г. до н. э.
Когда во время Второй Пунической войны (пришедшейся на зрелость Плавта) карфагенский полководец Ганнибал трижды наголову разбил римские легионы (218—216 до н. э.) и стало казаться, что Риму грозит гибель, Сиракузы поспешно перешли на сторону Карфагена, однако вскоре выяснилось, что это было непродуманное решение.
Оказалось, что Рим сохранил достаточно сил. В 212 г. до н. э. после двухлетней осады Сиракузы были взяты, разграблены и навсегда потеряли независимость. Видимо, Плавт написал «Менехмы» в последнее десятилетие существования независимых Сиракуз, но, даже если это случилось после падения города, нетрудно представить себе, что Плавт продолжал считать Сиракузы важным городом-государством, которым они были в течение предыдущих пяти веков.
Соперником Сиракуз у Плавта является не Эфес (как у Шекспира), но римский комедиограф вполне мог выбрать и этот город. Эфес расположен на эгейском побережье Малой Азии. После смерти Александра Великого (323 г. до н. э.). Малая Азия находилась под властью различных македонских полководцев, но отдельные города процветали и имели местное самоуправление. Во времена Плавта Эфес входил в Пергамское царство, занимавшее западную треть полуострова Малая Азия, и достиг расцвета своего могущества.
Конечно, ни Сиракузы, ни Эфес не могли вести между собой мелкие феодальные войны. Сюжет пьесы не имеет исторической основы, и существование вражды между двумя городами было нужно автору только для построения сюжета.
«В Эпидамн...»
Герцог Солин приговаривает купца к штрафу в тысячу марок. Если деньги не будут внесены в срок, Эгеона казнят.
Эгеон говорит, что смерть будет для него облегчением. Любопытный герцог спрашивает о причине. Купец вздыхает и начинает рассказ. Живя в Сиракузах, он женился на женщине, которую очень любил.
Мы горестей не знали, и богатство
Мое росло в поездках в Эпидамн,
В торговых сделках.Акт I, сцена 1, строки 38—41
Эпидамн — греческий город-государство на побережье Адриатического моря, ныне принадлежащем Албании; на его месте находится главный албанский порт Дуррес.
У Плавта соперником Сиракуз является именно Эпидамн (а не Эфес, как у Шекспира); приходится признать, что выбор римлянина более удачный. Эпидамн находится в 300 милях (480 км) к северо-востоку от Сиракуз, а Эфес вдвое дальше; у близких соседей намного больше поводов для ссор.
Эпидамн завоеван римлянами в 229 г. до н. э., так что Плавт написал свою пьесу вскоре после утраты независимости города.
Почему Шекспир заменил Эпидамн Эфесом? Возможно, потому, что Эфес был более известен христианам. Через два века после смерти Плавта этот город стал одним из центров ранней христианской церкви. Одно из новозаветных посланий, приписываемых святому Павлу, адресовано эфесянам.
«Из Коринфа...»
Однажды Эгеону пришлось надолго задержаться в Эпидамне, и через пол года жена отправилась к нему, хотя должна была вскоре родить. В Эпидамне она остановилась на постоялом дворе и родила двух сыновей-близнецов. Одновременно с ней двух близнецов родила какая-то нищенка. Эгеон купил у нее мальчиков, которым предстояло стать рабами его сыновей.
Супруги возвращались в Сиракузы, но неподалеку от Эпидамна их настигла буря. Когда команда покинула судно, жена Эгеона привязала к мачте одного своего сына и одного раба, а Эгеон сделал то же самое с двумя другими мальчиками. Чтобы уцелеть, Эгеон с женой тоже привязались к мачтам и стали ждать, когда корабль прибьет к берегу.
И этот свет, так горячо желанный,
Волненье усмирил; мы увидали,
Что вдалеке плывут два корабля:
Один был из Коринфа, а другой —
Из Эпидавра.Акт I, сцена 1, строки 91—93
Коринф расположен на узком перешейке, связывающем полуостров Пелопоннес с остальной Грецией. Это благоприятное географическое положение позволяло ему торговать как с Малой Азией, так и с Италией. На протяжении всей истории Древней Греции Коринф был одним из самых важных и самых влиятельных городов-государств. Во времена Плавта он оставался богатейшим греческим городом. Однако не прошло и ста лет, как от этого богатства не осталось и следа. В 146 г. до н. э., через поколение после смерти Плавта, римляне по непонятным причинам разграбили город.
Эпидавр — греческий город-государство на восточном побережье Пелопоннеса, расположенный всего в 25 милях (40 км) от Коринфа. Если бы корабли приплыли из находящихся неподалеку друг от друга городов, это лишило бы историю драматического эффекта.
К счастью, имелся еще один Эпидавр, расположенный на том же восточном побережье Адриатического моря, что и Эпидамн, и находившийся примерно в 130 милях (210 км) к северу от последнего. Тогда все встает на свои места. К судну, потерпевшему крушение близ Эпидамна, одновременно подошли корабль из Эпидавра, плывший с севера, и корабль из Коринфа, плывший с юга.
Не успели спасители приблизиться, как судно, на котором находился Эгеон с семьей, ударилось о скалу и раскололось надвое. Эгеона с сыном и мальчиком-рабом подобрал корабль из Эпидавра, а его жену с другим сыном и рабом подобрал корабль из Коринфа. Затем они поплыли в разные стороны, и семья разделилась на две части.
«Всю Грецию...»
Эгеон со своей половиной семьи вернулся в Сиракузы, а другая половина уплыла в неизвестном направлении, и Эгеон больше о ней не слышал.
Сын Эгеона и его слуга выросли и захотели найти своих братьев. Они отправились на поиски, но от них давно не было известий, и тогда уже Эгеон отправился на их поиски:
Пять лет с тех пор ищу обоих сам;
Всю Грецию и Азию прошел я
И на пути домой в Эфес заехал...Акт I, сцена 1, строки 132—134
У древних понятие «Греция» было намного шире нынешнего, а понятие «Азия» — намного у́же. Греция (или Эллада, как называли ее сами древние греки, или эллины) включала в себя тысячи городов, где обитало грекоязычное население; располагались ли эти города на самом Балканском полуострове или в других местах, значения не имело. Эта Греция простиралась от Массилии (современного Марселя) на западе до Селевкии на реке Тигр на востоке. Иными словами, Эгеон искал родных не только в самой Греции, но и всюду, где говорили по-гречески.
Что же касается Азии, то в Древнем Риме (об этом свидетельствует Новый Завет) так называли не весь азиатский континент, как принято сейчас, а только западную часть полуострова Малая Азия — иными словами, Пергамское царство. Вполне естественно, что Эгеон, объездив всю Малую Азию, должен был возвращаться в Сиракузы через Эфес, крупнейший город этого региона.
Грустная история произвела на герцога сильное впечатление, однако он стоит на своем: тысяча марок или смерть.
«...Остановились, Дромио»
Эгеон и его слушатели уходят со сцены, и тут же начинаются совпадения, потому что сын и слуга, которых он разыскивает, высаживаются в Эфесе, а жена, второй сын и слуга, которых разыскивают первый сын и слуга, все это время живут здесь. Семья оказывается в полном сборе, но никто не догадывается об этом до конца пьесы, хотя другого способа объяснить происходящее просто не существует.
Приходится сделать вывод, что все персонажи пьесы — законченные недоумки. Например, купец, который привез в Эфес близнеца из Сиракуз, предупреждает его:
Скажите же, что вы из Эпидамна, —
Иначе конфискуют все у вас.
Вот только что купец из Сиракуз
Задержан был за то, что в гавань прибыл...Акт I, сцена 2, строки 1—4
Но разве его собеседнику приходит в голову спросить, кто этот сиракузянин (как-никак соотечественник)? Нет, потому что, сделай он это, пьеса развивалась бы. Сюжет сможет развиваться лишь в том случае, если ни один персонаж пьесы не будет видеть дальше собственного носа, а публика станет их поддерживать и радоваться глупости героев.
У сына из Сиракуз есть деньги; молодой человек приказывает слуге сдать их на хранение хозяину постоялого двора, в котором они решили остановиться:
Неси к «Кентавру» их, туда, где мы
Остановились, Дромио, и жди...Акт I, сцена 2, строки 9—10
Ранее Эгеон сообщает, что обоих мальчиков-рабов звали одинаково, но не объясняет почему. Это условие необходимо, потому что, несмотря на внешнюю схожесть, полная путаница возможна только в том случае, если будут совпадать и имена. Конечно, последнее совершенно неправдоподобно, но условие приходится принять, иначе сюжет пьесы развалится.
Обоих слуг зовут Дромио. Это имя производное от греческого слова, означающего «беговая дорожка». Имя говорящее, поскольку на протяжении всей пьесы слуги бегают, выполняя поручения, и постоянно терпят неудачи, потому что встречают не своего хозяина, а его близнеца, но не понимают этого.
Что же касается хозяев, то их зовут Антифолами (по-гречески «противовес»). Иными словами, они настолько похожи, что, если бы оказались на противоположных чашах весов, те весы сохранили бы равновесие.
Чтобы понять, кто есть кто, хозяев приходится называть Антифолом Сиракузским и Антифолом Эфесским, а слуг — Дромио Сиракузским и Дромио Эфесским.
На постоялый двор «Кентавр» Антифол Сиракузский посылает Дромио Сиракузского.
«Не будь христианин я!»
Дромио Сиракузский убегает, а Антифол Сиракузский объясняет купцу, что он ищет свою мать и брата-близнеца. Внезапно на сцену выбегает Дромио Эфесский. Его хозяин, Антифол Эфесский, женат, и дома его ждут к обеду. Дромио Эфесский замечает Антифола Сиракузского и зовет его домой.
Антифол Сиракузский спрашивает, что за дом, что за обед, почему Дромио не остался в «Кентавре» и что с деньгами. Естественно, Дромио Эфесский спрашивает, о каких деньгах идет речь.
Антифол Сиракузский отчаянно разыскивает своего брата-близнеца, слугой которого является близнец его слуги. Слуга, которого он считает своим, прямо говорит о том, что дело приняло неожиданный и крайне неприятный оборот. Любой нормальный человек на месте Антифола Сиракузского заподозрил бы, что близнец его слуги по ошибке принимает Антифола за его близнеца.
Однако Антифолу Сиракузскому это и в голову не приходит (впрочем, Дромио Сиракузскому тоже), хотя путаница продолжается. (Антифолу Эфесскому и Дромио Эфесскому это более простительно, потому что они не ищут своих близнецов и не готовы к мысли об их существовании, что объяснило бы все ошибки.)
Неразбериха продолжается (для пущей невероятности происходящего требуется, чтобы каждая пара близнецов носила одинаковые костюмы), и Антифол Сиракузский восклицает:
Не будь христианин я! Коль не скажешь,
Где золото надежно спрятал ты,
Я проломлю башку твою пустую...Акт I, сцена 2, строки 77—79
Конечно, этого нет у Плавта, при жизни которого христианство еще не существовало. Поскольку Дромио Эфесский не может дать удовлетворительного ответа, ему приходится терпеть побои.
«Войною против собственных волос (против собственного наследника престола)»
Путаница продолжается и усугубляется. Антифол Сиракузский спешит в «Кентавр», находит там свои деньги и приходит к выводу, что он не мог видеть Дромио, хотя видел его. (Заподозрил ли он что-нибудь? Ни в коем случае!)
Входит Дромио Сиракузский, и Антифол Сиракузский спрашивает, пришел ли тот в себя. Естественно, Дромио Сиракузский не понимает, о чем идет речь; он и не думал отрицать, что ему давали золото. Поэтому его тоже колотят. (Обоих Дромио постоянно колотят, хотя они ни в чем не виноваты.)
Входит Адриана, жена Антифола Эфесского, и ее сестра Люциана. Женщины замечают Антифола Сиракузского и требуют, чтобы он шел домой обедать. Ошарашенный Антифол Сиракузский подозревает, что тут не обошлось без колдовства (он подозревает все и вся, но не додумывается до того, что речь идет о его брате-близнеце), однако в конце концов идет с ними.
Наконец на сцене появляется и Антифол Эфесский. Он покупает у купца ожерелье для жены и жалуется, что Дромио Эфесский (находящийся рядом) плетет какую-то чушь, утверждая, будто хозяин говорил, что он не женат.
Антифол Эфесский приглашает купца на обед. Когда они приходят домой, то видят, что дверь заперта. Дромио Эфесский и Дромио Сиракузский даже разговаривают друг с другом (через закрытую дверь), но ни о чем не догадываются.
Вышедший из себя Антифол Эфесский подозревает, что его жена принимает любовника, и решает подарить купленное ожерелье некоей куртизанке.
Тем временем находящийся в доме Антифол Сиракузский влюбляется в Люциану; смущенная девушка уговаривает его быть нежнее с женой. Когда она уходит, появляется Дромио Сиракузский и жалуется хозяину, что толстая кухарка называет его, Дромио, своим мужем.
Затем Антифол Сиракузский и Дромио Сиракузский начинают сатирически (а на современный взгляд — жестоко) перечислять прелести этой дамы.
Дромио Сиракузский говорит, что она круглая, как глобус, на который можно нанести целые страны. Антифол Сиракузский забывает о своем якобы древнегреческом происхождении и принимается проверять это, перечисляя страны, существовавшие в эпоху Шекспира. Дело доходит до Ирландии и Америки, хотя во времена Плавта их попросту не существовало.
Ответ на один из вопросов позволяет определить время написания пьесы. Антифол Сиракузский спрашивает, на какой части тела кухарки можно разместить Францию, и Дромио отвечает:
- На лбу, вооружившемся и поднявшемся войною против собственных волос.
Акт III, сцена 2, строки 126—127
[В оригинале — игра слов: «...войною против собственного наследника престола» (heir — наследник вместо hair — волосы). — Е.К.]
Видимо, речь идет о Генрихе IV, который занял французский престол в 1589 г. вместо своего троюродного брата Генриха III. Однако Генрих IV был протестантом, и католическая Франция (а особенно католический Париж) не приняла его. Несколько лет Франция вела «войну против своего наследника».
В 1590 г. Генрих IV одержал важную победу в битве при Иври, а в 1593 г. отказался от своей веры и стал католиком. Эта победа и смена веры заставили католическую оппозицию завершить войну. Поскольку из слов Дромио Сиракузского следует, что война еще продолжается, можно предположить, что «Комедия ошибок» была написана не позднее 1593 г. и не раньше 1589 г.
«Пусть поет сирена!»
Антифол Сиракузский по-прежнему считает, что его околдовали, и решает уплыть из Эфеса на первом же корабле. Он посылает Дромио Сиракузского искать корабль.
Антифолу не нравится женщина, которая называет себя его женой, но зато очень нравится ее сестра; он подозревает, что это чувство возникло в результате колдовства, и думает, что не должен давать себе волю:
Но, чтоб избегнуть гибели и плена,
Заткну я уши — пусть поет сирена!Акт III, сцена 2, строки 168—169
Это еще одно упоминание об опасном пении сирен (см. в гл. 1: «Сирены голос...»).
«В Тартар...»
Путаница продолжается. Купец, которому Антифол Эфесский заказал цепочку, встречает Антифола Сиракузского, заставляет его взять товар и отказывается от денег, заявив, что получит их вечером во время ужина. К тому времени Антифол Сиракузский намерен уехать из города, но купец его не слушает.
Однако купец неожиданно встречает кредитора и решает получить деньги еще до вечера. На этот раз он сталкивается с Антифолом Эфесским, вместе с Дромио Эфесским выходящим от куртизанки. Этот Антифол посылает слугу за крепкой веревкой, которой он собирается отстегать жену и слуг, посмевших запереть перед ним двери собственного дома.
Купец просит его заплатить за цепочку, которой Антифол Эфесский не получал. Купец, разгневанный его отказом, вызывает полицию и требует, чтобы Антифола Эфесского арестовали.
В этот момент появляется Дромио Сиракузский и докладывает, что он нашел корабль, отплывающий из Эфеса. Антифол Эфесский понятия не имеет, о каком корабле идет речь, а Дромио Сиракузский понятия не имеет о веревке. Однако у Антифола Эфесского нет времени обращать внимание на такие мелочи. Он обязан внести залог и посылает Дромио к жене за деньгами.
Доставив послание, Дромио Сиракузский объясняет Адриане, что его хозяин попал в беду:
Попал он в Тартар... это хуже ада!Акт IV, сцена 2, строка 32
Древние греки представляли себе Аид местом сумрачным. Это была долина теней, где души мужчин и женщин пребывали в забвении и унынии; они не страдали от мук, но не знали и радостей.
Под этим бесцветным Аидом находился Тартар, который явился прообразом ада для более поздних христианских теологов. Христиане заменили тихий Аид чистилищем (limbo), находящимся у границ ада. Латинское слово limbo и означает «граница»; это такое же серое место, как и Аид; в нем нет места ни наказанию, ни надежде.
Если для христиан ад хуже чистилища, то для греков Тартар хуже Аида. С точки зрения тех и других слова Дромио — чудовищное смещение понятий; поскольку тогдашняя публика лучше разбиралась как в теологии, так и в мифологии, это смешение должно было казаться ей смешным.
«...Лапландских колдунов?»
Антифол Сиракузский ожидает известий о корабле. Он хочет поскорее унести ноги из города, где его все знают и, судя по всему, уважают.
Заехал я в страну воображенья?
Иль город здесь лапландских колдунов?Акт IV, сцена 3, строки 10—11
Лапландия — это пользующиеся дурной славой арктические регионы Скандинавии и северо-западной России, населенные лапландцами (которых в Новом Свете называют эскимосами). Во времена Шекспира их путали с финнами, что было немудрено, поскольку внешность и язык финнов и лапландцев похожи.
Судя по всему, Антифол Сиракузский имеет в виду не Лапландию, а Финляндию, потому что именно в финской мифологии уделено много места песням и магии. Герои их эпоса скорее колдуны, чем богатыри, скорее Мерлины, чем Геркулесы. Самое известное произведение финской литературы — эпос «Калевала», по духу дохристианский; его главный герой певец и колдун Вяйнямейнен.
«Отыди, сатана!»
Колдовство продолжается. Прибегает запыхавшийся Дромио Сиракузский и приносит деньги, данные Адрианой, чтобы внести залог за Антифола Эфесского. Дромио Сиракузский передает их Антифолу Сиракузскому, который опять-таки не понимает, в чем дело. Он спрашивает о корабле, но Дромио Сиракузский отвечает, что уже сообщал ему эту новость.
Входит куртизанка, которой Антифол Эфесский пообещал цепочку. Женщина видит цепочку на шее Антифола Сиракузского и просит отдать ей украшение. Антифол Сиракузский решительно отвечает:
Не искушай! Отыди, сатана!Акт IV, сцена 3, строка 49
Измученный Антифол Сиракузский, и без того убежденный, что его околдовали, принимает девицу легкого поведения за дьявола, явившегося, чтобы ввести его в грех. Его восклицание представляет собой слегка измененную цитату из Библии. Когда дьявол искушал Иисуса в пустыне, последний сказал ему: «Отойди от Меня, сатана» (Мф., 4: 10).
(Цитируя евангельские тексты, Шекспир не мог опираться на хорошо знакомую нам Библию короля Якова, так как она была опубликована лишь в 1611 г., примерно через двадцать лет после написания «Комедии ошибок»; к тому времени карьера Шекспира-драматурга уже клонилась к закату.)
Естественно, куртизанка решает, что Антифол сошел с ума, и идет к Адриане, чтобы предупредить ее.
«Судомойка...»
Тем временем Антифол Эфесский ждет деньги для внесения залога, которые Дромио Сиракузский принес Антифолу Сиракузскому. Приходит Дромио Эфесский с веревкой, за которой его послали до ареста Антифола Эфесского, и, конечно, получает побои.
Куртизанка приводит Адриану и Люциану. Женщины берут с собой школьного учителя мистера Пинча, надеясь, что этот мудрый человек сумеет вылечить Антифола Эфесского от безумия. Антифол Эфесский, которому кажется, что весь мир сошел с ума, немного отвлекается от своих невеселых мыслей.
Бедняга настаивает на том, что пришел обедать, но ему не открыли двери; Адриана оспаривает его слова. Он обращается к Дромио Эфесскому, требуя подтвердить, что слуга находился с ним рядом. Когда Антифол жалуется, что на него накричала даже дев-ка-судомойка, Дромио Эфесский подтверждает:
- Certes [безусловно (фр.). — Е.К.], и судомойка — вместе с нею.
Акт IV, сцена 4, строка 76
[В оригинале: «Безусловно, и кухонная весталка тоже бранила вас». — Е.К.]
Хотя весталки (то есть жрицы богини Весты) были девственницами (см. в гл. 2: «В прекрасную весталку...»), вряд ли эту реплику следует понимать в том смысле, что судомойка была девственницей; во времена Шекспира редкая женщина сохраняла девственность после двенадцати лет. Видимо, Дромио с комической высокопарностью намекал на то, что посудомойка отвечала за огонь в очаге так же, как весталки отвечали за сохранность священного пламени.
«...Цирцея?»
Но это не главная его забота. Антифол Эфесский хочет выяснить, где деньги, предназначенные для внесения залога. Люциана говорит, что она отдала их Дромио. Дромио Эфесский утверждает, что не брал деньги и что его вообще не посылали за ними. Антифол Эфесский теряет самообладание и действительно начинает вести себя как безумный. Его и Дромио Эфесского хватают и уводят.
Появляются Антифол Сиракузский и Дромио Сиракузский, направляющиеся в порт. Купец, добившийся ареста Антифола Эфесского, видит его на свободе, с цепочкой на шее. Происходит драка, после которой Антифол Сиракузский и Дромио Сиракузский спасаются бегством в ближайший монастырь. Выходит настоятельница и отказывается впускать в монастырь их преследователей.
День близится к концу. (Только в «Комедии ошибок» и «Буре» Шекспир соблюдает аристотелевский принцип единства времени: действие развивается в пределах одного дня.) Эгеона ведут на казнь, потому что он не может заплатить штраф в тысячу марок. Адриана пользуется возможностью обратиться к герцогу и просит его приказать настоятельнице освободить ее бедного сумасшедшего мужа.
Но тут на сцену выбегают Антифол Эфесский и Дромио Эфесский, сумевшие сбежать от охранников. Антифол Эфесский требует судить его жену, которая, как он уверен, сначала заперла перед ним двери собственного дома, а потом устроила заговор с целью посадить его в тюрьму.
Герцог, выслушав бессвязные речи всех персонажей, говорит:
Не опоила ли уж вас Цирцея?Акт V, сцена 1, строки 270—271
[В оригинале: «Я думаю, что все вы выпили из чаши Цирцеи». — Е.К.]
Цирцеей (или Киркой) звали волшебницу, описанную Гомером в «Одиссее». Она жила на одном из средиземноморских островов и поила гостей вином из собственной чаши. После этого они превращались в животных и служили волшебнице как рабы.
Воины из отряда Улисса, возвращавшиеся домой после взятия Трои, попали на этот остров, выпили из чаши Цирцеи и превратились в свиней. Но Улисс с помощью противоядия, данного ему Меркурием, сумел победить волшебницу.
Упоминая о чаше Цирцеи, герцог намекает, что все вокруг утратили способность здраво мыслить и ведут себя как неразумные животные.
Эгеон прерывает его, заявляя, что человек, требующий восстановления справедливости, — его сын Антифол. При этом он указывает на Антифола Эфесского, но тот утверждает, что не знает Эгеона. Герцог перебивает Эгеона, заявляя, что знает Антифола Эфесского с детства и что тот никогда не был в Сиракузах. (Герцог так же туп, как и все остальные; он тоже ни о чем не догадывается.)
Наконец настоятельница приводит Антифола Сиракузского и Дромио Сиракузского. Близнецы сталкиваются лицом к лицу, и тут все выясняется. Конечно, настоятельница оказывается женой Эгеона.
Недоразумения, накопившиеся за день, быстро улаживаются, Эгеона освобождают, и все заканчивается к всеобщему удовольствию. Ясно и то, что Антифол Сиракузский женится на Люциане и близнецы станут друг другу не только братьями, но и свояками.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |