Глава I. Библейские аллюзии в хрониках Шекспира

В хрониках Шекспира библейские изречения, лексические обороты, аллюзии, имена встречаются чаще, чем в произведениях других жанров, особенно они часты в ранних хрониках. Это связано прежде всего с воздействием источников и характерами персонажей. Приступая к созданию пьес на темы английской истории, Шекспир внимательно изучал компилятивный труд Рафаэла Холиншеда «Хроники Англии, Шотландии и Ирландии», а также сочинения Эдварда Холла, Джона Фокса, проникнутые религиозным мировоззрением. Вместе с тем уже в юности Шекспир испытал сильнейшее влияние античной и ренессансной поэзии, а в зрелый период творчества — с 1596 г. — влияние Мишеля Монтеня и Плутарха. Не случайно в ранней трилогии «Король Генрих VI» (часть вторая написана в 1590 г., часть третья — в 1591, часть первая — 1592 г.) библейская лексика выражена значительно заметнее, чем в хрониках «Король Генрих IV», «Король Генрих V» и «Король Генрих VIII». Можно утверждать, что роль библеизмов в ранних хрониках во многом иная, чем в более поздних произведениях.

Понять роль библейских аллюзий в той или иной драме Шекспира помогает анализ авторского замысла и характеров персонажей, которые обращаются к Библии. Например, в трилогии о правлении Генриха VI Шекспир нарисовал картину внутренних болезней государства: это борьба за власть у кормила правления, война Алой и Белой роз, народное восстание под предводительством Джека Кэда, гибель «доброго герцога» Хэмфри Глостера, единственного честного правителя, протектора над малолетним королем, и в конце концов поражение Англии в войне с Францией. Для целостной картины бедствий необходимо было особенно убедительно показать роль короля Генриха VI и косвенно — роль религии в жизни государства.

В годы, когда Шекспир создавал первые хроники, религиозные столкновения были неотъемлемой частью жизни всех европейских государств: во Франции шла борьба гугенотов и католиков, в протестантских Нидерландах — против католической Испании, в Шотландии распространились идеи Реформации, в Лондоне появились антиклерикальные памфлеты, подписанные псевдонимом Мар-Прелат, — все это вынуждало правительство королевы Елизаветы преследовать так называемых «рекузантов», т. е. лиц, не признающих англиканскую форму вероисповедания и тех, кто уклонялся от посещения церкви. Елизавета запрещала обсуждать в парламенте религиозные вопросы, тем более, что Рим и католические государства не признавали прав Елизаветы на английскую корону.

В трилогии Шекспира характер короля Генриха VI в значительной степени определяет причины общего неблагополучия в стране. Генрих — единственный персонаж в хрониках Шекспира, который во всех случаях обращается к Библии, это глубоко верующий, искренне проповедующий библейские заповеди человек. Даже самые обычные события и чувства он облекает в библейские фразы и постоянно приводит библейские изречения. В источнике есть упоминание об этой черте характера короля Генриха VI — Холиншед сообщает о том, что народ любил его за святость жизни и милосердие. Однако в трилогии картина иная — народ изменчив, а многочисленные изречения, произносимые в моменты, требующие решительных действий, и у врагов, и у сторонников короля вызывают презрение, насмешки, иронию, открытое противопоставление противоположных по смыслу суждений.

Юный король, восхищенный красотой Маргариты, охвачен религиозным чувством и восхваляет благость Бога, но сразу же показана реакция английских лордов: Генрих разорвал выгодный для Англии договор о браке, женился на бедной дочери Рене, который потребовал вернуть ему захваченные англичанами земли, и король согласился, несмотря на возмущение всех, кроме Сэффолька, который устроил брак Маргариты, чтобы сделать ее своей любовницей и с ее помощью управлять страной.

Король обращается к враждующим английским лордам с увещеваниями, надеясь молитвами соединить их сердца любовью. Он произносит предостережение, заимствованное из Библии: "Civil dissention is a viperous worm / That gnaws the bowels of the commonweath" — «Раздор гражданский — ядовитый червь, / Грызущий внутренности государства» (1 Г.VI, III, 1, 72—73, пер. Е.Н. Бируковой).

В нескольких книгах Библии описаны распри племен, а в Евангелии от Матфея глава 10-я посвящена описанию внутренних раздоров — в речи Христа, обращенной к апостолам. На полях Женевской Библии есть многозначительный комментарий: "Civil dissentions follow the preaching of the Gospel" (Matth. 10:34, comm., p. 493) — «Гражданские раздоры следуют за проповедью Евангелия», это суждение воспринимается как отклик на религиозные и гражданские войны XVI в. Генрих в драме Шекспира произносит эту сентенцию в момент острой вражды светского правителя — протектора Хэмфри Глостера и епископа Винчестерского, в будущем — кардинала, — каждый отстаивает свою власть как высшую в государстве.

Во второй части хроники король Генрих VI пытается с помощью библейских наставлений примирить сторонников царствующей Ланкастерской династии и сторонников герцога Йорка, который уже намеревается отнять у Генриха корону. Наивный Генрих надеется всех примирить: "For blessed are the peacemakers on earth" — «Ибо благословенны миротворцы на земле». Кардинал иронически возражает королю: "Let me be blessed for the peace I make / Against this proud protector with my sword" — «Пусть я буду благословен за мир, который я принесу мечом в борьбе с этим гордым протектором» (2 H.VI, II, 1, 35—36).

В данном случае Генрих цитирует слова Христа из Нагорной проповеди: "Blessed are the peacemakers: for they shall be called the children of God" (Matth. 5:9) — «Благословенны миротворцы: ибо их будут называть детьми Бога» (Matth. 5:9). Кардинал перефразирует другое изречение Христа: "Think not that I am come to send peace into the earth: I came not to send peace but the sword" — «Не думайте, что я пришел, чтобы принести мир на землю: Я пришел принести не мир, но меч» (Matth. 10:34, р. 493).

В сцене ареста протектора герцога Хэмфри Глостера и король, и протектор, и враги Глостера используют библейскую лексику. Редкий случай, когда Генрих VI проявляет решимость — приказывая казнить «колдунов», он ссылается на Библию: за такие грехи в Божественной Книге присуждают к смерти (2 H.VI, II, 3, 3—5), и он приказывает колдунью сжечь, ее четырех сообщников повесить, а герцогиню Элеонору приговаривает к изгнанию. Действительно, в Библии, в Книгах Исход, Левит, Второзаконие детально перечислены все виды преступлений и проступков и наказания за них. В частности, есть вполне четкий приказ: "Thou shall not suffer a witch to live" (Ex. 22:18) — «Ты не должен позволить ведьме остаться в живых». В другом месте есть приказ изгонять всех, кто общается с колдунами (Lev. 20:6). Второзаконие предписывает изгонять не только ведьм и колдунов, но всех заклинателей, предсказателей, волхвов (Deut. 18:10—11).

Соглашаясь на требование Маргариты и лордов, Генрих отбирает у Хэмфри Глостера жезл протектора и объявляет, что отныне его надеждой, поводырем и светильником на пути будет Бог. Генрих бессилен и может лишь уверять «великих лордов», что его дядя Хэмфри невинен, как сосунок-ягненок: выражение "suckling lamb" встречается в Первой книге Самуила в драматическом контексте: «Самуил взял сосунка-ягненка и сжег его целиком как жертвоприношение Богу», Бог принял жертву и страшным громом отогнал филистимлян (1 Sam. 7:9—10).

Генрих сравнивает герцога Хэмфри с безобидным голубем, и это сравнение, возможно, подсказано библейским текстом. Возражая Генриху, королева Маргарита обыгрывает оба сравнения, также прибегая к библейской лексике: "Seems he a dove? His feathers are but borrowed, / For he is desposed as a hateful raven: / Is he a lamb? His skin is surely lent him, / For he's inclined as is the ravenous wolf" (2 H.VI, III, 1, 75—78).

Выражения «ворон, занявший перья голубя» и «волк в овечьей шкуре» были достаточно распространены и вовсе не обязательно говорят о цитатах из Библии. Однако некоторые совпадения вызывают предположение, что Шекспир хотел привлечь внимание к существенным моментам в библейских текстах. Маргарита говорит лишь о намерениях протектора, никаких фактов у нее нет, и библейская лексика призвана завуалировать отсутствие доказательств: «Кажется голубем? Перья чужие, а в намерениях он ненавистный ворон; Разве он ягненок? Занял шкуру, а в склонностях он подобен хищному волку». В Евангелии от Матфея Христос в Нагорной проповеди предостерегает: «Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей шкуре, но внутри они — хищные волки» — "Beware of false prophets, which come to you in sheep's clothing, but inwardly they are ravening wolves" (Matth. 7:15). В первой части хроники протектор называет епископа Винчестерского "волком в овечьей шкуре" (1 H.VI, I, 3, 55) и натравливает своих слуг на слуг епископа. Епископ сравнивает протектора с «проклятым Каином», и столкновение заканчивается уличной потасовкой.

Во второй части король, допуская арест герцога Хэмфри, предвидит его гибель в Тауэре и снова использует библейский образ теленка, которого влекут на бойню, но любопытно, что в библейских текстах теленок обычно упоминается как жертва, угодная Богу. Герцог Хэмфри Глостер, возвращая жезл королю, предсказывает ему скорую гибель: «Так пастух отогнан от тебя, и рычат волки, которые съедят тебя первого» — "Thus is the shepherd beaten from your side / And wolves are gnarling who shall gnaw thee first" (2 H.VI, III, 1, 191—192).

Образ пастухов, охраняющих стадо и покидающих его, встречается в нескольких местах Библии. В Книге Иезекииля этот образ встречается в перечне бедствий и массовых убийств, и страшное видение заканчивается словами Бога о пастырях, которые погубили стадо: «... мое стадо испорчено, овцы пожирались хищниками, лишенные пастырей, а пастыри не искали овец, но кормились сами, а не кормили овец» — "... my flocke was spoyled, and my sheepe were devoured of all beasts of the field, having no shepheard, neither did my shepheards seek my sheepe, but the shepheards fed themselves and fed not my sheepe" (Ez. 34:8, p. 358); и Бог обещает, что он спасет стадо от жадных пастухов, сам будет пастырем и будет кормить своих овец: и он соберет свою паству из всех стран в одно место и будет кормить их на пастбищах в горах Израиля (Ez. 34:13—14). В другом месте Иисус говорит апостолам, что он ударит пастуха, и овцы будут рассеяны: "I will smite the shepheard and the sheep of the flock shall be scattered" (Matth. 26:31, p. 503).

Благодаря всем этим аллюзиям падение и гибель единственного правителя, который заботится о государстве и народе, представлены как прелюдия к страшным потрясениям.

Получив известие о смерти Хэмфри Глостера в Тауэре, король падает в обморок, а очнувшись, проявляет редкое для него возмущение — он импульсивно высказывает подозрение, что герцога убили. Однако после длиннейшей речи Маргариты, в которой перечисляются ее собственные опасности и возможные обвинения в ее адрес, Генрих VI уже более осторожен и говорит Уорику: «Как он умер, знает Бог, а не Генрих», и просит Бога простить его за высказанные подозрения. «Судить можешь только ты», — обращается Генрих к Богу (2 H.VI, III, 2, 138). Аналогии с рассуждением в Книге Даниила возникают благодаря словесным совпадениям. Генрих говорит: "... Judgement only doth belong to thee", a в 9-й главе Книги пророка Даниила несколько раз повторяется глагол "belong", поясняющий, что относится к юрисдикции Бога — справедливый суд, наказание за грехи и милосердие, и Даниил молит Бога простить прегрешения Иерусалима (Dan. 9:5—15).

Только по требованию самых могущественных пэров Сольсбери и Уорика, угрожающих мятежом, Генрих VI решается изгнать Сэффолька, несмотря на протесты и сетования Маргариты. Сначала король пытается выразить надежду на божественную защиту: «Какой панцирь / Крепче, нежели незапятнанное сердце! Трижды вооружен тот, чье дело праведно, / И нагим будет облаченный в доспехи, если его совесть поражена несправедливостью»:

What stronger breastplate than a heart untainted!
Thrice is he armed that hath his quarrel just,
And he but naked, though lock'd up in steel,
Whose conscience with injustice is corrupted.
      (2 H.VI, III, 2, 231—234)

Генрих перефразирует совет апостола Павла в его Послании Ефесянам (Эфесцам): «Стой же, препоясав чресла истиной и повесив панцирь справедливости» — "Stand, therefore, having your loins girt about with veritie, and having on the breastplate of righteousness" (Eph. 6:14). Сходное суждение встречается в апокрифической Книге Премудрости Соломона: «Он наденет справедливость вместо панциря и истину возьмет вместо шлема» — "Нее shall put on righteousnesse for a brestplate and take true judgement instead of an helmet / He will take holinesse for an invincible shielde" (Wisedome, 5:18—19, p. 428).

Вскоре Генрих получает сообщение, что умирает кардинал Бофорт, проклинающий людей и богохульствующий, которого мучает призрак убитого герцога Хэмфри Глостера. Король спешит к умирающему, слышит его признание в убийстве Глостера, но сострадает кардиналу и просит Бога простить его грех, пожалеть несчастного. Когда после смерти кардинала Уорик говорит, что дурная смерть — свидетельство плохой жизни, Генрих напоминает ему одно из самых известных изречений из Нагорной проповеди Христа: «Не судите, ибо все мы грешники» (2 H.VI, III, 3, 31). Он несколько изменил библейский текст. В Евангелии от Матфея сказано: «Не судите, и не судимы будете. Ибо каким судом судите, таким и вас будут судить; какой мерой мерите, такой и вас будут мерить» (Matth. 7:1—2).

В Женевской Библии на полях есть комментарий, который мог подсказать Шекспиру добавление «все мы грешники». К словам Христа дано такое пояснение: «Мы должны находить недостатки друг у друга, но должны остерегаться делать это без причины, или казаться более святыми, чем другие, или говорить из ненависти к ним» (Comm., р. 491). Любопытно, что слова "without cause" — «без причины» Шекспир в нескольких драмах вводит в комическом контексте — «ревную без причины» (Merry wives, III, 3, 160; IV, 2, 198), или в трудном для понимания — известные слова Цезаря о том, что он не предъявляет требований «без причины» (J.C. III, 1, 47).

Комментарий Женевской Библии сам по себе требует пояснений: почему нельзя судить «без причины», если очевидно, что для того, кто судит, причина существует.

Генрих VI сочувствует даже мятежным толпам, которые грозят смертью всем лордам и королю. Он готов послать епископа для переговоров и лично встретиться с Джеком Кэдом: «Упаси Боже, чтобы столь многие простые души погибли от меча». Когда ему сообщают, что мятежники всех убивают, он восклицает: «О лишенные благодати! Они не ведают, что творят» — "О graceless men! They know not what they do" (2 H.VI, IV, 4, 38). Генрих буквально повторяет слова Христа. Когда палачи уже распяли его и делили одежду, он, обращаясь к Богу, сказал: «Отец, прости им, ибо они не ведают, что творят» — "Father, forgive them, for they know not what they do" (Luke 23:34, p. —530).

Даже в момент, когда король узнает, что повстанцы захватили Лондон, он возлагает надежду на Бога; только ораторское искусство военачальника Клиффорда спасает положение — мятежники покинули Кэда и сдались на милость короля, а Генрих обещал всем прощение. В то же время король узнает о мятеже герцога Йорка и вынужден признать свою вину: «Пойдем, жена, и поучимся править лучше, иначе Англия проклянет мое несчастное царствование» (2 H.VI, IV, 9, 47—48).

Существенная особенность обращений к Библии во второй и третьей частях трилогии состоит в том, что ни одно миролюбивое библейское наставление Генриха не остается без критических и презрительных реплик. В ответ на его сетования Маргарита и Клиффорд прогоняют короля с поля битвы, заявляя, что он мешает сражаться. Когда, желая быть миротворцем, Генрих уступает права наследования Йоркской династии, Ланкастеры покидают короля — Маргарита предсказывает ему смерть: «он вползает в свою гробницу», как «дрожащий ягненок, окруженный волками» (3 H.VI, I, 1, 236—237, 242). Это решение Генриха могло бы прекратить распрю, но войну продолжают сторонники Ланкастеров, и Маргарита сама становится во главе войска. Между тем сыновья Йорка убеждают отца нарушить только что данную клятву и сохранить власть Генриху до его смерти. И снова возникают библейские образы и аргументы.

Младший сын герцога Йорка Ричард призывает к битве, в сражениях он спасает жизнь старому Йорку. К библейским заповедям он относится с иронией. Убивая Сомерсета, Ричард вспоминает о наставлениях Христа ученикам: «Любите врагов ваших», «молитесь за тех, кто глумится над вами» — "Love your enemies ... pray for them which hurt you" (Luke 6:27—28, p. 519). И Ричард призывает свой меч к твердости, а сердце — к ненависти, добавляя сентенцию, которая содержит возражение евангельским наставлениям: «Священники молятся за врагов, а принцы убивают» — "Priests pray for enemies but princes kill" (2 H.VI, V, 2, 71).

Жестокость проявляют и Йорки, и Ланкастеры. Военачальник Маргариты Клиффорд, закалывая маленького Рутланда, слышит его мольбы о жалости и угрозы божественного возмездия, но в ответ Клиффорд цитирует библейский тезис «смерть за смерть» и поясняет, что выполняет долг мести: «Твой отец убил моего отца, и потому ты умрешь» (3 H.VI, I, 3, 47). Клиффорд взывает к мести в стиле библейских пророков, называя войну орудием небес:

    О war, thou son of heil,
Whom angry heavens do make their minister,
Throw in the frozen bosoms of our part
Hot coals of vengeance.
      (2 H.VI, V, 2, 33—36)

«О война, сын ада, / тебя сердитые небеса делают своим слугой, / Бросай в оледеневшие сердца наших сторонников / Горячие угли мести». Это обращение Клиффорда к небесам комментаторы сопоставляют с жестокими пророчествами Иезекииля, передающего угрозы Бога: «... я пошлю четыре наказания Иерусалиму — меч, голод, лютого зверя и чуму, чтобы уничтожить и людей и животных» (Ez. 14:21, р. 348). Однако еще больше сходства в тексте псалма, в котором Давид призывает Бога уничтожить своих врагов: «Пусть горящие угли падут на них: ввергни их в огонь, в глубокие ямы, чтобы они не смогли подняться» — "Let coal es fall upon them, let him cast them into the fire, and into the deepe pits that they rise not" (Ps. 140:10, p. 273); «В гневе твоем ты превратишь их в огненную печь» — "thou shalt make them as a fierie oven in time of thine anger..." (Ps. 21:9, p. 246).

Когда Клиффорд видит убитого отца, он признает Конец Света, предсказанный в Библии: пламя соединит землю и небо, пусть труба возвестит Конец Света:

    О! let the vile world end,
And the premised flames of the last day
Knit earth and heaven together;
Now let the general trumpet blow his blast...
      (2 H.VI, V, 2, 40—43)

Предсказание напоминает о страшном описании Конца Света в послании Петра: «небеса погибнут со страшным шумом, стихии растают от жара, и земля со всеми ее творениями будет сожжена» — "... the heavens shall passe away with a noyse, and the elements shall melt with heate, and the earth, with the works that are therein shall be burnt up" (2 Pet. 3:10, p. 614).

Аналогичное предсказание есть в Первом послании Павла Коринфянам: «В одно мгновение (мы изменимся) при звуке последней трубы: ибо труба прозвучит, и мертвые восстанут нетленные, и мы изменимся» — "In a moment, in the twinckling of an eye at the last trumpet: for the trumpet shall blow, and the dead shall be raised up incorruptible, and we shall be changed" (1 Cor.l5:51—52, p. 579).

Войска Маргариты одерживают победу и захватывают в плен старого Йорка, который уже не может спастись бегством. Маргарита и Клиффорд глумятся над поверженным врагом — Маргарита показывает ему платок, смоченный в крови его убитого сына Рутланда, приказывает надеть бумажную корону, а когда Клиффорд закалывает Йорка, она приказывает водрузить отрубленную голову врага на воротах родового замка Йорков. Когда она с торжеством указывает Генриху на голову Йорка, тот скорбно просит Бога отвратить месть от виновников его смерти. Услыхав очередное обращение короля к Богу, Клиффорд требует отбросить «вредную жалость» и напоминает, что не только львы и медведи, но даже безобидные птицы мстят тем, кто покушается на их норы и гнезда (3 H.VI, II, 2, 10—32). Клиффорд в нескольких проклятиях и угрозах заимствует лексику текстов, где речь идет о мести, например, можно сравнить угрозы бога, переданные пророком Осией: «Я буду для них подобен льву, и как леопард буду следить за ними», «Я встречу их как медведица, у которой отняли ее детенышей, и разорву им сердце и пожру их как лев: дикий зверь разорвет их» (Hos. 13:7—8). В трилогии персонажи часто упоминают медведей и львов, когда сравнивают нравы диких зверей и борьбу в мире, где событиями управляют вражда и ненависть.

Призывы к мести и клятвы Ричарда и Уорика, а также речи их противников — Клиффорда и Маргариты полны библейских аллюзий, часто имеющих отдаленное отношение к текстам священных книг. Например, юный Ричард напоминает Уорику, что его брат, погибая от руки Клиффорда, взывал к мести, и Ричард использует библейский образ: "Thy brother's blood the thirsty earth hath drunk..." — «Кровь твоего брата впитала жаждущая земля» (3 H.VI, II, 3, 15). Ричард напоминает о грехе братоубийства, хотя в данном случае брат Уорика погиб в битве от руки врага. На эти слова Уорик отвечает, как бы продолжая тему мести в библейских образах: "Then let the earth be drunken with our blood..." — «Тогда пусть земля упьется допьяна нашей кровью» (3 H.VI, II, 3, 23).

В этих словах персонажей есть сходство с широко известными текстами Ветхого Завета. Бог сказал Каину: «Что ты сделал? Кровь твоего брата вопиет ко мне из земли. И теперь ты проклят землей, которая отверзла уста, чтобы принять кровь брата, убитого твоей рукой» (Gen. 4:10—11). Ответную клятву Уорика комментаторы сопоставляют с тем местом из апокрифической Книги Иудифи, где Олоферн, военачальник Навуходоносора угрожает уничтожить Израиль:"... Their mountains shall be drunken with their blood, and their fields shall be filled with dead bodies, and their footsteps shall not be able to stand before us: but they shall utterly perish" — «Их горы упьются их кровью, поля будут покрыты мертвыми телами, они не смогут устоять перед нами, но все погибнут» (Judith 6:4, р. 422). Спустя несколько глав подробно описано возмездие: Иудифь на четвертый день пиршества, когда опьяневший Олоферн спал, отрубила ему голову и передала ее в лагерь израильтян (р. 426). Лексическое сходство в данном случае, возможно, должно напомнить зрителям знаменитый эпизод.

В нескольких случаях библейские имена вызывают в памяти драматические эпизоды. Например, в третьей части хроники «Король Генрих VI» Кларенс узнает, что Уорик, возмущенный женитьбой Эдуарда на леди Грей, заключает союз с королевой Маргаритой, чтобы свергнуть Эдуарда и вернуть Генриха на престол, и сразу же Кларенс переходит на сторону Уорика и Ланкастеров. Однако в решающий момент, когда в битве чаша весов склонялась на сторону Эдуарда, Кларенс со своим войском покинул Уорика и поддержал своих братьев, нарушая клятву верности, данную Уорику.

Оправдание клятвопреступления Кларенс облекает в библейские сравнения: сдержать подобную клятву было бы еще большим нечестием, чем для Иеффая принести в жертву дочь (3 H.VI, V, 1, 91). Эпизод, о котором упоминает Кларенс, был известен не только из Библии, но также из популярной баллады «Иеффай, судья израильский»: "То keep that oath were more impiety / Than Yephthah's when he sacrificed his daughter" (3 H.VI, V, 1, 90—91).

Иеффай дал обет, что если Бог дарует ему победу над «детьми Аммона», он принесет в жертву первое существо, встреченное им по возвращении из похода. Его встретила единственная любимая дочь, но он выполнил обещание, и дочь была сожжена (Judges 11:30—34). Это осуждение жертвоприношения, выраженное в словах Кларенса, соответствует комментариям Женевской Библии (р. 115): «Апостол хвалил Иеффая за достойное деяние — освобождение народа... но необдуманным обетом и нечестивым (wicked) его выполнением победа его была искажена (defaced)».

Шекспир в нескольких драмах показывает горе отцов и матерей, теряющих любимых детей, в трилогии — горе старого Йорка, страдания королевы Маргариты, горе безымянного отца, нечаянно убившего в сражении сына, который сражался по приказу господина на другой стороне. В этих эпизодах Шекспир изобразил естественную реакцию персонажей на потерю детей.

Интересный пример библейских ассоциаций встречается в монологе короля Генриха VI вскоре после того, как Уорик освободил его из Тауэра и снова возвел на трон. Эти размышления навеяны Нагорной проповедью, как она изложена в Евангелии от Матфея, из текста этого Евангелия Шекспир заимствует многие аллюзии. Генрих строит монолог в соответствии с евангельским текстом, опуская начальные слова "Blessed are...", обычно переводимые как «Блаженны...», но точнее — «Благословенны...».

Генрих вспоминает о своих добродетелях: «Моя жалость была как бальзам, исцеляющий их раны, / Мягкость успокаивала их накипающие горести, / Милосердие осушало потоки их слез, / Я не отнимал их богатство, / Не обременял их большими налогами, / Не мстил им за их заблуждения. / За что же им любить Эдуарда больше?»

В оригинале сходство с евангельским текстом заметнее:

My pity has been balm to heal their wounds,
My mildness hath allayed their swelling griefs,
My mercy dried their water-flowing tears,
I have not been desirous of their wealth,
Nor much oppressed them with great subsidies,
Nor forward of revenge though they much err'd.
Then why should they love Edward more than me?
      (3 H.VI, IV, 8, 44—50)

Сопоставим с текстом Женевской Библии:

Blessed are the meeke for they shall inherit the earth...
Blessed are the merciful: for they shall obtain mercy
Blessed are the pure in heart for they shall see God
Blessed are the peacemakers for they shall be called the children of God.
      (Matth. 5:5, 7—90, p. 490)

Приведем буквальный перевод:

Благословенны кроткие, ибо они унаследуют землю...
Благословенны милосердные, ибо они получат милость
Благословенны чистые сердцем, ибо они узрят Бога
Благословенны миротворцы, ибо их назовут детьми Бога.

Во второй части трилогии Генрих несколько раз напоминал о Нагорной проповеди, в частности, он говорил о своем «незапятнанном сердце». К словам о «чистом сердце» в Женевской Библии есть любопытный комментарий: "Fitly is this word pure joined with the heart, for as a bright and shining resemblance or image may be seene plainly in a clear and pure looking glasse, even so doth the face (as it were) of the everlasting God shine forth and clearly appeare in a pure heart" (note, p. 490) — «Это слово "чистые" уместно соединено с "сердцем", ибо подобно тому, как яркое сияющее отражение или образ можно ясно видеть в ясном и чистом зеркале, так и лик (как будто) вечного Бога светится и ясно проявляется в чистом сердце» (пер. мой).

В этой сцене ощутима скрытая ирония: Генрих убеждает себя в божественной поддержке, когда получает известие о полной победе Эдуарда Йоркского, и скоро его снова заключают в Тауэр. Между тем Ричард спешит в Тауэр, как предполагают его братья, на «кровавый ужин». Генрих осыпает Ричарда проклятиями, и Ричард, слушая легенды о своем рождении, теряет обычное хладнокровие и закалывает Генриха со словами: «Умри, пророк, во время своей речи. Мне и это было предназначено» (3 H.VI, V, 6, 7—58).

Однако после убийства Ричард вспоминает о своем врожденном уродстве, которым оправдывает честолюбивые планы, иронически перефразируя наставления Первого послания Иоанна. Ричард обвиняет небеса: «Если небо создало таким мое тело, / Пусть ад изуродует мой дух. У меня нет брата, я не похож на брата; / Пусть слово "любовь", которую седобородые зовут божественной, / Живет в людях, похожих друг на друга, / А не во мне: я — сам по себе». Сопоставление английских текстов позволяет установить сходство:

Then, since the heavens have shaped my body so,
Let hell make crook'd my mind to answer it.
I have no brother, I am like no brother;
And this word "love", which greybeards call divine,
Be resident in men like one another,
And not in me: I am myself alone.
      (3 H.VI, V, 6, 78—83)

Сравним строки из послания Иоанна: «Возлюбленные, любите друг друга: любовь — от Бога; Возлюбленные, если Бог так любил нас, мы тоже должны любить друг друга... Если мы любим друг друга, Бог живет в нас, и его любовь совершенна в нас... От Него мы получили заповедь, что тот, кто любит Бога, должен любить и своего брата»:

Beloved, let us love one another: for love commeth of God;
Beloved, if God so loved us, we ought also to love one another /
No man hath seen God at any time. If we love one another,
God dwelleth in us, and his love is perfected in us...
And this commandment have we from him, That he who loveth
God love his brother also.
      (1 John 4:7, 11—12, 21, p. 616)

Монолог Ричарда воспринимается как иронический отклик на евангельскую проповедь братской любви, при этом Ричард сам себе пытается объяснить истоки кровавых замыслов, собираясь убить своих братьев и их потомство.

Перефразируя библейские наставления Ричард Глостерский и в последующей хронике «Ричард III», когда «про себя» рассуждает о том, что он «соберет урожай, выращенный другими», а новорожденного принца, наследника престола, целует, «как целовал Иуда» — он напоминает о предательстве Иуды, который сказал стражам: «Кого я поцелую, это он» (Matth. 26:48). Если искренне верующий Генрих VI не в силах предотвратить внутренние распри и удержать власть, то Ричард, презирающий библейские заповеди, вместе с тем искусно играет роль христианского государя, используя цитаты из священных книг, чтобы убедить всех в своем благочестии — и ему это удается.

В трилогии о правлении Генриха VI есть сцены, где библейские аллюзии преподносятся как явная пародия — это сцены восстания под предводительством Джека Кэда в четвертом акте второй части трилогии.¹ Один из сподвижников Кэда цитирует распространенное наставление: «Трудись в своем призвании». Несколько иной смысл оно имеет в Первом послании Павла Коринфянам: «Пусть каждый пребывает в своем призвании, в котором он призван» — "Let every man abide in the same calling wherin he was called" (1 Cor. 7:20).

В хронике Шекспира один из ремесленников Холланд воспринимает изречение из проповеди против праздности в искаженном смысле, как оправдание заменить бездействующих правителей: «... а ведь сказано, трудись в своем призвании; что значит, пусть правители будут люди трудящиеся, следовательно, мы должны быть правителями», в оригинале двусмысленность выражена яснее: "... and yet it is said, labour in thy vocation; which is as much to say as, let the magistrates be labouring men; and therefore should we be magistrates" (2 H.VI, IV, 2, 17—200). Комически обыграны профессии ремесленников и упоминание о том, что Адам был садовником, и само слово «Реформация». Кэд обещает «Реформацию»: дешевый хлеб и пиво, уничтожение денег и равенство, все будут жить в мире как братья и почитать его как своего господина.

В первой части трилогии «Король Генрих VI» Шекспир вывел Жанну д'Арк. Мы не касаемся в данном исследовании вопроса о том, насколько объективно отнесся Шекспир к знаменитой французской героине, однако следует упомянуть, что в его драме в полном соответствии с источниками показано, что французский король Карл и его советники предали Жанну, которая их спасла: во время переговоров с англичанами они даже не пытаются спасти воительницу, освободившую Орлеан и воодушевившую всех на борьбу с врагами Франции. Ирония Шекспира по адресу Карла и французских дворян проявляется во многих сценах, в частности и в тех, где Карл после победы восхваляет Жанну как святую, а после случайного поражения обращается с ней презрительно.

Некоторые библейские аллюзии свидетельствуют об авторской иронии. Например, король Карл, побежденный Жанной в поединке, называет ее «амазонкой», которая сражается «мечом Деборы» (1 H.VI, I, 2, 105). Дебора драмы Шекспира и английской Библии — это Девора русского перевода Библии. Сравнение с библейской героиней напоминало зрителям известный эпизод из Книги Судей: пророчица Дебора убедила израильского вождя Барака выступить против Сисары, поработившего Израиль. Она предсказала, что Сисара погибнет от меча и сама повела войско. 10 тыс. израильтян сокрушили 900 железных колесниц и убили всех врагов. Сисара нашел убежище в шатре Иаиль, женщины, чей муж был его союзником. Иаиль напоила его молоком, а когда он заснул, вбила гвоздь, которым прикрепляют шатер, в висок спящего (в русском переводе не гвоздь, а кол). Однако в английском тексте словом «гвоздь» передано название острого металлического шипа, которым шатры прикреплялись к земле, — значение поясняет комментарий Женевской Библии, отмечен буквой "k": "Then Jael Hebers wife tooke a^k naile of the tent..."²

Этот «подвиг» Дебора восхваляет в гимне, а, кроме того, победный гимн содержит самовосхваление Деборы как спасительницы Израиля. Двусмысленность аллюзии в речи Карла состоит в том, что Жанна побеждает врагов в честном бою, не прибегая к предательству. В преувеличенных восхвалениях Жанны есть также сравнение с «дочерьми святого Филиппа» (1 H.VI, I, 2, 143) — еще один известный эпизод возникает в памяти Карла: в Деяниях апостолов есть рассказ о том, что Павел и его ученики на пути в Иерусалим остановились в Цезарее в доме евангелиста Филиппа, у которого были четыре дочери, девственницы и пророчицы. Один из пришлых пророков предсказал, что Павел подвергнется в Иерусалиме опасности, и все стали его уговаривать отказаться от намерения проповедовать в Иерусалиме. Павел не внял пророчествам и едва не погиб в Иерусалиме, когда только вмешательство римского военачальника спасло его от разъяренной толпы (Acts 21:9 и другие разделы). Четыре пророчицы не могли отвратить опасность, грозившую апостолу.

Авторской иронией проникнуто и другое замечание Карла: «ее пепел (Жанна еще жива!) я помещу в урну более ценную, чем шкатулка Дария, богато украшенная драгоценными камнями» (1 H.VI, I, 6, 25). Здесь единственный раз в тексте Шекспира появляется знаменитый персидский царь, побежденный Александром Македонским, который приказал, чтобы в драгоценной шкатулке Дария с ним всегда возили поэмы Гомера. Предполагают, что эти сведения были известны Шекспиру не из Библии, а из сочинения «Искусство английской поэзии», опубликованного анонимно в 1589 г. (приписывается Ричарду Путтенхэму или его брату Джорджу). Вполне возможно, что Шекспир был знаком с биографией Александра по «Жизнеописаниям» Плутарха, в которых содержится рассказ о том, что в драгоценной шкатулке Дария Александр хранил «Илиаду» — Гомер был для него полезным спутником в походах (гл. XXVI)³.

В хронике «Ричард III» Шекспир последовательно показывает, как использует Ричард тексты священных книг. Ради своих честолюбивых планов Ричард считает необходимым жениться на Анне Уорик, которая его ненавидит как убийцу мужа — принца Эдуарда Ланкастерского, убийцу своего отца — Уорика и тестя — Генриха VI. Она идет за гробом Генриха, оплакивая его смерть в несколько искусственных «ламентациях» — это слово в речи Анны напоминает о Ламентациях пророка Иеремии (на русском языке — Плач Иеремии). Комментаторы признают некоторое сходство в стиле Плача и монолога Анны. Ее проклятия выдержаны в стиле проклятий, приводимых в 27-й главе Второзакония — там двенадцать пунктов начинаются словами «Проклят будет тот...» — "Cursed be he...", и после каждого проклятия народ кричит «Аминь». Некоторые проклятия есть и в Плаче Иеремии. Самый знаменитый пророк испытал много превратностей судьбы. После того, как он 40 лет пророчествовал, его заключили в колодки и бросили в темницу, но более всего он оплакивал страдания Иерусалима и свои собственные. При этом Иеремия обличал грехи Израиля, но упрекал Бога в слишком жестоком наказании.

Анна встречает Ричарда страшными проклятиями в библейском стиле — каждая строка начинается со слов: «Проклята рука, которая нанесла эти смертельные раны... Проклято сердце, у которого хватило сердца это сделать... Проклята кровь, выпустившая эту кровь...» (R.III, I, 2, 14—16). Она проклинает и будущую жену Ричарда. Однако если в начале сцены она встречает Ричарда страшными проклятиями, то в конце почти соглашается стать его женой. Что же помогает Ричарду столь быстро покорить женщину? Не только незаурядное актерское искусство, но и религиозная риторика — Анна поверила в его раскаяние: Ричард напоминает ей, что Бог велел платить добром за зло, благословениями за проклятия, он взывает к ее милосердию, живописует свои страдания от любви. И Анна радуется раскаянию этого сурового воина.

Притворным благочестием Ричард обманывает даже своих врагов, братьев королевы Елизаветы, когда в ответ на мрачные проклятия королевы Маргариты говорит с притворным смирением: «Я не виню ее: клянусь Святой Богоматерью, она слишком много претерпела зла, я раскаиваюсь в том, что я ей причинил» (R.III, I, 3, 306—308), и тут же просит Бога простить тех, кто заключил в тюрьму Кларенса.

Вершиной лицемерия Ричарда считается сцена, в которой Бекингем и лорд-мэр уговаривают Ричарда принять венец. К рассказу Холиншеда об этом «спектакле» (так историк называет этот эпизод) Шекспир добавляет важную деталь — навязчивые упоминания о благочестии лорда-протектора в речах Бекингема и библейскую лексику в словах Ричарда. Он упоминает о своей «бедности духа» — "poverty of spirit" (R.III, III, 7, 159), перефразируя слова Христа из Нагорной проповеди: "Blessed are the poore in spirit for theirs is the kingdom of heaven" (Matth. 5:3, p. 490). «Благословенны нищие духом, ибо их будет Царствие Небесное»; пытается «укрыться от величия», благодарит Бога за то, что королевское древо принесло плоды и даже дает клятву: «Упаси Бог, чтобы я отнял законные права», хотя именно это он и собирается сделать. Бекингем восхваляет превозносимые в Священном Писании добродетели — набожность, христианское рвение, доброту, любовь к родным, совестливость, т. е. добродетели, которых Ричард лишен, и в конце концов прибегает к угрозам. Наконец Ричард соглашается принять венец, обещая терпеливо нести тяжкое бремя.

Иронией проникнуты все сцены, в которых народ, предвидя опасности, угрожающие государству, все надежды возлагает на Бога (R.III, II, 3). В хронике в нескольких сценах возникает тема совести — Кларенс напоминает убийцам о библейских заповедях, о скрижалях Моисея, о запрете греха убийства, о возмездии. Один из убийц проникается не только страхом перед возмездием, но и жалостью к жертве и отказывается принимать участие в кровавом деле.

Угрызения совести персонажи хроники воспринимают как возмездие: король Эдуард раскаивается в том, что отдал приказ казнить Кларенса, Кларенс перед смертью вспоминает о грехах и клятвопреступлениях, Бекингем считает свою смерть заслуженным возмездием за соучастие в преступлениях Ричарда, убийцы маленьких принцев плачут от жалости, даже Ричард испытывает угрызения совести — исполнилось проклятие Маргариты, ее просьба, обращенная к Богу, о том, чтобы душу Ричарда глодал «червь совести» (R.III, I, 3, 222). Выражение "the worm of conscience" подсказано библейскими образами, хотя приводимый в комментариях пример из Книги пророка Исаии не вполне убедителен, там упомянут не «червь совести», а червь, пожирающий трупы грешников, которых Бог поразил огнем и мечом: "... For their worme shall not die, neither shall their fire be quenched; and they shall be an abhorring unto all flesh" (Is. 66:24, p. 315).

Финал хроники «Ричард III» должен убеждать верующих в неизбежности божественного возмездия: призраки убитых предсказывают Ричарду гибель, а его противнику Ричмонду — победу. В обращении к солдатам Ричмонд восхваляет

Бога, призывает солдат сражаться с «врагом Бога», убеждает, что святые помогут им сокрушить кровавого тирана.

В ранних хрониках все персонажи прибегают к текстам библейских книг ради достижения немедленных или будущих выгод. Искренне верующий Генрих VI не только пытается всех примирить, но и сохранить свою власть с помощью библейских увещеваний. Есть основание предполагать, что Шекспир увидел в библейских книгах достаточно примеров для обоснования жестоких действий, а призывы Генриха представил как бесплодные. Образ Генриха VI мог служить подтверждением известного в XVI в. суждения Макиавелли, который доказывал, что нужно казаться благочестивым, но обладание христианскими добродетелями гибельно для правителя и государства. Фрэнсис Бэкон приводил дерзкое мнение Макиавелли: «Христианская вера отдала добрых людей как добычу тираническим и несправедливым».⁴

Значительное количество библейских аллюзий содержится в хронике «Ричард II» (1595 г.), в которой показано насильственное свержение короля, законного, но не способного управлять страной. В отличие от источника Шекспир наполнил речи Ричарда II ссылками на Бога. Ричард убежден, что король — «помазанник Божий», поэтому его власть охраняет Бог. Однако в каждом его обращении к Богу и небесам есть и упоминание о войсках, на чью помощь он надеется. И в каждом случае он сразу же получает известия о победах его противника — герцога Генриха Болингброка. При этом религиозные реминисценции короля вызывают у его ближайших сторонников советы не забывать о мирских средствах сохранения власти.

Например, вернувшись из Исландии, Ричард обращается к небесам и призывает Бога послать на пути врагов змей, ядовитых пауков, жаб, усыпать землю чертополохом, послать ангелов, чтобы пристыдить изменников. И в этот момент Сольсбери приносит известие, что уэльские солдаты, не увидев короля в назначенное время, сочли его мертвым и покинули Ричарда — один день промедления обошелся потерей 20 тыс. солдат. Когда Ричард начинает рассуждать о грехе мятежника Болингброка и о будущем божественном возмездии, он получает известие о полной победе герцога Ланкастерского (R.II, III, 2).

Поэтическое горестное размышление Ричарда о трагической судьбе многих королей, произнесенное в момент, требующий быстрых и решительных действий, прервано репликой епископа Карлейля: «Милорд, мудрые не оплакивают свои горести, но поскорее предотвращают путь скорби» (R.II, III, 2, 178—179). Однако Ричард уже оставил надежду на Бога и продолжает рассуждать о покорности в несчастьях.

В этой хронике несколько раз вводятся пророчества о будущем. Роль пророка выполняет старый герцог Гонт (в некоторых переводах ошибочная транслитерация — Гант), дядя Ричарда, отец Генриха Болингброка. Гонт — один из персонажей, кто искренне верит в неизбежность божественного возмездия за преступления на земле. Он отказывается мстить королю за убийство своего брата Вудстока, несмотря на упреки вдовы Вудстока в покорности и трусости. Но Гонт возражает, что судить короля может только Бог: «...нашу вражду рассудит воля неба; / Когда небеса увидят, что земное время созрело, / Они прольют горячий дождь мести на головы преступивших их законы» (R.II, I, 2, 6—8).

Гонт терпеливо перенес изгнание сына, подчиняясь решению короля и Королевского Совета, но бедствия Англии пробуждают в нем «вдохновение пророка», он произносит речи, полные пафоса в духе библейских пророков. Он вплетает в речь известные пословицы и библейские образы. Англия — этот другой рай, драгоценный камень в серебряной оправе моря, столь же знаменитая защитой христианства и рыцарскими подвигами, как в «упрямой Иудее» «гробница искупителя мира — Благословенного Сына девы Марии» — эта Англия теперь «сдана в аренду» (R.II, II, 1, 54—56). Когда появляется Ричард II со свитой, Гонт обращается к нему с обличительной речью. Он снова говорит о том, что Бог открыл ему будущее — Ричард болен, а лечение предоставил тем, кто виновен в его болезни. Если бы предок твой видел, подобно пророку, твои дела, он лишил бы тебя трона — в этих словах выражена угроза: «Ты не король, а лендлорд Англии...», но Ричард прерывает речь умирающего презрительной репликой: «Жалкий слабоумный глупец». Гонт удаляется, и почти сразу приносят известие о его смерти.

Судьба Гонта как бы подтверждает библейское изречение: «Нет пророка в своем отечестве». Пророчества и обличения не могут вразумить короля, но вызывают раздражение: сразу после смерти Гонта Ричард отдает приказ конфисковать наследственные владения рода Ланкастеров, лишая Генриха Болингброка законных прав и провоцируя мятеж лордов. Судьба Гонта трагична, как и судьба многих библейских пророков: когда они предсказывали возмездие тиранам и народам, все их ненавидели. Иеремию бросили в темницу, Стефанию забили камнями до смерти, апостола Павла разъяренная толпа в Иерусалиме требовала предать смерти, его спасли римские центурионы, в правление жестокого Ахава были убиты четыреста пророков Ваала (1 Цар. 18:12).

В библейских книгах встречаются предсказания пророков, которые иногда сбываются, но в большинстве случаев производят впечатление фантастических вымыслов ради устрашения: Исайя предсказывает уничтожение целых стран и народов, Иезекииль — гибель Египта, плач Иеремии предрекает страдания Израиля, видения Даниила — появление зверей, а символы Овна и Козла в его видении предрекают войну Персии и Греции. Видения Ездры о гибели Вавилона, Азии, Египта, Сирии, многих стран и народов были настолько ужасны, что Бог послал ангела остановить пророка (1 Ez. ар., р. 407—409).

В хронике «Ричард II» в роли пророков выступают Гонт, Ричард после утраты власти и его сторонник епископ Карлейль. Ричард говорит о том, что всемогущий Бог уже созывает в облаках «армии чумы» — "armies of pestilence" (R.II, III, 3, 85—88), которые поразят детей, еще не рожденных и не зачатых. Идеи взяты из Библии, где чума — символ божественного возмездия (Ex. 9:15 и др.), а мысль о том, что грехи отцов наказываются в последующих поколениях — распространенная библейская идея.

Аналогии с судьбой Христа возникают в речах Ричарда несколько раз. Он вспоминает о предательстве Иуды и скорбно признается, что Христу изменил один, а остальные из двенадцати были верны, а ему, Ричарду, изменили 12 тыс. Своих бывших друзей он называет пилатами, напоминая евангельский эпизод и сравнивая себя с Христом: «Хотя вы, подобно Пилату, умываете руки, / Выказывая притворную жалось, но вы — Пилаты / Здесь предали меня моему горькому кресту, / И вода не сможет смыть ваш грех» (R.II, IV, I, 239—242).

Ричард готов сменить дворец на келью отшельника, жемчуг — на четки, скипетр — на посох паломника. Пусть ему выроют могилу у дороги, и подданные будут вытаптывать на ней землю. Эти сетования завершаются просьбой к победителю сохранить ему жизнь. И только заключенный в замке Помфрет Ричард высказывает сомнения в некоторых истинах, упоминая о противоречиях в священных книгах. Он перефразирует два суждения, которые, как отмечают комментаторы, не противоречат одно другому: в первом Христос разрешил приводить к нему детей, а во втором речь идет о том, что Христос не пустил богатых в Царствие Небесное (R.II, V, 5, 11—17). Однако Шекспир был более проницателен, чем его комментаторы, когда заставил Ричарда упоминать о противоречиях. Действительно, существует известное изречение: «Богатому так же трудно попасть в Царство Небесное, как верблюду пролезть в игольное ушко» (Luke 18:25). Однако любой человек, знакомый с текстами Ветхого Завета, знал, что все любимые герои Ветхого Завета, взятые на небо, обладали по воле Бога огромными богатствами.

В парламенте, когда Ричарда вынуждают отказаться от престола, епископ Карлейль предсказывает будущие бедствия: земля Англии будет удобрена кровью во время мятежей, и «будущие века будут стонать, наказанные за этот подлый акт». Естественно, епископ называет Ричарда воплощением Бога, его воителем, слугой и наместником, он предсказывает гражданские распри и пророчествует о страшных кровавых временах, когда Англию будут называть «Голгофой, полем, усеянным черепами мертвых» — "...the field of Golgotha and dead men's skulls" (R.II, IV, 1, 144). Место распятия Христа описано в Евангелиях, и Карлейль точно приводит текст: "... Golgotha (that is to say, a place of dead mens skuls)" (Matth. 27:33, p. 504); "...unto the place Golgotha, which is by interpretation, the place of dead mens skuls" (Mark 15:22, p. 514).

В ответ на эти пророчества Карлейля обвиняют в «государственной измене» и подвергают аресту, а остальных членов парламента не выпускают, пока они не провозгласят недавнего изгнанника и изменника королем Генрихом IV. Поддержка народа и парламента является в глазах герцога Йорка подтверждением воли Бога. Итак, многочисленные обращения к священным текстам в данной хронике, как и в трилогии о Генрихе VI, являются безрезультатными, а представления о законности и божественной поддержке меняются вместе со сменой правителя, и теперь уже заговор против Генриха IV считается изменой.

В двух драмах, посвященных правлению Генриха IV, характер библейских реминисценций меняется по сравнению с ранними Пьесами. Это изменение особенно заметно еще в одной хронике, написанной одновременно с хроникой «Ричард II», в политической и сатирической пьесе «Жизнь и смерть короля Джона» (более распространенное название — «Король Джон», 1595?—1596). В этой пьесе Шекспир обратился к эпохе правления Иоанна Безземельного, одного из самых бездарных английских королей, который привлек внимание нескольких драматургов благодаря тому, что пытался отказаться платить дань папе римскому — и в этом увидели прообраз реформации Генриха VIII.

В шекспироведении давно отмечено, что Шекспир откликнулся на отношения Англии и Франции в конце XVI в., а также на судьбу Марии Стюарт, изображая судьбу юного принца Артура, которого католический мир считал законным английским королем. Шекспир поставил и более общую проблему соотношения религии и политики, раскрыл глубокие экономические основы споров об истинной религии и роли церкви в жизни государства.

В начале пьесы французский посол, угрожая войной, требует, чтобы Джон отдал несколько территорий, завоеванных англичанами во Франции. Джон отвечает: «На войну ответим войной, на кровь — кровью, на силу — силой». Требование предъявлено якобы в защиту законных прав принца Артура, — но далее выясняется, что Джон отнял право наследования у своего малолетнего племянника. Своеобразным прологом к дальнейшим событиям служит сцена, когда два брата спорят из-за наследства умершего сэра Фалконбриджа. Младший Роберт требует, чтобы земли были отданы ему, объявляя старшего Филиппа незаконнорожденным (в дальнейшем — Бастард, т. е. незаконнорожденный; когда родился Филипп, их отец был в дальнем походе, а в их доме жил король Ричард Львиное сердце).

Король Джон и его мать королева Элинора сразу видят, что Филипп похож на Ричарда Львиное сердце, но Джон решает спор в пользу Филиппа, потому что он рожден в законном браке. Когда леди Фалконбридж возмущается тем, что Роберт порочит честь матери, она узнает, что ее любимый сын Филипп отказался от наследства, потому что королева признала его Плантагенетом и призвала в поход во Францию. Тогда леди Фалконбридж сообщает Филиппу, что его отец действительно Ричард Львиное сердце. При этом она молит Бога не наказывать ее сына за прегрешение матери. Филипп благодарит мать за свое рождение и обещает отправить в ад любого, кто посмеет ее оскорбить. Итак, в чем смысл этой сцены? За обращением к закону и истине Роберт скрывает корыстные интересы и порочит ради выгоды честь матери. И леди Фалконбридж отстаивает законность рождения старшего сына, желая сохранить для него наследство.

В дальнейшем действии спор о «законных» правах ведут короли, при этом все стороны прибегают к политической и религиозной казуистике, доказывая свои права на земельные владения.

И леди Фалконбридж, и мать юного Артура Констанс убеждены, что прегрешения матери скажутся в будущих поколениях. Казуистика особенно заметна в речи Констанс, обвиняющей королеву Элинору в том, что она отняла у Артура корону и передала ее Джону, хотя Артур был ребенком старшего сына Элиноры Джеффри. Это политическое по существу обвинение облечено в библейскую фразеологию: в каждой фразе повторяются слова «грех», «чума», и смысл настолько затемнен казуистикой, что доступен только знающим библейские каноны. Перевод на русский язык упрощает текст, поэтому достаточно привести оригинал:

Constance.

Thy sins are visited in this poor child;
The Canon of the law is laid on him,
Being but the second generation
Removed from thy-sin-conceiving womb...
That he is not only plagued for her sin,
But God hath made her sin and her the plague
On this removed issue, plagued for her
And with her plague; her sin his injury,
Her injury the beadle to her sin,
And punished in the person of this child,
And all for her; a plague upon her.
      (K.J., II, 1, 179—190)

Комментарии в английских изданиях признают, что текст не понятен. Запреты греховного поведения и мысль о наказании детей за грехи отцов встречаются в нескольких местах Священного Писания. В основе этих запретов — идея возмездия, то, что пороки отцов скажутся на детях в третьем и четвертом поколениях: "... for I am the Lorde God, a jealous God, visitting the iniquitie of the fathers upon the children upon the third generation and upon the forth of them that hate me" (Ex. 20:5, p. 34).

Констанс обвиняет Элинору в грехе прелюбодеяния, в том, что ее сын Джон — незаконнорожденный, а ее грех — наказание («чума») для маленького Артура, ее внука, лишенного короны. Грех сказался во втором поколении, а в библейском тексте упомянуты третье и четвертое поколения.

Любопытно, что в тексте пьесы весьма дерзкое упоминание церковного проклятия содержится в словах Бастарда, которого король посылает «потрясти мешки аббатов»: «Колокол, Книга и свеча не удержат меня, если золото и серебро влекут меня вперед» (K.J., III, 3, 12—13). Бастард перечисляет атрибуты отлучения от церкви: оно сопровождалось богослужениями в храмах с колокольным звоном, а упомянутая здесь Книга — это Библия. Сущность конфликта Джона с католической церковью выражена кратко и точно: невиданный грабеж церковных земель и богатых монастырей — типичное явление периода английской Реформации.

Библейская фразеология встречается в обращениях французского короля Филиппа и английского короля Джона к жителям города Анжера, которые отказываются принять в город обе враждующие армии, иронически объявляя: сначала выясните в битве, кто из вас законный король, а до тех пор наш закон — страх. Если Джон заверяет анжерцев, что его войска поспешили, чтобы спасти город от французских пушек, то Филипп рассуждает о своем «религиозном рвении» ради защиты законных прав принца Артура.

Бастард комментирует сражение, прибегая к очень необычным метафорам: «...Теперь Смерть одевает свои мертвые челюсти сталью; / Мечи солдат — ее зубы, ее клыки; / Она пирует, терзая плоть людей, / Среди неясных споров королей»:

О, how doth Death line his dead chaps with steel.
The swords of soldiers are his teeth, his fangs;
And now he feasts, mousing the flesh of men,
In undetermined differences of kings.
      (K.J., II, 1, 325—355)

Сходные метафоры находим в одном из псалмов Давида: «Душа моя среди львов: и я среди детей тех, кто охвачен огнем, чьи зубы — копья и стрелы, а язык — острый меч» — "My soule is among lions: I lie among the children of men that are set on fire, whose teeth are speares and arrowes and their tongue a sharpe sword" (Ps. 57:4, p. 254).

Аналогичный образ — в Книге Притчей Соломона: «Есть люди, чьи зубы как мечи, а их клыки как ножи, чтобы пожирать несчастных на земле и бедняков среди людей» — "There is a generation, whose teeths are as swordes and their chawes as knives, to eate up the afflicted out of the earth, and the poor from among men" (Prov. 30:14).

Интересно, что после этих мрачных картин, как будто навеянных библейскими образами, Бастард действует подобно хитрому политику, советуя королям поступить, как поступили иерусалимские мятежники: сначала объединенными силами разрушить непокорный город, а затем продолжать войну. И король Джон, который красноречиво заверял анжерцев в своей любви, первый принимает совет Бастарда. Комментаторы напоминают известный в истории Иерусалима факт: когда войска императора Тита осадили город, все враждующие партии объединились для отпора римлянам.

Анжерцы, напуганные таким поворотом событий, предлагают выход — брак дофина Людовика и племянницы короля Джона Бланки, выгодный обеим сторонам. Союз заключен, короли прославляют мир, Констанс проклинает покинувших ее защитников, забывших о правах Артура. Однако в этот момент в события вмешивается папский легат кардинал Пандольф, приказывая французскому королю снова объявить войну Джону. Когда Филипп, не желая терять так легко полученные земли, говорит о святости клятв и обетов, Пандольф произносит один из самых искусных по своей казуистике монологов в защиту клятвопреступлений: «Только религия хранит обеты; / Но ты поклялся против религии, / Поклялся против того, в чем ты клялся, Ты клятвой подкрепляешь истину / Против клятвы: истина, которую ты утверждаешь / клятвой, клянешься, чтобы быть проклятым». Перевод не в силах передать казуистику, но она сопоставима с некоторыми библейскими текстами. Приведем цитату по-английски:

It is religion that doth make vows kept;
But thou hast sworn against religion,
By what thou swear'st against the thing thou swear'st,
And makes an oath the surety for thy truth
Against an oath: the truth thou art unsure
To swear, swears only not to be forsworn.
      (K.J., III, 1, 279—284)

В книгах Левит и Числа дается регламентация всех сторон жизни: организации хозяйства, наследственных прав, раздела земли и имущества, штрафов за проступки, поборов в пользу жрецов, а также уголовный кодекс и обширный список запретов и болезней. Десять заповедей Моисея дополнены длинным списком грехов и преступлений, большинство из них наказываются смертью. Обе книги представляют собой обоснование власти жрецов и церковных конгрегаций, а в некоторых главах есть запутанная казуистика, которая могла подсказать Шекспиру стиль речей Пандольфа.

В Книге Чисел глава 30-я почти целиком посвящена клятвам и обетам. Моисей передает слова Бога о клятвах и обетах, которые нужно выполнять, если они даются Богу. Однако если отец не одобряет обет, данный дочерью, он вправе его отменить, и Бог простит нарушение обета. Если муж не признает обет жены, он также требует отмены, и Бог простит жену. Таким образом, житейские отношения приобретают более важное значение, чем обеты, данные Богу.

Лексика Пандольфа отличается не только запутанной аргументацией, но и выразительными угрозами, как будто заимствованными из библейских метафорических примеров. Он напоминает французскому королю об отлучении от церкви, о сожжении еретиков и заканчивает образной угрозой: «Ты с большей безопасностью можешь держать змею за язык, раздраженного льва за несущую смерть лапу, голодного тигра за его зуб, чем держать за руку того, с кем ты заключил мир».

France, thou mayest hold a serpent by the tongue,
A chafed lion by the mortal paw,
A fasting tiger safer by the tooth,
Than keep in peace that hand which thou dost hold.
      (K.J., III, 1, 258—261)

Кардинал даже угрожает Филиппу убийством, которое будет «похвальным» (слово "meritorious" — редкое у Шекспира; в библейских текстах оно означает, что деяние угодно Богу).

Никто из участников этих событий не думает о религиозных обетах или заповедях, но все реагируют в соответствии с их материальными интересами. В данной пьесе религиозная софистика в речах персонажей — не более чем оружие в политических отношениях: персонажи действуют, как им подсказывает выгода или необходимость предпочесть меньшее зло.

Закономерность в действиях королей раскрывает Бастард в монологе о выгоде, управляющей жизнью людей. Слово "commodity" в библейских текстах означает все формы выгоды в делах и торговле. Это слово в Женевской Библии иногда поясняется в комментариях. Далеко не всегда обман ради самой примитивной выгоды должен осуждаться, наиболее выразительный пример, отраженный также в пословице о чечевичной похлебке, есть в Книге Бытия. Авраам имел сына Исаака, рожденного Саррой, и жену для Исаака Авраам приказал найти среди девственниц своего племени. Раб привел Ревекку, встреченную на родине Авраама. Ревекка родила двух сыновей — Иакова и Исава. Исав родился чуть раньше, Иаков появился, держа брата за пятку. Когда Исав вернулся с поля усталый и голодный, он увидел у брата чечевичную похлебку, но Иаков потребовал, чтобы Исав за еду продал ему свое право первородства — и голодный Исав согласился (Gen. 25:31—33).

Рассказ этот в Женевской Библии сопровождается комментарием: «Отверженные (the reprobate)» не ценят дары Бога, если сразу не ощущают их... порочные (the wicked; другой перевод — нечестивые) предпочитают им мирские выгоды (commodities) (Gen. 25, p. 12). Таким образом, осужден не Иаков за его требование, а поступок голодного Исава. Умирающий Исаак хотел благословить Исава, которого он любил больше. Но Ревекка больше любила Иакова, она посоветовала ему выдать себя за Исава, чтобы получить благословение отца. Она одела Иакова в шкуры (Исав был космат), чтобы полуслепой отец не узнал его, и Исаак благословил младшего сына, думая, что благословляет Исава. Этот поступок Иакова не вызывает осуждения ни в основном тексте, ни в комментариях Библии.

В хронике «Король Джон» есть персонажи, которые противостоят воздействию выгоды и сохраняют человеческие чувства, — это юный Артур и его наставник Хьюберт. Несмотря на приказ короля Хьюберт щадит Артура, а король, узнав о мятеже, вызванном слухами о злодейском убийстве (на деле Артур погибает, разбиваясь, когда пытается бежать и падает с высокой стены), сначала обвиняет Хьюберта, а затем произносит сентенцию, которая звучит как вывод Шекспира: «Непрочно зданье власти на крови, и не спасти нам жизнь чужою смертью» (K.J., IV, 2, 103—105). Комментаторы не без оснований увидели здесь отклик Шекспира на казнь Марии Стюарт. Но в данном суждении можно видеть и комментарий к кровавым событиям, изложенным в библейских книгах, когда по принципу «кровь за кровь» целые города проваливались под землю, истреблялись огнем, когда «гнев Божий» приводил к уничтожению целые народы (см., например, Книгу Чисел, пророчества Исаии, Иезекииля, Иеремии).

Настоящий герой хроники — сын Ричарда Львиное сердце, прозванный Бастардом, почти не прибегает к библейским примерам, аналогиям и заповедям, во всех случаях он поступает как светский политик. Даже обличая мятежных лордов, он использует примеры из римской истории: «Краснейте от стыда, кровавые Нероны, кромсающие чрево вашей матери Англии» (K.J. V, 2, 152—153).

Светский политик действует и в двух частях хроники «Генрих IV» (1597—1598). Это Генрих Болингброк герцог Ланкастерский, захвативший власть при поддержке всей Англии — и лордов и народа, а затем в своей политике как будто следовавший советам садовников хроники «Ричард II», которые говорили о необходимости поддержки народа — «плодоносящих ветвей», о подавлении гордых и честолюбивых лордов. И Генрих IV отдаляет бывших друзей, помогавших ему захватить власть, приближает других лиц, способных укрепить его власть над феодальной «вольницей». В критике давно отмечено, что в этих поздних хрониках Шекспир ввел намеки на Северное восстание 1569 г. и отразил процесс укрепления королевской власти в борьбе с непокорными баронами.

В политических сценах господствует чисто светская лексика, почти свободная от библеизмов. Место обращений к Богу занимают доводы практической политики, ссылки на требования времени. Если в ранних хрониках высшей силой в сознании персонажей выступал Бог, его законы, заповеди, поддержка или возмездие, то в хрониках о правлении Генриха IV такой высшей силой, определяющей победы и поражения героев, является время, которое предстает как совокупность обстоятельств, отношений сословий и государства.

Правда, в первой сцене Генрих IV собирается отправиться в Иерусалим, чтобы замолить грех насильственного свержения Ричарда и его убийства, однако едва он узнает о мятеже в Уэльсе, его намерения меняются. Во главе мятежа его недавние друзья — Вустер, Нортемберленд и его сын Генри Перси, прозванный Хотспер, что значит «Горячая шпора». Ссылки мятежников на права потомков Ричарда — не более чем предлог, скрывающий истинные причины мятежа: могущественные феодалы северных областей Англии видят, что их оттесняют от власти, и пытаются силой устранить Генриха IV.

В сценах, где раскрыта политика короля и показана его победа над мятежниками, Шекспир как бы собрал свод политических наставлений и советов, почерпнутых из сочинений ренессансных историков и политических мыслителей, это настоящая энциклопедия мудрости управления государством, и существенно, что религиозная фразеология в этих наставлениях отсутствует. Особенность поздних хроник, в том числе и хроники «Генрих V» — преобладание реальных политических аргументов. В начале хроники «Генрих V» архиепископ Кентерберийский, убеждая Генриха V начать войну с Францией, ссылается на библейскую Книгу Чисел, где есть упоминание о правах наследования по женской линии, однако длиннейшие рассуждения о правах Генриха на французскую корону — не более чем казуистика для оправдания несправедливой войны ради спасения богатств церкви, на которые покушается парламент. В Книге Чисел есть краткое упоминание о том, что при отсутствии сына право наследования переходит к дочери (Num. 2:7—8). Архиепископ прослеживает отдаленные родственные связи английских королей, но его главный аргумент — завоевания Эдварда Черного Принца во Франции в XIV в. (H.V, I, 2, 98—100, 105—111). Здесь же Шекспир вводит заимствованные у Холиншеда сведения о том, что могущественный король Эдуард III улыбаясь наблюдал, как его «львенок» пирует в крови французских дворян.

В дальнейшем действии встречаются пространные речи Генриха V, отвергающего милосердие по отношению к изменникам — эти рассуждения могут быть восприняты как весьма существенные поправки к евангельским восхвалениям милости Божьей и милосердия по отношению к врагам. Генрих беспощадно карает изменников и грабителей и в опасный момент битвы приказывает «перерезать глотки» пленным. Таким образом, побеждают в политике не евангельские заповеди, а жестокие требования государственной необходимости.

Примечания

1. Пародийный характер библейских аллюзий в речах повстанцев Кэда отмечен в исследовании Томаса Картера, где приведены не только параллели из текста Женевской Библии, но также из церковных проповедей. Правда, утверждение автора о том, что Шекспир сочувствовал пуританам, не находит подтверждения в приводимых им аллюзиях. См.: Carter Th. Shakespeare and the Holy Scripture with the version he used. L., 1905. P. 101—102.

2. Любопытно привести полностью это спорное в лингвистическом отношении место, хотя оно не имеет аналогии с шекспировским текстом: "Judges 4:21. Then Jael Hebers wife tooke a^k naile of the tent, and tooke an hammer in her hand, and went softly unto him, and smote the naile into his temples, and fastened it into the ground, (for he was fast asleepe and wearie,) and so he died. That is the pinne or stake whereby it was fastened to the ground" (Genevan Bible. P. 111).

3. Плутарх. Сравнительные жизнеописания: В 3 т. T. 2. M., 1963. С. 414.

4. Bacon F. Essays and Colours of good and evil / With notes and glossarial index by W. Aldis Wright. L., 1878. P. 48.