Глава II. Комическое использование образов Ветхого Завета

Хроники о правлении Генриха IV прибрели необыкновенную популярность сразу после их появления на сцене благодаря комическим персонажам, главным образом благодаря появлению сэра Джона Фальстафа, приятеля принца Генриха. Первоначально его звали Олдкастл: Шекспир дал ему имя предводителя секты лоллардов Джона Олдкастла, о котором сохранились многочисленные свидетельства, исторические и легендарные. Одним из источников Шекспиру послужила анонимная пьеса «Славные победы Генриха Пятого», в которой и Генрих, и Олдкастл — лондонские гуляки. Шекспир изменил многое в комических сценах, но сразу после первых постановок должен был отказаться от имени комического персонажа, как предполагают, после протестов потомков Олдкастла.¹ Шекспир несколько изменил и имя другого исторического лица — Фастольфа, упомянутого у Холиншеда.

Речи сэра Джона Фальстафа в двух частях хроники «Генрих IV» изобилуют ссылками на библейские сюжеты, изречения и на самых известных действующих лиц Священного Писания: Принц Генрих поддерживает шутки Фальстафа даже в тех случаях, когда сэр Джон, превосходно знающий текст библейских книг, вставляет взятые оттуда сентенции и выражения в самых разнообразных и совершенно не подходящих ситуациях.

Например, Фальстаф рассказывает принцу, как старый член Королевского Совета бранил его за дурное влияние на принца: «... он говорил очень мудро, но я не внимал ему... а он говорил на улице» — "... and yet he talked very wisely, but I regarded him not; and yet he talked wisely, and in the street too" (1 H.IV, I, 2, 97—98). Принц одобряет поведение Фальстафа, цитируя изречение из Книги Притчей Соломоновых: «... ибо мудрость вопиет на стогнах, и никто не внемлет ей» — "... for wisdom cries out in the streets, and no man regards it" (1 H.IV, I, 2, 99—100).

В Притчах немало сетований о том, что мудрость «вопиет» везде, но самое известное изречение — «вопиет на улицах», «взывает», протягивает руку помощи, но никто не обращает внимания: "Wisedome crieth without; she uttereth her voice in the streets... Because I have called, and ye refused; I have stretched aut mine hand, and none would regard" (Prov. 1:20, 1:24, p. 275). Реакция Фальстафа на слова принца должна была производить комический эффект: «О, у тебя нечестивое пристрастие к текстам, ты способен совратить святого». И Фальстаф добавляет, что он потом раскается, он не хочет быть проклятым из-за принца. И он сразу же соглашается на шутливое предложение принца «где-нибудь подцепить кошелек», оправдываясь с помощью цитаты из проповеди: «Это мое призвание, Хэл; нет греха трудиться в своем призвании» — "... 'tis my vocation, Hal; 'tis no sin for a man to labour in his vocation" (1 H.IV, I, 2, 116—117). В комической сцене обыграны известные библейские сентенции, постоянно упоминаемые в проповедях.

Пойнс вводит тему продажи души дьяволу, за это Фальстаф потребовал кружку мадеры и холодную ножку каплуна. Принц сразу подхватывает шутку: сэр Джон сдержит слово, ведь проклятие ждет его и за нарушение слова, данного дьяволу. После сцены ограбления паломников и комического рассказа Фальстафа о его героическом сражении с грабителями, следует его реплика: «Во всей Англии остались неповешенными всего трое добрых мужей, и то один из них растолстел и стареет, помоги ему Бог!» — и попутно выражает пожелание: «Хотел бы я быть ткачом, мог бы распевать псалмы или еще что-нибудь». Изобличенный во лжи, он остроумно выпутывается из затруднительного положения, перефразируя распространенное суждение: «Разве я мог убить наследного принца? ... Даже лев не тронет наследного принца» (1 H.IV, II, 4, 297—299). Непосредственные источники данной сентенции — сборник «Зерцало для правителей» и поэма Эдмунда Спенсера «Королева фей». Однако и в Библии есть эпизод, столь же неправдоподобный, — рассказ о том, как пророк Даниил был брошен в пещеру ко львам, и львы не тронули его; Даниил объяснил это чудо тем, что Бог послал ангела, и тот закрыл пасти львов. Когда царь Дарий приказал бросить в пещеру обвинителей Даниила, те были разорваны львами (Dan. 6:22—24).

В комическом спектакле, разыгранном в таверне «Кабанья голова», Фальстаф, исполняя роль короля, наставляет принца, ссылаясь на библейский текст, но вместе с тем не называя источник. Возможно, источник не указан потому, что Фальстаф взял совет «древних авторов» из апокрифа, но и в нем, и в каноническом Екклесиасте основной смысл изречения «деготь пятнает» или, точнее, «оскверняет», направлен против порока гордости. Фальстаф не только цитирует текст, но и по-своему комментирует его: "... this pitch, as ancient writers do report, doth defile; so doth the company thou keepest" (1 H.IV, II, 4, 456—457). В библейском тексте совет звучит так: "Не that toucheth pitch shall bee defiled with it: and he that is familiar with the proude shall be like unto him" (Eccl. ap. 13:1, p. 441) — «Кто касается дегтя, будет запятнан; кто общается с гордыми, будет им подобен». На полях Женевской Библии (р. 441) есть ссылка на текст Второзакония, где речь идет о пагубном влиянии нечестивых, о запрете браков с неверными, потому что народ, избранный Богом, должен хранить чистоту расы (Deut. 7:6—8, р. 84). Не это ли превознесение одного народа над всеми другими подсказало Шекспиру комическое переосмысление библейского совета?

Когда принц исполняет роль короля и перечисляет пороки Фальстафа, тот остроумно парирует эти обличения, вспоминая в самом нелепом контексте знаменитый библейский эпизод о «фараоновых коровах»: «Если любить эль и сахар — недостаток, то помоги Бог грешникам, если быть старым и веселым — грех, то многие важные старцы, которых я знаю, будут прокляты; если упитанные заслуживают ненависти, то нужно любить тощих фараоновых коров» (1 H.IV, II, 4, 516—519). Последнее упоминание особенно комично, зрителям был известен эпизод, когда Иосиф разгадал сон фараона о том, как семь тощих коров пожрали семерых толстых: после семи урожайных лет наступят семь голодных — это пророчество Иосифа оправдалось, фараон его щедро наградил, а сам Иосиф накопил запасы, которые помогли ему разбогатеть (Gen. 41:2—4, 26—27, 48—49).

Фальстаф комически сокрушается о том, что он позабыл, как выглядит внутри церковь (эти сетования звучали со сцены в тот момент, когда парламент обсуждал билль о штрафах за непосещение церкви). Фальстаф собирается раскаяться, пока есть силы, и Бардольф всерьез воспринимает его сетования и высказывает опасение, что его хозяин, к которому Бардольф искренне привязан, «долго не проживет». Мысль о смерти порождает у Фальстафа воспоминания о библейском богаче, который жил, одеваясь в пурпур, а после смерти горел в аду (Лука 16:19—31). Ассоциация возникает, как он поясняет, при виде красного носа Бардольфа. Тот, не понимая шуток, протестует: «Пусть бы мое лицо оказалось у вас в животе». Реплика нелепая, но добродушная, а Фальстаф попутно замечает, что уже тридцать два года «поддерживает огнем эту саламандру», т. е. поит Бардольфа хересом и просит Бога вознаградить его за это (1 H.IV, III, 3).

Эффектные обращения к тексту Библии помогают Фальстафу рассмешить друзей и выпутаться из затруднительных положений в столкновении с врагами. Принц, узнав о ссоре Фальстафа с хозяйкой таверны кумушкой Куикли, которую тот обвинил в краже, признается, что это он и Пойнс взяли из его карманов счета за выпитое вино и медное колечко. Фальстаф отменяет угрозу побить принца дубинкой, поясняя, что боится рычания львенка — он вспоминает слова из Притчей Соломоновых: «Страх перед королем как рычание льва: кто вызывает его гнев, грешит перед своей душой» — "The feare of the king is like the roaring of a lion: he that provoketh him unto anger sinneth against his own soul" (Prov. 20:2, p. 281).

Фальстаф обращается к Притчам при встрече со своим самым опасным противником — Верховным судьей. Когда тот упрекает его: «Вы как свеча, лучшая часть которой сгорела», Фальстаф парирует дополнением: «Свеча для пиров, вся из сала, если бы я сказал из воска, то мои размеры подтвердили бы истину» (1 H.IV, I, 179—181). Фальстаф использует наставление: «Дух человека — светильник Господа, он исследует все внутренности живота» — "The light of the Lord is the breath of man, and searcheth all the bowels of the belly" (Prov. 20:27) (в других изданиях — "the spirit of man is the candle of the Lord").

Шутливые обличения, высказанные принцем Генрихом, Фальстаф парирует, ссылаясь на Библию: «Слышишь, Хэл? Ты знаешь, что в дни невинности пал Адам, что же делать бедному Джеку Фальстафу в дни скверны? Ты видишь, что у меня больше плоти, чем у другого, а потому и больше слабости» (1 H.IV, III, 3, 186—190). Библейские признания «плоть слаба» ("flesh is frail") в разных вариантах означают моральные слабости, порожденные требованиями «плоти»: "... the spirit indeed is ready, but the flesh is weak" (Matth. 26:41).

Рассказ Фальстафа о том, как он вербовал рекрутов, и о их внешнем виде звучал весьма злободневно, так как соответствовал практике английских вербовщиков. Фальстаф вспоминает, что все состоятельные крестьяне откупились от службы, и он набрал нищих и бродяг, многих из тюрем — «... они в лохмотьях, как Лазарь на разрисованных занавесях, где псы у дверей богача-обжоры лижут его струпья... можно подумать, что я набрал пятьдесят оборванных блудных сыновей, которые еще недавно пасли свиней и питались отбросами и шелухой» (1 H.IV, IV, 2).

В этом рассуждении Фальстаф упоминает хорошо знакомые зрителям сюжеты из евангельских текстов — о нищем Лазаре, который был после смерти взят в «лоно Авраама» (Лука 16:19—25) и о блудном сыне, который расточил выделенное ему отцом имущество, а во время голода вернулся домой и покаялся — и отец заколол упитанного тельца, устроил пир, а старшему сыну, который все годы трудился, сказал, что нужно радоваться возвращению брата из мертвых (Лука 15:20—24). Сюжет о блудном сыне упоминается в комическом контексте в нескольких пьесах Шекспира: в «Комедии ошибок», «Виндзорских проказницах» («Веселых женах Виндзора»), «Как вам это понравится», «Двенадцатой ночи», «Зимней сказке». Слово "prodigal" во многих случаях имеет значение «расточительный» безотносительно к библейской легенде.

Неистощимую изобретательность в использовании библейских аллюзий Фальстаф проявляет в столкновении с Верховным судьей. Не без основания опасаясь, что судья вспомнит о его участии в нападении на паломников, Фальстаф не дает ему сказать ни слова, рассуждая о болезни короля, о здоровье судьи, повторяя обращение «ваша милость». Когда Верховный судья прерывает поток слов и упоминает о наказании, Фальстаф реагирует мгновенно: «Я беден как Иов, милорд, но не столь терпелив: ваша милость может прописать мне порцию тюремного заключения, учитывая мою бедность, но стану ли я вашим пациентом и буду ли принимать ваши рецепты, мудрецы могут усомниться на гран скрупула или на целый скрупул» (Фальстаф обыгрывает слова судьи о намерении стать его «лекарем») (2 H.IV, I, 2, 144—149).

Иов во времена Шекспира и в позднейшие эпохи считался воплощением терпения и покорности воле Бога. Между тем внимательное чтение Книги Иова могло помочь увидеть за описанием внешней покорности скрытый протест против несправедливых бедствий, которые заставляют даже праведника усомниться в благости Бога.

В этом диалоге Фальстаф не забывает напомнить судье о своей дружбе с наследным принцем и о неприятном для судьи эпизоде, когда принц Генрих дал Верховному судье пощечину, за что был удален королем из Совета. Фальстаф сообщает, что «молодой лев раскаивается» под его, Фальстафа, влиянием, но раскаивается не надевая власяницу и посыпая голову пеплом, а в новом шелковом наряде, вкушая старое вино — Фальстаф иронически обыгрывает признаки раскаяния, часто упоминаемые в Библии: выражение «прах и пепел» встречается в Книге Иова (Job 30—19), раскаяние Иова выражено так же: "I repent in dust and ashes" — «посыпая голову пылью и пеплом» (Job 42:6); слова «молодой лев» встречаются в угрозах Валаама Вараку: «... народ встанет, как лев, поднимется, как молодой лев: и не ляжет пока не съест добычу и не выпьет кровь убитых» — "Behold the people shal rise up as a lion, and lift up himself as a yong lion: he shal not lie downe till he eate of the praie and till he drinke the blood of the slaine" (Num. 23:24, p. 76). Комментарии к 23-й главе Книги Чисел поясняют, что даже враги Бога постоянно и неизменно признают, что его правление справедливо (Num. 23:19, р. 76 об.).

В этом случае лексика Фальстафа лишь отдаленно напоминает о текстах библейских книг. Аналогичный пример встречается в его реплике, брошенной в ответ на замечание принца Генриха о том, что его новобранцы — жалкий сброд. На это Фальстаф невозмутимо отвечает, что это «пища для пороха», и «яму они заполнят, как и лучшие», и завершает ответ напоминанием о библейской идее «человек смертен»: «смертные люди, смертные люди» — "mortal men, mortal men" (1 H.IV, IV, 70—73).

Некоторые обращения к священным текстам свидетельствуют о начитанности сэра Джона и о его способности привлекать внимание к фантастическим моментам в Библии. Например, в комедии «Виндзорские кумушки» Фальстаф рассказывает переодетому Форду, которого принимает за «мистера Брука», о том, как негодяй Форд избил его, когда он бежал, переодетый женщиной. И Фальстаф добавляет, что в облике мужчины он «не боится и Голиафа с его ткацким навоем», ведь он знает, что жизнь — это челнок (ткацкого станка): "I fear not Goliath with a weavers beam; because I know also, life is a shuttle" (Merry wives... V, 1, 22—24).

Реплика Фальстафа подсказана описанием вооружения Голиафа в Книге Царств, где даны точные размеры доспехов и вооружения великана и сказано, что древко его копья было похоже на ткацкий навой, а железный наконечник весил 500 сиклей (156 фунтов 4 унции): "... and the staff of his spear was like a weaver's beam" (1 Sam. 17:7). Сравнение жизни с челноком также заимствовано из Библии: Иов говорит о себе: "My days are swifter than a weaver's shuttle and are spent without hope" (Job 7:6).

Комическое использование библейских образов и лексики в речах Фальстафа вполне объяснимо, если представить его жизнь и характер, но есть и такая его черта, как стремление развеселить своих друзей и поддразнить врагов — шутки Фальстафа безобидны, а библейские аллюзии не означают серьезного скептицизма, сам он полушутливо называет себя «грешником». Слово "wicked", обычно переводимое как «нечестивый», «грешный», «порочный», встречается в Священном Писании так часто в самых разных его книгах, что комическое обыгрывание этого слова в речах шекспировских персонажей возникает как естественная реакция скептические настроенных героев, не склонных разделять навязчивые обличения всех «нечестивых».

В русских переводах преобладает значение «нечестивые», и это слово противопоставлено слову "righteous", переводимому как «праведные». Между тем в библейских текстах оба слова многозначны, и английский перевод дает их в разных контекстах. Слово "wicked" в зависимости от контекста могло означать «преступный», «тиранический», когда речь шла о преступлениях царей; в Книге Иова друзья Иова навязчиво повторяют это обвинение, и оно действительно означает здесь «нечестивый», поскольку речь идет о сомнениях в благости Бога.

В многочисленных инвективах пророков Исаии, Ездры, Иеремии речь идет не только о нарушающих божественные заповеди, но в более широком плане — о всех порочных и жестоких людях и народах, которых ожидает возмездие. В Притчах Соломона иногда трудно понять, какие именно нарушители будут уничтожены: "But the wicked shall be cut off from the earth, and the transgressors shall be rooted out of it" (Prov. 2:22). В другой притче содержится противопоставление "the wicked" — "the just", т. е. «неправедным» противопоставлены «справедливые» (Prov. 3:33). В нескольких случаях из контекста ясно, что речь идет о «злых», «жестоких», «порочных», а не только о «нечестивых».

Во второй части хроники «Генрих IV» есть сцена, где распространенное в Библии определение обыграно весьма остроумно. Принц и Пойнс, переодетые трактирными слугами, решили понаблюдать сэра Джона в его естественном окружении с «эфесцами старой церкви», так называет паж постоянных посетителей таверны кумушки Куикли в Истчипе. Принц и Пойнс, которого принц Генрих считает своим другом за неимением лучшего, слышат пренебрежительные отзывы Фальстафа о своих особах. Когда Фальстаф узнает переодетых друзей, принц разыгрывает возмущение, но Фальстаф поясняет ему, что он говорил о нем плохо в обществе «падших» — так удачно перевела в данном случае Е.Н. Бирукова слово "wicked" (2 Г.IV, IV, 4, 346 // Шекспир У. Полн. собр. соч. Т. 4. М., 1959). Услышав такое оправдание, принц обыгрывает библейское слово: «... из трусости ты оскорбляешь эту достойную даму, чтобы примириться с нами! Это она-то падшее создание? И твой паж тоже падшее создание? И честный Бардольф, у которого нос так и пылает рвением, тоже, по твоему, падшее создание?».

Фальстаф отвечает, что всем им грозит наказание в аду. Принц называл Долль Тиршит — «нечто вроде проезжей дороги», но в данной сцене называет ее дамой честной, добродетельной, благовоспитанной, и Куикли принимает его слова за чистую монету и подтверждает, что ее Долль именно такая и есть. Скоро обе женщины забывают о насмешках Фальстафа, узнав, что он идет на войну, а Куикли, как выясняется в хронике «Генрих V», не покидает Фальстафа до его смерти.

Если Фальстаф и прибегает к библейским аллюзиям в комических целях, то это не означает его пренебрежения к священным текстам. В свой смертный час он вполне серьезно вспоминает и о своих грехах, и о милосердии Бога по отношению к грешникам.

Обращение к тексту Библии иногда помогает лучше понять трудные для истолкования места в пьесах Шекспира. Например, рассказ кумушки Куикли о смерти сэра Джона — одно из самых «темных» мест в шекспировском тексте. В первом фолио Куикли передает слова умирающего Фальстафа таким образом, что трудно уловить смысл, но она очень часто перевирает слова. Например, когда Бардольф скорбит о смерти друга и говорит, что хотел бы быть с ним в раю или в аду, Куикли заверяет, что Фальстаф «в лоне Артура»; в ее мозгу смешались библейское выражение «в лоне Авраама» и какие-то театральные представления о короле Артуре и его рыцарях. Зрители достаточно хорошо отличали этих двух знаменитых героев, и комический эффект был очевиден.

В рассказе о последних минутах Фальстафа есть слова: «и его нос заострился, как перо и стол на зеленых полях» — "... for his nose was as sharp as a pen and a Table of greene fields... So he cried out "God, God, God!" three or four times" (H.V, II, 3, 17—21). Издатель сочинений Шекспира в 1734 г. Льюис Тиббальд предложил свою «эмендацию» — улучшение текста, которая вызвала восхищение позднейших издателей и вытеснила «темный» текст фолио. Замена, действительно эффектная: «он бормотал о зеленых полях» — "he babbled of green fields".

Между тем возможно иное восприятие шекспировского текста. Когда при встрече с Верховным судьей Фальстаф упомянул, что он «потерял голос распевая псалмы», это воспринимается как шутка, хотя строки из разных песен, которые он вспоминает, подсказывают мысль о том, что Фальстаф в юности мог петь и знал псалмы. Когда-то было высказано предположение, что Фальстаф вспомнил 23-й псалом, но Куикли перепутала строки. Гипотеза основательно забыта, между тем сопоставление текста этого псалма со словами Куикли делает гипотезу правдоподобной, особенно, если принять во внимание комментарии Женевской Библии.

Фраза «стол на зеленых полях» предшествует упоминанию о том, что Фальстаф несколько раз взывал к Богу. Возможно, он вспомнил псалом, где выражена надежда на милость Бога. В Библии в комментариях ясно изложена основная мысль — надежда на милость Бога и его помощь в трудные минуты. Бог спасает от злобы врагов и от смерти даже заблудших овец, которые бродят в мрачной долине смерти. Он — тот пастырь, который накормит и защитит свою отару. Комментаторы Женевской Библии указывают другие места, где повторяется мысль о том, что Бог защищает тех, кто верит и надеется. Во многих псалмах Давид просит Бога защитить его от врагов и благодарит за милости. Псалом 23 содержит надежду на спасение от смерти.

Приведем полностью текст и комментарий:

Psalm 23

Commentary "d" to the "shadow of death"

В тексте псалма, а также в комментарии выражена надежда на то, что Бог спасет от смерти даже «заблудшую овцу», выведет ее на зеленые пастбища, поставит стол и напоит путника.

Для сопоставления нужен точный русский перевод:

Псалом 23

Дополнение в комментариях относится к словам «тень смерти»: «Хотя бы он был под угрозой смерти, как овца, которая блуждает в темной долине без своего пастуха».

Содержание псалма и комментариев дает основание предполагать, что именно этот псалом вспомнил Фальстаф перед смертью. Рассказ Куикли дополняет воспоминания других персонажей, которые всю жизнь были с ним, привязаны к нему и жалеют о его смерти. Они винят короля Генриха V, который разбил сердце рыцаря и тем самым ускорил его смерть.

Некоторые имена библейских персонажей упоминаются в драмах Шекспира как ругательства. Например, в хронике «Генрих IV» Фальстаф обругал торговца, который отказался дать ему кусок атласа в долг, «подлым Ахитофелем» (в русском переводе — Ахитофел), хотя это имя никак не соотносится с отказом купца (2 H.IV, I, 2, 41). Но это имя напоминает об известном эпизоде из Книги Самуила (в русском переводе — Первая книга Царств). Ахитофель был знаменитым советником царя Давида, и все его советы принимались. Однако в момент, когда сын Давида Авессалом одержал победу в войне с отцом, Ахитофель перешел на сторону победителя. Тогда Давид применил хитрость: он послал к сыну другого советника, который должен был притвориться, что изменил Давиду, но отвергал бы все советы Ахитофеля. И когда Ахитофель предложил преследовать Давида, чтобы убить его, этот совет был отвергнут. Потрясенный Ахитофель вернулся домой, привел в порядок дела и повесился (2 Sam. 16—17 и др.). Подлость библейского персонажа, как можно видеть, не имеет никакого отношения к поведению торговца, по-видимому, во времена Шекспира его имя воспринималось просто как ругательство.

Аналогичный пример — загадочное для комментаторов ругательство сэра Эндрью Эгьючика в комедии «Двенадцатая ночь». В сцене 5-й 2-го акта Мальволио читает подброшенное ему Марией любовное письмо, в котором Мария подделала почерк своей госпожи, а зрители — сэр Тоби и сэр Эндрью — выражают свои эмоции, прибегая к библейским аллюзиям. «Тьфу на него, Иезавель!» — восклицает сэр Эндрью Эгьючик ("Fie on him, Jezebel!" (Tw. night, II, 5, 46). Комментаторы не могут объяснить, почему Мальволио обруган именем жестокой жены царя Ахава.

Имя Иезавель встречается в нескольких драмах эпохи Шекспира, и вполне возможно, его происхождение было известно не всем, хотя соответствующие эпизоды весьма эффектны. В правление Ахава и Иезавели были предательски умерщвлены 450 жрецов Ваала (1 Kings 18:19, 40). По приказанию царя Ахава были убиты 100 тыс. воинов Сирии в один день. Когда владелец виноградника Набот отказался отдать виноградник Ахаву, Иезавель велела забить Набота камнями до смерти. Знаменитый ветхозаветный пророк Илия обличал жестокую царицу Иезавель и ее мужа, он предсказал ей смерть: собаки лизали кровь Набота, но придет время, они будут лизать кровь Ахава и Иезавели, и псы съедят ее у стен дома (1 Kings 21, в русском переводе — Третья Книга Царств).

Оба предсказания сбылись: Ахав был убит, и псы лизали кровь из его раны. По приказанию военачальника и нового царя Ииуя (а английской транскрипции — Jehu) жестокая царица была убита и выброшена из окна своего дворца. Когда позднее Ииуй распорядился похоронить ее, оказалось, что псы съели Иезавель, оставив только череп, ступни и ладони (2 Kings 9:35—37). Ииуй истребил весь род Ахава — он убил 70 сыновей Ахава и приказал доставить ему их головы в корзине, приказал убить всех родственников Ахава, его жрецов и знатных людей, чтобы никто не остался в живых (2 Kings 10:6—7, 11). Эти страшные факты были известны читателям Ветхого Завета, и, возможно, зрители театра «Глобус» уже воспринимали имя Иезавель как ругательство, применимое и к мужчинам.

В этой же сцене комическое впечатление производит также возглас сэра Тоби по адресу ненавистного Мальволио: «О, где праща, чтобы запустить камнем ему в глаз!» — "О, for a stone-bow to hit him in the eye" (Tw. night, II, 5, 51). По-видимому, он вспомнил знаменитый поединок юного Давида с Голиафом, когда Давид камнем из пращи поразил Голиафа в лоб (1 Sam. 17). Правда, если Фальстаф ясно указывает на этот эпизод, то в реплике сэра Тоби он лишь подразумевается. Однако из Библии известно, что камни были самым распространенным средством убийства, в законах предписывалось забивать камнями за нарушение заповедей и обычаев.

Имя жестокого царя Иудеи Ирода встречается в драмах Шекспира в самых неожиданных ситуациях, часто комических. Оно было известно зрителям не только из Библии, но также из театральных мистерий, представлений на сюжеты из Ветхого Завета. Самый известный эпизод связан с избиением младенцев, о котором повествует Евангелие от Матфея (гл. 2). В хронике «Генрих V» английский король, осадивший город Харфлер, обращается к жителям с требованием сдать город и рисует картину массового убийства, когда воины поднимут на пики нагих младенцев, а обезумевшие матери будут оглашать воздух воплями, подобно иудейским женам при виде убийц, посланных Иродом (Г.V, III, 3, 38—41). Обращение Шекспира к библейскому эпизоду в данном случае снижает героический ореол Генриха V.

Другой известный эпизод — убийство Иоанна Крестителя — упоминается в необычном контексте в трагедии «Антоний и Клеопатра». Клеопатра хотела бы получить голову Ирода, но некому отдать приказ его убить, когда ее Антоний находится в Риме (А.К., III, 3, 3—4). Слуга Клеопатры Алексас шутливо называет себя Ирод Иудейский, возможно, потому, что он убедил Ирода быть союзником Клеопатры, хотя в дальнейшем действии упоминается, что Ирод перешел на сторону Октавия. Эти сведения были известны Шекспиру из сочинения Плутарха.

В комическом контексте Ирод упомянут в комедии «Веселые жены Виндзора» («Веселые виндзорские кумушки», «Виндзорские проказницы»). Миссис Пейдж, читая любовное послание Фальстафа, восклицает: «Что это за Ирод Иудейский!» (Merry wives, II, 1, 20) — очевидно, она вспоминает комическую фигуру Ирода из какого-то фарса или мистерии. Эпизод убийства Иоанна Крестителя рассказан подробно в Евангелии от Матфея (Matth. 14:8—10). Иоанн объявил незаконным брак Ирода с Иродиадой, женой своего брата. Поэтому Ирод заключил пророка в тюрьму, но убить боялся, зная, что народ почитает Иоанна. Однако во время празднества дочь Иродиады так восхитила Ирода танцами, что он обещал выполнить любое ее желание. Мать научила ее попросить в качестве награды голову Иоанна Крестителя на блюде. Ирод опечалился, но выполнил клятву, отдал приказ отсечь пророку голову, и ее принесли из тюрьмы в пиршественный зал на блюде. Об этом эпизоде вспоминает Клеопатра.

В ряде случаев персонажи только упоминают библейские имена или перефразируют в комических каламбурах отдельные фразы из библейских текстов. Например, в комедии «Бесплодные усилия любви» школьный учитель Олоферн получает имя знаменитого завоевателя, а констебль Тупица задает нелепые вопросы, которые ставят Олоферна в тупик: «Чему был месяц, когда родился Каин, хотя этому и сейчас нет пяти недель?». Олоферн серьезно поправляет Тупицу: «Адаму и Луне был месяц, но Луне было пять недель, когда Адаму — сто лет» (L.L.L., IV, 2).

В этот момент появляются деревенская девушка Жакенета и работник Костард с просьбой к священнику Натаниелю прочесть послание Адриано де Армадо, адресованное Жакенете. Олоферн, желая посмеяться над неотесанными посетителями, перефразирует слово «пастор» в речи Костарда и спрашивает, кого они хотели бы «проткнуть». Костард, не понимая игры слов, отвечает — бочку, буквально слово "hogshead" означает «свиная голова», и Олоферн, предполагая, что деревенский парень так отозвался о голове Натаниеля, хвалит «каламбур»: «неплохой блеск остроумия в куче торфа, есть достаточно искры из кремня, жемчуга для свиней» (L.L.L., IV, 2, 89—91).

Смысл его похвалы в том, что деревенский работник способен сказать каламбур, а выражение «жемчуг для свиней» напоминает о евангельском тексте (и о комментарии в Женевской Библии). Там говорится: «Упрямые враги недостойны проповеди», а к слову «жемчуг» дана своего рода историческая справка: «Греки так называют его на Востоке за его яркость: в древние времена жемчуг был в большой цене, одна из жемчужин Клеопатры оценивалась в двести пятьдесят крон. Здесь это слово означает драгоценное Божественное учение» (Matth. 7:6, note, p. 491).² Подобные комментарии, нередкие в Женевской Библии, вполне могли привлечь внимание Шекспира, и некоторые библейские аллюзии, возможно, подсказаны именно глоссами на полях Женевской Библии.

В приведенном примере библейская основа утрачена, пословица «Не мечите бисера перед свиньями» приобрела вполне светский смысл: не расточайте ум и дарования перед невеждами, которые не могут их понять и оценить. В реплике Олоферна слово "swine" имеет двойной смысл: и отдаленный — библейский, и конкретный — его можно отнести к Костарду; драгоценное остроумие проявилось в "swine", как презрительно называли грубых неотесанных деревенских простолюдинов.

Другое библейское упоминание в этой комедии в большей мере связано с народными спектаклями, в которых участвовали «девять героев» — "Nine Worthies" — античных и библейских. Спектакль задумывает Олоферн: он предлагает священнику Натаниелю играть Йошуа (Иисуса Навина), дону Адриану де Армадо — Иуду Маккавея, еврейского военачальника II века до н. э., Костарду — Помпея, а маленькому пажу — Геркулеса. Сам Олоферн собирается сыграть еще трех достойных (L.L.L., V, 1—2). В следующей сцене представлен этот спектакль, где каждая реплика «героев» прерывается насмешками зрителей, и Натаниель должен пояснять, что он — не Иуда Искариот, предавший Христа.

Аналогичный пример весьма отдаленной аллюзии встречается в комедии «Все хорошо что хорошо кончается». Графиня Руссильонская и ее слуга шут, а также старый лорд Лафё, предполагают, что Елена погибла во Франции, куда она отправилась искать Бертрама, своего мужа, покинувшего ее сразу после насильственно заключенного брака. Графиня вспоминает, что она любила Елену «укоренившейся любовью» ("rooted love") как родную дочь. Лафё подхватывает слово «укоренившаяся» и добавляет, что такой доброй леди, как Елена, они не найдут: «... мы сорвем тысячу листьев салата, прежде чем найдем подобную траву». Шут, желая дополнить сравнение, упоминает, что Елена была как сладкий майоран в салате или как трава благодати. Лафё указывает шуту на его ошибку: эти травы не употребляются для салата. На это шут отвечает репликой, понятной только знающим Книгу пророка Даниила. Шут говорит: «Я не великий Навуходоносор, сэр; я не очень искусен в травах» (All's well, IV, 5, 21).

Навуходоносор, жестокий царь Вавилона, упоминается у Шекспира только здесь и в той форме имени, которая встречается в Женевской Библии — Nebuchadnezzar. Когда волхвы не смогли разгадать его сон, он всех казнил и призвал Даниила — тот разгадал и сны, и пророчества: сон о срубленном древе означал предсказание, что царь будет низвергнут, разбитая статуя — символ разрушения его царств, а сам он будет питаться вместе с животными и есть траву подобно быкам (Dan. 4:24—25). Пророчество исполнилось, царь, утратив рассудок, был выгнан в стадо быков, ел траву, его волосы превратились в перья, а ногти — в орлиные когти (Dan. 4:33—34). Ясно, что Шекспир намеренно ввел напоминание об одном из самых неправдоподобных эпизодов.

Другой, столь же фантастический, эпизод могла подсказать зрителям неожиданная и трудно объяснимая реплика Тимона Афинского, брошенная Апеманту. Два человеконенавистника осыпают друг друга оскорблениями, они ненавидят сограждан по разным причинам: Апемант — из зависти, потому что рожден нищим, а Тимон — потрясенный подлостью и неблагодарностью афинян. Апемант, выслушав притчу о том, как звери поедают друг друга, добавляет собственное наблюдение: «Афины превратились в лес, полный диких зверей», и слышит в ответ: «Как же осел сломал стену, что ты смог выбраться из города» (Т.А., IV, 3, 351—355). Реплика неясная, персонажи античных трагедий Шекспира почти не прибегают к библейской лексике. Можно высказать предположение, что в этих словах скрыт намек на Валаамову ослицу, о которой рассказано в Книге Чисел (Num. 22). Этот эпизод, один из самых неправдоподобных в Ветхом Завете, был хорошо знаком большинству зрителей, и достаточно было намека, чтобы о нем вспомнить.

Валаам был знаменитым пророком, который общался с Богом и пользовался влиянием среди нескольких племен. Когда Моисей привел сынов Израиля в землю моавитян, царь моавитян Валак послал гонцов к Валааму с просьбой помочь ему в борьбе с пришельцами из Египта. Валаам отвечал, что не может поступать по своему произволу, даже если Валак пообещает ему дом, полный золота и серебра. Однако после совета с Богом Валаам все же отправился к Валаку на ослице.

Путь ему преградил ангел с мечом, но ангела видела только ослица. Она пыталась свернуть с пути, но по обе стороны дороги были стены, а Валаам стал ее бить. Тогда ослица взломала стену и при этом ушибла хозяина. Тот грозился, что убьет ее, и тогда Бог дал ей речь, и она стала упрекать хозяина в неблагодарности. Пораженный Валаам наконец увидел ангела с мечом и понял, что Бог не желает, чтобы он помогал моавитянам.

Валаам не повернул назад, но, прибыв к Валаку, сделал вид, что готовится проклинать израильтян — он приказал поставить жертвенники, переходил от одного жертвенника к другому в ожидании Гласа Божия и в конце концов отказался проклинать израильтян, ссылаясь на волю Бога. Во времена Шекспира выражение «Валаамова ослица» стало распространенным и означало аллегорию: бессловесное преданное существо в момент опасности обретает речь и спасает хозяина. В данном контексте реплика Тимона выражала иронию и презрение — Апемант неожиданно сказал правду, как будто осел заговорил.

В комедиях осел упоминается в самых неожиданных ситуациях. Один из наиболее комических случаев — сетования Догберри в комедии «Много шуму из ничего» по поводу того, что во время допроса не записали, что он — осел, т. е. не записали оскорбление, нанесенное ему при исполнении служебных обязанностей (М.ш., IV, 2, 75—90). «Осел» — одно из частых ругательств, но иногда встречается в загадочных репликах. Например, Менений уверяет трибунов, что не может назвать их Ликургами, поскольку «осел сочетается с каждым звуком их речей» (Cor., II, 64—65). Реплика Гамлета «и каждый ехал на осле» (H., II, 2, 414) вызывает у комментаторов предположение, что Гамлет вспоминает строки из баллады, тем более, что вскоре он цитирует строку из баллады о Иеффае, судье израильском. Однако возможна аналогия с библейским эпизодом, возможно, что в каком-то театральном представлении был изображен въезд Христа в Иерусалим на осле.

Многие комические отклики на библейские тексты не являются реминисценциями или парафразами, а всего лишь напоминают о хорошо известных эпизодах. Часть изречений уже вошла в английский язык независимо от источника, особенно много афоризмов и пословиц заимствовано из Нагорной проповеди Христа.

Сопоставление шекспировских аллюзий с соответствующими местами из Ветхого Завета позволяет сделать вывод, что Шекспир привлекает внимание или к особенно неправдоподобным, или к эффектным эпизодам, а также к наиболее известным лицам Ветхого Завета: это Дебора (Девора), Иезавель, Ирод, Навуходоносор, Иеффай, Ахитофель, Давид и Голиаф, Иов, Самсон, «девять героев», блудный сын, нищий Лазарь, вознесенный в «лоно Авраама», богач, который одевался в пурпур, а после смерти горел в «геенне огненной».

Комический характер аллюзий связан с особенностями жанра — комические сцены должны развлекать и веселить зрителей — их знакомство с проповедями, театральными представлениями на ветхозаветные сюжеты, библейскими книгами обеспечивало комический эффект. Что касается связи подобных обращений к Библии с характерами персонажей, то о ней вряд ли можно говорить, например, по отношению к Фальстафу,³ и в большинстве комедий аллюзии возникают случайно и не определяют особенностей характеров. Они свидетельствуют о стремлении драматурга привлечь внимание к тем или иным местам Священного Писания, которые могли вызывать скептическое отношение.

Использование библейских аллюзий в комедиях и отдельных комических сценах хроник, таким образом, отличается от роли подобных аллюзий в серьезных сценах. В некомических сценах апелляции персонажей к текстам священных книг диктуются их конкретными целями в каждый момент действия, и вывод Шекспира определен его пониманием роли религиозной риторики в политической борьбе: этот вывод подсказывали изучение исторических источников и современная ему религиозная борьба в европейских государствах. Подобных задач в комедиях нет, поэтому и роль библейских аллюзий другая — возникая в репликах персонажей, далеких от каких-либо религиозных или политических проблем, они отражают их повседневную жизнь.

Примечания

1. Fiehler R. How Oldcastle became Falstaff // Modern Language Quarterly. 1955. Vol. 16. № 1.

2. В аллегорическом смысле употребил слово «жемчуг» архиепископ Арундель в письме папе римскому. Он возмущался тем, что «зловредный Джон Виклиф» пытался нападать на веру, а перевод священных книг сделал доступным для мирян и женщин: «жемчуг Евангелия везде рассыпан и истоптан свиньями» — "... so the pearl of the Gospel is scattered abroad and trodden underfoot by swine" (The Cambridge history of the Bible. Vol. 2. Cambridge, 1969. P. 387—388).

3. Очерк о характере Фальстафа и об отражении в его речах английской жизни эпохи Шекспира см. в моей книге: Комарова В.П. Личность и государство в исторических драмах Шекспира. Л., 1977. С. 106—124.