Заключение

Наибольшее число библейских аллюзий встречается в хрониках «Генрих VI», «Ричард III», «Король Джон» и «Ричард II», посвященных сложным, трагическим периодам в истории Англии. Единственный искренне и глубоко верующий персонаж Шекспира — король Генрих VI предстает как виновник кровопролитной междоусобной распри, а его постоянные проповеди и сентенции из евангельских текстов, его призывы к примирению и всепрощению сопровождаются презрительными репликами и его врагов, и его ближайших сторонников, так как произносятся в моменты, требующие решительных действий. Он цепляется за призрак власти, идет на уступки ради ее сохранения, не замечая, что событиями управляют другие.

Слабым королем, не умеющим управлять, представлен и Ричард II, который в опасные моменты возлагает надежды на Бога, но каждый раз, когда он вспоминает о божественной поддержке, он получает известия о победе своего противника — будущего короля Генриха IV.

И в трилогии о Генрихе VI, и в других хрониках враждующие партии обращаются к библейским текстам для обоснования и оправдания практических целей, в том числе и самых эгоистических своих действий. В этом отношении Шекспир верно отражает одну из особенностей ветхозаветных текстов — в них постоянно встречаются ссылки царей, первосвященников, жрецов и пророков на волю Бога для оправдания клятвопреступлений, предательств, массовых убийств, уничтожения городов и народов. Не только в прошлом, но и в современности Шекспир видел примеры использования религии в жестоких целях, он был современником Варфоломеевской ночи во Франции в 1572 г., судов инквизиции, сожжения еретиков. Постоянные обращения персонажей к священным текстам — лишь аргументы в политической борьбе.

Если в трилогии «Генрих VI» и хронике «Ричард II» показано бессилие правителей в попытках удержать власть с помощью евангельских проповедей, то, напротив, умелое использование религиозных идей способствует успеху Ричарда III в его борьбе за власть. Ричард цинично перефразирует библейские выражения, чтобы казаться верующим, смиренным, искренним христианином, он притворяется столь искусно, что ему удается обмануть даже нескольких легковерных врагов. Он умеет преодолеть и угрызения совести, особенно после убийства маленьких племянников, открыто провозглашая, что «совесть» — слово, изобретенное слабыми для устрашения сильных.

Политика Генриха IV, как она изображена в драмах, полностью свободна от библейской лексики, это трезвый, способный, решительно действующий политик. Когда епископ Карлейль рассуждает в парламенте о грехе узурпации престола, о будущем божественном возмездии грядущим поколениям, Генрих и его сторонники приказывают арестовать епископа по обвинению в «измене», хотя Генрих недавно сам считался изменником. После столь решительного поступка парламент провозглашает «узурпатора» королем Генрихом IV.

В хронике «Король Джон» религиозная казуистика служит папскому легату Пандольфу, чтобы обеспечить доходы римской католической церкви — ради интересов церкви он и разжигает войну и, когда «усмиряет» короля Джона, приказывает заключить мир. В этой хронике за обращениями персонажей к библейским примерам скрыты или «выгода», или попытки устранить опасность.

Аналогичную роль выполняют религиозные доводы в хронике «Генрих V»: архиепископ Кентерберийский берет «грех» на себя, убеждая Генриха начать войну с Францией, хотя истинный его мотив — стремление спасти богатства церкви от посягательств со стороны парламента, который за счет конфискации части церковных богатств намеревается помочь больным и бедным людям. Таким образом, высшие прелаты церкви — независимо от их верований — прежде всего спасают богатства церкви.

В хрониках, посвященных правлению Генриха IV, больше всего библейских аллюзий встречается в шутливых репликах сэра Джона Фальстафа и в речах принца Генриха, который еще не став королем, разделяет веселые забавы и шутки своего приятеля. И только в финале Генрих V отвергает своего друга, наставляя его в духе евангельских проповедей. В своей политике Генрих не только следует советам церковников, но и проявляет жестокость, используя религиозную лексику в политических целях.

Персонажи комедий в ироническом или комическом духе обыгрывают наиболее неправдоподобные эпизоды из книг Ветхого Завета, например, наказание Навуходоносора, историю Валаама и его ослицы, возмездие Иезавели, поединок Давида и Голиафа, и «фальстафовские» сцены содержат примеры комического использования распространенных библейских изречений и наиболее знакомых эпизодов.

Вопрос о влиянии Библии на Шекспира в период создания трагедий вызывает споры. Сопоставление шекспировского текста с теми местами библейских книг, в которых комментаторы видят аллюзии, убеждает в том, что Шекспир во многих случаях противопоставил идеям Библии иное отношение к жизни. В частности, немногие аналогии между суждениями Гамлета и текстами Екклесиаста или Книги Иова не дают оснований говорить о воздействии на драматурга библейской идеологии, а предполагают влияние произведений ренессансной культуры, особенно «Опытов» Монтеня и приводимых в них многочисленных цитат из сочинений античных поэтов и философов.

Существенны некоторые аллюзии в трагедии «Макбет», в которой ставится проблема преступления и наказания. Характерно, что Шекспир не обращается к религиозному освещению темы совести, более того, он не считает религию той силой, которая удерживает от преступлений. В метафорической форме — в сценах с ведьмами, а также в речах Макбета Шекспир дает истолкование мучений, далекое от религиозных мотивов страха перед божественным возмездием и перед Страшным Судом. Макбет не понимает природы своих мучений, а внешнее по отношению к человеку зло представлено в таинственных образах ведьм, которые разрушают «великую связь» между людьми и этим помогают свершиться преступлениям.

Трагедию «Король Лир» некоторые исследователи сопоставляют с Книгой Иова, вернее с темой терпения и покорности воле Бога во всех человеческих страданиях. Однако сопоставление сходных мест библейского памятника и трагедии приводит к иному выводу: Шекспиру близки не проповеди друзей Иова, а его упреки Богу; именно «бунтарский» характер многих суждений и вопросов Иова привлек внимание Шекспира, об этом говорят обращения Лира и старого Глостера к «небесам» и «богам», обвиняемым в несправедливом устройстве мира, где господствуют зло и несправедливое распределение жизненных благ.

Глубокое знакомство Шекспира с текстами Ветхого Завета подтверждается его знанием подробностей истории Иакова, с которым в драме «Венецианский купец» сравнивает себя Шейлок, когда пытается оправдать свое ростовщичество. Евангельская идея милосердия, напротив, выражена в речах Порции. При этом обращение к авторитету знаменитого Даниила — пример того, как библейские имена возникают в памяти в моменты житейских распрей.

Драма «Мера за меру» отражает во многих отношениях критическое восприятие одного из основных тезисов Нагорной проповеди Христа. Этот тезис просто отвергнут — в финале никто ему не следует, и герцог никого не казнит.

Поздние драмы дают мало оснований говорить о библейских аллюзиях. В драмах-сказках «Зимняя сказка», «Цимбелин», «Буря» исторические легендарные источники не имеют отношения к библейским темам, при этом Шекспир дает две развязки — реальную и сказочную, но и вторая — сказочная, счастливая развязка не содержит идеи вмешательства провидения. Что касается драмы «Буря», то в ней в аллегорической форме Шекспир ставит проблему роли искусства и науки в жизни людей и решает ее по-иному, чем многие авторы, объясняющие власть человека над природой в религиозном духе: человек продает душу дьяволу и получает временную власть, за которую расплачивается вечными мучениями в аду.

Шекспир полностью отвергает тему продажи души дьяволу и тему возмездия за попытку вмешаться в дела Бога. Вся драма «Буря» — о средствах преобразования мира человеком и самого человека — свободна от религиозной лексики и идей. Это — гуманистическая ренессансная пьеса, восхваляющая науку и искусство в период, когда пуритане яростно нападали на театры.

Историческую драму «Генрих VIII» Шекспир не закончил, и, по общему мнению критики, финальные сцены, прославляющие новорожденную принцессу Елизавету, не могли быть написаны Шекспиром. Некоторые библейские аллюзии в речах Генриха VIII — свидетельство искусного лицемерия, как и вся политика жестокого деспота, умеющего прибегать к священным текстам для оправдания своих действий.

Можно предполагать, что если бы Шекспир успел закончить пьесу, он развил бы тему Реформации, намеченную в нескольких сценах, экономические основы и политические последствия Реформации освещены кратко, но глубоко, в соответствии с ренессансной историографией, независимо от религиозных аргументов.

Итак, можно сделать вывод, что Шекспир последовательно вводит библейские аллюзии в речь персонажей, чтобы показать их цели и характеры, при этом многие библейские эпизоды приобретают новый, далекий от евангельских наставлений, смысл. В драмах последнего периода творчества обращения к текстам Священного Писания носят случайный характер, лексические формулы, встречающиеся в речи персонажей, иногда уже вошли в английский язык и утратили связь с библейскими истоками. В поздних произведениях господствует светский мир политики, истории, человеческих страстей, не затухающих независимо от веры, национальности или эпохи. На этом основании можно прийти к заключению об эволюции Шекспира: если в хрониках обращение персонажей к библейской истории вполне естественно и отражает их психологию, то в трагедиях, действие которых разворачивается в иные времена, обращения к священным книгам почти исчезают, Шекспир следует законам реалистического искусства, а кроме того, и его собственное мировоззрение стало во многом другим, усилилось влияние античной и ренессансной идеологии и поэтики.