Стратфордские дела

В разгар всех этих событий, летом 1596 года, Шекспиру сообщили из дома, что тяжело заболел его сын Гамнет. Возможно, мальчик умер, не дождавшись приезда отца в Стратфорд, и нельзя не услышать отчаяния отца, взявшего на руки тело ребенка, в словах Фоконбриджа (Шекспир тогда писал «Короля Джона»), велящего Хьюберту унести тело принца Артура: «Как легко ты поднял всю Англию!»¹ Гамнет был его единственным сыном, в нем для неутешного отца была вся Англия. Мальчику было всего одиннадцать лет.

Но жизнь продолжалась. Правда, жене Анне было сорок и восемь лет разницы сказывались, да и едва ли она могла стать задушевным другом поэту, вкусившему столичной и придворной жизни. Но были Джудит, сестра-близнец Гамнета, и Сусанна, старше ее двумя годами. Здравствовали отец и мать, с ними жили его сестра и трое неженатых братьев, из которых младший, Эдмунд, был немногим старше Гамнета. Дом на Хенли-стрит уже с трудом вмещал такую семью, тем более что два года подряд бушевали пожары и, опасаясь, что огонь может добраться и до них, пристройки с одной стороны дома разобрали. Стратфорд пережил подлинную трагедию: огонь уничтожил более двухсот домов, в основном в верхней части города, многие друзья Шекспиров остались без крыши над головой — Куини, Стерли. Но город уже отстраивался, на Хай-стрит вырос красавец дом, принадлежавший бейлифу, состоятельному Томасу Роджерсу.

Когда около тридцати лет назад Джон Шекспир сам был бейлифом и дела его процветали, он пожелал перейти в благородное сословие и ходатайствовал о пожаловании фамильного герба, но настали трудные времена, и у него не хватило духу довести дело до конца. Теперь же благодаря умнице сыну дела поправились, и он возобновил свои домогательства. Гамнет умер, но у старика четверо сыновей, и, стало быть, еще могут быть внуки, которые унаследуют дворянство. Несколько месяцев назад Уильям от всего сердца разделил бы чаяния отца, а теперь все это должно было представляться ему пустой затеей. Однако приходилось думать о Сусанне и Джудит, о братьях, о себе, наконец, поскольку честолюбием он не был обделен. Ходатайство было возобновлено, и в октябре Джону Шекспиру, джентльмену, был присвоен дворянский герб: «Золотой гербовый щит, на темном поясе посеребренное стальное копье. В навершии, вместо шлема или эмблемы, распростерший крылья серебряный сокол на плетении фамильных колеров, держащий в лапке позолоченное стальное копье»^*.

Шекспир не спешил уезжать из Стратфорда: «слуги лорда-камергера» гастролировали в провинции и до репетиций перед придворными увеселениями ему нечего было делать в Лондоне. Во время затянувшегося досуга он, возможно, и начал работу над последней пьесой «лирического» периода — «Венецианским купцом», где совершенные образцы его ранней поэзии погружены в атмосферу почти смрадную и губительно-бездушную. Когда он наконец вернулся в Лондон, оказалось, что с труппой не все благополучно. Умер лорд Хансдон, и хотя его сын согласился быть их патроном, он не наследовал от отца должность «лорда-камергера». Новым «лордом-камергером» стал лорд Кобэм, любви к актерам не питавший, и муниципальный совет Сити обеими руками вцепился в этот подарок судьбы. При Хансдоне им не удалось помешать строительству «Лебедя», еще одного места сборища «воров, конокрадов, распутников, мошенников, сеятелей смуты и прочей сволочи», зато теперь они без труда уговорили Кобэма и Тайный совет закрыть в Сити театры при гостиницах. Это был сокрушительный удар: зимой, когда лондонцам далековато было в слякоть выбираться в «Театр» или «Куртину», «слуги лорда-камергера» обычно играли на постоялом дворе «Скрещенные ключи». Теперь пришлось договариваться с Лэнгли и на зимний сезон арендовать «Лебедя»^**. Из района Бишопсгейт Шекспир переселился в Бэнксайд. Общение с Лэнгли скоро вовлекло его в склоку.

Лэнгли был в скверных отношениях с одним из судей графства Серри, Уильямом Гардинером, которого он публично — и вполне заслуженно — выбранил «подлецом и завравшимся клятвопреступником», чем, конечно, подлил масла в огонь. Взбешенный Гардинер призвал на помощь пасынка, Уильяма Уайта, человека совсем дрянного, и оба они до такой степени застращали Лэнгли, что тот «из страха быть убитым и тому подобное» стал искать защиты у закона. Время было буйное, вспыльчивая светская публика обнажала шпаги по малейшему поводу, полиция была пуглива, как Кизил, и отмахиваться от подобных угроз не приходилось. За убийство привлекали к суду Марло, потом его самого убили в драке; Джонсон чудом избежал петли за то, что проткнул шпагой коллегу-актера^***. Гардинер был из тех, кто не остановится ни перед чем, и как судья он безусловно сделал бы все, чтобы закрыть «Лебедя» и разорить Лэнгли. Потому-то, очевидно, Шекспир и поспешил Лэнгли на выручку. Настала очередь Уайта требовать мирных заверений от угрожавших ему «Уильяма Шекспира, Фрэнсиса Лэнгли» и двух неизвестных дам — Дороти Сойер и Энн Ли. Иметь Шекспира врагом было крайне нежелательно, но если Гардинер и впрямь прототип судьи Шеллоу, то драматург обошелся с ним еще великодушно: этот отъявленный мерзавец в судейской мантии заслуживал более хлесткой сатиры. Возможно и то, что судья Шеллоу, бестолочь и пустое место, был карикатурой на стратфордского соседа и легендарного гонителя Шекспира — сэра Томаса Люси.

У Шекспира чесались руки попомнить лорду Кобэму отлучение труппы от «Скрещенных ключей», и в своей новой пьесе, «Генрихе IV», он дал толстому трусоватому рыцарю имя предка Кобэма: сэр Джон Олдкасл. Кобэм заявил протест, и, к великой радости его бесчисленных врагов, Шекспир дал рыцарю другое имя — Фальстаф, это тоже исторический персонаж, не блиставший храбростью. Имя прижилось, а Кобэму дали кличку Фальстаф. Шекспир поквитался с ним^****. Весной 1597 года лорд-камергер Кобэм умер, не оплаканный театральным миром, и, к вящей радости Шекспира и его коллег, вакантное место занял их патрон, младший лорд Хансдон. Они снова стали «слугами лорда-камергера».

Некоторое время спустя Шекспир снова в Стратфорде. У него был капитал, и по примеру отца он благоразумно вложил его в недвижимость. Ему приглянулся «славный кирпично-деревянный дом» напротив часовни и его прежней школы — «Новое место». Дом принадлежал «скупому хитрецу» Уильяму Андерхиллу, запросившему большие деньги, и в мае Шекспир уплатил ему 60 фунтов за дом с двумя амбарами, огородами и фруктовыми садами. Через несколько дней Андерхилла отравил полоумный сын.

Предстоял ремонт — дом был в неважном состоянии, и, поглощенный строительными заботами, драматург обильно уснастил соответствующими образами первую и вторую части «Генриха IV»: «земля до основанья содрогнулась»²; «мы должны/ Исследовать и почву и чертеж,/ Избрать фундамент прочный, расспросить/ Строителей» и т. д.³ — и подобных примеров множество. Благоустраиваясь, он продал городскому совету тонну битого камня для ремонта клоптонского моста — возможно, он разобрал отслуживший свое амбар. Это был его первый дом, и простые радости домашнего обихода отразились на его пьесах этого периода, как, впрочем, и на всем позднем творчестве: «Мы в берега покорности вернемся,/ Рукою мира мощь свою сковав»⁴, «Мы, как пчела, из каждого цветка/ Собрав сладчайший сок.../ Летим обратно в улей»⁵ — ясно, они там были, пчелы, в запущенном саду, который он теперь обживал:

В стране не выполоть всех сорных трав,
Как подозрительность его хотела б;
Его друзья с врагами так сплелись,
Что, если вырвет с корнем он врага,
Тем самым нанесет ущерб и другу⁶.

Наступал полдень, он выходил в сад и смотрел, как на перекрестке, куда выходил его дом, разбегались «на юг, на север, запад и восток» школьники, и, когда он будет писать о рассеявшемся войске, сами скажутся слова:

Как школьники, которых отпустили, —
Стремятся кто домой, кто на забавы⁷.

В школу-то они ползут как улитки^***** — это он тоже видел. Сердце его кровоточило. Не было с ними Гамнета.

Примечания

1. Шекспир Уильям. Полн. собр. соч., т. 3, с. 388. (Даю прозаический перевод. — Прим. перев.)

2. Шекспир Уильям. Полн. собр. соч., т. 4, с. 62. Перев. Е. Бируковой.

3. Там же, с. 140.

4. Там же, с. 198.

5. Там же, с. 218.

6. Там же, с. 200.

7. Шекспир Уильям. Полн. собр. соч., т. 4, с. 205.

Комментарии

*. Ходатайство о гербе проходило трудно, его правомочность окончательно подтвердил геральдмейстер У. Кэмден (1551—1623), известный историк, в одном из своих трудов пророчивший Шекспиру, наряду с другими «плодоносными умами» (в их числе Б. Джонсон, ученик Кэмдена в Вестминстерской школе), заслуженное восхищение потомков. Шекспир был не единственным «джентльменом» в своем кругу: дворянские гербы в свой срок получили Д. Хеминг, О. Филипс, Р. Бербедж, Т. Поп.

**. Л. Хотсон считает вероятным, что на сделанном примерно в это время рисунке Иоганна де Витта, о котором шла речь, изображены «слуги лорда-камергера».

***. Этот список легко продолжить. По разным причинам в тюрьме перебывали Т. Нэш, Т. Кид, Т. Деккер, Дж. Чапмен, Д. Марстон — все люди шекспировского круга, его личные или заочные знакомые. Чаще всего драматурги и актеры (а также памфлетисты) попадали под стражу за идеологические диверсии, как в истории с постановкой в «Лебеде» комедии «Собачий остров» (об этом ниже).

****. Строго говоря, кличку «Фальстаф» носил уже его сын, Генри Брук граф Кобэм, ввиду скоро последовавшей смерти отца. По настоянию Генри Брука Шекспир изменил в «Виндзорских насмешницах» имя Брук, под которым Форд входит в доверие к Фальстафу, на Брум. «Фальстаф» Генри Брук фигурировал в письмах графа Эссекса, графини Саутгемптон. По свидетельству Мэлона, первым исполнителем роли Фальстафа был Д. Хеминг.

*****. слова Жака из комедии «Как вам это понравится». К стр. 45

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница