Юмор у Шекспира

Юмор — весьма существенная часть английского национального характера и чрезвычайно необходимый элемент национального самосознания. Англичане гордятся своим юмором и не без основания считают его своим национальным богатством. Они болезненно относятся к его оценке со стороны иностранцев. Можно усомниться в любом национальном достоинстве англичан, традиционно приписываемом их характеру, — вежливости, изобретательности, терпимости, — ничто не ущемит их национального самолюбия так, как суждение об отсутствии у них юмора.

Некоторые иностранцы пользуются этой слабостью англичан и упрекают их в чрезмерной серьезности и суровости. В свое время об этом писал американский философ Эмерсон в своей книге «Английские черты»: «Англичане имеют репутацию необщительной и мрачной нации. Я не уверен, что они угрюмее своих северных соседей, но они действительно мрачны по сравнению с поющими и танцующими нациями, печальнее, и во всяком случае более медлительные и степенные. Эту склонность к мрачности отмечали французские путешественники, такие как Фроссар, Вольтер, Лессаж и Мирабо. В своих журнальных фельетонах они упражняются в остроумии над серьезностью своих соседей. Французы говорят, что веселый разговор неизвестен их соседям. Когда англичанин хочет получить удовольствие, он идет работать. Их веселость похожа на приступ лихорадки. Религия, театр и книги в этой стране питаются их природной меланхолией. Они слишком связаны долгом, чтобы наслаждаться и получать удовольствие, веселье редко обнаруживается в этой безутешной нации. Даже их известная храбрость является результатом их отвращения к жизни»¹.

Этот суровый, можно сказать уничтожающий диагноз долгое время кочевал по страницам иностранных изданий, посвященный Англии. Похоже, что это негативное отношение к существованию английского юмора сохраняется и сегодня.

Лучшим доказательством ошибочности представления об отсутствии у англичан юмора является тот факт, что вся английская литература, начиная с ее возникновения и вплоть до современности, полна юмора и большинство английских писателей являются настоящими мастерами комического. Конечно, юмор литературный и юмор повседневный, бытовой — не одно и то же, но между ними есть определенная связь. Следует полагать, что английская юмористическая литература основана на традициях народного юмора и этими традициями питается. Корни литературного юмора в народных традициях, в сохраняемых веками привычках, способах поведения и общения.

«Было бы нелепо утверждать, — пишет профессор университета Сорбонны Луи Казамян, — что Англия или Великобритания имеют монополию на юмор. Другие нации также вносят свой вклад в эту область, и к тому же, юмор так же древен, как цивилизация. Но совершенно не случайно, что именно в Англии появилось само слово "юмор" и что юмор вырос и получил свое воплощение именно на британской почве»².

История английской литературы свидетельствует, что почти все крупные английские писатели и поэты так или иначе имели дело с юмором. Чосер, который стоит в самом начале английской литературы, был настоящим юмористом. В своих «Кентемберийских рассказах» он повествует с серьезным выражением лица, рассказывая о комических характерах и ситуациях. Именно Чосер создал набор тем, которые впоследствии воспроизводили английские писатели-юмористы.

К числу выдающихся драматургов елизаветинской эпохи относится Бенджамин Джонсон, создатель жанра бытовой комедии. Джонсон был старшим современником Шекспира и их творческие судьбы пересекались. Известно, что его комедия «Всяк в своем нраве» (Every Man in His Humour, 1598) ставилась в шекспировском театре «Глоб», и не исключено, что сам Шекспир принимал участие в этой постановке в качестве актера.

Сохранились свидетельства современников о встречах Джонсона и Шекспира. «Много было состязаний в остроумии между Шекспиром и Беном Джонсоном, — пишет Фуллер. — Они казались, один — огромным испанским галеоном, другой — английским военным кораблем. Мастер Джонсон стоял гораздо выше по образованности; подобно галеону, он был основателен, но медлительным в маневрировании; Шекспир, подобно английскому кораблю, был меньше объемом, но легче в движениях, мог быстро лавировать и использовать все ветры благодаря быстроте своего разума и изобретательности»³.

В этом сравнении есть рациональное звено: Шекспир и Джонсон являлись действительно разновеликими величинами. Джонсон относился к традиционному классическому театру, опиравшемуся на систему рациональных правил, включая принцип трех единств, Шекспир же начинал новую эпоху в искусстве, связанную с реализмом и отказом от всех нормативных правил.

Ключом к пониманию бытовой комедии Джонсона является его знаменитая теория «юморов», изложенная в прологе к его другой пьесе «Всяк вне своего юмора».

В теле человека
Желчь, флегма, меланхолия и кровь
Ничем не сдержанные беспрестанно
Текут в свое русло и их за это
Назвали "humours". Если так, мы можем
Метафорически то слово применить
К их общему расположенью духа:
Когда причудливое свойство, странность,
Настолько овладеет человеком,
Что вместе слив, по одному пути
Влечет все помыслы его и чувства —
То правильно назвать нам это — "humour".

Нельзя не видеть, что под юмором здесь понималось нечто иное, чем способность к смешному. Само слово "humour" в то время сближалось с теорией темпераментов, так что под «юмором» понимался один из четырех типов соединения телесных соков, соответствующих одному из четырех темпераментов. «Юмор» у Джонсона — это доминирующая черта характера, определяющая манеру поведения. Доведенная до крайности, эта черта делает этот характер комическим.

Драматургическая практика Джонсона является практической реализацией его теории «юморов». Каждая из его комедий посвящена определенному «юмору»: «Алхимик» — лицемерию и расточительности, «Вольпоне» — стяжательству и плутовству. Всюду здесь обличается биологически врожденный эгоизм, чисто животная страсть к наживе. Не случайно, действующие лица в «Вольпоне» выступают под именами животных — Лис, Ворон, Муха и т.д.

Теория юмора Джонсона оказала огромное влияние на английскую литературу и драматургию, к ней постоянно обращались многие выдающиеся писатели и драматурги. Отмечая этот факт, Джон Драйден писал в своем «Опыте о драматической поэзии»: «Среди англичан под "юмором" понимаются какие-либо экстравагантные привычки, страсти или аффектации, присущие определенному лицу, странностью которых он мгновенно выделяется среди прочих людей. Юмор, будучи живо и естественно представлен, чаще всего порождает злобное наслаждение у публики, которое выражается смехом, поскольку все, что отклоняется от обычного, является лучшим средством вызвать смех. Описание этих юморов, нарисованных со знанием жизни и по наблюдениям над частными лицами, было гениальным открытием Бена Джонсона».

Шекспир в создании своего мира комических образов пошел своим путем, совершенно игнорируя теорию и практику «юморов» Бена Джонсона. Правда, Шекспир знаком с теорией гуморов и часто использует этот термин. Жак из комедии «Как вам это понравится» говорит о гуморе как причине своей меланхолии. «Моя меланхолия — вовсе не меланхолия ученого, у которого это настроение не что иное, как соревнование; и не меланхолия музыканта, у которого она — вдохновение; и не придворного, у которого она — надменность; и не воина, у которого она — честолюбие; и не законоведа, у которого она — политическая хитрость; и не дамы, у которой она — жеманность; и не любовника, у которого она — все, вместе взятое; но у меня есть моя собственная меланхолия, составленная из многих элементов, извлекаемая из многих предметов, а в сущности — результат размышлений, вынесенных из моих странствий, погружаясь в которые я испытываю самую гумористическую грусть» (IV, 1). В «Генрихе V» воинственный Ним в словесных стычках с Пистолем постоянно сопровождает свои угрозы фразой: «И в этом весь гумор», очевидно не вдаваясь в смысл этого модного термина. (В русском переводе — «И в этом вся соль».)

У Шекспира искусство комического, вся его стратегия строится по иным законам, чем теория гуморов Бена Джонсона. Юмор и остроумие определяется у него не темпераментом, а духом интеллектуальной игры, соревнованием в находчивости и остроумии.

Как известно, в шекспировских пьесах юмор создает атмосферу истинного искусства, игры, театра внутри театра. Как отмечает Пристли, если бы Шекспир не обладал чувством юмора, то, быть может, не было бы Шекспира, а был бы Бэкон или Марлоу, или группа аристократических писателей, которым иногда приписываются шекспировские пьесы.

Юмор — универсальное чувство у Шекспира, присущее в равной степени, как комедиям, так и трагедиям. В его пьесах господствует атмосфера доброго, терпимого к недостаткам людей юмора. Шекспир создает богатую галерею комических героев. «Это мир остроумия, высокого духа и счастливого смеха, — пишет Пристли о шекспировских комедиях. — Сцена за сценой, персонаж за персонажем на память приходят волшебные образы: весельчак Меркуцио и болтливая няня, Боттом и Питер Квинс, упражняющиеся в насмешках Розалинда и Тачстоун, играющие влюбленных Беатриче и Бенедикт, Пистоль и Фальстаф, ведущий в бессмертие свое оборванное войско. Нет необходимости говорить, как разнообразен и блестящ мир юмора, созданный Шекспиром. Пересказать его невозможно, остается только поражаться и молиться на него»⁴.

В творчестве Шекспира четко прослеживаются два основных источника его юмора. Прежде всего, это гуманистическая традиция куртуазного диалога, обращение к образам и мифам античной древности. Иными словами, это юмор ученый, высоко интеллектуальный, где остроумие основывается на культуре и знании. Но наряду с этим, у Шекспира необычайный талант воспроизводить народный юмор; юмор, идущий от склада ума и характера, укоренившийся в оборотах речи и традиционных типах поведения. Не случайно, в пьесах Шекспира особую роль играют простаки, люди, которые смеются и шутят, даже не осознавая, как они это делают. Шекспир имел необычайную нежность к простецам, он был в состоянии вдохнуть жизнь в характер, в котором, казалось бы, ничего нет особенного. Шуты и дураки в его пьесах являются носителями и творцами остроумия в большей степени, чем благородные люди —короли или придворные.

Эти два уровня шекспировского юмора никогда не существуют отдельно. Принцы и благородные дамы демонстрируют юмор, основанный на народных словах и выражениях, а, с другой стороны, шуты и глупцы высказывают инстинктивную способность к интеллектуальному юмору. И в этом вся соль...

Первые шекспировские комедии, как, например, «Напрасные усилия любви» или «Комедия ошибок», имеют несомненное влияние гуманистического интеллектуализма с его постоянным упражнением в остроумии. Но в то же самое время, даже ранние комедии полны комическими характерами, шутами и клоунами, которые шутят так же легко и бессознательно, как дышат. Самыми остроумными героями пьес Шекспира являются именно шуты, подобные Тачстоуну, Фесту или Фальстафу. Шекспира всегда занимала парадоксальная связь между мудростью и дурачеством. «Гораздо простительнее, когда дурак говорит мудро, чем когда мудрый человек поступает глупо» («Как вам это понравится», I, 2). Эту мысль повторяет Фест в «Двенадцатой ночи», когда он говорит: «Лучше умный дурак, чем глупый мудрец» (I, 5). Или: «Глупый думает, что он умный, но умный человек знает, что он может делать глупости» («Как вам это понравится», V, 1). Не случайно Виола в «Двенадцатой ночи» произносит настоящую похвалу глупости и шутам:

Он хорошо играет дурака.
Такую роль глупец не одолеет:
Ведь тех, над кем смеешься, надо знать
И разбираться в нравах и привычках,
И на лету хватать, как дикий сокол,
Свою добычу. Нужно много сметки,
Чтобы искусством этим овладеть,
Такой дурак и с мудрецом поспорит,
А глупый умник лишь себя позорит. (III, 1)

В «Короле Лире» шут называет короля «добрым дураком» за то, что он роздал свое царство неблагодарным дочерям.

Лир. Ты зовешь меня дураком, голубчик?
Шут. Остальные титулы ты роздал. А это — природный.
Лир. Это совсем не так глупо, милорд.
Шут. Нет, быть совсем глупым мне не позволили бы с зависти. Если бы я взял монополию на глупость, лорды и вельможи пожелали бы вступить в пай со мной, да и знатные дамы тоже захотели бы урвать кусочек. (I, 4)

Так Шекспир прощупывает тонкую грань между мудростью и глупостью, воздавая должное мудрой глупости.

Большое место в пьесах Шекспира занимает игра словами. На этом основывается остроумие комических героев, эта игра обнаруживает двусмысленность, а иногда и многозначность выражений, конвенциональность понятий, силу слова, его способность терять смысл или, наоборот, приобретать несколько смыслов сразу. В пьесах Шекспира насчитывается огромное число каламбуров. Филологи подсчитали, что в среднем на каждую пьесу Шекспира приходится около 75 каламбуров. В «Напрасных усилиях любви» их насчитывается до 200, в «Генрихе IV» — 150, в «Гамлете» — 90. Невозможно свести игру словами к какой-либо одной функции. Шекспир вкладывает каламбуры и в речь трагическим героям, таким как Гамлет, и злодеям, как Яго или Ричард III. Все, о чем говорит Ричард, обладает двойным смыслом. Он сам говорит о себе:

Я вкладываю два смысла в одно слово. (III, 1)

Именно игра словами придает характерам Шекспира жизненную энергию и остроту. Несмотря на то что у Шекспира играют словами все — и трагические герои, и злодеи, и шуты, и влюбленные, — несомненно, что в большей степени жонглируют словами комические герои. Настоящий чемпион каламбуров в пьесах Шекспира — Фальстаф, он один произносит более трети всех острот, основанных на игре словами, чем все остальные действующие лица. Впрочем, каламбурят у Шекспира не только мужчины, но и женщины, порой даже превосходя мужчин в этом искусстве. Беатриче в «Много шума из ничего» явно побивает Бенедикта в их остроумной словесной дуэли. Вот образец ее остроумия: «Поверь мне, Геро, сватовство, венчанье и раскаянье — это все равно, что шотландская джига, менуэт и синкпес. Первое протекает горячо и бурно, как джига, и так же причудливо; венчанье — чинно и скромно, степенно и старомодно, как менуэт; ну, а потом происходит раскаянье и начинает разбитыми ногами спотыкаться в синкпесе все чаще и чаще, пока не свалится в могилу» (II, 1).

По этому поводу английский исследователь творчества Шекспира М. Мэхуд замечает: «Остроумие шекспировских характеров более характерно для любви, чем для ненависти. Шекспировские женщины гораздо более способны к игре слов, чем мужчины. Это верно как для трагических героинь типа Джульетты или Клеопатры, так и для героинь комедий — Порции, Виолы, Розалинды. Катарина отпускает больше каламбуров, чем Петруччио. В "Много шума из ничего" Беатриче также побеждает Бенедикта в соревновании игры слов. В отсутствии своих возлюбленных шекспировские героини оттачивают свое остроумие на глупцах»⁵. Действительно, как говорит Сесилия в «Как вам это понравится», «тупость дураков всегда служит точильным камнем для остроумия».

Центральной комической фигурой у Шекспира является, несомненно, Фальстаф. «Фальстаф — отец английского остроумия и юмора. Хотя и до него в английской литературе существует много юмора и остроумия, оба эти качества кристаллизуются в образе рыцаря, который остается величайшим достижением Англии в этой области и символом ее величайшего богатства — юмора»⁶.

Фальстаф появляется в нескольких пьесах Шекспира — в «Генрихе IV», «Генрихе V» и «Виндзорских проказницах», причем образ его в разных пьесах меняется. Если Гамлет — центральная трагическая фигура Шекспира, то Фальстаф — его главный комический персонаж. Он если и не принц, то во всяком случае король, только не король дворцов, а король таверн. Хотя он много ест и пьет, клянчит деньги, пристает к потаскушкам, человек он необычный, проницательный и остроумный. Он собирается на войну, но не имеет никаких иллюзий о ней, он опровергает все понятия старой рыцарской этики, в том числе и понятия о воинской чести. «А что, если честь меня обескрылит, когда я пойду в бой? Что тогда? Может честь приставить мне ногу? Нет. Или руку? Нет. Или унять боль от раны? Нет... Что же такое честь? Слово. Что же заключено в этом слове? Воздух. Хорош барыш! Кто обладает честью? Тот, кто умер в среду. А он чувствует ее? Нет. Значит, честь неощутима? Для мертвого — неощутима. Но может быть, она будет жить среди живых? Нет. Почему? Злословие не допустит этого. Вот почему честь мне не нужна. Она не более как щит с гербом, который несут за гробом. Вот и весь сказ» («Генрих IV», часть первая, V, I).

Остроты Фальстафа не имеют ничего искусственного, заученного, заимствованного от школы остроумия или злословия, он острит также свободно и естественно, как дышит. Он острит, потому что это создает вокруг него атмосферу остроумия. «Я не только сам остроумен, но и пробуждаю остроумие в других» («Генрих IV», часть вторая, I, 2).

Как справедливо отмечал теоретик английского романтизма Сэмюель Тейлор Кольридж, у Шекспира мы встречаем не просто остроумие, связанное с парадоксальным употреблением слов, а остроумие воображения, проявляющееся в особом употреблении образов. «Остроумие Шекспира не имеет ничего общего ни с вольтеровским, ни с тем, какое мы встречаем у современных писателей; к ним совершенно оправданно приклеен ярлык "остроумных"; оно состоит в умении играть словами, но у Шекспира в девяти случаях из десяти остроумие выражается не в забавном сочетании слов, а в необычной комбинации образов»⁷.

Если народные образы шекспировских пьес представляют инстинктивный, наивный юмор, то его благородные герои и утонченные дамы демонстрируют интеллектуальный юмор, почерпнутый из книг или из соревнований в куртуазном остроумии. Такие блестящие молодые люди, как Розалинда, Бенедикт, Порция, Беатриче, обладают быстрым умом и острым языком. Их соревнования в остроумии демонстрируют все виды юмора: насмешку, эпиграммы, сатиру, сарказм, иронию или просто эксцентричность.

Специальный тип юмора, который присутствует у Шекспира, — это трагический юмор. Его лучшие трагедии — «Гамлет», «Отелло», «Король лир» — полны юмора. Гамлет, например, демонстрирует сардонический, горький юмор. Он постоянно пользуется загадками, намеками, игрой слов, чтобы не выдать свою тайну о смерти отца. Так поступает он с Полонием, который стремится раскрыть секрет меланхолического поведения принца.

Полоний. Как поживаете, добрый принц мой Гамлет?
Гамлет. Хорошо, спаси вас бог.
Полоний. Вы узнаете меня, принц?
Гамлет. Конечно, вы торговец рыбой.
Полоний. Нет, принц.
Гамлет. Тогда мне хотелось бы, чтобы вы были таким же честным человеком.
Полоний. Честным, принц?
Гамлет. Да, сударь. Быть честным при том, каков этот мир, — это значит быть человеком, выуженным из десятка тысяч. (II, 2)

Такую же игру Гамлет ведет с Розенкранцем и Гильдестерном, чтобы те поверили в его сумасшествие. Но его сумасшествие не болезнь, а игра ума, которая постоянно обнаруживает себя в трагическом юморе. Высокотрагична сцена на кладбище, когда Гамлет находит череп любимого шута Йорика: здесь смерть сама смеется через скалящуюся челюсть мертвого шута.

Примечания

1. Emerson R. W. English Traits. London, 1903. P. 74-75.

2. Cazamian L. The Development of English Humour. Durham, 1952. P. 7.

3. Fuller Th. The History of the worthires of England. 1662. P. 126.

4. Priestley J. В. British Humour. London, 1976. P. 179-180.

5. Mahood M. M. Shakespeare's Wordplay. London; New York, 1979. P. 167.

6. Pearson H. Humour // English Genius. A Survey of the English Ashivement and Character. London, 1938. P. 35.

7. Кольридж С. Т. Избранные труды. М., 1987. С. 267.