Шекспир о природе и характере женщин

Сегодня в научной литературе в Европе и США огромную роль играют феминистские исследования, касающиеся роли и значения женщины в мировой культуре, как в прошлом, так и настоящем. Под этим углом зрения рассматриваются самые различные периоды истории культуры, в том числе и эпоха Возрождения. Вопросу о положении женщины в эпоху Возрождения посвящены десятки и сотни статей, монографий, коллективных исследований¹.

Многие авторы отмечают тяжелое положение женщины, если она не принадлежала к высшему обществу и, тем не менее, стремилась к самостоятельности. Например, приехав в Лондон, она не могла бы стать актрисой (женские роли в театре играли юноши), не могла она и писать пьесы — английское общество с подозрением относились к женщине с пером в руках. Ее ждала только одна возможность — стать проституткой, наподобие Моль Фландерс, которую описал Даниэль Дефо.

Существуют, правда, и другие мнения о шекспировском отношении к женщине, акцентирующие внимание на постоянной симпатии английского драматурга к своим интеллектуальным героиням. Некоторые даже говорят о Шекспире как человеке, который, если и не был феминистом, то ему явно и энергично сочувствовал. В связи с этим встает вопрос: был или не был Шекспир феминистом? На эту тему в феминистской литературе ведется много споров и, очевидно, следовало бы разобраться в этом вопросе.

Шекспир жил в эпоху, когда Англия переживала экономический и политический подъем, и когда в стране ощущалась потребность изменений и реформ. Гуманистическая идеология, которая получила отражение в сочинениях Томаса Мора, настоятельно требовала реформы женского образования, коренного изменения отношения к женщине, утверждения ее, если и не политического, то интеллектуального равенства с мужчиной.

Джулия Дазинбер, автор интересного исследования «Шекспир о природе женщин», пишет: «Аристократические женщины английского двора подтверждали мнение Мора о том, что женщины интеллектуально равны мужчине. Жена Генриха VIII, леди Анна Клиффорд, графиня Пембрук, а позднее леди Кэтрин Пэрр были широко известны своей образованностью. Эту линию могли продолжить многие, от леди Маргарет Бимонт до Маргарет Попер и Элизабет Кук. Английские аристократки XVI века увлекались эмансипацией и в этой области они вполне могли соревноваться с образованными женщинами итальянского Возрождения, подобными Виттории Колонна. Они страстно сражались за равноправие и часто побеждали в своей борьбе. Шекспир хорошо знал это и высокий интеллектуализм его придворных женщин — Беатриче, Розалинды или Елены в пьесе "Все хорошо, что хорошо кончается" — основывается на реалиях английской жизни»².

Гуманисты выступали против средневекового отношения к женщине, основанного на библейской традиции. Согласно библейской традиции, Бог подарил Адаму хорошую жену, но в наказание за ее грехи она должна была беспрекословно подчиняться своему мужу. Все это санкционировало тиранию мужчины по отношению к женщине, против которой восставали гуманисты. Гуманист Агриппа в трактате «О славе женщин» доказывал, что Святое Писание не может служить основой тирании мужчины над женщиной. «Ни муж, ни жена, а новое существо должно существовать. Различия полов проявляются только в теле. Бог дал единую душу для мужчин и женщин». Вивес пишет специальное сочинение, в котором он наставляет мужчину в том, как создать хороший и счастливый брак, основанный на духовном равенстве мужа и жены. Эразм Роттердамский также много писал о равенстве женщины с мужчиной, возражая против средневековой идеи о врожденной греховности женщины. Поверь мне, — говорил он, — плохая жена — не от случая, а от плохого мужа. Муж должен укрощать не свою жену, а свои собственные недостатки.

Воспитание женщины становится специальной темой для итальянских гуманистов. Известный историк и писатель Леонардо Бруни Аретино адресует свой трактат «О научных и литературных занятий» Баттисте Малатесте, одной из образованных женщин того времени. Фактически этот трактат представляет собой программу женского образования, построенную на основе гуманистических представлений. В нем Аретино противопоставляет старому средневековому образованию новую образовательную систему, основанную на широком изучении женщиной философии, истории, литературы, ораторского искусства. Я не считаю, — пишет Аретино, — что женщина должна довольствоваться священными книгами, и поведу ее к светским знаниям. Универсальное знание, знакомство с античными авторами — Гомером, Гесиодом, Пиндаром, Вергилием, Еврипидом, — знание языков и умение изящно и грамотно говорить Аретино считает необходимым качеством образованной женщины.

Немецкий гуманист Иоанн Бутцбах пишет письмо «О знаменитых художниках» (1505), адресованное монахине-художнице Гертруде. В ней он пытается описать творчество знаменитых женщин-художниц Древней Греции и Рима как пример для подражания современным женщинам. Бутцбах высказывает мнение, что в прошлом женщины внесли в искусство живописи и скульптуры не меньший вклад, чем мужчины.

Итальянское Возрождение — это эпоха индивидуализма, создающая условия для возникновения сильной и яркой личности как среди мужчин, так и женщин. В эту эпоху получили широкую известность такие женщины, как Изабелла де Эсте, Жанна Арагонская, Виттория Колонна, Изотта Ногарола, Вероника Гамбара. Многие из них были прекрасными музыкантшами, поэтессами, поражали окружающих своими знаниями в области философии и истории.

В Англии гуманистическая идеология тесно переплеталась с пуританизмом. Пуританизм так же стремился реформировать брак и отношение к женщине в целом. Кальвин и Лютер развивали пуританскую идею о чистоте брака. Пуританская литература XVI века полна дебатами о роли женщины в семье. Пуритане протестовали против принудительного брака, против брака ради денег, против семейных измен, против битья жен. Но вместе с тем, пуританский феминизм был ограничен. Пуритане видели в жене только хорошего партнера, хорошего компаньона. Но они возражали против слишком свободного поведения женщин в обществе. В Лондоне многие женщины носили мужскую одежду и даже оружие, что вызывало возмущение церкви. Пуританизм был также против театра в частности потому, что там мужчины и женщины во время действия пьесы меняются одеждой.

Во времена Шекспира существовала также традиция куртуазного отношения женщине, основанная на прославлении ее как божества, а не на признании ее как реального земного существа, которому свойственные слабости, болезни, рождение детей и т.д. Эта традиция «идолизации» женщины, превращения ее в идола, кумира получила неожиданную поддержку от неоплатонического отношения к любви, которое прославляло духовную любовь в противовес любви физической. Эта идея неоплатонической любви была завезена из Франции Генриеттой Марией, которая восторгалась духовной любовью, как победой над плотью.

Таковы были главные идейные мотивы в отношении к женщине — старая христианская традиция, пуританизм, гуманизм. Чрезвычайно интересно, какие из этих мотивов получают отражение — позитивное или негативное — в творчестве Шекспира.

Очевидно, что у Шекспира начисто отсутствует доктринерское христианское отношение к женщине как к низшему существу, подверженному тирании мужчины. А между тем, эти идеи все еще имеют широкое распространение у ранних современников Шекспира. Например, в комедии Томаса Мидлтона «Безумный мир, господа!» мы находим взгляд на женщину как на пособницу дьявола и источник всяческого греха.

О женщины! В объятья стоит взять их,
Как мы уже у дьявола в объятьях:
Они друг с другом снюхались давно,
И различать их стало мудрено.
Ну как нам жить-то? Плакаться да охать!
Одна религия осталась — похоть.
Сменился пыл души альковным пылом,
Лицо — личиной, постоянство — модой,
И собственные волосы шиньоном. (IV, 3)

В другой пьесе младшего современника Шекспира Джона Уэбстера с весьма выразительным названием «Всем тяжбам тяжба, или Когда судится женщина, сам черт ей не брат» содержится гневное обличение женщин:

Вы, женщины, в себе соединили
Весь ужас ада, злобность василиска,
Коварство приворотных трав.
Природа большей мерзости не знает.
Нет, с женщиной, гнуснейшей этой тварью
Сравниться только женщина способна
Она, как смерч, сметает все в природе,
Что на ее пути!

Гораздо более реалистичный взгляд на женщину высказал Джон Донн. Он говорил: «Делать из них богинь — небожественно, превращать их в пособниц дьявола — дьявольская затея, видеть в них любовниц — не по-мужски, делать из них слуг — неблагородно. Очевидно, надо обращаться с ними так, как их создал Господь, — и это будет и по-мужски и по божескому указанию».

В противоположность средневековому представлению, у Шекспира женщина предстает как личность способная посрамить мужчину в области образования или интеллектуальной подготовки. У Шекспира мы постоянно встречаем сатирическое отношение к средневековому пониманию женщины. Шекспир высмеивает и доводит до абсурда библейский идеал брака, когда два человека соединяются в единой плоти. В «Мере за меру» Помпея, которого рекрутируют в солдаты, спрашивают, может ли он отрубить человеку голову. Ответ Помпея весьма симптоматичен: «Если он холостяк, то смогу, если он женат, то он глава своей жены, а я никогда не смогу отрубить голову женщины» (II, 2, 118). Гамлет, прощаясь с Клавдием перед отъездом в Англию, говорит ему: «Прощайте дорогая мать». «Твой любящий отец», — поправляет его Клавдий. На что Гамлет, пародируя библейский завет, замечает: «Отец и мать — муж и жена; муж и жена — единая плоть, — поэтому — моя мать» («Гамлет», IV, 3). А в комедии «Конец — делу венец» эту же идею шут превращает в комический парадокс: «Жена — плоть и кровь моя. Кто ублажает мою жену, ублажает мою плоть и кровь; кто ублажает мою кровь и плоть, тот любит мою плоть и кровь; кто любит мою плоть и кровь, тот мне друг; следственно, кто обнимается с моей женой, — мой друг» (I, 2).

Шекспир ставит под сомнение традиционную идею средневековой философии о врожденной греховности женщины. В трагедии «Отелло» он как бы отвечает на идею Эразма о том, что причина греховности женщины — в плохом муже. Эмилия, жена Яго и служанка Дездемоны, говорит:

Мне кажется, в грехопаденье
Мужья повинны. Значит не усердны,
Или расходуются на других,
Иль неосновательно ревнуют,
Или стесняют волю, или бьют,
Или распоряжаются приданным.
Мы не овечки, можем отплатить.
Да будет ведомо мужьям, что жены
Такого же устройства, как они,
И точно также чувствуют и видят.
Что кисло или сладко для мужчины,
То и для женщины кисло иль сладко.
Когда он нас меняет на других,
Что движет им? Погоня за запретным?
По-видимому. Жажда перемен?
Да, это тоже. Или слабоволье?
Конечно, да. А разве нет у нас
Потребности в запретном или новом?
И разве волей мы сильнее их?
Вот пусть и не корят нас нашим злом.
В своих грехах мы с них пример берем. (IV, 3)

В «Гамлете» Шекспир демонстрирует два типа воспитания — мужчины и женщины. Когда Полоний говорит о сыне, живущем в Париже, он готов оправдать его буйные проказы, поединки и даже пьянство и распутство «порывами горячего ума», свойственными молодому человеку. Но он абсолютно запрещает Офелии полагаться на свой опыт и окружает ее системой авторитарных запретов. Гамлет не предлагает Офелии ничего нового по сравнению с тем, что предлагает отец, когда говорит ей: «Иди в монастырь». В результате Офелия погружается в пучину мужской авторитарной этики, она тонет в ней, еще до того как тонет в реке. Шекспир прямо не осуждает эту систему женского образования, но убедительно показывает нам ее закономерный трагический конец.

У Шекспира Офелия — жертвенная фигура. Она жертва своего послушания к отцу, с одной стороны, и жертва достаточно сурового отношения к ней Гамлета, который увлечен своей борьбой с окружающим его обманом, слежкой и ложью, и поэтому не позволяет развиться своим чувствам к Офелии. Но сколько нежности, сочувствия, уважения в его отношении к Офелии. Без этого образ Офелии мог бы потерять свою поэтичность, жертвенность и превратиться в банальную, бессловесную посредственность.

Всюду в своих пьесах Шекспир выступает как противник старой, средневековой тирании мужчины над женщиной и как сторонник нового, гуманистического воззрения на роль женщины и в обществе, и в семейной жизни.

Вместе с тем, он — противник и пуританизма, который во времена Шекспира также провозглашал идею реформ в отношении семьи и воспитания женщины и проповедовал идеал чистоты брака. У Шекспира мы постоянно встречаемся с сатирическим отношением к идеалам пуританизма. Шекспир выглядит настоящим Фальстафом по отношению к тому идеализированному миру добродетелей, который провозглашали пуритане. Так, в комедии «Конец делу венец» высмеивается пуританский идеал чистоты брака и девственность, как ее непременный гарант. Устами Пароля он провозглашает, что сохранять девственность — значит идти против природы.

«Не в сохранении девственности мудрость природы. Наоборот, потеря девственности приумножает ее достояние: ведь ни одна новая девственница не может появиться на свет без того, чтобы ради этого не была утрачена девственность. То, из чего вы созданы — это материал для изготовления девиц. Единожды утратив девство, можешь приобрести дюжину девственниц: если же будешь сквалыжничать, то останешься на бобах. Что в ней толку, в девственности? К черту ее!» (I, 1)

Таким образом, Шекспир довольно-таки радикален в своих взглядах на место и роль женщин в семье и обществе. Правда, может возникнуть представление, что этому в известной мере противоречит пьеса Шекспира «Укрощение строптивой», в которой, как мы знаем, действие кончается победой Петруччио над Катариной, который укрощает строптивый нрав своей жены. Пьеса завершается речью Катарины, которая признает природную слабость женщин и призывает их к покорности своим мужьям.

Эта пьеса обычно вызывает недоумение у некоторых исследователей. Нет ли в ней отказа от гуманистической идеологии в пользу старой, средневековой идеи о роли и значении женщины? К такому выводу приходит, например, переводчик Шекспира А. Смирнов в своем комментарии к этой пьесе. «Шекспир, несмотря на свою гениальность и прогрессивность критики современного ему общества, был все же сыном своего времени, которому не мота даже в голову прийти мысль о полной бытовой и юридической эмансипации женщины. Буржуазия такого равенства не знала. Видимость такого равенства существовала в некоторых кругах передового дворянства, но она там носила эпикурейский характер и служила тому, чтобы повысить цену эгоистического наслаждения вплоть до утверждения полной свободы адюльтера и утонченного аморализма. Прообразом морали Шекспира в данной его пьесе — как, впрочем, и во всех других —- могла скорее послужить народная мораль крестьянской семьи, признающей внутреннее (нравственное и практическое) равенство мужа и жены, но тем не менее в смысле направляющего и руководящего начала отдающая первенство мужу»³.

Сегодня нельзя без улыбки читать о борьбе Шекспира «против хищнического, анархического аморализма эпохи первоначального накопления капитала». Наивный марксизм, который демонстрирует А. Смирнов в этом отрывке о Шекспире, мало убеждает. Шекспир — сторонник духовного равенства мужчин и женщин, но он не предлагает никаких социальных форм — правовых или имущественных — для этого равенства. Нам кажется, что в «Укрощении строптивой» Шекспир вовсе не утрачивает своего сочувственного отношения к женщине и вовсе не предлагает мужьям заниматься укрощением своих жен, что предлагали делать пуритане. Представляется, что свою комедию «Укрощение строптивой» Шекспир написал как пародию на пуританский брак и пуританскую идею об укрощении строптивой жены, которая так широко обсуждалась в его время. В конце концов, Петруччио добивается своей цели, он превращает Катарину в послушную и покладистую жену, которая подчиняется во всем авторитету мужа, но ее послушание — это оружие против него самого, которое придает жене гораздо большую силу и самостоятельность, чем семейная перебранка. В конце концов, оба они, Петруччио и Катарина, выступают у Шекспира как вполне достойные друг друга соперники и партнеры. И заключительная речь Катарины вовсе не призывает женщин к пассивному смирению и почитанию мужа, а предлагает использовать против мужчин иное оружие, чем откровенные драка и ссоры.

Все пьесы Шекспира пронизаны духом демократизма, идеей равенства между людьми — между мужчиной и женщиной в такой же мере, как в них существует принципиальное равенство между принцем и могильщиком, шутом и придворным, кормилицей и королевой. Этот дух равенства пронизывает все то, что Шекспир пишет и говорит о женщинах.

Одна из главных его идей — представление о том, что мужчина и женщина любят одинаково и поэтому должно быть равенство в любви. В «Двенадцатой ночи» Герцог проповедует средневековые идеи о браке. В частности, он говорит, что жена должна быть моложе своего мужа исключительно для того, чтобы научиться покорности и приспособиться к его привычкам:

Ведь женщине пристало быть моложе
Супруга своего: тогда она обыкновеньям мужа
покоряясь,
Сумеет завладеть его душой.
Хотя себя мы часто превозносим,
Но мы в любви капризней, легковесней,
Быстрее устаем и остываем, чем женщины. (II, 4)

С другой стороны, Герцог сомневается в способности женщины любить постоянно и глубоко. Он провозглашает идеал неоплатонической любви, противостоящей плотской, земной любви.

Грудь женщины не вынесет биенья
Такой могучей страсти, как моя.
Нет, в женском сердце слишком мало места:
Оно любовь не может удержать.
Увы! Их чувство — просто голод плоти.
Им только стоит утолить его —
И сразу наступает пресыщенье.
Моя же страсть подобна морю
И так же ненасытна. Нет, мой мальчик,
Не может женщина меня любить,
Как я люблю Оливию.
(Там же)

Весь этот длительный монолог не убеждает Виолу, которая слушает Герцога, переодевшись в мужскую одежду, что делает их диалог еще более доверительным. Она тайно любит герцога, что позволяет сказать ей:

Я знаю
Как сильно любит женщина. Она
В любви верна не меньше, чем мужчина.
(Там же)

Вместе с тем, она, убеждаясь, что Герцог, несмотря на свои неоплатонические восхваления любви, никого не любит, кроме самого себя, не без горечи говорит о различии мужской и женской любви:

Ведь мы, мужчины,
Хотя и расточаем обещанья,
Но мы, твердя о страсти вновь и вновь,
На клятвы щедры, скупы на любовь.
(II, 4)

Вместе с тем, Шекспир глубоко проникает в природу женской любви, где борются стыдливость и чувственность, чувство страха и стремление к самоотдаче. Борьбу этих чувств так прекрасно передает Джульетта, которая в ожидании свидания с Ромео обращается к ночи, пытаясь скрыть смятение ее чувств:

Любовь и ночь живут чутьем слепого.
Прабабка в черном, чопорная ночь,
Приди и научи меня забаве,
В которой проигравший в барыше,
А ставка — непорочность двух созданий.
Скрой, как горит стыдом и страхом кровь,
Покамест вдруг она не осмелеет
И не поймет, как чисто все в любви.
Приди же, ночь!
(«Ромео и Джульетта», III, 2)

У Шекспира мы находим четкое разделение мужского и женского начала, того, что считается «женственностью» и «мужественностью». Представляется, что любой современный сторонник тендерных исследований может найти в его произведениях бездну интересных материалов, связанных с особенностью женского и мужского поведения.

Прежде всего, Шекспир говорит о женственности в самом прямом и бытовом смысле, связанном с физической слабостью женщины, ее связи с материнством. Поэтому леди Макбет, когда она замышляет убийство, думает прежде всего о том, чтобы отречься от своего пола.

Ко мне, о духи смерти! Измените
Мне пол. Меня от головы до пят
Злодейством напоите. Кровь мою
Сгустите. Вход для жалости закройте,
Чтоб голосом раскаянья природа
Мою решимость не поколебала.
Припав к моим сосцам, не молоко,
А желчь из них высасывайте жадно,
Невидимые демоны убийства...
(«Макбет», I, 5)

Шекспировские мужчины боятся выглядеть женственными. Воинственный Хотспер в «Генрихе IV» не поддается на расспросы своей жены, заявляя ей:

С тобой расстанусь ныне, друг мой Кет.
Я знаю, ты умна, но не умней
Супруги Перси: духом ты тверда,
Но все же ты женщина...
(«Генрих IV», I, 3)

Но именно эта бытовая этика, утверждающая, что мужчина есть мужчина, а женщина — женщина, вызывает бунт многих героинь Шекспира, которые не довольствуются уготованной им ролью быть прислугой мужа. Порция, жена Брута, требует от мужа, чтобы он посвятил ее в свои планы:

Скажи мне, Брут: быть может по закону
Жене запрещено знать тайны мужа?
Быть может, мой супруг, я часть тебя,
Но с тем ограниченьем, что могу
Делить с тобой лишь трапезы и ложе
И изредко болтать? Но неужели
Лишь на окраине твоих утех
Я жить должна? Или Порция для Брута
Наложницею стала, не женой?
(«Юлий Цезарь», II, 1)

У Шекспира изображаются женщины, стремящиеся если и не к равенству с мужчиной, то к освобождению от диктата мужчины в семейной жизни. Андриана в «Комедии ошибок», обращаясь к своей сестре Люциане, ставит принципиальный вопрос о свободе мужчин и женщин: «Но почему свободней нас им быть?» Люциана отвечает, приводя традиционную, чисто догматическую систему взглядов на брак:

Нехорошо, когда мы слишком вольны
Опасно то; взгляни на целый свет:
В земле, в воде и в небе воли нет.
Ведь самки рыб, крылатых птиц, зверей —
Все в подчиненье у самцов-мужей.
Мужчины же над миром господа:
Покорны им и суша и вода.
Они наделены умом, душой,
Каких ведь нет у тварей ни одной.
Их право — всем в семье распоряжаться,
А долг жены — всегда повиноваться. (II, 1)

Но очевидно, что такой ответ не удовлетворяет Андриану. Если муж — узда на пути женщины к свободе, то такой брак ее не устраивает, потому что, по ее словам, «одни ослы своей уздой довольны». Андриана — настоящий бунтарь, она требует равенства с мужчиной, в противном случае она готова отказаться от брака.

Шекспир — противник обожествления женщины, этого устаревшего ритуала куртуазной любви. В его пьесах она предстает в реальной, жизненной обстановке. В отличие от неоплатоников, он не провозглашает культ какой-то идеальной женщины, а говорит о ее возрасте, болезнях, изображает ее в обстановке реального, физического мира, в поисках любви, в борьбе за свою независимость.

Шекспир симпатизирует своим образованным женщинам, которые обладают юмором, не лезут за словом в карман и в словесных дуэлях способны посрамить любого мужчину. Интересно, что в его пьесах женщины обнаруживают симпатию к миру профессиональных шутов и балагуров, как это делает Селия в отношении к Оселку, Виола — к Фесту, Корделия — к шуту в «Короле Лире». Мир женщин у него светлый, радостный, шутливый, непохожий на серьезный и озабоченный мир мужчин. И образованные женщины Шекспира, так же, как и его любимые шуты и остроумцы, противостоят этому серьезному миру, демонстрируя свое остроумие как бы со стороны.

Как мы сказали, отношение Шекспира к женщине сочувственное. Пожалуй, это сочувствие нигде не проявляется так явно, как в «Гамлете» и «Отелло». Об Офелии, трагической жертве сугубо мужских разборок при датском дворе, мы уже говорили. Другой женский образ, к которому Шекспир относится с особым сочувствием, это Дездемона. Она — жертва двух пересекающихся мужских устремлений — коварства злодея Яго и ревности ее мужа.

Пожалуй, нигде в пьесах Шекспира мужчина не выглядит в таком деградирующем виде, как в «Отелло». Еще недавно блестящий полководец, кого так высоко принимает Венеция и перед военным авторитетом которого склоняются все дожи, из-за какой-то мелкой клеветы по адресу своей жены превращается в жалкое животное, лишаясь всяческих человеческих качеств и мечтая только об одном — ее смерти и крови. В воспаленном воображении Отелло Дездемона не только женщина, изменившая своему долгу жены с Кассио, но и участница каких-то невообразимых оргий в замке, превратившимся в бордель.

Дездемона.
Скажи мне, в чем грех мой? Что я совершила?
Отелло.
Ты для того ль бела как белый лист,
Чтоб вывести чернилами: «блудница»?
Сказать, в чем грех твой, уличная тварь,
Сказать, отребье, что ты совершила?
Стыдом я щеки раскалю, как горн,
Когда отвечу. Выговорить тошно.
(«Отелло», IV, 2)

Существует огромное количество интерпретаций «Отелло», но большинство из них относятся не к Дездемоне, а к Отелло. Многие авторы акцентируют внимание на его патологической ревнивости, другие — на его патологической доверчивости. Английский поэт У. X. Оден в своей прекрасной статье об «Отелло» («Шут в колоде») говорит, что основа трагедии заключается не столько в любви Отелло к Дездемоне, сколько в расовых проблемах, в отношении его, военноначальника с темной кожей, к венецианской республике, а не только собственно к Дездемоне.

Представляется, что Оден чересчур предубедителен к Дездемоне, когда он говорит: «Дездемону все жалеют, но я никак не могу полюбить ее. Ее намерение выйти замуж за Отелло — ведь по сути дела она сделала ему предложение — похоже на романтическое увлечение школьницы, а не на чувство взрослого человека: необыкновенная жизнь Отелло, полная удивительных приключений, пленила ее воображение, а что он был за человек, для нас не так важно»⁴.

Однако мало кто интересуется причинами трагедии самой Дездемоны. А они заключаются в полном отсутствии личной свободы у женщин. Как говорит сама Дездемона, отец которой ставит ее перед выбором — следовать за ним или уйти к Отелло, она не может оставлять за собой право быть близкой и отцу, и мужу, а должна, как при феодальном праве, перейти от одного к другому. Об этом Дездемона сама говорит:

Отец, в таком кругу мой долг двоится.
Вы дали жизнь и воспитанье мне.
И жизнь, и воспитанье говорят мне,
Что слушаться вас — мой дочерний долг.
Но вот мой муж. Как мать моя однажды
Сменила долг пред вами, так и я отныне
Послушна мавру, мужу моему.
(«Отелло», I, 3)

Муж же вправе полностью распоряжаться ее жизнью и судьбою, и она гибнет независимо от того, является ли он ревнивцем или доверчивым человеком. И в том, и в другом случае у нее нет никакого шанса на доказательство своей невинности. Собственно, как показывает Шекспир, у нее нет никакого права на то, чтобы ее выслушали.

Теперь вернемся к вопросу, который был поставлен нами в самом начале: был или не был Шекспир феминистом? Нам представляется, что Шекспир не был сторонником феминизма, даже в том значении этого слова, в котором феминизм существовал при дворе Елизаветы. Современные феминистки часто упрекают Шекспира за то, что он в недостаточной мере был защитником женщин. Действительно, Шекспир никогда не претендовал на то, чтобы быть борцом за права женщин. Он симпатизировал женщинам, его лучшие героини не уступают мужчинам, они образованны, остроумны, обладают свободой ума и умеют постоять за себя в трудных жизненных ситуациях. Но Шекспир никогда не претендовал на роль реформатора семьи и брака. Он не предлагал никаких рецептов или реформ. Основой его взглядов на семью, как и на государство в целом, была идея единства микро- и макрокосмоса, обеспечивающего гармонию и порядок в обществе. Шекспира нельзя считать феминистом и в современном смысле этого слова главным образом потому, что он никогда не разделял мир мужчин и мир женщин. Нельзя не согласиться с мнением автора уже приводимой нами книги «Шекспир и природа женщин», которая пишет: «Шекспир считал мужчин и женщин равными в мире, который признавал их неравенство. Он не разделял человеческую природу на мужскую или женскую, хотя он обнаруживал в каждом мужчине или женщине огромное число общностей при сходных противоположных импульсах. Говорить о шекспировских женщинах — значит говорить о его мужчинах, потому что он отказывался разделять их мир физически, интеллектуально или духовно»⁵.

Вместе с тем, Шекспир убедительно показал героическую борьбу женщины за то, чтобы быть человеком в обществе, которое признавало ее только как женщину. И если он не был сторонником феминизма в традиционном смысле слова, то нельзя не восхищаться и наслаждаться разнообразием созданных им образов женщин — трагических и иронических, прозаических и поэтических, высоко образованных и малограмотных, презирающих и любящих мужчин. Все они составляют уникальный мир шекспировских характеров.

Примечания

1. Kelso R. Doctrine for Lady of the Renaissance. London, 1975; Lazard M. Image litterary de la femme a la Renaissance. Paris, 1985; MacLee J. The Renaissance Notion of Woman. Cambridge, 1980.

2. Dusinberre J. Shakespeare and the Nature of Woman. London, 1975. P. 2.

3. Шекспир У. Полное собр. соч.: В 10 т. M., 1967. Т. 5. С. 311.

4. Оден У. X. Чтение. Письмо. Эссе о литературе. М., 1998. С. 213.

5. Dusinberre J. Shakespeare and the Nature of Woman. P. 308.