Выгода как движущая сила в жизни общества

В истории и в жизни общества Монтень и Шекспир обнаруживают мощную движущую силу, которую называют выгодой, или потребностью («commodity», «profit», «gain», «need»). Наиболее глубоко и многосторонне проблема движущих сил в истории и политике освещена Шекспиром в хронике «Жизнь и смерть короля Джона», и возможно, что это произошло не без воздействия «Опытов». В монологе одного из самых активных и привлекательных персонажей хроники — Бастарда (такое прозвище получает Филипп Фальконбридж, незаконный сын Ричарда Львиное Сердце) выгода предстает как отрицательная сила, увлекающая мир на путь подлости, побуждающая и королей, и нищих изменять вере, клятвам, торговать честью и предавать друзей. Выгода (Шекспир употребляет в этом монологе слово «commodity», связанное с торговлей, которое часто встречается в переводе Флорио) — это «хитрый дьявол», «сводня», «посредник», «уклон к подлости», который отклонил мир от «незаинтересованности» («indifference») (K.J., II, 1, 561—598).

Монтень вполне определенно говорит о том, что к изменению законов и верований людей побуждает выгода. «Владение» и «обычай» лежат в основе законов, и если, преодолев опасности, идти против течения мощной реки законов, то у истоков найдешь еле заметный ключ — выгоду или древний, уже неразумный обычай (E., II, 12, 299).

Одна из самых коротких глав «Опытов» называется «Выгода одного — ущерб для другого» (I, 22; E., I, 21). В ней Монтень приводит примеры, подтверждающие истинность тезиса, вынесенного в заголовок. Афинянин Демад осуждал другого афинянина за его ремесло — торговлю похоронными принадлежностями, которая приносит прибыль, если многие умирают. Монтень возражает, что на этом основании плохим можно назвать почти любой способ получать доход: купец, земледелец, архитектор, судья — все получают выгоду в ущерб другим людям. Врачи процветают, когда много больных, и даже священники заслуживают почет благодаря нашим порокам и смерти. Монтень приводит суждение древних о всеобщем законе природы: «Рождение, рост и увеличение каждой вещи есть изменение и разрушение другой» и заканчивает главу цитатой из Лукреция, довольно точно переданной у Флорио: «Все, что, изменившись, выходит за свои пределы, означает смерть того, чем оно было раньше» (E., I, 21, 41).

Но Монтень высказывает суждения и о совсем иной выгоде, господствующей лишь в человеческом обществе, о выгоде жестокой, эгоистической, враждебной самой жизни. В семнадцатой главе второй книги «Опытов» Монтень откликается на идеи Макьявелли, высказанные им в семнадцатой главе сочинения «Государь», где Макьявелли анализирует эгоистические мотивы поступков политических деятелей и, на первый взгляд, оправдывает их жестокость и лицемерие соображениями необходимости; Монтень признается, что он ненавидит новейшее учение, оправдывающее притворство и лицемерие в жизни и в политике ссылками на «выгоду». По его мнению, восхваляемое всеми притворство свидетельствует о деградации и низости души лицемера, о его трусости, поскольку он скрывается под маской и не осмеливается предстать в своем истинном виде (E., II, 17, 332).

Монтень признает вслед за Макьявелли, что такие достоинства государя и правителя, как человечность, сдержанность, верность слову и клятвам, умеренность и превыше всего справедливость, встречаются в его время редко, ибо в политике господствует выгода. Монтень пересказывает и другое суждение Макьявелли, содержащее предостережение тем государям, которые предпочитают выгодное справедливому: «Выгода, или польза («the commodity or profit»), увлекает их (людей и государей. — В. К.) к первому нарушению верности (а повседневно некоторые совершают и другие предательства), и святотатства, убийства, мятежи, измены предпринимаются ради какой-то выгоды. Но эта первая выгода влечет за собой бесчисленные потери и опасности: такого государя (способного нарушить слово и предать. — В. К.) отстраняют от всех торговых сделок и других переговоров по причине его ненадежности» (E., II, 17, 332—333). В этом месте Монтень не называет Макьявелли, хотя передает его мысли весьма точно. Однако через несколько страниц в этой же главе, говоря о том, что в политических делах открывается большой простор для противоречивых мнений, он признает рассуждения Макьявелли по данному вопросу «весьма основательными» (E., II, 17, 336). Правда, здесь же он добавляет, что и доводы Макьявелли, и доводы его противников могут быть опровергнуты.

Монтень откликается на идеи Макьявелли и в другой главе — «О дурных средствах, служащих благой цели» (II, 23), где приводит примеры, когда правители были вынуждены прибегать к жестоким мерам для спасения государства. Двойственность представлений Монтеня о роли выгоды в жизни и в политике сказывается во многих местах «Опытов»: с одной стороны, Монтень, подобно Макьявелли, признает, что выгода в ее различных видах и формах является движущей силой в развитии общества, но вместе с тем его нравственное чувство и чувство сострадания протестуют против такого ненормального положения вещей в мире.

Такая двойственность проявляется и в хрониках Шекспира, особенно в упомянутом выше монологе Бастарда. Источники идей Шекспира, высказанных в этом монологе, не установлены. На мой взгляд, некоторые мысли навеяны чтением Спенсера и Монтеня. Прежде всего сравним монолог Бастарда с содержанием вступления и второй песни в пятой книге поэмы Эдмунда Спенсера «Королева фей» — «Легенда об Артега́ле, или О справедливости».

Спенсер описывает, как в древние времена в мире расцветала добродетель, не было вражды и войн, все были равны, царила справедливость. Однако уже давно мир уклонился от первоначального пути, «выбежал из круга», изменились люди, их представления о добре и зле. Он считает изменчивость всех вещей законом природы, подвергает сомнению систему Птолемея¹. Возврат к древним временам Спенсер признает невозможным. В аллегорической картине, нарисованной во второй песни, он противопоставляет мятежника Гиганта, воплощающего всеобщее стремление к равенству, борцу за справедливость Артегалу. Первый требует восстановить равенство, собирается взвесить все дела и поступки на огромных весах, его окружают «глупцы, женщины и мальчишки», а позднее толпы недовольных. Артегал возражает Гиганту, что равенство неосуществимо: невозможно взвесить слова и мысли, а, кроме того, крупица добра перевешивает на весах справедливости горы зла. Наконец, с помощью Железной руки Артегал низвергает Гиганта со скалы в морскую бездну. Как видим, признавая, что мир становится все хуже и хуже, Спенсер, тем не менее, иронически относится к «уравнительным» идеям².

Как и в монологе Бастарда, в рассуждениях Спенсера присутствует мысль о том, что мир устроен плохо, что он уклонился от ровного пути, когда не было неравенства, что изменились представления людей о добре и зле, что все в мире подвергается постоянному изменению. Однако Спенсер не говорит о причинах, отклонивших мир от верного пути, более того, он отвергает объяснение, данное в речи Гиганта, который убежден, что причина всех зол — неравенство между людьми, народами, государствами.

Бастард в хронике Шекспира называет главную причину, которая отклонила мир с пути справедливости: эта причина — выгода, т. е. эгоистический интерес. Такое объяснение согласуется со многими суждениями Монтеня. В монологе Бастарда встречается любопытное словесное совпадение с текстом из семнадцатой главы «Опытов», где Монтень упоминает о воззрениях Макьявелли на политику. Монтень приводит цитату из Тибулла для доказательства того, насколько трудны этические оценки в государственных делах:

Когда одна чаша весов уравновешена другой,
То ни одна из них не опускается вниз и не поднимается вверх.

      (E., II, 17, 336)

Первая строка в переводе Флорио «As when an even skale with equall weight is peized» сходна с мыслью Бастарда: «Мир, который сам по себе хорошо уравновешен. Направлен ровно по ровному пути» (The world who of itself is peised well Made to run even upon even ground...», K.J., II, 1, 575—576). В ином контексте и для других целей Шекспир, возможно бессознательно, использовал необычную метафору, которая и у Монтеня, и в словах Бастарда связана с этической оценкой политики.

Монолог о «выгоде» Бастард произносит в момент, когда короли заключили союз, по его мнению, означающий попрание этических принципов: Филипп Французский ради выгоды отказался поддерживать Артура, а Джон отдал английские владения, чтобы устранить претендента на английскую корону. «Безумный мир! безумные короли! безумный союз!» — восклицает Бастард. В числе приведенных им примеров, как ради выгоды жертвуют добродетелью, встречается упоминание, как «выгода» («commodity») — этот «приятный джентльмен», лишает девственности ту, у которой ничего нет, кроме имени «девица». Эта метафора могла быть навеяна чтением «Опытов». У Монтеня встречается, правда в ином контексте, остроумное сопоставление «девственности» и «выгоды»: выгода от сохранения девственности всем известна, однако, следуя природе, ее сохранить трудно, а следуя обычаю и законам — легко («...chastitie is an excellent virtue, the commoditie whereof is very well knowne...», E., I, 12, 46).

Шекспир вполне мог разделять убеждение Монтеня и Макьявелли об относительности представлений о том, что является выгодным в политике (рассуждение Монтеня приведено выше). Все события в хронике «Жизнь и смерть короля Джона» только на первый взгляд подтверждают истинность вывода Бастарда о господстве «выгоды» — в действительности поступки правителей, которые казались им выгодными, привели совсем к иным результатам, чем они ожидали, оказались трагически «невыгодными», даже гибельными для всех участников событий: предложение Бастарда объединенными силами разрушить город Анжер привело к заключению нежелательного для целей Бастарда «безумного» союза; возобновление войны Франции с Англией по приказу Пандольфа привело к тому, что Франция зря потеряла людей и деньги, оказалась орудием политики Рима; Констанса, желая сделать горячо любимого Артура королем, лишилась сына, сошла с ума от горя и умерла; король Джон, задумав освободить Англию от власти Рима, навлек вторжение врагов в Англию, а желая избавиться от Артура, вызвал мятеж лордов внутри страны, в результате вынужден был покориться Риму, а в конце концов был отравлен, как можно предполагать, по приказу врагов-католиков. Таким образом, Шекспир решает вопрос о соотношении выгоды и справедливости в духе Монтеня — невозможно следовать только эгоистической выгоде, не навлекая на себя непредвиденных трагических последствий.

Примечания

1. Spenser E. The poetical works of Edmund Spenser / Ed. with Selincourt. London, (a. o.), 1912, p. 276—277.

2. Ibid., p. 284—285.