2. Либерально-буржуазная критика: В.Д. Спасович. Демократическая критика: Н.И. Стороженко, В.В. Чуйко, А.Н. Кремлев. — Народническая критика: П.Л. Лавров, Н.К. Михайловский, А.М. Скабичевский, П.Ф. Якубович, А. Воскобойников

Политическая реакция 80-х годов открывает широкий простор для нападок на материалистическую эстетику и общественную направленность литературы. Активизируется реакционная критика. Выступает «целая фаланга представителей благонамеренного обскурантизма, не признающих своей умственной связи с предыдущим временем»,¹ с идеями шестидесятников.

Но было бы неправильно говорить о полном торжестве реакционных идей. Умственная жизнь русского общества переживает «великий исторический момент». В зловещей тишине ночи работает «наболевшее чувство» и зреет «широкая общественная мысль».² Несмотря на небывалый цензурный гнет и засилие пошлости, прогрессивная критика отстаивает реализм и идейность в искусстве, борется против натурализма и первых проявлений декадентства.

В продолжающихся спорах о задачах и сущности искусства Шекспир по-прежнему фигурирует как одно из высших олицетворений искусства. Но не все одинаково понимают сущность его творчества. Появившиеся уже тогда модернисты, например, противопоставляют его действительности.³ Для них поэтический вымысел не связан с действительностью и выше ее. Художник из ничего творит новые миры: «Рафаэль и Шекспир... создали каждый по новому человечеству».⁴

Отбрасывается понятие художественной правды. Если художественная правда, рассуждает один критик, представляет собой перевод фактов действительности на язык художественных образов, то перевод этот очень неточен: «мир Шекспира так лучезарен, герои его так величественно прекрасны, даже в диких своих порывах, что самые реальные его драмы чаруют нас как какая-нибудь сказка», тогда как «подлинник оказывается неизмеримо хуже, грязнее и низменнее своего перевода». И вывод: произведения искусства — не образы объективной действительности, воспроизведенной художником, а лишь субъективные «отражения от чрезвычайно подвижного и впечатляющего экрана живого человеческого чувства при нервном освещении настроений».⁵

И все же попытки оторвать шекспировское творчество от жизни, лишить его реального содержания не пользуются широким распространением. Даже реакционные журналы вынуждены связывать творчество великого драматурга с реализмом. Таково знамение времени. «Художественная чуткость русского трезвого критического чувства, — пишет критик «Русского вестника», — раньше многих оценила гениальность великих реалистов Запада: Шекспира и Мольера».⁶ Но он по-своему истолковывает этот реализм. Для него в реализме важно не раскрытие действительности во всей ее наготе, как выражался В.Г. Белинский, а идеализация действительности. Так понимает критик и русский реализм, и творчество английского драматурга. «Величайший из реалистов — Шекспир, — пишет он, — вырос в колосса мирового искусства силою... поэтической идеализации, которою освещены его строго реальные изображения».⁷

Другой критик того же журнала показывает, в каком направлении, по его мнению, шла идеализация действительности в произведениях Шекспира. Шекспир для него выразитель не идеалов нового времени, как принято думать, а религиозных идеалов старой Европы. «Старая Европа, — замечает он, — имела свое "слово", произнесенное Шекспиром с новою силою, заключившее собою трагическую борьбу веры с скептицизмом».⁸ Вырванные из контекста пьесы слова Гамлета «есть божество, ведущее нас к цели» принимаются им как вывод из всего творчества английского драматурга, а уж смысл самой трагедии автор статьи видит именно в показе примирения Гамлета с богом в смерти.⁹

Для представителя либерально-буржуазной мысли В.Д. Спасовича Шекспир также является «величайшим реалистом», реализм которого «поставлен на службу сильнейшей идеализации, какая когда-либо существовала».¹⁰ Но в его представлении шекспировская поэзия идеализирует не прошлое, а настоящее, «этот свет, каков он есть со всеми его несовершенствами и терниями», и ищет «прежде всего правды» во всей ее полноте «не только в гармоническом и грациозном, но и в уродливом и ужасном».¹¹

На первый взгляд это близко к тому, как понимает шекспировское творчество демократическая критика в ее различных ответвлениях. Однако в ее понимании, как это мы видели на примере Н.В. Шелгунова, Шекспир не идеализирует действительность, а воспроизводит ее, какова она есть, и утверждает идеалы, связанные с будущим. Эти оттенки и различия в понимании шекспировского реализма сказываются всякий раз, когда дело касается конкретных оценок отдельных произведений английского драматурга.¹²

В 80-е годы ширятся и углубляются изучение и пропаганда шекспировского творчества в русской прогрессивной критике. Помимо Н.И. Стороженко, о нем пишут П. Каншин, Д. Коровяков, А.Н. Кремлев, М. Кулишер, И.И. Иванов, С. Тимофеев, В.В. Чуйко и многие другие. Кроме того, Шекспир находит живой отклик в народнической критике.

Профессор Московского университета Н.И. Стороженко (1836—1906),¹³ долгие годы насаждавший отечественное шекспироведение с университетской кафедры, был также неутомимым популяризатором великого английского драматурга. «В его лице, — пишет в своих воспоминаниях о Стороженко М.М. Ковалевский, — мы имели, вероятно, лучшего в России знатока Шекспира, приступившего к его изучению не иначе как с благоговейным трепетом. Этот трепет, вероятно, и помешал ему написать много о самом авторе Гамлета. Кроме лекций, Стороженко оставил о Шекспире небольшое число частных этюдов, посвященных рассмотрению роста тех или других его типов».¹⁴ Н.И. Стороженко публикует ряд статей и рецензий на шекспировские издания и спектакли в русских и английских журналах, читает в Московском университете специальный курс лекций о «Макбете», вышедший отдельным изданием.¹⁵ В «Очерках английской драмы» он дает в сжатом виде результаты своих исследований о предшественниках Шекспира, дополнив их новыми материалами, и посвящает творчеству драматурга главу, написанную на основе новейших достижений шекспироведения и собственных исследований. Это был первый на русском языке вполне научный очерк творчества Шекспира. В драмах поэта русский ученый отмечает «глубокое проникновение в сущность жизни», «живой интерес к вопросам времени», постановку «коренных вопросов человеческого существования» и «горькое раздумье над жизнью».¹⁶

Период мрачной реакции 80-х годов накладывает свою печать на характер восприятия шекспировского творчества русским исследователем. В это время он особенно чуток к трагедиям драматурга, написанным в зрелый период его творчества, когда им, по словам Н.И. Стороженко, «овладевало мрачное, близкое к пессимизму настроение, под влиянием которого все представлялось ему в мрачном цвете»,¹⁷ хотя создание таких характеров, как Корделия, Дездемона, Порция, Брут, доказывает, что он не утратил веру в добро. Внимание ученого больше всего привлекают «Гамлет», «Макбет» и «Юлий Цезарь».

«Гамлет» для него — «трагедия разочарования», «плач по разбитым жизнью надеждам», а ее герой — натура благородная, полная возвышенных порывов, но созерцательная, непригодная к борьбе. Ни в одно из своих произведений Шекспир, по мнению ученого, не вложил «столько своей собственной души, нигде так не сливался с своим героем, не думал его мыслями, не плакал его слезами».¹⁸

Возникает законный вопрос: не был ли особый интерес исследователя к самой мрачной трагедии Шекспира — к «Макбету» — продиктован его душевным состоянием, вызванным мрачной реакцией его времени, когда в душной атмосфере угнетения задыхались и гибли люди, а честолюбцы строили свое счастье на несчастьях миллионов? Трагедия и ставила перед ученым вопрос: «Может ли человек построить свое счастье на гибели другого человека?». Для него «Макбет» был трагедией, где мастерски показано разрушительное действие честолюбия, превращающего и недурного по природе человека в коварного убийцу и злого деспота.¹⁹

И рядом с этим — восхищение Шекспиром как автором «Юлия Цезаря», в котором поэт, по словам критика, выразил «не только страстную любовь к свободе и не менее страстную ненависть к деспотизму», но и «античный взгляд на тираноубийство как на великий акт гражданской доблести», а в политическом убийце изобразил «идеал человека».²⁰ Не забудем, что подобные мысли высказываются вскоре после убийства русского царя революционерами-террористами.

Стороженко первый правильно поставил вопрос об отношении Пушкина к шекспировскому наследию. Не умаляя величия русского поэта, он отмечает плодотворность изучения Пушкиным творчества Шекспира, отразившегося «во взглядах его на задачи поэзии вообще и драматического творчества в особенности». Для Пушкина всегда было характерно «стремление к правде и естественности», но «укрепленные изучением Шекспира», эти взгляды «сделались главной основой его литературного кодекса». И когда Пушкин с высоты «шекспировского реализма взглянул на произведения прежних своих кумиров, то они показались ему деланными и холодными».²¹

Существенный вклад в изучение, но главным образом в популяризацию шекспировского творчества в русской литературе внес критик В.В. Чуйко.²² «Любимым предметом Чуйко был Шекспир», — вспоминает о нем С.Ф. Либрович; по его же свидетельству, Чуйко «полюбил Шекспира почти с детских лет», «посвятил изучению великого сердцеведа всю свою жизнь», «проникнут был им глубоко, мог произносить наизусть целые тирады из его творений в подлиннике и в лучших переводах. Иные годы В.В. Чуйко почти исключительно занимался Шекспиром, работая с редким усердием и увлечением по этому предмету в Москве, в Петербурге, Берлине, Лондоне, Стратфорде-на-Эвоне и других местах».²³ По количеству написанного о Шекспире Чуйко превосходит всех своих современников, да и не только современников.²⁴ Но главным делом жизни его была большая книга о Шекспире.²⁵ Хотя эта книга встретила резкую критику со стороны Н.И. Стороженко,²⁶ упрекавшего автора в неточностях, неправильных транскрипциях, незнании элементарных исторических фактов и т. д., тем не менее этот большой труд был добросовестной во многих отношениях и весьма доступной для читателя компиляцией.²⁷

Труд В.В. Чуйко представлял собой характерное явление в истории изучения Шекспира в России. В нем отразились и достоинства, и недостатки русской критической мысли 80-х годов. В книге изложен громадный материал, на собирание которого автор потратил более десяти лет; в легком и занимательном изложении в ней получили отражение многие новейшие достижения зарубежного и русского шекспироведения. Тем не менее никакого этапа в русской науке о Шекспире эта книга не составила, да автор и не стремился к этому.

Отсутствие четко выработанной концепции, эклектизм взглядов автора помешали сделать в этом труде серьезные историко-литературные обобщения. В этом и состоял главный недостаток книги, на что и указал Н.И. Стороженко в своей рецензии, впрочем чрезмерно строгой и педантичной.

В. Чуйко видит связь шекспировского театра с породившей его эпохой, с тем порядком вещей, в котором «заключался зародыш будущей грозной революции», вспыхнувшей «с такой страшной силой» позднее.²⁸ «Шекспир, — пишет автор, — с его великим чутьем всемирности и общечеловечности выразил с необыкновенной полнотой всю совокупность и органическую законченность элементов, из которых образовалось Возрождение».²⁹ В комедиях, «около своих пастушков, в глубине драмы», — замечает критик, — Шекспир показывает «по временам грозную действительность», «сутолоку ежедневной жизни с ее фиктивными заботами, сословное или общественное рабство, возведенное в закон», и противопоставляет этому «природу и свободу во всей их обаятельной простоте».³⁰

Весьма интересен анализ исторических хроник Шекспира, которые, по словам критика, представляют «грандиозный драматический эпос, какого не имеет ни одна из европейских литератур».³¹ Чуйко отмечает шекспировский историзм и народность, простирающиеся до понимания драматургом решающей роли народных масс в исторических событиях. По его мнению, политические события Шекспир показывает на «народном фоне, придающем удивительную смелость и ширину картине».³² Народ в изображении драматурга — это «настоящий народ в бесконечном разнообразии физиономий, характеров, типов, темпераментов, привычек, положений, волнующийся и действующий группами или в одиночку, народ, принимающий участие в политическом событии, живо интересующийся политическими делами и нередко своим вмешательством решающий судьбу государства».³³ Критик отмечает в Шекспире отсутствие каких-либо предубеждений при изображении народа. «...рассматривая тщательно роль толпы в пьесах Шекспира, — пишет он, — мы видим не какую-либо аристократическую тенденцию, а художественное изображение действительности без всякой идеализации».³⁴

При анализе стиля Шекспира критик обращает внимание на «необыкновенное богатство и обилие народных выражений, грубых, простонародных форм речи, которых избегали почти все другие поэты его времени и которыми Шекспир... пользовался с особенным пристрастием», и находит, что «это связывает его уже прямо с народною жизнью, которая почти совершенно отсутствует в произведениях других поэтов».³⁵

Менее удачлив автор при анализе трагедий Шекспира. Тут много неясностей, противоречий и странностей, которые отмечены в рецензии Н.И. Стороженко, подчеркнувшем, впрочем, что у Чуйко «есть целые страницы, написанные живо, даже увлекательно» и «встречаются замечания дельные и тонкие, обличающие в авторе развитой вкус и правильное понимание сущности шекспировского творчества».³⁶ Стороженко полагал, что очищенная от недостатков при втором издании книга окажется полезным пособием при изучении Шекспира. Второе издание, однако, не появилось.

В книге В. Чуйко имеются разделы, посвященные восприятию Шекспира в России, где также наряду с интересными страницами, например о понимании Пушкиным Шекспира,³⁷ встречаются поверхностные и неправильные суждения. Но на эту тему до выхода его книги был издан специальный труд другого автора — Сергея Тимофеева.³⁸ В книге С. Тимофеева³⁹ сделана попытка обобщить то, что было написано о Шекспире и русской драматургии до него. Никаких новых фактов и открытий в ней нет, да автор и не претендует на это. В ней собраны известные к тому времени по другим источникам материалы и наблюдения, устанавливающие связь русской драматургии с творчеством Шекспира.⁴⁰ Но автор односторонне и неглубоко подошел к решению проблемы влияния Шекспира на русскую драму. Видя в английском драматурге «исповедника натуры, естественности и реализма», он зачисляет в последователи Шекспира всех русских писателей, у кого находит эти качества, не учитывая всей сложности поставленной им себе задачи и допуская при этом очевидные преувеличения.⁴¹ В работе С. Тимофеева не всегда даются ссылки на использованные источники. Ее заключительные страницы взяты из статьи А. Кремлева без указания на заимствование.⁴²

Кремлева считали «чудаком»-шекспироманом, без меры увлекавшимся своим кумиром.⁴³ Это был бескорыстный поклонник английского драматурга, немало делавший для популяризации его в России в конце XIX в.⁴⁴ Почитатель Белинского, Герцена и Салтыкова-Щедрина, Кремлев остро переживал царившую в русской жизни несправедливость и весьма отрицательно относился к самодержавной власти. Его мятежные настроения находили свое выражение в его стихах,⁴⁵ драматических произведениях,⁴⁶ статьях и брошюрах. Но сам он не был политическим бойцом и всего себя отдавал искусству, а искусство рассматривал как средство воспитания масс. Самым важным видом искусства для него был театр и драматическая поэзия, а в драматической поэзии наивысшим авторитетом был Шекспир. Вот почему он всего себя отдавал пропаганде и популяризации шекспировского творчества,⁴⁷ хотя наравне с Шекспиром ставил Пушкина и любил и других русских поэтов.

Для Кремлева Шекспир прежде всего народный поэт и реалист, творчество которого вырастает из действительности и крепкими нитями связано с ней. Он с особой силой подчеркивает реальность шекспировских типов, обладающих «всеми качествами действительных людей», являющихся «как бы живыми». В каждом слове шекспировского персонажа мы слышим звук человеческого голоса и можем доказать, почему он сказал «именно это слово, а не другое». И только при таком взгляде, говорит критик, мы можем понять, «что за человек, что за художник был Шекспир», какая «великая душа была у этого человека, какие непоколебимые нравственные истины способна она питать и поведать миру».⁴⁸

Мир шекспировского творчества и его высокие нравственные идеалы критик противопоставлял пошлости и реакционному застою в русской общественной жизни 80-х годов. К критическим статьям его примыкают и стихи. В стихотворении А.Н. Кремлева «Шекспиру» выражены ненависть поэта к порочности и продажности окружающей жизни и вера в высокие гуманистические идеалы, воплощенные в произведениях любимого им писателя. «Везде порок, бесчестье, самовластье, на жертву жизнь тиранам отдана, везде печаль, и горе, и несчастье!.. Все продано: любви святое чувство, добро и честь, талант и красота, религия, искусство и наука, и мощь ума, и сердца чистота». Все это способно привести человека в отчаяние. Но обращение к шекспировской поэзии, выразившей трагизм человеческого существования и не утратившей веры в светлые идеалы, помогает жить дальше и верить в будущее. «И вновь смотрю я с верой в этот мир».⁴⁹

Критик призывает русское общество не пренебрегать Шекспиром. «Мы больше, чем кто-либо, — пишет он, — нуждаемся в великих идеях — философских и поэтических; мы больше, чем кто-либо, должны внимать этим идеям всем своим существом и освобождаться из-под гнета влияний, тормозящих нашу нравственную и общественную жизнь». И ему кажется, что «в минуты тяжелой борьбы со злом и насилием... никто не может удержать нас на высоте человеческого достоинства, кроме Шекспира».⁵⁰ Критик призывает бороться со злом, беря себе в союзники Шекспира. Только не надо смущаться, если он укажет «ряд сильных и энергичных протестов» и потребует «безграничного и самоотверженного героизма».⁵¹

Любимым шекспировским образом Кремлева был Гамлет, в котором он видит поборника справедливости, человека великого ума и высоких моральных идеалов. Душевное потрясение, пережитое им в столкновении с порочным миром, только укрепило в нем эти черты.⁵²

Кремлев безусловно впадал в крайности, усматривая спасение человечества чуть ли не в одном Шекспире, но в своей интерпретации его творчества он высказал много здравых мыслей и перенес свою популяризацию русского шекспиризма даже за рубеж.⁵³

* * *

Нам остается сказать еще об отношении к шекспировскому творчеству народнической критики, занимавшей ведущее место в демократическом лагере.

Подход к литературным явлениям прошлого в народнической критике определялся общим взглядом идеологов народничества на историю: располагать все факты истории литературы в перспективе в зависимости от того, содействовали они или противодействовали тому идеалу, какой народничество считало общечеловеческим идеалом своей эпохи. Высшим идеалом для народника является свободная «человеческая личность, цельная, полная», во всестороннем развитии ума, чувства и воли, личность, в которой красота, истина, справедливость «складываются в живое единство».⁵⁴ В сущности это патриархальный крестьянин-общинник, очень напоминающий: героев народного эпоса.

Крушение народнических идеалов в обстановке начавшейся реакции 80-х годов в России приобрело трагический колорит и сделало близким, для мироощущения народника трагизм шекспировских героев. В этой атмосфере возникает один из интересных документов народнической критики — статья видного идеолога русского народничества П.Л. Лаврова «Шекспир в наше время»,⁵⁵ а также ряд более мелких откликов на шекспировское творчество других критиков этого лагеря.⁵⁶

Статья «Шекспир в наше время» имеет принципиальный и даже, можно сказать, программный характер. Она сформулировала то понимание шекспировского творчества, которое складывалось у передовой русской молодежи второй половины 70-х и начала 80-х годов, когда Шекспир рядом с Лопе де Вегой и Грибоедовым, Шиллером и Гоголем, Бомарше и Островским увлекал и потрясал зрителя в московском Малом театре и в гастролях Росси, в столице и провинции.

П.Л. Лавров давно любил произведения Шекспира. Ссылки на его произведения и упоминания шекспировских героев встречаются в самых ранних трудах Лаврова. В Париже, на квартире русской писательницы-эмигрантки В.П. Жандр-Никитиной, где часто бывал П.Л. Лавров, собирались его русские друзья, народовольцы, и слушали драмы Шекспира в превосходном чтении Лаврова.⁵⁷

Статья о Шекспире обращена к передовым людям начала 80-х годов, и к революционной молодежи в особенности. Об этом прямо заявляет автор, имея в виду читателей, «глубоко затронутых вопросами жизни, увлеченных так или иначе ее течением и для которых отдых на прекрасном произведении искусства, на великом историческом событии прошлого представляет не разрыв с жизнью, а средство набрать в этом отдыхе новые силы, новую энергию для жизненной борьбы».⁵⁸

Можем ли мы наслаждаться, переживать душевные волнения, читая произведения Шекспира? Что может дать нам Шекспир? — спрашивает автор статьи от имени целого поколения передовых людей России и пытается ответить на этот вопрос в зависимости от того, насколько Шекспир свободен от религиозной морали, устраняющей в человеке личные убеждения; насколько он «угадал основную задачу нравственности нашего времени», связанную с развитием личности и ее отношением к обществу; насколько широк его нравственный горизонт, т. е. признает ли он «достоинство человека в людях разного общественного положения, разного пола, разных национальностей, разной веры и разной расы?».⁵⁹

В постановке этих вопросов сразу виден подход истинного народника, интересующегося не исторической правомерностью художественного явления прошлого, а соответствием этого явления современным идеалам народничества. П.Л. Лавров положительно отвечает на первый и третий вопросы. Английский драматург, полагает он, признает достоинство человека в людях разного общественного положения, разного пола, разных национальностей, разной веры. Он безразличен к религии, которая была «единственным источником истины для средних веков».⁶⁰ В этом критик видит огромную заслугу поэта, приближающую Шекспира к нашему времени.

Вопреки христианской морали, внушающей любить одинаково добрых и злых (Яго и Эдгара, Полония и Брута, Корделию и несправедливо обвиненную Дездемону), Шекспир учит ненавидеть зло и бороться против него, «действовать и бороться».⁶¹ Он учит и другому: «Надо различать людей».⁶² Надо знать людей, среди которых приходится жить и действовать. «Подле нас есть Корделии и есть Реганы, и, если мы будем безразлично относиться к ним, нам придется лишь произносить безумные речи в пустыне, плакать над трупом удавленной Корделии и быть величественными в суде, где председательствует шут-юморист».⁶³ Подле нас есть Дездемоны и Яго, и если мы посмотрим трезво на них, если допустим, что наше доверие будет обмануто,⁶⁴ то мы собственными руками задушим то, что нам всего дороже, то «"чудесное создание", в котором мы живем».⁶⁵

Для тех, кто жил в обстановке сложных конспиративных связей, эти слова были особенно понятны, звучали прямым призывом на шекспировских образах учиться различать людей, среди которых приходится вести опасную работу подпольщика. Те, к кому были обращены эти слова, хорошо понимали, о каком «чудесном создании», столь дорогом для передовых русских людей, шла речь: речь шла о революции.

Сколько горьких разочарований возникало у молодежи, ходившей в народ, от непонимания среды, в которой она действовала, лишенная ясного понимания действительности. Поэтому П.Л. Лавров, имея в виду Шекспира, писал: «Надо понимать среду, в которой действуешь. Наши поступки должны быть соображены с нравственным и умственным уровнем тех, среди которых мы действуем».⁶⁶ При этом он ссылался на взаимоотношения Брута, Кориолана и других шекспировских героев с массой: «Джон, Ричард II, Генрих VI гибнут потому, что не понимают среды, в которой действуют. Генрих V выдвигается как идеал короля, потому что всякое его действие, всякое его слово отражает идеалы общества, среди которого он действует».⁶⁷

Ромео и Юлия. Рисунок И.Е. Репина. 1887. Государственный музей изобразительных искусств им. А.С. Пушкина

Статья «Шекспир в наше время» написана под свежим впечатлением процесса первомартовцев. Гибель множества молодых борцов, действовавших часто необдуманно и поспешно, не могла не отозваться острой болью и тяжелыми думами в сознании вождя народнического движения. Нельзя их не ощутить в качестве подтекста в следующих словах статьи: «Гамлет и Отелло, Брут и Шейлок, Лир и Джульетта гибнут, несмотря на свои бесспорные способности или нравственные достоинства, несмотря на симпатию, которую вызывают многие из них, — потому что в их вооружении есть слабые места, и их враги подметили эти места, или потому, что события должны были направить удары именно на эти места. Но Генрих V и Просперо, Елена и Яго достигают цели, потому что они вооружены знанием и решимостью».⁶⁸

Знанию мира и людей, энергической жизненной борьбе учит Шекспир. Только вооружившись знанием, можно решительно действовать. Находясь под обаянием героических характеров шекспировых трагедий, критик пишет: «Надо действовать и бороться; вот все поучение, которое мы извлекаем из драм Шекспира; надо вооружаться для действия и борьбы; надо быть готовым к действию и борьбе; и когда минута драматического конфликта наступает для каждого, вызвана ли она личными влечениями или историческими событиями, надо решительно встречать неотвратимое, употребляя для борьбы заранее приготовленное оружие понимания мира и людей».⁶⁹ Шекспир не дает нам никакой «доктрины», но дает каждому мужество, энергию и силу для жизненной борьбы и труда на том поприще, какое открывает перед ним жизнь. В этом, в глазах критика, «одна из главных чарующих сил Шекспира, позволяющая ему переживать века и говорить нужные человеку истины последующим поколениям, несмотря на исторические изменения культуры».⁷⁰ Изменяются цели и методы борьбы, но необходимость участвовать в жизни остается, и «каждое новое поколение черпает в драмах Шекспира те побуждения к энергии, в которых нуждается всякий, кто способен участвовать в исторической жизни своего времени, или, по крайней мере, то уважение к деятельным, энергичным борцам за идеалы, которое необходимо самому "пропащему человеку"», чтобы не перейти в лагерь реакции.⁷¹

Присущий П.Л. Лаврову антиисторизм помешал ему увидеть многие особенности творчества Шекспира. По своему мировоззрению народник не был способен понять и оценить всю силу шекспировского реализма. Но и то, что увидел он в Шекспире, — возвеличение человеческого достоинства, отрицание религиозной морали и утверждение, что человек сам кузнец своего счастья, позволяет отнести его статью к лучшим образцам шекспировской критики в России 80-х годов. Она отражает отношение к творчеству великого драматурга целого поколения передовых борцов за свободу в русском обществе. В этом ее неповторимое значение. Вряд ли еще где-нибудь в критической литературе найдется что-нибудь подобное. Некоторые места статьи звучали как суровый призыв революционной партии к подвигам, как манифест: «Гибель, если отступишь перед делом, которое перед тобой поставила история. Гибель, если в деле не различаешь друзей от врагов, союзников от противников, если не присоединяешь понимание к решительности. Гибель, если не понимаешь, в какой исторической среде приходится действовать. Человек должен быть вооружен с головы до ног для жизненной борьбы, вооружен знанием и решимостью и никогда не должен отступать пред борьбою, в которую его вводит жизнь».⁷²

Подобное истолкование шекспировского творчества в пору, когда началась реакция и в среде интеллигенции начали распространяться настроения тоски и разочарования, имело большое значение. Шекспир внушал бодрость и веру в будущее, звал на подвиг. Он выступал как союзник: в революционной борьбе.

Основные положения статьи П.Л. Лаврова о Шекспире близки Н.К. Михайловскому, хотя они и не нашли у него столь отчетливого и полного выражения. Нравственные уроки, извлекаемые из шекспировских произведений Лавровым, — знать окружающих тебя людей, ненавидеть зло и деятельно участвовать в жизненной борьбе — привлекают внимание и этого народнического публициста и критика, не однажды получая отражение в его статьях, посвященных русской литературе и русской общественной мысли.

Как эстетическая проблема шекспировское творчество воспринимается народнической критикой ограниченно. Однако в борьбе против так называемого чистого искусства, в спорах с натурализмом и декадентством на Шекспира народники ссылались неоднократно. Строгая объективность возможна только в фотографии, человек же неизбежно окрашивает изображаемое своими субъективными чувствами, писал Н. Михайловский, возражая тем, кто ссылался на мнимую объективность Шекспира. Созданные им типы — «это не только живые лица, но лица, понятые художником. Всякое художественное произведение — не только изображение предмета, но и суждение о нем».⁷³ Не без остроумия А. Скабичевский со своей стороны спрашивал, можно ли назвать «тенденцией» то, что Шекспир бедствия Лира показывает на фоне дурной погоды? Ответ предполагался положительный.

Наибольший интерес Н.К. Михайловский проявлял к двум шекспировским трагедиям: «Тимону Афинскому» и «Гамлету». Статья «Три мизантропа» (1881), в которой он рассматривает образ Тимона, появилась в обстановке начавшегося террора. Пафос ее составляет протест против буржуазного общества, против власти наживы и призыв к борьбе против него. Она проникнута ненавистью к реакции и сочувствием к героям подполья. Лейтмотивом статьи являются слова, неоднократно повторяющиеся в ней: «Боль за боль!». Трагедия Тимона для него — это трагедия интеллигенции. Тимоны, Альцесты и Чацкие борются против общего зла. Но, оставаясь на психологической почве в подходе к общественному конфликту, Н. Михайловский приходит к мрачным выводам. Подлость может настолько «пронизать всю атмосферу», что с нею «никакие тараны не справятся».⁷⁴ В этом трагизм людей, подобных Тимону.

Современные Тимоны, Альцесты и Чацкие в глазах критика — это герои подполья, которым он сочувствует. Такими он хотел бы видеть положительных героев русской литературы своего времени. Но таких героев Н.К. Михайловский не находит; он видит только «гамлетизированных поросят».⁷⁵

Гамлету и гамлетизму посвящают статьи Н. Михайловский, А. Скабичевский, П.Ф. Якубович, А. Воскобойников и др. Касается этой темы и П.Л. Лавров, осуждающий бездеятельность гамлетов, их колебания как недостойные борцов за народное дело.

Гамлета осуждают в стихах и прозе. Но интерес к нему возрастает. Возникают попытки разобраться в этом образе и явлении гамлетизма на русской почве. В августе 1882 г. в «Русском богатстве» появляется статья П.Ф. Якубовича «Гамлет наших дней», в октябре того же года тему гамлетизма в русской литературе трактует А. Скабичевский в журнале «Устои»,⁷⁶ а в декабре печатается статья Н.К. Михайловского «Гамлетизированные поросята» в «Отечественных записках».

Во всех этих статьях шекспировский Гамлет связывается с некоторыми явлениями русской литературы; в соответствии с этим меняется и восприятие его. По мнению А. Скабичевского, Гамлет олицетворяет собой гуманиста эпохи Возрождения, столкнувшегося с преступлением, за которое он должен мстить, по феодальным понятиям, но он не может совершить акт мести, так как приобщился к идеям гуманизма. Скабичевский сужает задачу шекспировского героя, видя в ней лишь личную месть за смерть отца. Глубже воспринял образ Гамлета молодой П.Ф. Якубович, увидевший смысл его в столкновении с враждебной действительностью.

Гамлет, по Якубовичу, не может ни жить, как все, ни действовать. «Ни спать, ни бороться веруя он — не хочет и не может; и отлично зная, что другого выхода нет, кроме разве выхода в ад, он выбирает себе именно этот ад муки и горечи, ад самобичевания, выворачивает всю "внутренность"», заглядывает в чужие души, подвергает всю окружающую жизнь «беспощадному анализу критики».⁷⁷

И Якубович, и Скабичевский связывали гамлетизм с пробуждением критической мысли в среде передовых русских людей. В лучших своих проявлениях (Вс. Гаршин) он отличается некоторыми специфически русскими чертами, которые мешают развитию в нем отчаяния и скептицизма. Но от этого усиливается мучительность процесса. В сложном течении русской общественной и литературной жизни 80-х и начала 90-х годов гамлетизм как одно из выражений скептицизма был для одних формой перехода к трезвому осмыслению действительности и познанию ее закономерностей через поиски новых путей борьбы, для других тропинкой, ведущей в болото мистики и декадентства. По этой тропинке шли те, кого окрестил Н. Михайловский «гамлетизированными поросятами».⁷⁸

На рубеже 80—90-х годов народничество быстро перерождалось в либерализм, теряло свою былую революционность, активно выступало против передовой идеологии того времени — марксизма. Это сказалось и на эстетических взглядах народников. В литературе происходит дальнейший отход от реализма, притупляется идейная острота народнической критики. Отразилось это и на понимании Шекспира. Показательной в этом отношении является статья А. Воскобойникова в журнале «Русское богатство». Главный смысл статьи заключается в оправдании колебаний, нерешительности Гамлета. Эта черта в нем близка русскому интеллигенту. По А. Воскобойникову, человек только тогда бывает действительно человеком, «когда он бывает Гамлетом, когда он мыслит, сравнивает, колеблется».⁷⁹

Непонимание народниками исторического значения народных масс не позволило им разобраться в том, какую роль играет народ в трагедиях Шекспира. Правда, Лавров и Михайловский по-разному относились к этому вопросу, но оба далеки от правильного его решения. Народ, как известно, стоит в центре внимания великого драматурга, независимо от того, появляется он на сцене или нет.⁸⁰ Лавров полагает, что Шекспир презрительно относился ко всякому протесту народных масс против угнетателей,⁸¹ но не осуждает его за это, так как поэт не мог выйти за рамки своего времени. Но он понимает, что «народное движение Джэка Кеда, на которое поэт Елизаветы обращает свои насмешки»,⁸² было вызвано хищниками-дворянами. Здесь еще ощущается какая-то доля историзма.

Иначе смотрит на дело Н.К. Михайловский. Его взгляд на то, как Шекспир показывает народные массы и понимает их, определяется его ошибочной теорией героя и толпы. Михайловский полагает, что Шекспир изображал не конкретные образы и картины народных масс, а условную, абстрактную массу, которая нужна была ему по техническим условиям трагедии, как «слепая, неразумная, стихийная сила, в столкновении с которой выяснился бы трагический характер героя».⁸³ Критик допускает возможность действия на массы в каком угодно направлении со стороны человека, обладающего сильной волей, которого он называет героем, ссылаясь на героев шекспировских трагедий. Он отказывается учитывать роль классового сознания в поведении героев и масс. Но это уже был Н. Михайловский позднего периода, это был либеральный народник.

Стихийное начало в поведении шекспировских героев и масс играет большую роль, но оно всегда выступает в диалектическом единстве с началом сознательным. Герои Шекспира — люди мыслящие. Интуиция дает сильные импульсы, приводит в движение бурные страсти его действующих лиц и масс. И Шекспир был великим мастером в раскрытии диалектики душевного развития героев. Но Михайловского не занимают эти вопросы. В творчестве величайшего художника-психолога он ищет лишь подтверждения своей ошибочной теории о герое и толпе.

* * *

Таким образом, в условиях политической реакции 80-х годов борьба демократической критики за правильное понимание шекспировского творчества продолжается. Наиболее последовательными представителями демократической критики в истолковании Шекспира выступают демократы Н.В. Шелгунов, С.И. Сычевский, А.Н. Кремлев и народническая критика. К ним по ряду вопросов примыкают такие шекспиристы, как Н.И. Стороженко и В.В. Чуйко, для которых британский драматург дорог своей связью с действительностью, с народной жизнью, своим реализмом. Работы Н.И. Стороженко не только «выдерживают с честью сравнение с трудами лучших представителен западной шекспирологии»,⁸⁴ но в ряде случаев превосходят их глубиной научных выводов и последовательностью.

Своеобразным явилось понимание шекспировского творчества в народнической критике, нашедшее свое наиболее яркое выражение в статьях П. Лаврова, Н. Михайловского, П. Якубовича и А. Скабичевского. Им Шекспир близок своим действенным гуманизмом, знанием человеческих характеров, знанием жизни и поэзией энергичной жизненной борьбы (П. Лавров). Особое внимание народническая критика уделяет таким трагедиям Шекспира, как «Тимон Афинский» и «Гамлет», с которыми она связывает трагизм русской интеллигенции, пробуждение в ней критической мысли (Н. Михайловский, П. Якубович, А. Скабичевский).

В связи с перерождением народничества в либерализм появляется новое истолкование образа Гамлета, оправдывающее его колебания как необходимый момент в жизни каждого мыслящего человека (А. Воскобойников).

Примечания

1. Н.В. Шелгунов. Очерки русской жизни. СПб., 1895, стр. 847.

2. Там же, стр. 697.

3. См. статьи М. Белинского (И. Ясинского) в киевской газете «Заря» за 1884 г.

4. Н. Минский. Старинный спор. «Заря», 1884, 29 августа, № 193.

5. А. Лисовский. Литературные предрассудки. «Русское богатство», 1888, № 12, стр. 149, 148.

6. Д. К<оровяко>в. Письма об искусстве. Мотивы современного русского театра. «Русский вестник», 1891, № 10, стр. 340.

7. Там же, стр. 338. Подобным же образом смотрели на реализм славянофилы. Для них главное в реализме — идеализация известных сторон действительности, а не критика.

8. Ю. Елагин. Литературно-критические очерки. «Русский вестник», 1891, № 6, стр. 278.

9. Там же, № 5, стр. 317—318.

10. W. Spasowicz. Szekspirowska historja tragiczna o księciu duńskem Hamlecie. In: Włod. Spasowicz. Pisma, t. II. Petersburg, 1892, p. 9.

11. В.Д. Спасович. Шекспировский Гамлет. В кн.: Сочинения В.Д. Спасовича, Т. I, СПб., 1889, стр. 124—125.

12. За Гамлетом, например, Спасович не признает никакого будущего. В его представлении этот шекспировский герой — бесплодный и даже вредный мечтатель, равнодушный к добру и пользе, к целям жизни, человек, преданный «поэзии, никогда не касающейся стопами земли» (Сочинения В.Д. Спасовича, т. I, стр. 112). Только под влиянием отголосков романтизма в нем находили красивые стороны. Спасович видит в Гамлете постепенное нравственное падение, сближающее его с Клавдием. У Гамлета нет, по его мнению, никаких идеалов. Нравственная порча в нем так далеко зашла, что «добрый, благодушный племянник стал немногим лучше дяди» (там же, стр. 123). Если бы Гамлет стал королем, то многие, говорит автор, вспомнили бы «с сожалением о временах короля Клавдия» (там же, стр. 124).

13. См. о нем: П. Коган. Н.И. Стороженко. «Русская мысль», 1901, № 10, отд. II, стр. 105—118; то же (без подписи) в сб. «Под знаменем науки. Юбилейный сборник в честь Н.И. Стороженко», М., 1902, стр. I—XXIX (здесь же составленный Д. Языковым перечень печатных трудов Н.И. Стороженко — стр. XXI—XXXV); М.Н. Розанов. 1) Николай Ильич Стороженко — первый русский шекспиролог. ЖМНП, 1906, ч. VI, № 11, отд. IV, стр. 31—62 (отд. оттиск — СПб., 1907); 2) Н.И. Стороженко. В сб. «Памяти Н.И. Стороженко», М., 1909, стр. 11—40; И. Бороздин. Московский профессор-гуманист Н.И. Стороженко (К десятилетию со дня смерти). М., 1916 (здесь на стр. 21—26 дан список статей, воспоминаний и заметок о Н.И. Стороженко); И.А. Линниченко. Венок на могилу Н.И. Стороженко. Одесса, 1916.

14. М.М. Ковалевский. Воспоминания о Н.И. Стороженко. В сб. «Памяти Н.И. Стороженко», М., 1909, стр. 89. О том, как начались занятия Стороженко Шекспиром, см. интересные воспоминания А.Н. Веселовского в его кн. «Этюды и характеристики» (т. II, изд. 4, М., 1912, стр. 295—306).

15. Первые работы Стороженко о Шекспире появились еще в 1869 г., подготовленные во время второй поездки в Лондон. Это были «Contemporary Allusions to Shakespeare» («Notes and Queries», 1869, June 12) и «Шекспировская критика в Германии» («Вестник Европы», 1869, № 10, стр. 823—869; № 11, стр. 306—346). Книги о предшественниках Шекспира — Лилли и Марло, а затем о Р. Грине — появились в 1872 и 1878 гг. В 70—80-е годы Стороженко писал много статей о Шекспире и рецензий на труды о нем. Таковы, например, рецензии на издание П. Полевого «Школьный Шекспир» («Учебно-воспитательная библиотека», т. II. М., 1878, стр. 120—129), на переводы Н. Кетчера («Критическое обозрение», 1880, № 5, стр. 237—245), статья «О сонетах Шекспира» («Русский курьер», 1881, 10 января, № 9) отзыв о «Ежегоднике немецкого Шекспировского общества» («Заграничный вестник», 1882, кн. 8, стр. 75—80). См. также литограф. изд.: Лекции о Макбете проф. Н.И. Стороженко. М., 1889, 72 стр.

16. Н.И. Стороженко. Очерки английской драмы до смерти Шекспира. В кн.: Всеобщая история литературы, т. III, ч. I. Под ред. В.Ф. Корша и А.И. Кирпичникова. СПб., 1888, стр. 566, 569, 571.

17. Там же, стр. 571.

18. Там же.

19. Н. Стороженко. Опыты изучения Шекспира. М., 1902, стр. 145, 159.

20. «Заграничный вестник», 1882, кн. 8, стр. 76—77. Н.И. Стороженко критикует здесь немецкого шекспироведа Делиуса за поверхностность, проявленную им в статье «Юлий Цезарь и его источник Плутарх». Немецкий ученый, по словам Н.И. Стороженко, погнался за мелочами и «упустил из виду общий характер пьесы, несомненно навеянный пристальным изучением Плутарха». В факте написания «Юлия Цезаря» русский ученый видит «резкое изменение политических взглядов» драматурга, происшедшее под влиянием Плутарха и усилившегося деспотизма Елизаветы.

21. Н. Стороженко. Отношение Пушкина к иностранной словесности. «Русский курьер», 1880, 8 июня, № 154, стр. 2. См. также: Н. Стороженко. Из области литературы. М., 1902, стр. 327—338.

22. Владимир Владимирович Чуйко (1839—1899) поступил в 1857 г. в Петербургский университет, но не окончив его, уехал за границу. В Париже в Сорбонне он слушал философию, историю литературы и изучал санскритский язык. В Германии почти исключительно работал над историей искусства, и в особенности над историей итальянской живописи и скульптуры эпохи Возрождения. С этой целью он жил также довольно долго в Италии. Вернувшись в 1862 г. в Петербург, вступил на литературное поприще. Сотрудничал во «Всемирной иллюстрации», «Женском вестнике», «Невском сборнике». В 1867 г. уехал в Париж в качестве корреспондента газеты «С.-Петербургские ведомости». Во время франко-прусской войны писал письма из гарибальдийского лагеря в газеты «Голос» и «Биржевая газета». В 1872 г. вел критический фельетон в «Голосе», а с 1878 г. — в «Новостях». Печатался также в журналах «Искра», «Отечественные записки», «Вестник Европы», «Наблюдатель», «Труд», «Вестник изящных искусств», «Россия» и др. Перу В.В. Чуйко принадлежит много статей по русской, французской и английской литературам. Выступал он также в качестве переводчика.

23. С.Ф. Либрович. На книжном посту. Воспоминания. Записки. Документы. <Пгр. и М.>, 1916, стр. 413—415.

24. Приводим названия статей В.В. Чуйко, пропущенных в указателе «Шекспир. Библиография русских переводов и критической литературы на русском языке. 1748—1962» (М., 1964): Психология и антропология в критике. Характеристика европейских рас у Шекспира. «С.-Петербургские ведомости», 1876, 6 января, № 6; Споры вокруг Йоркширской трагедии. «Дело», 1887, №№ 1, 5; Английская драма до Шекспира. «Живописное обозрение», 1892, № 50; Шекспир в переводе и объяснениях А.Л. Соколовского. «Северный вестник», 1898, № 6—7, отд. II, стр. 146—153.

25. В.В. Чуйко. Шекспир, его жизнь и произведения. СПб., 1889.

26. Н. Стороженко. Дилетантизм в шекспировской критике. «Русская мысль», 1889, № 10, стр. 26—44.

27. В большинстве рецензий книга В. Чуйко получила положительную оценку. См.: «Неделя», 1888, 11 декабря, № 50; Н. Ладожский. Критические наброски. «С.-Петербургские ведомости», 1888, 9 декабря, № 340; Вл. М <ихневич>, «Новости и Биржевая газета», 1888, 20 декабря, № 351; В. Буренин. Критические очерки. Русская книга о Шекспире. «Новое время», 1888, 25 ноября, № 4758; «Северный вестник», 1889, № 3, отд. II, стр. 90; «Пантеон литературы», 1889, № 1; «Вестник Европы», 1889, № 2. Только в рецензии, принадлежащей перу Н. Ладожского, дан отрицательный отзыв.

28. См.: В.В. Чуйко. Шекспир, его жизнь и произведения, стр. 42.

29. Там же, стр. 159—160.

30. Там же, стр. 236—237.

31. Там же, стр. 289.

32. Там же, стр. 294.

33. Там же.

34. Там же, стр. 648. Такую тенденцию Шекспиру приписывали многие.

35. Там же, стр. 206.

36. Н.И. Стороженко. Опыты изучения Шекспира, стр. 253.

37. В своей ранней статье «Шекспир и Пушкин» (сб. «Отклик», СПб., 1881) автор был далек от правильной постановки проблемы. В книге он изменил прежние взгляды и верно отметил, что «истинное понимание Шекспира в русской литературе впервые обнаружил Пушкин» (Шекспир, его жизнь и произведения, стр. 308). Касаясь «Бориса Годунова», Чуйко пишет: «Ни в одной из европейских литератур не найдется драматической хроники, которая бы ближе подходила под стиль, манеру и концепцию шекспировских хроник. Пушкин создал не только великое художественное произведение, но и проникся шекспировским духом в такой степени, как этого не могли сделать при всем желании ни Шиллер, ни Гете» (там же, стр. 308).

38. Сергей Тимофеев. Влияние Шекспира на русскую драму. Историко-критический этюд. М., 1887.

39. Перу С. Тимофеева принадлежат также статьи: Литературная параллель. Ромео и Гамлет. «Театр и жизнь», 1885, №№ 151, 154—156, 158; Офелия и Дездемона. Там же, 1885, №№ 213, 215—218, 223; Шекспир и Пушкин. «Дело», 1886, № 5, стр. 231—246; Макбет. «Русские ведомости», 1890, 15 января, № 14. Статья «Шекспир и Пушкин» вошла в книгу «Влияние Шекспира на русскую драму». Остальные статьи опираются на известные труды Э. Даудена и других западноевропейских шекспироведов и не представляют интереса новизны.

40. Автор кратко характеризует в этом плане драматические произведения Сумарокова, Екатерины II, Пушкина, Н. Полевого, Н. Кукольника, Ободовского, Часна, Мея, А. Островского, А. Толстого, Ф. Писемского и др.

41. Книга вызвала отрицательные отзывы критики. См.: «Исторический вестник», 1887, № 8, стр. 450—451 (подпись: П. Л. В. — псевдоним П.Н. Полевого); «Вестник Европы», 1887, № 8, стр. 886—889 (подпись: А. В—н); «Русская мысль», 1887, № 8, стр. 469—472.

42. См.: А.К. Памяти Шекспира. «Искусство», 1883, № 16, стр. 184. Принадлежность этой статьи А.Н. Кремлеву подтверждается тем, что он включил многие места из нее в свою брошюру под тем же названием: А.Н. Кремлев. Памяти Шекспира. Пгр., 1916.

43. А. Амфитеатров. Минуты. «Театр и искусство», 1907, № 46, стр. 759.

44. Анатолий Николаевич Кремлев (1859—1919) — сын профессора Казанского университета, адвокат, артист, писатель, общественный деятель. Получил высшее юридическое образование в Казанском университете. Был мировым судьей в Казани и затем присяжным поверенным в Петербурге. Увлечение театром н Шекспиром возобладало в нем, и он долгое время выступал в качестве артиста и режиссера на провинциальной сцене с целью пропаганды шекспировских пьес и читал лекции о Шекспире в Казани, Симбирске, Саратове, Москве и других городах. О его культе Шекспира распространялось много анекдотических сведений (см.: А. Амфитеатров. Минуты, стр. 759; Н.Ф. Скарская, П.И. Гайдебуров. На сцене и в жизни. М.—Л., 1959, стр. 162). В последние годы своей жизни А.Н. Кремлев состоял секретарем Общества сценических деятелей. При Советской власти он был членом I районного Совета рабочих и солдатских депутатов в г. Петрограде.

45. А.Н. Кремлев. Избранные стихотворения. Казань, 1887; А.Н. Кремлев. Песни старого и нового света. СПб., б. г.

46. Король Даниил, трагедия в пяти действиях. Казань, 1888; День правды, комедия в 5 д. СПб., 1908; Вопросы жизни и духа. Комедия в 4 д. в стихах. СПб., б. г.; Газета — явление общественное. Комедия в 1 д. Казань, 1881.

47. Приводим перечень шекспироведческих трудов А.Н. Кремлева, не вошедших в книгу «Шекспир. Библиография...»: Характер и результаты современной русской театральной критики. «Русское богатство», 1883, № 9; «Просперо и Калибан». «Искусство», 1883, № 19; В.В. Чарский как артист и как антрепренер. Казань, 1883; Искусство и жизнь (Письмо в редакцию). «Искусство», 1883, № 23; Ромео и Джульетта. Перевод по тексту проф. Делиуса. С предисловием и примечаниями (это издание нами не обнаружено); Замок Гамлета, На родине Шекспира (стихотворения). В кн.: Песни старого и нового мира, стр. 14—19, 97—104.

48. Анатолий Кремле в. О тени отца Гамлета в Шекспировской трагедии. Казань, 1881, стр. 13.

49. А.Н. Кремлев. Избранные стихотворения, стр. 39.

50. А.К. Памяти Шекспира. «Искусство», 1883, № 16, стр. 183.

51. Там же.

52. См.: А. Кремлев. Гамлет Шекспира как трагический характер. «Театральный мирок», 1887, № 8, стр. 3—4. В стихотворении «Замок Гамлета» автор следующим образом характеризовал шекспировского героя:

Здесь в первый раз народная свобода
Явилась перед ним как идеал —
И он мечтал любимцем быть народа,
И другом быть народу он мечтал.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . ..
О Гамлет, Гамлет! Мысль твоя над миром
Неугасимым пламенем горит.
Она бедой грозит земным порфирам.
Она о царстве правды говорит.
Ты деспотов всем сердцем ненавидел —
И зная то, любил тебя народ:
В тебе зарю своей он жизни видел,
Своей свободы радостной восход.
      (Песни старого и нового света. стр. 16. 18)

53. В 1893 г. в лондонском Англо-русском литературном обществе был оглашен доклад А.Н. Кремлева «Шекспир в России» (см.: The Anglo-Russian Literary Society. Proceedings, 1894, № 6, p. 61; «Русское обозрение», 1894, № 2, стр. 889).

54. Н.К. Михайловский. Сочинения, т. V, СПб., 1897, стр. 536—537.

55. «Устои», 1882, №№ 9 и 10, стр. 61—99. Перепечатана в кн.: П.Л. Лавров. Этюды о западной литературе. Пгр., 1923, стр. 181—218.

56. Отношение народнической молодежи к Шекспиру не было одинаковым. А.И. Желябов в бытность студентом говорил о плохом знании и понимании шекспировской поэзии. Для него Шекспир, как и Пушкин, был «слишком художник» (С.А. Мусин-Пушкин. А.И. Желябов. «Голос минувшего», 1915, № 12, стр. 142). Комедия «Укрощение строптивой» была освистана нигилистической молодежью в Малом театре (см.: И.Н. Захарьин <Якунин>. Встречи и воспоминания. СПб., 1903, стр. 295—297). Но были и другие примеры. Слушательницы Высших женских курсов в Москве, среди которых было немало революционно настроенных девушек, преподнесли своей любимой артистке, М.Н. Ермоловой, «сочинения Шекспира в богатом переплете» (С.Н. Дурылин. М.Н. Ермолова. М., 1954, стр. 136), Пимен Енкуватов, привлекавшийся по нечаевскому процессу, на суде говорил о своем увлечении шекспировскими спектаклями («Одесский вестник», 1871, 21 марта, № 183). Почитателем Шекспира был П.А. Кропоткин. Преподаватель словесности в Пажеском корпусе, где учился П.А. Кропоткин, К. Тимофеев был большой знаток и поклонник Шекспира. «Благодаря ему, — пишет Кропоткин, — я глубоко полюбил Шекспира» (П.А. Кропоткин. Записки революционера. Л., 1933, стр. 62). Увлекался Шекспиром народоволец П.Ф. Якубович, писавший о Шекспире и читавший на каторге заключенным шекспировские произведения (Л. Мельшин <П. Якубович>. В мире отверженных, т. I. М., 1932, стр. 193—196). Шекспиром интересовались писатели-народники Н. Златовратский, П.В. Засодимский, С.Я. Надсон, Е.П. Карпов, К.М. Станюкович, Г.И. Успенский и др.

57. См.: Э.А. Серебряков. П.Л. Лавров (по личным воспоминаниям). В кн.: П.Л. Лавров. Сборник статей. Пб., 1922, стр. 456.

58. П.Л. Лавров. Этюды о западной литературе, стр. 182.

59. Там же, стр. 202.

60. Там же, стр. 204.

61. Там же, стр. 209.

62. Там же, стр. 205.

63. Там же. Возможно, что здесь содержится намек на процесс, последовавший за убийством Александра II, осуществленным народовольцами 1 марта 1881 г.

64. В соответствии с известным определением Пушкина Лавров понимает «Отелло» не как трагедию ревности, а как трагедию обманутого доверия, расширяя гуманистическое звучание шекспировской трагедии.

65. П.Л. Лавров. Этюды о западной литературе, стр. 205.

66. Там же.

67. Там же, стр. 206.

68. Там же.

69. Там же, стр. 209.

70. Там же, стр. 210.

71. Там же.

72. Там же, стр. 206.

73. Н.К. Михайловский, Сочинения, т. I, 1896, стр. 124.

74. Там же, т. V, 1897, стр. 527.

75. Впервые этот термин Н. Михайловский употребил в 1876 г. Статья «Гамлетизированные поросята» появилась в 1882 г. (см.: Н.К. Михайловский, Сочинения, т. V, стр. 678—704).

76. А. Скабичевский. Жизнь в литературе и литература в жизни. «Устои», 1882, №№ 9 И 10.

77. П.Ф. Якубович. Гамлет наших дней. «Русское богатство», 1882, № 8, стр. 69—70.

78. Н.К. Михайловский, Сочинения, т. V, стр. 678—704. См.: Г. Козинцев. «Гамлет» и гамлетизм. В сб. «Прибой», Л., 1959, стр. 282—293.

79. А. Воскобойников. Гамлет. «Русское богатство», 1890, № 8, стр. 144.

80. См. об этом: О. Ильинская. Народ в трагедии Шекспира. «Шекспировский сборник», М., 1953, стр. 164—196.

81. См.: П.Л. Лавров. Этюды о западной литературе, стр. 217.

82. Там же, стр. 216.

83. Н.К. Михайловский, Сочинения, т. II, 1896, стр. 408.

84. М. Розанов. Николай Ильич Стороженко — первый русский шекспиролог, стр. 61—62.