3. Писатели о Шекспире: А.И. Эртель, А.П. Чехов, Д.П. Мамин-Сибиряк, Вс. Гаршин, Г. Успенский, П.Д. Боборыкин, В.Г. Короленко. Шекспировские реминисценции. Произведения на шекспировские темы

Политическая реакция 80-х годов наложила свой отпечаток на творчество многих писателей. Мельчает литературный герой. Отход от наследства 60-х годов проявляется в отказе от реализма. Наряду с этим реалистическая традиция продолжает жить в творчестве крупнейших писателей, каковы М.Е. Салтыков-Щедрин, Л.Н. Толстой, Г. Успенский, А. Островский, Д.Н. Мамин-Сибиряк. Усиливаются голоса молодых писателей-реалистов — Вс. Гаршина, А.П. Чехова, В.Г. Короленко и др. Возникают новые споры об отношении искусства к действительности, о понимании человеческих характеров и способах их воплощения в искусстве, о роли мировоззрения в творчестве художника.

В этих спорах творчество Шекспира играет порой существенную роль. К нему продолжают обращаться писатели в своих высказываниях и в своих художественных произведениях. Обращение к Шекспиру во многом связано с тем, какие стороны действительности отражает тот или иной писатель в своих произведениях. Г. Успенскому, например, Шекспир был достаточно чужд, и упоминания им английского драматурга весьма редки.¹ В.М. Гаршин ставит Шекспира выше всех писателей мира.² О страстном увлечении великим драматургом Н.Е. Каронина-Петропавловского пишет Гр. Мачтет.³ С.Я. Надсон «проглатывал Шекспира том за томом».⁴ Интерес к Шекспиру проявляют Д.Н. Мамин-Сибиряк, А.П. Чехов, А.И. Эртель и многие из их современников.

Для А.И. Эртеля Шекспир интересен как объективный поэт с изумительной способностью к изображению жизни, «к проникновению в тайны человеческого характера, человеческих страстей». Такими писателями Эртель признавал Льва Толстого, Шекспира, Гете и греческих трагиков.⁵ Правда заложена в самой действительности, и «задача художника состоит в том, чтобы уловить эту правду в разрозненных и раздробленных частях; и придать ей присущее ей единство». Это хорошо умели делать из писателей «наиболее блистательные — Шекспир и Толстой».⁶

Что же помогает уловить эту правду? — спрашивает Эртель. Устремленность в будущее, историческая перспектива, всеобщность. Талант «волнует не один народ, не одного разночинца, или буржуа, или дворянина, а всякого человека в истинном значении этого великого слова».⁷

Высокий гуманизм Шекспира противопоставляется здесь узким и ограниченным идеалам различных литературных течений, в частности упадочных. Но слабость концепции Эртеля состоит в том, что гуманизм в его понимании приобретает абстрактный характер общечеловечности, не связанной с движущей силой истории — с народной стихией. Отсюда требование: «Художник всегда должен стоять выше того, что изображает, таков Шекспир».⁸

К такому пониманию шекспировского творчества близок А.П. Чехов;⁹ даже противопоставление Шекспира Златовратскому у Эртеля и Чехова совпадало. «В одном из писем, кажется к Щеглову, — вспоминает А.С. Лазарев-Грузинский, — Чехов обмолвился странным признанием, что не сумеет объяснить, почему ему нравится Шекспир и совсем не нравится Златовратский. Но его заключительная фраза к речам о тенденциозности могла бы служить прекрасным ответом на вопрос о Шекспире и Златовратском».¹⁰

Как и Эртелю, Шекспир нравился Чехову тем, что он был «объективный поэт», что в нем не била в глаза та тенденциозность, в отсутствии которой столь часто упрекали его самого Н.К. Михайловский, А. Скабичевский и другие критики. Шекспир был для Чехова примером писателя, в произведениях которого тенденциозность находится в скрытом виде и вытекает из самого развития действия, а не привносится извне как открытое и прямолинейное выражение взглядов автора.

Английский драматург близок русскому писателю также своей беспощадной правдивостью в изображении всех сторон жизни, не только ее светлых сторон. «Художественная литература, — пишет он М.В. Киселевой, — потому и называется художественной, что она рисует жизнь такой, какова она на самом деле. Я не знаю, кто прав: Гомер, Шекспир, Лопе де Вега, вообще древние, не боявшиеся рыться в "навозной куче", но бывшие гораздо устойчивее нас в нравственном отношении, или же современные писатели, чопорные на бумаге, но холодно-циничные в душе и жизни. Я не знаю, у кого плохой вкус: у греков ли, которые не стыдились воспевать любовь такою, какова она на самом деле в прекрасной природе, или у читателей Габорио, Марлита, Пьера Бобо (П.Д. Боборыкина, — К.Р.)?».¹¹

Традиции Гомера, Шекспира, Лопе де Веги и древних греков противопоставляются здесь мещанской литературе. Чехов был решительным противником бесцеремонного отношения к наследию классиков, возражал против переделок и изменений в их пьесах.¹²

Искусство Чехов считал особой формой познания действительности, в процессе художественного познания громадную роль играет интуиция. «Чутье художника, — пишет он, — стоит иногда мозгов ученого». Писатель мечтал о том времени, когда искусство и наука вместе будут представлять собой «гигантскую чудовищную силу, которую теперь трудно и представить себе». Пример тому — Шекспир. В рассуждениях Гамлета о материи он, как и Бокль, видит «знакомство Шекспира с законом обмена веществ, т. е. способность художников опережать людей науки».¹³ Шекспир для него не только поэт, но поэт-мыслитель.

Писателям-натуралистам недоступно было понимание истинного смысла шекспировского творчества. Примером тому может служить П.Д. Боборыкин. Боборыкин еще в молодости начал изучать творчество Шекспира под руководством С.Ф. Уварова. Но шекспировские приемы и методы раскрытия действительности он считал устаревшими. В одной из лекций, посвященных драматургии А.Н. Островского, он говорит, что в своих исторических хрониках Шекспир не стремился к реальной правде, а лишь воплощал полные драматизма, «дикие и грубые» народные предания «о кровавой борьбе двух царственных домов» на потребу толпы.¹⁴ В его воспоминаниях о Шекспире говорится довольно много.¹⁵ Но читатель не найдет там строк, где бы давалась продуманная оценка шекспировской поэзии. Боборыкин в своих статьях не проникал дальше внешних сторон шекспировской драматургии. Правда и красота шекспировских характеров были недоступны его пониманию, так как они не находились в каком-либо соответствии с натуралистической эстетикой.

Именно те стороны шекспировского творчества, на которые Эртель и Чехов указывали как на самые ценные, и стремились усвоить русские писатели 80-х годов. И хотя некоторые из них самоуверенно заявляли, что, создавая свои образы, они берут своим образцом «самого Шекспира»,¹⁶ только наиболее крупные художники слова того времени усвоили некоторые стороны шекспировского метода.

Как бы далеко ни стояло творчество Чехова от драматургии Шекспира, однако К.С. Станиславский был прав, когда считал русского писателя продолжателем шекспировских традиций. По его мнению, «Чехов представляет одну из вех на пути нашего искусства, намеченном Шекспиром, Мольером, Луиджи Риккобони, великим Шредером, Пушкиным, Гоголем, Щепкиным, Грибоедовым, Тургеневым».¹⁷ Американец Артур Миллер считает, по словам К. Федина, что Чехов «ближе к Шекспиру, чем кто бы то ни был другой».¹⁸ Сближения Чехова с Шекспиром встречаются у ряда иностранных (Старк Янг, Эрик Бентли)¹⁹ и русских (В. Ермилов, А. Роскин)²⁰ литературоведов и критиков.

Чехов обладает «талантом изображать характеры» — способностью самой трудной для своего времени. «Герои его рассказов никогда не бывают безличными». У «его — «объективный творческий темперамент». «Тенденции в собственном смысле слова в очерках г. Чехова нет».²¹ Этими сторонами: творчества Чехов соприкасался с творчеством английского драматурга.²²

Через все произведения Чехова, его письма, записные книжки и зафиксированные в мемуарах устные высказывания красной нитью, по словам А. Роскина, «проходит глубокий, никогда не затухающий интерес к шекспировскому Гамлету». «Строки из "Гамлета" в "Чайке", — пишет исследователь, — звучат не цитатой, а лейтмотивом, одним из ее лейтмотивов. В известной мере прав был один критик, называвший "Чайку" "шекспировской пьесой Чехова": в сцене представления пьесы Треплева он улавливает сходство со "сценой мышеловки", а во взаимоотношениях Аркадиной—Тригорина—Треплева—Нины Заречной сходство с взаимоотношениями Королевы—Клавдия—Гамлета—Офелии».²³

С заметным вниманием к Шекспиру относился Д.Н. Мамин-Сибиряк. Для него «Шекспир — гений», одно из «колоссальнейших имен в мировой литературе».²⁴ Его привлекает в Шекспире мастерство создания сильных человеческих характеров. Выступая против натуралистического загромождения сценических произведений ненужными деталями и бутафорским хламом, он писал: «Шекспир ставил свои пьесы в сараях, при сальных свечах, но это не мешало этим пьесам быть гениальными произведениями».²⁵

Был момент, когда под влиянием Шекспира в творчестве Мамина-Сибиряка едва не произошел крутой перелом. Увлеченный поэтичностью исторических преданий и эпоса восточных народностей России, он собирался в конце 80-х годов перейти к жанру трагедии. С этой целью он создал ряд легенд, которые могли составить основу для создания трагедий. Объясняя происхождение этих легенд, он писал позднее В. Гольцеву: «Книжка легенд образовалась по следующему поводу. Меня поразил шекспировский тип хана Кучума, и я хотел написать на эту тему историческую трагедию. Пришлось заняться историей и этнографией, а главное языком. Пришлось сделать так: для трагедии я решил написать сначала легенду о Кучуме, а чтобы написать эту легенду — пришлось написать в смысле упражнения остальные».²⁶

Некоторые из легенд, написанных Маминым-Сибиряком, заключают в себе вполне трагические коллизии и характеры. Это «Слезы царицы» (1889), «Сказание о хане сибирском, старом Кучуме» (1891), «Майя» (1892). Чем-то «шекспировским» веет от таких лиц, как Джучи-Катэм и Кара-Нангиль («Слезы царицы»), Сарымбеть и Майя («Майя») и в особенности Кучум и Сайхан-Доланьгэ («Сказание о Кучуме»).

Реминисценции из Шекспира в виде эпиграфов, сравнений, цитат, афоризмов и т. п. становятся в русской печати в 80-е годы столь распространенными, что не поддаются ни обозрению, ни в особенности воспроизведению в настоящей книге. Мы отметим ниже лишь наиболее существенное. О том, что творчество его получило самое широкое распространение среди образованных слоев русского общества, свидетельствует, например, то, что его произведения имелись в каждой сколько-нибудь разумно составленной частной библиотеке.²⁷ Герой романа П.М. Ковалевского «Итоги жизни» («Вестник Европы», 1883, № 3) Бухтормин испытывает своих новых знакомых тем, как они понимают Шекспира, хотя сам понимает его поверхностно (стр. 53, 55—56). Чтобы показать сумбурность взглядов своего героя, который сам себя называет «гамлетизированным поросенком», Говоруха-Отрок так описывает библиотечку человека, разочаровавшегося в революции и отправляющегося в ссылку: в чемодане, кроме белья, «можно было заметить стереотипное издание "Фауста", маленькие книжечки таухницевского Шекспира, стереотипное же издание пушкинского "Евгения Онегина", славянскую библию, "Житие протопопа Аввакума" и еще несколько не менее странно подобранных книг».²⁸

Много реминисценций из Шекспира встречается у таких писателей, как Эртель, Мамин-Сибиряк и Чехов. Перечислить их затруднительно; стоит указать лишь на то, как пользуются писатели именем Шекспира я его героев. В романе Эртеля «Волхонская барышня» (1883) дан образ молодого помещика Облепищева, человека опустившегося и развратного. Хвастаясь тем, что петербургским барыням он напоминал Ромео, герой в своем воображении рисует картину, когда Джульетта просыпается в подземелье и видит мертвого Ромео. Какие же чувства возникают у него при этом? «Такое, знаешь, трагическое сладострастие возникает, и в таком мучительном блаженстве разрывается сердце»,²⁹ — говорит он.

Герой романа А.И. Эртеля «Смена» представляет грядущую эру социализма в виде унылой поры, где поэзии отводится служебная роль и где господствует идиллия и нет места Шекспиру. «Слуга покорный! — говорит он. — Лучше терзаться с Манфредом и Гамлетом, нежели плескаться в вашей сладковатой жижице».³⁰

В романе А.И. Эртеля «Гарденины» (1889) есть один любопытный персонаж из гарденинской дворни — деревенский столяр по профессии и философ по складу ума Николай Федотыч. Он много читал и много рассказывал, в том числе «о девице Антигоне, дочери Эдипа-царя, о Гамлете, принце датском, и т. д.», весьма свободно распоряжаясь литературными сюжетами. И «Антигона», и шекспировский «Гамлет» рядом с «Капитанской дочкой» Пушкина, «Юрием Милославским» Загоскина и «Историей двух калош» В.А. Соллогуба привлечены здесь для характеристики сложного духовного мира этого своеобразного персонажа из народа.³¹

Чрезвычайно много реминисценций из Шекспира и упоминаний его имени у Чехова, в особенности в его рассказах 80-х годов. Художник Костылев в рассказе «Талант» (1886) «носит блузу и воротник à la Шекспир» (V, 138). Некий Гейним из рассказа «Писатель» (1883), составляющий рекламы для чайной торговли, после удачно составленного текста для трех магазинов сразу восклицает: «...и у Шекспира бы голова закружилась» (IV, 77). В пьесе «Леший» (1889—1890), разрезая ветчину, Дядин говорит: «Бетховен и Шекспир так не умели резать» (XI, 370). В «Рассказе старшего садовника» (1894) выведен помещик, не понимающий шекспировского гуманизма, и садовник, понимающий его, верящий в человека.

В рассказе «Огни» (1883) происходит спор о молодом поколении между инженером Ананьевым и студентом-практикантом; в качестве одного из аргументов выставляется отношение к Шекспиру; о том же ведет речь Николай Степанович в рассказе «Скучная история» (1889).³²

Упоминается Шекспир также в произведениях Д.Н. Мамина-Сибиряка. В романе «Падающие звезды» (1899) выведен в качестве центрального героя скульптор Бургардт. Для него Шекспир не просто мимолетное увлечение, а жизненный творческий этап. Он изваял Ромео и Джульетту и Гамлета. Глазами Гамлета он сам во многом смотрит на окружающую действительность, которую воспринимает как трагедию, и спрашивает: «Где ответ? Куда идти? Для чего жить и работать?».³³ Поэтому созданная им статуя Гамлета производит сильное впечатление на зрителей.

Это была удивительная статуя, в которой зритель находил каждый раз что-нибудь новое. «Как хорошо это молодое лицо, тронутое тенью гениального безумия, — нет, это было не одно лицо, а тысячи лиц, спаянных в одно. Вот эти вдумчивые глаза, вот горькая улыбка, вот преждевременная старость в слегка намеченных морщинах лба, вот цветущая юность, притаившаяся в мягком контуре носа и губ, — одним словом, если смотреть на статую с разных точек, получалось впечатление разных людей, возрастов и настроений. А эта немного усталая поза молодого, сильного тела, точно пропитанная мыслью о бедном Йорике» и т. д.³⁴

Как правильно отметил исследователь творчества Мамина-Сибиряка, типичность и поразительная сложность характера Гамлета прекрасно схвачены русским писателем, которому этот образ был несомненно близок, как и его герою, работавшему над своей статуей под декламацию шекспировских стихов артистом, исполнителем этой роли: он испытывал глубокое творческое волнение.³⁵

Споры вокруг Шекспира в связи с задачами русского искусства нашли свое отражение в ряде произведений русских писателей той поры. В стихотворной повести Д. Мережковского «Вера» народнику приписывается отрицательное отношение к Шекспиру. «Есть многое важней литературы: возьми народ», — говорит народник. «Ты сапоги признать готов важней Шекспира!» — отвечает его противник.³⁶ Герои произведений П.П. Гнедича стремятся истолковать Шекспира в духе натурализма. «Я его (Гамлета, — К.Р.) понимаю, — говорит герой комедии П. Гнедина, — с реальной точки зрения. А с Росси и Сальвини не согласен. Надо меньше темперамента и больше ума».³⁷ В романе М. Крестовской «Артистка» описан большой спор, в котором принимают участие артисты, врачи, помещики, о значении Шекспира для их времени; они приходят к выводу, что в его творчестве может быть непонятно то, что связано с его эпохой, но характеры, «если они созданы, как их создавал Шекспир, остаются вечными, неизменными и понятными каждой эпохе и каждому народу более или менее общего между собою уровня образования». «В этом-то и есть сила гения Шекспира, в которой нет у него почти равного».³⁸

Произведения Шекспира оказывают разное влияние на читателей. Больной помещик в «Записках степняка» Эртеля ищет в произведениях Шекспира, Данте, Гете, Пушкина возможности забыться от «злобы дня».³⁹ В поэме О. Чюминой «Порванная струна» юный поэт увлекается Шекспиром и под его влиянием пишет пьесу, преодолевая большое сопротивление со стороны родителей, мешающих этому. У него хватает сил написать пьесу, дождаться ее постановки, имевшей громадный успех, но тут же на спектакле он умирает.⁴⁰ Героиня повести «Пансионерка» Н.Д. Хвощинской-Зайончковской (В. Крестовский — псевдоним) читает «Ромео и Джульетту» перед экзаменами в гимназии, и охватившие ее чувства так сильны, что экзамен она не выдерживает; впрочем, затем ей удается завершить обучение.

На маленькую героиню повести В. Дмитриевой «Тюрьма» сильное впечатление производит чтение отрывков из «Гамлета» вернувшимся из тюрьмы ее дядей Диодором Ярцевым: «...монолог бессмертного датского принца глубоко потряс девочку».⁴¹ Герой повести Н.Н. Златовратского «Барская дочь» Колосьев читает любимой девушке «Бурю» Шекспира, которую называет величайшим, гениальнейшим произведением, а о Шекспире заявляет: «Это великий пророк XVI века говорит с поколением XX. Новое искусство создаст ему новый храм и увенчает новой славой».⁴²

Лирический герой стихотворения Д. Мережковского «После чтения» воспринимает поэзию Шекспира как враждебную современной жизни стихию.⁴³ Навеянное чтением поэта негодование на неправды мира рассеивается, как только герой выходит на улицу и вглядывается в клокочущее море жизни, а то, что он ощущал в комнатной тиши при чтении Шекспира, он сам считает бредом своей «больной души». «Пред жизнью бессилен человек». Герой ощущает себя порабощенным жизнью, до безумия влюбленным в нее.

Произведения из жизни артистов, где ту или иную роль играет Шекспир, в 80-е годы положительно входят у нас в моду. Эти произведения нередко похожи друг на друга. Шекспир в них играет второстепенную роль, но типично все же, что имя его упоминается так часто.⁴⁴

Можно назвать много подобных произведений, но только редкие из них представляют действительный интерес в связи с восприятием и пониманием творчества Шекспира в России. Роман Ив. Салова «Грезы», например, дает некоторое представление о провинциальных постановках шекспировских пьес и о восприятии их провинциальными зрителями. Выведенный здесь суфлер, между прочим, жаловался, что при постановке «Отелло» «ему приходится подавать реплики по нескольким переводам: то по Вейнбергу, то по Вельяминову, то по Кетчеру; есть даже вставки собственного печоринского (Печорин — имя артиста, — К.Р.) сочинения».⁴⁵ Гамлета Печорин играл «с маленькой примесью "барнаевщины", как он говорил, и "поссартовщины". У Барная он брал сцену представления актеров, а у Поссарта — встречу Гамлета с тенью отца».⁴⁶ Характеризуя понимание артистом роли Отелло, автор отмечает естественность и человечность переходов от нежной любви к безумной ревности и человечность образа Отелло вообще. «Печорин так рельефно вырисовал наивность этого ребенка пустыни, не знающего людской злобы и коварства, даже не допускающего в людях этих низких побуждений, так хорошо связал любовь Отелло с его понятием о чести..., что поневоле все зверское в этом мавре сделалось и человечным и понятным».⁴⁷ Такое понимание характера Отелло героем Салова идет от Пушкина и продолжает традицию Достоевского.

Интересным историческим свидетельством в романе И. Салова является описание восприятия Шекспира зрительным залом, разными слоями русского провинциального общества. Адъютант генерал-губернатора и генерал «не охотники до этого Шекспира». «Реальности, реальности побольше, — говорит генерал, — чтобы самих себя видели!.. Зола нам подавайте... Зола, вот кого!». Но «говорить об этом опасно». Почему? Потому что демократическая публика хорошо принимает Шекспира. По окончании спектакля «интеллигентная» публика — те, кому реальность по вкусу! — удалилась после первого вызова, «зато раек, купоны и задние ряды партера кричали во все горло» и вызовам не было конца, а коридор, по которому проходил артист, «наполнился народом и гимназистами».⁴⁸

Мечтой каждого мыслящего русского актера было хоть раз выступить в роли Гамлета. Тяготение, склонность к этому образу в русской интеллигенции 80-х годов ощущалась как потребность времени; отразилась она как в театре, так и в литературе. Свидетельством этого могут служить рассказы «Барон» (1882) молодого А.П. Чехова и «Череп Йорика» (1891) малоизвестного писателя В. Михеева.⁴⁹

В рассказе Чехова мастерски воспроизведена трагедия человека, всю жизнь мечтавшего сыграть Гамлета, но так и не выступившего в этой роли, хотя «таланта было много, желания тоже, но не хватало пустяка: смелости». И он стал суфлером. Когда барон был уже стар, в роли Гамлета выступал какой-то «мальчишка, говорящий жидким тенором, а главное — рыжий». Он портил дело. Надо было спасать Шекспира. И барон не выдержал. Он высунулся из суфлерской будки и показал, как надо читать монолог датского принца. Это вызвало смех в зале. «Рыжий Гамлет» продолжал. Барон сорвался еще раз, когда Гамлет читал последний монолог второго акта, но сделал паузу. Из будки опять высунулась фигура и послышался «голос, полный желчи, презрения, ненависти, но увы! уже разбитый временем и бессильный». «Этот голос был бы голосом Гамлета настоящего, не рыжего Гамлета, если бы на земле не было старости» (VI, 77). Теперь барона выгонят из театра. Этим предсказанием заканчивается рассказ, исполненный истинного трагизма.

В. Михеев ищет в образе Гамлета созвучия с настроениями той части русской интеллигенции, которая устала от жизни и борьбы и разочаровалась в ней. Она жаждет покоя. Умереть, уснуть — вот что ей надо. И эти слова датского принца ей ближе всего. Именно эту ноту уловил артист Барский в чтении монолога «Быть или не быть» русским эмигрантом Извековым, с которым он встретился во Флоренции на представлении «Гамлета» итальянской труппой.⁵⁰ Он принимает извековское истолкование образа Гамлета и, вернувшись в Россию, именно так играет роль датского принца. Свой череп после смерти Извеков завещает Барскому. Артист играет сцену на кладбище с черепом Извекова. Игра его потрясает зрителя, но и сам артист испытывает такое сильное потрясение, что сходит с ума.

Образ Гамлета был в 80-е годы одним из популярнейших и чаще других называемых образов мировой драматургии. «Гамлетизм» ощущался в рассказах Вс. Гаршина,⁵¹ А.П. Чехова, Мих. Альбова и в произведениях некоторых других писателей. Вера Фигнер вспоминает, что один из друзей Гаршина называл его самого за нерешительность Гамлетом. В рассказе М. Альбова «День итога» выведен герой, напоминающий Гамлета. «Это один из тех людей, с обширной фантазией и слабой волей, — пишет критик, — которые, прогамлетствовав и промучившись лучшую пору человеческой жизни, либо с радостью идут навстречу концу своего земного существования, либо сами кладут ему предел».⁵² «Гамлетические» настроения встречаются в стихах П.Ф. Якубовича.⁵³ Гамлета напоминает окружающим Платонов в «Пьесе без названия» А.П. Чехова (начало 80-х годов), осуждаемый автором. Главного героя пьесы «Иванов» (1887—1889) терзает мысль, что он похож на Гамлета. Для него это позор, и он удивляется, чему рада полюбившая его Саша, найдя в нем второго Гамлета, тогда как он «может служить хорошим материалом только для смеха» (д. III, сц. 7). «Своей нерешительностью я напоминаю Гамлета», — думает о себе герой рассказа «Дуэль» (1891) Лаевский и в этом ищет оправдания своей нелепой жизни. По словам другого действующего лица этого рассказа, «мы должны понять, что такой великий человек, как Лаевский, и в падении своем велик, что его распутство, необразованность и нечистоплотность составляют явление естественноисторическое, освященное необходимостью, что причины тут мировые, стихийные и что перед Лаевским надо лампаду повесить, так как он — роковая жертва времени, явлений, наследственности и прочее» (VII, 343).

Открытой и ядовитой пародией на человека, прикидывающегося Гамлетом, является фельетон Чехова «В Москве» (1891). Это сатирическое изображение русского Гамлета, бесплодно прожившего жизнь и пришедшего к убеждению, что он «гнилая тряпка, дрянь, кислятина», «московский Гамлет», которого надо тащить на Ваганьково (VII, 506).

Гамлетовская раздвоенность осуждается в рассказе С. Каронина «Мой мир»,⁵⁴ в рассказе Я. Абрамова «Гамлеты — пара на грош»,⁵⁵ в стихотворении Д. Мережковского «Гамлетам».⁵⁶

* * *

По шекспировским мотивам в 80-е годы не было создано интересных или сколько-нибудь замечательных произведений. Лишь своим заглавием напоминает известный монолог Гамлета рассказ Боборыкина «Умереть — уснуть».⁵⁷ Мотив платка использован в одном из эпизодов романа «Перевал» того же писателя.⁵⁸ Посредственную драму (по мотивам «Короля Лира») о старом актере, сходящем с ума во время представления шекспировской трагедии, написал Вас. Сидоров.⁵⁹ В рассказе Мамина-Сибиряка «Первые студенты» пародически сравнивается ситуация, в которую попал главный герой рассказа Рубцов, женившийся на простой девушке Солоньке, с подобной ситуацией в трагедии «Отелло».⁶⁰ На русские нравы перелицована и пересказана в прозе трагедия «Король Лир».⁶¹ По мотивам «Гамлета» написан бытовой очерк К.П. Горбунова «Черемисская Офелия»,⁶² рассказывающий о сошедшей с ума деревенской девушке. Но ситуация в рассказе далеко не похожа на ситуацию в трагедии Шекспира; сходство в данном случае только внешнее. Рассказ Нижальского (П. Сергеенко) «Встреча с Апемантом» повествует о русском помещике, напоминающем шекспировский персонаж из трагедии «Тимон Афинский», но также лишь внешне.⁶³

По шекспировским мотивам написано несколько стихотворений. Цикл стихотворений, посвященных Офелии, принадлежит Фету. Это четыре коротеньких стихотворения, озаглавленных «К Офелии», в которых, по словам критика, передается лишь «настроение, какое поэт испытывает при мысли о чистой женственной душе, отличающейся любвеобильностью, кротостью и мягкостью», но не имеющей ничего общего с реальным образом шекспировской Офелии.⁶⁴ Два сонета Б. Левина о Ромео и Джульетте воспевают любовь, не признающую «ни чинов, ни распрей родовых», и показывают враждебность «мира лжи и зла» высоким и чистым порывам любви.⁶⁵ Я. Полонский, написавший ранее большое стихотворение «Шекспиру» (1884), опубликовал поэму «Свежее предание», в которой вывел русского Гамлета в виде героя поэмы Кашкова.⁶⁶ Таким образом, и в 80-е годы шекспировское творчество не утрачивало интереса для русских писателей. Помимо писателей старшего поколения, шекспировская поэзия привлекает внимание многих молодых.

Писатели учатся у Шекспира глубокому раскрытию действительности и человеческих характеров во всей их сложности. Многочисленны реминисценции из Шекспира в их собственных произведениях. Широкое распространение получают повести и рассказы из жизни артистов, в судьбе которых ту или иную роль играют шекспировские образы. Особенно популярным становится образ Гамлета. Возникают литературные параллели с шекспировским образом, русские разновидности Гамлета либо в положительном, либо в отрицательном плане в зависимости от того, какие черты «гамлетизма» характеризуют этих персонажей и в соответствии с общественной позицией того или иного писателя.

Примечания

1. В одном из своих писем (от 8 июня 1889 г.) Г. Успенский свидетельствовал, что народное творчество не находится ни в какой зависимости от устремлений людей «культурного слоя» и живет особенной жизнью, не нуждаясь в «помощи Шекспира, Пушкина, Гомера»: «Народные сказки, легенды, былины, народные сказания созданы народом самостоятельно, собственным творчеством, без участия Пушкина, Гомера, Шекспира»; творчество же этих писателей, в частности Шекспира, напротив, «исходило из народных масс», «вырастало из этого корня» (Г. Успенский, Полное собрание сочинений, т. XIV, Изд. АН СССР, Л., 1954, стр. 312). Об интересе к Шекспиру Г. Успенского мы узнаем из письма к нему 7 января 1889 г. автора книги о Шекспире В.В. Чуйко, подарившего свою книгу писателю (Рукописный отдел ИРЛИ, ф. 313, оп. 1, № 366).

2. См.: В. Фаусек. Памяти В.М. Гаршина. В кн.: Памяти В.М. Гаршина. СПб., 1889, стр. 103.

3. Григорий Мачтет. Н.Е. Петропавловский. «Русские ведомости», 1892, 16 мая, № 133.

4. А.И. В—г. Воспоминания о С.Я. Надсоне. «Книжки Недели», 1891, № 1, стр. 39.

5. Письма А.И. Эртеля. М., 1909, стр. 76—77.

6. Там же, стр. 279.

7. Там же, стр. 280.

8. Там же, стр. 279.

9. Среди русских и иностранных писателей, привлекавших внимание Чехова, Шекспир был на одном из первых мест. В переписке и произведениях Чехова часто встречаются ссылки на Шекспира, эпиграфы, реминисценции из его произведений, высказывания о его пьесах и героях (ниже ссылки на произведения Чехова с указанием тома и страницы даются по изданию: А.П. Чехов, Полное собрание сочинений и писем, тт. I—XX, М., 1944—1951). Еще будучи гимназистом, Чехов видел «Гамлета» и «Короля Лира» в таганрогском театре. В разное время он видел на сцене также «Отелло», «Укрощение строптивой», «Макбета», «Цимбелина», «Юлия Цезаря» и другие пьесы Шекспира. Он смотрел «Антония и Клеопатру» с участием Элеоноры Дузе, от которой приходил в восторг (письмо к М.П. Чеховой от 17 марта 1891 г.: XV, 174), посещал шекспировские спектакли с участием Эрнста Поссарта (XIV, 174). Ему принадлежит рецензия на постановку «Гамлета» в одном из московских театров («Гамлет на пушкинской сцене», 1882 — I, 489—491). В 1888 г. он собирался написать и, может быть, написал «коротенькую рецензию» на «Отелло» с участием А.П. Ленского (XIV, 180). Большой интерес проявляет Чехов к постановке «Юлия Цезаря» в Московском Художественном театре (1903). «...эта пьеса, — пишет он, — так нравится, и я с удовольствием посмотрю ее у вас» (XX, 177). А.С. Суворину Чехов советует в его театре по воскресеньям и праздникам давать «для народа "Гамлета" и "Отелло"» (XIV, 174). Находясь в Венеции во время путешествия, писатель вспоминает «тень прекрасной Дездемоны» (XV, 177), в ряде писем пишет о своем восторженном чувстве при виде домика, «где жила Дездемона», и дворца дожей, «где Отелло объяснялся перед дожем и сенаторами» (XV, 179). В библиотеке А.П. Чехова, сохранявшейся до смерти писателя в Ялте, среди книг с большим числом его пометок были и произведения Шекспира: «Гамлет», «Король Лир», «Макбет» — в русских переводах (см.: С.Д. Балухатый, Библиотека А.П. Чехова. Л., 1930). Посылая книги в таганрогскую библиотеку и на Сахалин, он не забывал и о Шекспире (XVII, 276). Писателю Н.Д. Телешову А.П. Чехов советовал издавать шекспировские пьесы в прозаическом переводе по дешевым ценам (XIX. 227).

10. А.П. Чехов в воспоминаниях современников. М., 1960, стр. 166.

11. А.П. Чехов о литературе. М., 1955, стр. 40.

12. «Шекспир уж, наверное, никогда не согласился бы на те изменения и сокращения, которые делаются обыкновенно часто невежественными актерами в его великих произведениях!» — говорит писатель (А.П. Чехов о литературе, стр. 304—305).

13. А.П. Чехов, Письма, т. I, 2-е изд., М., 1913, стр. 446.

14. Четвертая лекция П.Д. Боборыкина. «Новое время», 1876, 20 декабря, № 293.

15. П. д. Боборыкин. За полвека. «Земля и Фабрика», М.—Л., 1929, стр. 93. 111—115, 121, 159, 205, 219, 223, 226, 227, 238, 243, 293.

16. Созерцатель <Л. Оболенский>. Обо всем. Критический этюд. «Русское богатство», 1886, № 2, стр. 260.

17. К.С. Станиславский, Собрание сочинений в восьми томах, т. I, М., 1954. стр. 27.

18. К. Федин. Слово о Чехове. «Литературное наследство», т. 68, М., 1960, стр. VI.

19. «Литературное наследство», т. 68, стр. 784, 793.

20. В. Ермилов. А.П. Чехов. М., 1959, стр. 110—112; А. Роскин. А.П. Чехов. Статьи и очерки. М., 1959, стр. 131—132.

21. Дм. Мережковский. Старый вопрос по поводу нового таланта. «Северный вестник», 1888, № 11, отд. II, стр. 86, 92.

22. Вс. Мейерхольд писал А.П. Чехову 4 сентября 1901 г.: «...сыграть чеховского человека так же важно и интересно, как сыграть шекспировского Гамлета» («Литературное наследство», т. 68, стр. 439).

23. А. Роскин. А.П. Чехов, стр. 131. См. также: A. Wilson. The influence of Hamlet upon Chekhov’s the Seagull. «Sesquehanna University Studies», 1952, vol. 4, pp. 309—316; T. Winner. Chekhov’s Seagull and Shakespeare’s Hamlet: a study of a dramatic device. «The American Slavic and East-European Review», 1956, February 9, pp. 103—111; Stroud T.A. Hamlet and The Seagull. «Shakespeare Quarterly», 1958, voL 9, № 3, pp. 367—372; W. Stein. Tragedy and the absurd. «Dublin review», L., 1959—1960, № 482, pp. 363—382. В последней работе рассматривается вопрос о сочетании; трагического и комического в пьесах Чехова и Шекспира на материале пьес: «Чайка», «Три сестры», «Дядя Ваня» и «Король Лир».

24. Ф.Ф. Фидлер. Воспоминания о русских писателях. Д.Н. Мамин-Сибиряк. Рукописный отдел ИРЛИ, ф. 649.

25. Д.Н. Мамин-Сибиряк, Собрание сочинений в 12 томах, т. 6, Свердловск, 1949, стр. 341.

26. Архив В.А. Гольцева. М., 1914, стр. 314.

27. Подробно характеризуя библиотеку учителя словесности, М.Н. Альбов в одном из своих рассказов не забыл упомянуть, что в этой библиотеке «Шекспир занимал почетное место» (Мих. Альбов. Силуэты. I. Филипп Филиппыч. «Вестник Европы», 1885, № 12, стр. 651). В библиотеке сельского учителя в имении помещика, описанной в рассказе В.Л. Маркова «Знакомые люди» («Наблюдатель», 1884, № 7, стр. 127), по словам автора, «Вальтер Скотт и Шекспир блестели дорогим переплетом».

28. Г.О. <Говоруха-Отрок>. Отъезд. Очерк. «Вестник Европы», 1882, № 8, стр. 425. В романе Н. Синельникова «Без руля» молодой художник показывает друзьям созданную им скульптуру «Дездемона и Отелло» («Колосья», 1885, № 11, стр. 73—74).

29. А.И. Эртель. Волхонская барышня. М., 1959, стр. 87.

30. А.И. Эртель, Собрание сочинений в семи томах, т. VII, М., 1909, стр. 360.

31. А.И. Эртель. Гарденины, их дворня, приверженцы и враги. М., 1954, стр. 106.

32. В романе П.Д. Боборыкина «Перевал» представитель старшего поколения, человек 60-х годов, П.И. Заводин утверждает нечто подобное. Сын его, студент университета, до восемнадцати лет не читал «Гамлета», а прочитав его по настоянию отца, назвал Гамлета «комиком».

33. Д.Н. Мамин-Сибиряк. Полное собрание сочинений, т. XI, Пгр., 1917, стр. 80.

34. Там же, стр. 18.

35. Е.А. Боголюбов. К вопросу о художественных интересах и вкусах Д.Н. Мамина-Сибиряка. В кн.: «Ученые записки Пермского гос. педагогического института», вып. 10, 1946, стр. 147.

36. Д. Мережковский. Вера. (Повесть в стихах). «Русская мысль», 1890, № 3, стр. 24.

37. П.П. Гнедич. Зеленый яр. Комедия в 4 д. «Русский вестник», 1890, № 12, стр. 125.

38. Мар. Крестовская. Артистка. «Вестник Европы», 1891, № 7, стр. 62—65.

39. А.И. Эртель. Записки степняка. Отрывки. «Вестник Европы», 1882, № 9. стр. 185.

40. О. Чюмина. Порванная струна. «Колосья», 1885, № 7, стр. 225—232.

41. В. Дмитриева. Тюрьма, Повесть. «Вестник Европы», 1887, № 9, стр. 14.

42. Н.Н. Златовратский. Барская дочь. «Русская мысль», 1883, № 12, стр. 231.

43. Д. Мережковский. После чтения. «Живописное обозрение», 1885, № 2, стр. 13.

44. Н. Северин. Вся чужая. Роман. «Русская мысль», 1885, № 8; Л. Федорова. Елена Лугина. Повесть. «Колосья», 1887, № 3; Л. Растопчина. Падучая звезда. «Русский вестник», 1886, №№ 9 и 10; Н. Синельников. Ее кумир. «Колосья», 1887, № 11; Ив. Щеглов. Корделия. «Артист», 1890, №№ 2—4; И. С а л о в. Грезы. Роман. «Русская мысль», 1888, №№ 1—5; Ив. Щеглов. Барыня и Шекспир (1890). В кн.: Иван Щеглов. Сквозь дымку смеха. Изд. жури. «Артист», СПб., 1894; П.П. Гнедич. За рампой. Повесть. СПб., 1893 (написана повесть и читана в рукописи многим в 1889 г.); П.П. Гнедич. Семнадцать рассказов. СПб., 1892; Нат. Стахевич. Юрко из Криниц. «Русская мысль», 1888, № 10; И. Ясинский. Трагики. Роман. СПб., 1889; Ф. Стулли. Моя женитьба. Записки В.И. Матвеева. «Вестник Европы», 1885, № 10, стр. 571—620.

45. И. Салов, Сочинения, т. V, СПб., <1909>, стр. 4 (первоначально роман был опубликован в журнале «Русская мысль», 1888, №№ 1—5).

46. Там же, стр. 195.

47. Там же, стр. 19.

48. Там же, стр. 21—22.

49. «Северный вестник», 1891, № 10, стр. 31—68.

50. «Самая основная нота всего монолога, выраженная Извековым, была нова для Барского. Не философия о разных неразрешимых вопросах звучала в этой ноте, но брожения мысли психически больного человека выражались ею. Она дышала усталостью, жаждой покоя. То была усталость и жажда покоя человека, которого душа, рожденная и одаренная для мирных и благих целей, насильно толкнула в сутолоку предательства, злобы и мести... То была жажда покоя существа, для которого гаснет вера даже в лучшие, чистейшие проявления жизни. То было утомление деятеля, которому дали арфу и требуют, чтобы он употребил ее, как меч... Слова "умереть, уснуть" в устах Извекова звучали такой сладостной надеждой на полное успокоение, что, казалось, блаженные слезы, вызванные мечтою об этом покое, должны были выступить у него на глазах» («Северный вестник», 1891, № 10, стр. 39—40).

51. См. отклики на появление «Рассказов Всеволода Гаршина» (СПб., 1882): М. Гарусов <П.Ф. Якубович>. Гамлет наших дней. «Русское богатство», 1882, № 8, стр. 60—78; «Дело», 1882, № 8, стр. 47; см. также: С.С. Розанов. Гаршин—Гамлет. М., 1913.

52. С. Венгеров. На смену. Беллетристы-дебютанты. «Слово», 1880, № 2—3, стр. 233.

53. П. Якубович. Из дневника. «Устои», 1882, № 12, стр. 49. Здесь мы читаем:

  ...целый мир мне стал тюрьмой ужасной,
Гляжу назад с мучительною болью,
Гляжу вперед с бессильною враждой.
Я утомлен Гамлета жалкой ролью
Я пристыжен бесплодною борьбой.

Гамлетовское уподобление «мир — тюрьма» встречается также в его стихотворении «В плену» (1883). В фельетоне «Сербские Гамлеты» («Новости». 1877, № 68) речь идет о герое рассказа Г. Успенского «Не воскрес» Долбежникове, участвовавшем в сербской войне против турок (рассказ опубликован в журнале «Отечественные записки» 1877, № 11).

54. С. Каронин. Мой мир. «Русская мысль», 1888, № 2, стр. 174—206; № 3, стр. 168—196; № 4, стр. 22—50.

55. Я. Абрамов. Гамлеты — пара на грош. «Устои», 1882, № 1, стр. 53—79.

56. Д. Мережковский. Гамлетам. «Вестник Европы», 1884, № 7, стр. 185—186. Позднее Д. Мережковский придал черты Гамлета царевичу Алексею в романе «Петр и Алексей» (1902). Фрейлина жены царевича Арнгейма записывает в своем дневнике: «В сочинении одного старинного английского писателя — имя забыла — под заглавием Трагедия о Гамлете, принце Датском, этот несчастный принц, гонимый врагами, притворяется не то глупцом, не то помешанным. Примеру Гамлета не следует ли русский принц?» (Д.С. Мережковский, Полное собрание сочинений, т. IV, СПб. — М., 1911, стр. 140). См. об этом: Чуносов <И. Ясинский>. Старомосковский Гамлет. В кн.: Интересные романы, повести и рассказы лучших писателей, вып. 7. СПб., 1910, стр. 190—199.

57. П.Д. Боборыкин. Умереть — уснуть. «Вестник Европы», 1881, № 1.

58. Собрание романов, повестей и рассказов П.Д. Боборыкина, тт. 7 и 8. СПб., 1897.

59. В. Сидоров. Провинциальный Король Лир. В кн.: Василий Сидоров, Драматические сочинения, т. II, СПб., 1890. Рец.: «Артист», 1890, кн. 10, стр. 152—154.

60. Д.Н. Мамин-Сибиряк, Собрание сочинений в двенадцати томах, т. 10, Свердловск, 1951, стр. 246.

61. А. Сеткова-Катенкамп. Старик Никита и его три дочери. М., 1885.

62. К.П. Горбунов. Черемисская Офелия. «Исторический вестник», 1889, № 1, стр. 106—118.

63. «Новое время», 1891, 29 мая, № 5476; 5 июня, № 5483.

64. П.Н. Краснов. Офелия Шекспира и Офелия Фета. Эстетический этюд. «Труд», 1895, № 8, стр. 376—383. Известно, что незадолго перед смертью А. Фет занят был переводом «Гамлета» (Б. Садовский. Ледоход. Статьи и заметки. Пгр., 1916, стр. 80). Любопытно, что у Фета есть много стихотворений, посвященных героиням Шекспира. Еще в 1843 г. он напечатал в «Отечественных записках» стихотворение, известное впоследствии в другой, более краткой редакции, из которой выброшены были стихи:

Я слышал песню Дездемоны,
Любил Офелии конец —
И помню роковые стоны
И помню ивовый венец.

Известен также целый цикл его стихотворений, озаглавленный «К Офелии» (1842—1846), и другие, в которых посвящением Офелии служит подзаголовок, например «Горький ключ», «Сонет», «Прости» и т. д. (см.: Б. Садовский. Ледоход, стр. 57—62; А. Фет, Полное собрание стихотворений. Л., 1959, стр. 132—133, 411, 415, 429).

65. Б. Левин. Ромео и Джульетта. «Живописное обозрение», 1884, № 18—19, стр. 150.

66. Я. Полонский, Полное собрание стихотворений, т. III, СПб., 1896.