Глава третья. Категория читателя как литературоведческая проблема

Генезис «читателя как проблемы» уходит корнями в вопрос о природе чтения как таковой и непосредственно связан с исследованием механизма воображения как инструмента создания «второй природы» — в отличие от «первой природы», служащей отправной точкой для читателя, равно как и для автора.

Проблема читателя как теоретический вопрос относится к области рецептивной эстетики. Она оформилась в трудах русской школы 1920-х гг. Ю. Тынянов, В. Шкловский, В.В. Виноградов, Б. Эйхенбаум, позже М. Бахтин, Р. Якобсон в своих трудах очертили пространство, внутри которого оказалась плодотворной дальнейшая разработка проблемы читателя, в 1960-е гг. подхваченная французским структурализмом в лице Р. Барта, Ю. Кристевой, Ц. Тодорова и др. Особая роль здесь принадлежит крупнейшим представителям рецептивной эстетики Г.Р. Яуссу, В. Изеру и др.

Дискуссионное поле колеблется между сужением проблемы до реально существующего читателя (которому, собственно, принадлежит бесценное право все нового первопрочтения одного и того же текста) и рассмотрением проблемы безотносительно к реальным актам чтения, посредством вычленения её из необъятных текстовых структур и возможных рецептивных напластований — одной единственной (инвариантной в своих бесчисленных вариациях) модели восприятия, заложенной в тексте, т. е. внутритекстовой образной структуры, ответственной за рецепционные процессы, точную передачу содержания от автора к реальному читателю, и т. п. По отношению ко все новым интерпретациям одного и того же текста, образ читателя как образ-посредник между произведением и воспринимающим, помогающий в осуществлении акта коммуникации, представляет собой некую рецептивную константу, обеспечивающую передачу основного смыслового (инвариантного) ядра любому читателю как представителю любой эпохи, сословия, национальности. В целом образ читателя как литературная категория, обладающая имманентными тексту свойствами и определенной вненаходимостью, требует активности реального читателя по домысливанию и реконструкции этого образа. По свидетельству многих исследователей, в его функции входит завершение произведения, сопряжение рецептивных элементов в единое целое. Исследование на уровне «читателя», выявляющее заданную в тексте «программу восприятия», направлено также на уточнение существующих (или возможных) интерпретаций одного и того же произведения, преодоление пресловутой множественности его толкований.

Впрочем, подобная установка на точность текстового прочтения имеет и своих сторонников, и критиков, отстаивающих право читателя (в особенности, читателя-профессионала, литературоведа) на свободу домысливания и достраивания текстовых значений, а единственно возможную зависимость — лишь от воли читательского воображения. И это неудивительно. Как доказывают современные исследования, сугубо «авторский» мир наполнен фигурами умолчания, смысловыми лакунами, «черными дырами» и неясностями, функция заполнения которых неизбежно принадлежит «читателю»: многоплановость и неоднозначность текста часто не зависит от воли и намерений автора.

Очевидно, именно этой непроясненности вопроса (а также поляризацией в его трактовках) и объясняется — несмотря на многовековую историю изучения процессов литературного восприятия и воздействия — новая вспышка интереса к «читателю» в 1960—1970-х гг. в России и на Западе.