Qui pro quo

Один из первых серьезных Шекспирологов, Стивенс, писал полтораста лет тому назад:

«Все, что известно с некоторою степенью достоверности относительно Шекспира, это — то, что он родился в Стрэтфорде на Эвоне, там женился и прижил детей, отправился в Лондон, где был сначала актером, писал поэмы и драмы, вернулся в Стрэтфорд, сделал завещание, умер и был похоронен».

Это и меньше и больше того, что узнала в действительности наука о Шекспире. Меньше — потому, что дальнейшие открытия дали еще новый материал для биографии уроженца Стратфорда. Больше — потому, что, в действительности, ни Стивенс, ни биографы после него не имели никакого основания утверждать, что человек, родившийся и умерший в Стратфорде, «писал поэмы и драмы».

Здесь можно забежать немного вперед и поставить точки над i, установив то неоспоримое положение, что не было и нет никаких данных, никаких доказательств, никаких указаний, что Шакспер (а не Шекспир) из Стратфорда является автором произведений Шекспира, хотя, ни на чем не основанная, ни откуда не взятая вера в это превратилась в глубочайшую уверенность через сто лет после смерти поэта, — тем более непоколебимую, что никому даже в голову не приходило усомниться в ней и задать себе вопрос: так ли это? В этом источник живучести всех суеверий.

Слепая уверенность эта, сделавшаяся в буквальном смысле тем, что в логике называется idola fori, привела биографов Шекспира к невероятной путанице, к единственному в истории литературы qui pro quo.

То, что узнавали о Шакспере из Стрэтфорда, — приписывали автору «Гамлета», а те биографические данные, о которых можно догадаться по различным местам в произведениях Шекспира, — относили к стрэтфордскому мяснику, который, таким образом; оказался другом графа Саутгемптона и Бен Джонсона, в то время как прообраз «кроткого принца» Датского заподозрили в браконьерстве и обвинили в ростовщичестве.

И вот, один из биографов Шекспира в прошлом веке пишет, что с полной достоверностью о Шекспире можно сказать только, что он жил, умер и был «немного ниже ангелов», а другой — едва ли не самый обстоятельный из всех биографов — утверждает, что из всех биографических черт Шекспира мы знаем наверно только «его практическую деловитость и способность приобретать деньги».

Слишком очевидно, что оба биографа одного и того же поэта говорят о двух совершенно различных и друг на друга не похожих лицах.

Естественно, что при таком раздвоении биография Шекспира слишком часто упиралась в неразрешимые противоречия и, чтобы выпутаться из них, вынуждена была одни факты голословно отрицать, на другие закрывать глаза, будто их и не было, наконец, третьи выдумывать, чтобы как-нибудь объяснить необъяснимое; нет биографии Шекспира, которая не была бы испещрена оговорками: «вероятно», «по-видимому», «кажется» и т. п. Потом эти вводные слова выпадали, и вчерашнее предположение или догадка пускались в обращение, как факт.

В дальнейшем мы увидим немало таких отрицаний, замалчиваний и упавших с неба «фактов» в биографии самого известного в мире писателя.

И чем больше нагромождалось их, тем дальше человечество уходило в сторону от цели: узнать, кто был Шекспир.

Но, может быть, нам и не надо этого знать? Может быть, это только праздное любопытство исторических кумушек, доискивающихся, кто был «Железною маскою», первым Самозванцем и старцем Федором Кузьмичем?

Как часто, став пред очевидностью о личности Шекспира, даже историки литературы заявляют теперь: разве не все нам равно, кто был Шекспир? Для нас важны только его произведения.

Но всякое художественное творчество по существу автобиографично. И, если нельзя понять художественного произведения без знания исторической обстановки, быта, среды, в которых оно создавалось, то тем более нельзя не только понять его, но и почувствовать, эстетически воспринять его красоту без ясного ощущения личности автора.

А ведь Шекспир, по общему признанию его знатоков, едва ли не самый автобиографичный писатель. В целом ряде его героев отчетливо чувствуется сам поэт, почти в каждом произведении — намеки на окружающую его жизнь. Сплошь да рядом эти намеки остаются для нас совершенно непонятными, поскольку мы не знаем ни личности автора, ни обстоятельств его жизни. Словом; не зная автора, мы не можем вполне понять ни самого произведения, ни его героя.

Одна из задач этой книги — показать, как легко разъясняются казавшиеся раньше темными места, какой новый и ясный смысл приобретают некоторые произведения в целом, когда мы можем, наконец, подойти к ним, зная того, кто был их творцом.

Виктор Гюго говорит о «науке о Шекспире»: «Прийти к пониманию Шекспира — такова задача. Вся эта эрудиция имеет одну цель: добраться до поэта. Вот усеянный камнями путь к этому раю. Выкуйте себе ключ знания, чтобы открыть им дверь, ведущую в эту поэзию»:

Но выковать этот ключ было почти невозможно именно потому, что не было точных знаний, не было почти никаких данных и решительно никаких материалов для биографии того, кто в течение трех веков стоит, как светильник на вершине, на глазах у всего культурного мира.