Кристофер Слаб

«Прирученная мегера», или «Укрощение строптивой», дошедшее до нас тоже только в посмертном издании 1623 г., было впервые набросано Ретлэндом еще в 1594 г., когда ему было всего лишь восемнадцать лет.

Канвою для пьесы послужил ему старинный итальянский народный водевиль. Первоначально комедия носила, по-видимому, еще и другое название: «Успешные усилия любви» (в параллель к «Напрасным усилиям любви»). Под этим названием она упоминается в том перечне произведений Шекспира, который единомышленник Ретлэнда, Фрэнсис Мэрес вставил в свою книгу, чтобы сбить с толку елисаветинских шпиков относительно личности автора.

Местом действия были сначала Афины. Но, занявшись весною 1596 г. в Падуе переделкою этой школьной пьесы, Ретлэнд перенес и место действия из Афин в Падую. К этому же времени относится и вставка в пьесу эпизода с Бианкой, в которой поэт пытался нарисовать свою юную невесту Елисавету Сидней, изобразив в Лоренцо самого себя.

Но не это является самым любопытным для нас в комедии, а ее пролог, давно уже сбивавший с толку биографов — Шекспироведов. Что хотел изобразить поэт в этом прологе?

Основой для него послужил известный эпизод из «Тысячи и одной ночи», пересказанный неким Гайярдом под видом истинного происшествия, участниками которого были король Филипп Добрый и брюссельский крестьянин, найденный им мертвецки пьяным на дороге.

В прологе также знатный лорд наталкивается у кабачка на уснувшего пропойцу Кристофера Слая, (Slay — по-английски — пройдоха), приказывает перенести его в свой замок, одеть в его платья и, когда он проснется, обращаться с ним, как с настоящим лордом, пока тот сам не начнет верить, что он действительно знатная особа. Пред этим-то мнимым лордом и разыгрывается бродячими актерами пьеса «Укрощение строптивой».

Но в своих комедиях, как сказано выше, Ретлэнд любил делать намеки на события своей жизни и жизни своих близких, хотя бы даже избирая сюжетом аналогичные происшествия, рассказанные другими авторами.

И действительно, ему самому тоже пришлось натолкнуться на своем жизненном пути на грязного пропойцу, которому суждено было сыграть роковую и фантастическую роль в его собственной жизни и в его бессмертии. И он одел этого негодяя в свое платье поэта, обогатил его, возвел его на недоступное положение, окружил его на триста лет славою, какая редко выпадает на долю другому.

Этим Кристофэром Слаем, этой «вороной в павлиньих перьях», был никто иной, как ростовщик и кулак, занимавшийся в Лондоне всем, чем угодно, — Уильям Шакспер из Стратфорда.

Подобно тому, как вошедший в роль Кристофер Слай уверяет, что предки его пришли в Англию с Робертом (вместо Вильгельма) Завоевателем, Шакспер тоже уверял, что он по матери принадлежит к дворянскому роду, и Ретлэнду пришлось добиваться для стратфордского мясника дворянского титула.

Кристофер Слай называет себя «сыном старого Слая из Бёртонгета». Но Burt on heth (Берт на вереске), это — название деревушки между Стрэтфордом и Оксфордом, в которой жила тетка Шакспера и находился дом, полученный его отцом, Джоном Шакспером в приданое за женою — того самою, от которой он ведет свой дворянский род. Весьма возможно, что Шакспер действительно родился в Бёртонгете.

Мать Шакспера была родом из деревни Вильмкот, называвшейся также Винкот, где началась первая сцена пролога у дверей кабатчицы, которой Слай задолжал четырнадцать пенсов.

Словом, Слай переносит нас определенно в окрестности Стратфорда, родины Шакспера.

В этом мудрые биографы увидели лишнее доказательство того, что пьеса написана именно им — Шакспером из Стратфорда!

Действительно, как мы видели, Шекспир любил избирать местом действия своих пьес те места, где в это время находился он сам. Но из 36 пьес Ретлэнда окрестности Стратфорда упоминаются только два раза: один раз в связи с Фальстафом, а другой раз — в связи с двойником Фальстафа — Кристофером Слаем, как его родина.

Да, в пройдохе Слае, очевидно, изображен Шакспер из Стратфорда. Сам Слай говорит про себя, что он «по рождению разносчик (чего?), по воспитанию чесальщик шерсти» и т. д. Вспомните, что на могиле в Стратфорде Шакспер был изображен опирающимся на мешок с шерстью.

Не так давно мы видели поэтов, сравнивавших самих себя с «бумажкой», получившей известное употребление. Но разве не глупо было бы предположить, что автор и прообраз Гамлета, сам изобразил себя в Слае?

Кристофер Слай — Шакспер из Стратфорда, изображенный не своею рукой, а знавшим его Шекспиром, бросившим нам его через головы трех столетий на посмешище, как прообраз кабацкой расплюевщины и хлестаковщины.

Чтобы покончить с этим малопривлекательным образом, остановимся на другом его отражении — в знаменитом Фальстафе.