Путешественник и добрый солдат

Вернемся теперь к биографии самого поэта.

В списках Оксфордского университета значится:

10 июля 1598 г. «Роджер Маноре (?), граф Ретлэнд, М. А. вышеназванного Кембриджского университета. — Он был выдающимся путешественником и хорошим солдатом, был впоследствии отправлен послом короля Джемса I к королю Датскому и, скончавшись 26 июня 1612 г., был погребен в Ботсфорде, в Лейчестерском графстве».

Кто бы, прочитав эту краткую биографию, мог догадаться, что это — биография Уильяма Шекспира?

А между тем, автор этого списка, Антоний Вуд, назвал его «"Оксфордские Афины". Точная история всех писателей и епископов, получивших образование в старейшем и славнейшем Оксфордском Университете».

И опять пред нами один из интригующих вопросов, на какие мы наталкиваемся на каждом шагу: на каком основании Вуд счел нужным занести этого «выдающегося путешественника и хорошего солдата» в свой список «писателей»?

По тем временам, когда воздушное сообщение еще совершенно не было налажено, человек, объехавший за свою короткую жизнь, кроме своей Англии, еще Францию, Швейцарию, Италию, частью Бельгию и Нидерланды и побывавший в Дании, мог, пожалуй, считаться выдающимся путешественником. Смелость и готовность пожертвовать собственной жизнью сделали бы из Шекспира хорошего солдата, но политические события как раз помешали его военной карьере, и, как воину, ему пришлось проявить себя наиболее ярко только в гражданском бою, о чем по каким то причинам умалчивает Вуд.

Первая попытка его сделаться «добрым солдатом» была пресечена в самом начале королевой.

В начале 1599 года Эссекс неожиданно опять как-будто попал в милость и получил ответственное назначение, которого добивался по совету Бэкона: командующего армией, посланной на усмирение Ирландии. Весьма возможно, что с этой экспедицией у заговорщиков были связаны какие-то свои затеи.

По крайней мере, как раз в момент отправки Эссекса в марте в Ирландию Шекспир делает вставку между четвертым и пятым актами своего «Генриха V», нечто вроде пролога, казавшегося раньше непонятным, и где были такие слова:

«Если бы теперь генерал нашей милостивой императрицы, как это может случиться в один прекрасный день, вернулся из Ирландии с мятежом на острие своего меча, сколько народу покинуло бы мирный город, чтобы устроить ему встречу!».

Весьма возможно, что и у Елисаветы, давшей это назначение Эссексу после того, как у них как раз по ирландскому вопросу дело дошло, грубо выражаясь, до мордобоя, были свои намерения, подсказанные ей тем же Бэконом. Может быть, тут было желание испытать Эссекса или скомпрометировать его в роли усмирителя мятежа, или просто удалить его подальше от королевского дворца, для которого он был постоянной угрозой.

Недаром в «Ричарде II» говорится: «Вы отлично умеете провожать, а еще лучше — выпроваживать тех, кто вам мешает».

Во всяком случае она определенно хотела изолировать Эссекса от его друзей. Она отменила назначение Саутгемптона начальником кавалерии и страшно рассвирепела на него за это назначение, а Ретлэнду, отправившемуся в Ирландию, приказала немедленно возвратиться назад.

Это кратковременное пребывание в Ирландии оставило один только след в виде появившегося в том же году в «Генрихе V» гневливого ирландца Мак-Морриса, единственного представителя этого народа в произведениях Шекспира.

Он повиновался, отняв таким образом, казалось бы, у королевы всякое основание быть недовольной им. И все-таки она, быть может, инстинктивно чувствуя в нем автора «Ричарда И», мечет свои громы и молнии и против него, наравне с Эссексом и Саутгемптоном.

Из письма одного придворного от 11 июня 1599 г. мы узнаем, что Ретлэнд болен, находится на водах в Бате, и что ему грозит быть посаженным в «Башню», эту Петропавловку Лондона.

Это пребывание в Бате с его горячим источником, находившимся «под покровительством богини Дианы», запечатлелось в 153 и 154 сонетах Шекспира:

Свой факел уронив, красавец Купидон
Заснул. Одна из дев Дианы подхватила
Огонь любви и вмиг светильник опустила
В холодный ключ воды, но не погас там он.
Из пламени любви священный ключ мгновенно
Впитал бессмертный жар на вечные года.
И стала для людей целительна вода.

Среди бумаг Бельвуара имеется коротенькая записка Ретлэнда, присланная в августе этого года из Антверпена. Каким образом и зачем он попал туда, неизвестно. Вероятно, предпочел временно уйти из поля зрения королевы. Но не надолго. События заставили его вернуться на родину.

Эссекс, как и следовало ожидать, вступил в переговоры с вождем восставших Тироном и заключил с ними перемирие. Установлено, что, вместо усмирения восставших, он, под предлогом восстановления дисциплины, расстреливал королевские отряды, что, при тогдашнем составе армии, могло иметь большое практическое значение для будущего восстания в самом Лондоне.

Королева послала ему письмо с выражением своего неудовольствия. Он сделал вид, что обиделся, передал командование лорду Ормонду и поспешил в Лондон. 28 сентября, в десять часов утра, он без всякого доклада ворвался в спальню Елисаветы, которая, приписав, вероятно, этому необычайному визиту совершенно иное значение, приняла своего бывшего возлюбленного очень приветливо. Но сейчас же после этого предала его суду королевского Совета, поставив ему в вину его поведение в Ирландии и это неприличное вторжение в королевские покои.

Эссекс был арестован и посажен в Йоркский замок под надзором самого Лорда-Протектора.

Несмотря на широкое сочувствие к нему в широких кругах общества, вернее — ввиду этого сочувствия, его продержали там до 5 июня следующего года, когда состоялся суд под председательством его бывшего друга и протеже лорда Бэкона, признавший его виновным только в неповиновении королевским приказам. В наказание он был сослан в замок своего дяди по матери Уильяма Кноллиса — Графтон в Оксфордском графстве, но королева через два месяца освободила его, и он еще более возненавидел ее за это унизительное помилование.

Что делает в это время Шекспир? Относительно этого мы имеем только маленький, но весьма характерный намек.

Среди «доказательств», имеющихся у ханжей стрэтфордское суеверия, фигурирует, между прочим, ссылка на несомненную «сценичность» пьес того, кого В. Гюго назвал «богом театра», на его знание сцены, какое, по их мнению, могло быть только у актера.

Тут можно было бы задать им много вопросов. Много ли они видели сценичных пьес, написанных актерами-профессионалами? Мало ли таких пьес написано литераторами, не выступавшими даже, может быть, в любительских спектаклях? Наконец, есть ли основание предполагать глубокое знание сцены у актера Шакспера, исполнявшего такие роли, как «тень отца Гамлета»?

Сцена в те времена была не очень сложна, а нынешним режиссерам приходится проявлять немало изобретательности, чтобы справиться со своеобразной сценичностью шекспировских пьес. Что же касается их внутренней сценичности, вернее — драматичности, то для нее автору надо было, прежде всего быть гениальным поэтом, а затем — любить, понимать и чувствовать театр.

И вот, мы узнаем кое-что о любви к театру Шекспира, который в своем кругу и сам выступал в любительских спектаклях. Имеется письмо от 11 октября 1599 г. Роулэнда Уайта к Роберту Сиднею, брату Филиппа Сиднея, сводному дядьке Шекспира, композитору и другу знаменитого в то время музыканта Джона Доулэнда, имя которого упоминается в шекспировских сонетах. Уайт сообщает из Нонсеча, где тогда находился королевский двор:

«Лорд Саутгемптон и лорд Ретлэнд не появляются при дворе. Они проводят свое время преимущественно в Лондоне, где каждый вечер бывают в театре».

Но королева, имея сведения, вероятно, о подпольной работе заговорщиков, хотела бы видеть этих театралов подальше от Лондона и потому охотно соглашается на присоединение Ретлэнда к армии, действующей против Нидерландов. 7 декабря 1599 г. он вместе с герцогом Норсем-берлэндом отправляется на осаду Остенде. В это время противник оставляет Остенде, и осада переносится на Дюнкерк, куда и направляется с армией Ретлэнд. В апреле 1600 г. он оказывается, очевидно, в кратковременном отпуску в Бельвуаре, откуда опять спешит в армию, чтобы в июле, по окончании кампании, возвратиться окончательно в Англию.

Королева и ее советчики, не имея никаких оснований теперь открыто проявлять свою ненависть к Ретлэнду, придумали для него почетную ссылку в виде назначения его на пост, сделавшийся почти наследственным в фамилии Ретлэндов, — управляющего Ноттингэмского графства и Шервудского леса.

Он пытался вырваться отсюда под предлогом поездки во Францию, чтобы поступить на службу к французскому королю и принять участие в Савойской кампании под начальством Ледигьера, но не получил на это разрешения.

Итак, он опять в родном Шервудском лесу, под сенью которого родился и вырос его поэтический гений, вдвоем со своею молодою женой, почти что на отдыхе, изредка навещаемый своими друзьями, и поддерживая связь с заговорщиками в Лондоне.

Здесь, словно приветствуя свое возвращение в чащу Шервудского леса, он создает прекраснейшую из своих лирических пьес: «Как вам угодно», рисуя самого себя со всеми своими тогдашними настроениями в грустном образе Жака, «Двенадцатую ночь» и «Меру за меру», напоминающие своей интимной автобиографичностью пьесы итальянского периода, и, наконец, выковывает для заговорщиков новое оружие в «Юлии Цезаре».

Остановимся на двух из этих пьес с их портретами автора и его окружающих.