И.И. Лисович. «О паттернах поведения в культуре раннего Нового времени» (ответ на доклад В.С. Макарова)

Поскольку тема нашего семинара заявлена как «Шекспир и культура повседневности», и докладчик в своих тезисах намекнул, что «проклятая шайка» может быть связана с похождениями шекспировского принца Генри (хотя и ушел от прямого сопоставления в докладе), я полагаю, что их можно сопоставить, если обратиться к такому термину как «культура повседневности».

Теоретические положения, которые существуют в данной области, свидетельствуют о том, что при изучении истории культуры мы склонны в большей степени обращать внимание на новации, искать изменения (что Леонардо, Шекспир и другие дали нам нового). А то, что ими не является, как правило, остается за полем зрения нашего исследования и не артикулируется, и если эта тема возникает, то она обозначается словом «традиция».

И если вы занимаетесь культурой повседневности, как показала нам «Школа анналов», то приходите к выводу, что сознание любого, даже гениального человека, который нам кажется новатором, процентов на восемьдесят совпадает с сознанием современников. Более того, бытовые практики могут существовать неизменно на протяжении тысячелетий и столетий. И их носители могут не осознавать инертности своего поведения, и не понимать, насколько древнюю традицию они воспроизводят. Повседневные практики усваиваются в бессознательном периоде, когда человек не попадает в процесс институционального обучения. Они осваиваются до 7—10 лет через повседневный опыт и включают жесты, наборы слов, поведенческие реакции на ситуации.

Соответственно, мы имеем ригидное повседневное сознание, поэтому достаточно сложно определить, насколько продвинут человек, даже когда мы изучаем великих деятелей. И если человек уникален в какой-либо области, то в сфере повседневности, повседневных моделях он может быть очень архаичен, особенно в традиционных обществах. Изучаемая нами Елизаветинская эпоха относится к традиционной культуре. Если в этот период появляется что-то новое, оно вызывает слишком яркую эмоциональную реакцию, тогда как традиционные практики воспринимаются как правильные, нормальные и единственно возможные.

Обыденное сознание чувствительно относится к разного рода новациям, формам, иным культурным практикам и особенно к практикам, близким к данной культуре, но отклоняющимся от нее. Это небольшое отклонение рассматривается скорее как ересь, как неправильное. Обыденному сознанию комфортно в узнаваемых условиях, в узнаваемых категориях, в узнаваемых моделях поведения, в узнаваемых нормах. Экстраординарное автоматически сверяется с нормами, которые хранятся в памяти. Некоторые модели неправильного поведения тоже вшиты в память — модели поведения незаконного и аморального. Подобные примеры являются негативными образцами, поэтому и отклонение от нормы оказывается паттерном (например, воровать — это плохо). Негативные модели тоже являются ориентиром.

Как мы помним, В.С. Макаров отметил связь между «проклятой шайкой» и «дьявольскими людьми». Это обозначение можно объяснить тем, что паттерном неправильного поведения для христианина было как раз «общение с дьяволом». Пьянство и драка в таверне — это довольно распространенное со Средневековья негативное поведение, и оно понятно каждому. А если к этому присоединяется табак и любые экзотические практики, то они тоже получают маркер «неправильного поведения». Соответственно столкновения со стражей — это тоже вполне узнаваемо: если и не было бы тех, кто желает нарушить ночью порядок, стражи бы не было. Здесь мы видим как христианские и повседневные городские нормированные пространства (таверна, улица, городские ворота, собор св. Петра, Звездная палата), связаны между собой, именно в этих локациях перемещаются наши бандиты.

Здесь докладчик и «сбежал» от Шекспира, хотя, вроде, в тезисах не собирался этого делать. Конечно, невозможно провести прямую аналогию между принцем Гарри и бандой Бейнема. В частности, в ней, в отличие от шекспировской пьесы, не было наследного принца, будущего монарха, который определил бы судьбу государства (Бейнема можно заподозрить только в заговоре). Соответственно, мы не можем точно сказать, что пьеса Шекспира и другие пьесы содержат аллюзии на похождения именно этой банды, поскольку датировка «Генриха IV» — 1597 г. (опубл. в 1598 г.).

Более того, мы можем предположить, что поведение банды Бейнема описывалось в соответствии с существующими паттернами и текстами негативного поведения. Возможно, они вели себя так, как было принято вести себя среди пьяниц и ночных дебоширов. Кроме того, демонстрация подобного на сцене может оказать обратное влияние литературы на повседневность. Не всегда тексты отражают события, часто можно наблюдать обратное влияние текстов на культуру, и в этом случае таким базовым текстом будет Библия. Человек, воспитанный в рамках христианской культуры, в ситуации оценки будет сверять свое и чужое поведение, литературные тексты и явления культуры с Библией. Именно поэтому в оценке происходящего возникают библейские аналогии и слова.

Если мы вернемся к Гарри, еще один узнаваемый паттерн, закрепленный в литературе — это школяры. Любой молодой человек, окончивший университет до XIX в., мог быть священником. Теперь вспомним из поэзии вагантов, «Кентерберийских рассказов» Дж. Чосера и городских хроник, как вели себя эти будущие священники. Эти «грехи молодости» были тем негативным поведением, в котором можно раскаиваться, от которого можно уходить, совершенствуясь, и оно допустимо для определенной возрастной категории. И здесь у Шекспира мы видим старое противостояние «Университет — Город».

Еще одно распространенное со Средних веков противостояние «Двор — Город». Аристократы, особенно молодые, до сих пор ведут себя подобно веселой компании принца Гарри или банде Бейнема. Они еще не унаследовали титулов лордов, не вошли в парламент, и нарушают общественное спокойствие. Принц Гарри тоже еще не облачен властью, но уже готовится ее взять. И, возможно, мы видим гностическую модель: чтобы избавиться от греха нужно «нахлебаться» его досыта, чтобы пресытиться и понять, что от этого будет только плохо. И принц Гарри приходит к этому. А Фальстаф постоянно сопровождает его как негативный образец, он — зеркало будущего, поэтому его смерть вдвойне поучительна. Фальстаф — это дидактический идеал: за богохульство, трусость и несоответствие рыцарскому поведению его ждет наказание.

Можно вспомнить еще библейский паттерн — «Притчу о блудном сыне». Для того чтобы принц Генри стал идеальным королем Генрихом V, ему надо пройти испытания: отпасть в гордыне и незнании, есть и пить среди этих «свиней», чтобы его унижали, оболгали, валяться в грязи и в грехе. И вкусив всей горести, он также вернулся к отцу, и отец принял его и благословил. Поэтому, отвергнув Фальстафа и прошлый образ жизни, Гарри сделал сознательный выбор. Следовательно, для христианина, по сути, выбора нет, поскольку он должен привести к Добру. Единственное, что угрожает при выборе — Сатана может «подменить вам картинку», и человек ошибется. Проблема в том, чтобы распознать добро, но выбор должен быть сделан только во имя спасения души. И здесь выбор «блудного сына» — это выбор во имя спасения.

Мы можем говорить и о паттерне заговорщиков, который показывает, что поведение банды тоже узнаваемо в культуре: мятеж против Короны — старая «английская забава», и существует Звездная палата, чтобы пресекать стремления такого рода. Подобные люди рано или поздно попадут в систему наказаний: либо обратятся по своей воле и придут с покаянием, как блудный сын, либо их посадят в тюрьму за измену. Следовательно, перед нами аллюзия на некое общее поведение городских банд, в том числе, высокопоставленных. Банда Бейнема еще раз подтверждает узнаваемые модели поведения, которые не выходят за круг известных способов нарушения общественного порядка. И упоминание о ней, как о «проклятой шайке», обращает к ее истории в качестве назидания.