Глава восьмая. Смерть

В конце марта 1616 года Уильям Шекспир внес ряд изменений в свое завещание. Этот поступок склоняет к мысли, что он был болен, а может быть, — смертельно болен. Безусловно, он был не в себе. Его подпись поставлена дрожащей рукой, в завещании — следы путаницы составителя: он явно не мог вспомнить имени своего зятя Томаса Харта и одного из сыновей Харта — не менее странно, что их не вспомнил ни один из пяти свидетелей. К тому же, зачем Шекспиру нужно было столько свидетелей — тоже неясно. Обычно приглашали двух человек.

То были несчастливые времена его жизни. Месяцем ранее его дочь Джудит вышла замуж за местного виноторговца, некоего Томаса Квини, пользовавшегося дурной репутацией. Джудит было тридцать один год, и перспектива выйти замуж таяла на глазах. В любом случае она сделала неверный выбор, потому как спустя месяц после их женитьбы Квини оштрафовали на 5 шиллингов за шашни с Маргарет Уиллер, что было крайне унизительным событием для его молодой жены и ее семьи. Того хуже — мисс Уиллер умерла родами, ребенок был от Квини, что превратило скандальную историю в трагедию.

Но и этого мало: 17 апреля зять Уильяма, шапочник Харт, умер, оставив его сестру Джоан вдовой. Спустя шесть дней и сам Уильям Шекспир скончался от неустановленной причины. Словом, пришла беда — открывай ворота.

Завещание Шекспира теперь хранится в шкатулке в закрытом помещении в Британском Национальном архиве на улице Кью в Лондоне. Завещание написано на трех листах пергаментной бумаги, все разного размера, на них стоят три из шести известных нам подписей Шекспира — по одной на каждой странице. Это поразительно сухой, бесстрастный документ, «абсолютно лишенный малейшей частицы Духа, воодушевлявшего нашего великого Пиита», — написал преподобный Иосиф Грин из Стратфорда, собиратель древностей, который обнаружил завещание в 1747 году и был весьма разочарован отсутствием в нем возвышенного стиля.

Шекспир оставил 350 фунтов стерлингов наличными плюс четыре дома с обстановкой плюс большой надел земли — все вместе оценивалось специалистами почти в 1000 фунтов стерлингов, словом, солидное наследство, хотя и не очень большое. Его распоряжения касательно наследства были изложены предельно четко: своей сестре он оставил 20 фунтов наличными, право пользоваться их семейным домом на Хенли-стрит до конца жизни, каждому из ее троих детей (включая и того сына, чье имя он не мог вспомнить) — по пять фунтов. Еще он оставил Джоан свою одежду. Хотя она и стоила каких-то денег, весьма странно, по мнению Дэвида Томаса, зачем она была сестре: она больше бы сгодилась противоположному полу. Скорее всего, Шекспиру никто другой не пришел на ум.

Самая известная строка завещания находится на третьей странице, она была приписана через интервал, похоже, с некоторым раздражением: «Своей жене я отписываю мою старую кровать с принадлежностями» (то есть с простынями и одеялом). Больше вдова Шекспира в завещании не упоминается ни единым словом. Ученые долгие годы спорят: какой же вывод можно сделать из этого об отношениях супругов?

Кровати и постельные принадлежности в ту пору весьма ценились и часто упоминались в завещаниях. Порой утверждают, что самую хорошую кровать обычно оставляли очень важным и дорогим гостям, а старая кровать — это супружеское ложе, поэтому с ней всегда связаны самые нежные воспоминания. Но Томас считает, что факты говорят о другом: мужья обычно завещали лучшую кровать жене или старшему сыну. Старая кровать, убежден он, — уничижительный жест. Иногда приводят довод, что, поскольку овдовевшей Анне переходила третья часть имущества мужа, он не считал нужным завещать ей еще что-то. Но даже если согласиться с этим доводом, представляется чрезвычайно странным, что о супруге Шекспир вспомнил в последний момент и написал о ней в сердцах.

Коллега Томаса Джейн Кокс (сейчас она вышла в отставку) изучила завещания, составленные в шестнадцатом веке, и обнаружила, что обычно мужья писали в них много ласковых слов в адрес своей супруги — Конделл, Хемингс, Огастин Филлипс, к примеру, — и часто завещали ей какие-то памятные вещи. Шекспир ничего подобного не сделал, но, как отметил Сэмюель Шенбаум, «он ничего не оставил на память и кому бы то ни было из своих родственников». Относительно Анны Шенбаум высказал предположение, что она была в то время душевнобольной. Можно с таким же основанием предположить, что Шекспир, диктуя завещание, был слишком болен, чтобы оставлять особые распоряжения. А Томас считает, что подпись Шекспира могла быть подделана — не в силу каких-то низких целей, а просто по той причине, что сам он уже не мог расписаться. Если выяснится, что подпись не подлинная, то для историков это будет настоящим потрясением, потому что на завещании стоит половина из тех шести подписей, которые атрибутированы как именно его.

Он оставил десять фунтов нищим Стратфорда, сумму эту некоторые шекспироведы считают мизерной, но, по мнению Томаса, она в те годы была совсем не маленькой. Обычно человек такого же социального положения, как Шекспир, оставлял два фунта. Еще он оставил 20 шиллингов крестнику и небольшие суммы своим друзьям, в том числе (снова написано через отступ) Хемингсу, Конделлу и Ричмонду Бербеджу, по 26 шиллингов каждому, на покупку памятных колец — так тогда было принято. Все остальное он оставлял двум дочерям, точнее, по большей части Сюзанне.

Кроме старой кровати и постельных принадлежностей, которые он завещал Анне, в завещании указаны еще два конкретных предмета — позолоченная серебряная чаша и шпага, которую ему вручили вместе с дворянским гербом. Джудит завещана чаша. Похоже, что она стоит у кого-то на буфете, и никто не подозревает о ее происхождении; так что следы ее потерялись в веках. А шпага досталась его приятелю Томасу Комбу, судьба его тоже неизвестна. Все сошлись на том, что пай Шекспира в «Глобусе» и «Блэкфрайерс» был к тому времени уже продан, но об этом мы не находим в документах никаких упоминаний. Полная опись его имущества, в том числе книг из его библиотеки и архивов, ценных для истории, была отправлена в Лондон, а там, скорее всего, погибла в Великом пожаре 1666 года. Никаких следов не уцелело.

Жена Шекспира умерла в августе 1623 года, накануне публикации Первого фолио. Дочь Сюзанна жила до 1649 года, она умерла в шестьдесят шесть лет. Его младшая дочь Джудит дожила до 1662 года и умерла в семьдесят семь лет. У нее было три ребенка, в том числе сын по имени Шекспир, но все умерли раньше матери, не оставив потомства. «Джудит для шекспироведов — величайшая упущенная возможность, — говорит Стэнли Уэллс. — Если бы биографы, ее современники, нашли бы ее, она могла бы рассказать им все, что нам так хотелось бы знать». Внучка Шекспира Елизавета, которая тоже могла бы пролить свет на многие загадки, связанные с жизнью ее деда, прожила до 1670 года. Она дважды выходила замуж, но у нее тоже не было детей, так что с ее смертью оборвалась линия рода Шекспиров.

Театры после смерти Шекспира достигли еще большего расцвета, чем при его жизни. К 1631 году вокруг Лондона было открыто семнадцать театров. Расцвет, впрочем, длился недолго. К 1642 году, когда пуритане закрыли все театры, их оставалось только шесть — три с амфитеатрами и три с партером в зрительном зале. Театры с тех пор больше никогда не привлекали такие широкие слои населения и не были столь популярным развлечением.

Пьесы Шекспира могли тоже оказаться всеми забытыми, если бы не героические усилия его друзей и коллег Джона Хемингса и Генри Конделла, которые спустя семь лет после его смерти опубликовали фолио его сочинений. В нем впервые были изданы восемнадцать пьес: «Макбет», «Буря», «Юлий Цезарь», «Два веронца», «Мера за меру», «Комедия ошибок», «Как вам это понравится», «Укрощение строптивой», «Король Иоанн», «Конец делу венец», «Двенадцатая ночь», «Зимняя сказка», «Генрих VI, Часть первая», «Генрих VIII», «Кориолан», «Цимбелин», «Тимон Афинский», «Антоний и Клеопатра». Не возьми на себя этот труд Хемингс и Конделл, вполне вероятно, что все эти пьесы были бы для нас потеряны. Это воистину героический поступок!

Хемингс и Конделл были последними актерами первого состава труппы «Слуги лорда-камергера». Мы мало что знаем о них, как почти о всех остальных героях нашей истории. Хемингс (Кермоуд пишет его фамилию как Heminge, а другие — как Heming, Hemings) был администратором, иногда играл в спектаклях и, согласно легенде, был первым исполнителем роли Фальстафа, хотя заикался, а это «для актера серьезный недостаток», как пишет Уэллс. В своем завещании он называет себя «гражданином и торговцем продуктами Лондона». Во времена Шекспира торговцем продуктами называли людей, продающих продуктовые товары крупными партиями, а не тех, кто торговал ими в бакалейных лавках (слово «grocer» происходит от «gross» — большая партия, а не от «groceries» — бакалея). Во всех случаях это определение означало только то, что он был членом Гильдии бакалейщиков, а не занимался активно торговлей. У него с женой Ребеккой, вдовой актера Уильяма Кнелла, было тринадцать детей, может и четырнадцать. Стоит напомнить, что после убийства Кнелла в Тейме в 1587 году в труппе «Слуги королевы» образовалась вакансия, на которую, как упорно настаивают некоторые комментаторы, был принят юный Уильям Шекспир.

Конделл (или Cundell, как указано в его завещании) был актером, больше всего известным благодаря исполнению комедийных ролей. Как и Шекспир, он размещал свои капиталы весьма удачно и был достаточно состоятельным, считал себя «джентльменом», не опасаясь, что его могут разоблачить, у него было загородное поместье в местечке Фулхэм, которое в те времена не считалось частью Лондона. Он щедро завещал Хемингсу кругленькую сумму денег — 5 фунтов, намного больше, чем Шекспир завещал Хемингсу, Конделлу и Бербеджу вместе взятым. У Конделла было девять детей. Они жили с Хемингсом по соседству, возле церкви Пресвятой Девы Марии в Олдерменбери, в Сити, в течение тридцати двух лет.

После смерти Шекспира они собрали под одной обложкой все его произведения — нелегкая задача. Примером им послужил Бен Джонсон, который в год кончины Шекспира, в 1616 году, издал фолио своих произведений — решительно пустое и дерзкое предприятие, потому как пьесы считались недостойными такого солидного памятника. Джонсон дал изданию довольно вызывающее, архаичное название — «Труды» («Workes»); какой-нибудь остроумный читатель мог задаться естественным вопросом: умеет ли автор отличать пьесы от трудов?

Мы не знаем, сколько времени Хемингс и Конделл потратили на подготовку своего проекта, но когда осенью 1623 года том вышел, Шекспира не было в живых уже семь лет. Том официально назывался «Комедии, исторические хроники и трагедии мистера Уильяма Шекспира», но во всем мире он известен с тех пор — практически с тех пор — как Первое фолио.

Фолио (от латинского слова «folio») — это книга, в которой бумага при печати складывается пополам посередине один раз, образуя два листа или четыре страницы. Поэтому страница в фолио довольно большая — пятнадцать дюймов в длину. Кварто — это книга, в которой каждый лист складывается дважды, образуя, таким образом, четыре листа (отсюда кварто) или же восемь страниц.

Первое фолио было издано Эдуардом Блаунтом и командой, состоящей из отца и сына, — Уильямом и Исааком Джаггардами. Странный выбор, потому что Джаггард до этого напечатал «Страстного пилигрима», на титульном листе которого стоит имя Уильяма Шекспира, хотя фактически в сборнике только два сонета Шекспира и три стихотворения, позаимствованные из «Напрасных усилий любви», что наводило на мысль, что то издание не было авторизовано поэтом и оказалось для него досадным событием. Как бы то ни было, к моменту публикации Первого фолио Уильям Джаггард был так болен, что наверняка не мог принимать участия в процессе печати книги.

Решение опубликовать этот том далось нелегко. Фолио были большими книгами, себестоимость их была высокой, поэтому Первый фолио стоил очень дорого — один фунт (за экземпляр в телячьей коже, в простом переплете — дешевле). Себестоимость книги сонетов, к примеру, составляла всего пять пенсов — то есть сорок восьмую часть стоимости фолио. Но при всем при том Первое фолио очень быстро разошлось, за ним последовали второе, третье и четвертое издание — в 1632, 1663—1664 и 1685 годах соответственно.

Задачей Первого фолио было не столько просто опубликовать пьесы, которые до того не издавались, сколько исправить ошибки и восстановить выброшенные места в тех пьесах, что раньше публиковались в искаженных, небрежно подготовленных изданиях. Хемингс и Конделл были счастливыми обладателями опыта работы с Шекспиром на протяжении всей его творческой жизни, вряд ли кто-то был знаком с процессом его труда более тесно. Они привлекли для подготовки книги обширный материал — суфлерские экземпляры пьес, черновики, ранние варианты, написанные самим Шекспиром, и чистые экземпляры, находившиеся в собственности труппы; теперь все эти материалы утрачены.

До Первого фолио те пьесы Шекспира, что были изданы и напечатаны в дешевом варианте кварто, отличаются чрезвычайно разным качеством — двенадцать изданий считаются «хорошего качества», а девять — «плохого». Хорошие издания кварто готовились по достаточно тщательно подготовленным экземплярам текста, плохие — это те, что представляют собой тексты, «восстановленные по памяти» друзьями-актерами или нанятыми переписчиками, которых приглашали на спектакль, чтобы они сделали запись текста по собственному разумению (похоже, часто память их подводила). Плохие кварто вызывали в читателях оторопь. Вот пример монолога Гамлета, напечатанного в плохом кварто:

To be, or not to be, I there's the point,
To Die, to sleepe, is that all? I all.:
No, to sleepe, to dreame, I mary there it goes,
For in that dreame of deathe, when wee awake,
And borne before an everlasting Judge,
From whence no passenger ever returned...¹

Хемингс и Конделл с чувством исполненного долга отправили плохие версии в корзину — «все эти украденные, пиратские экземпляры, изуродованные и искаженные в результате подделок и воровства, которые совершали непорядочные мошенники», как они написали в своем предисловии к тому — и старательно восстановили «истинный подлинник» пьес Шекспира. Пьесы, по их словам, «были выправлены и обрели свое идеальное воплощение» — во всяком случае, составители в этом были уверены. На самом деле Первое фолио представляло собой весьма сырое собрание сочинений.

Даже непрофессиональному читателю видны типографские несуразности. В неожиданных местах появляются отдельные слова: например, внизу 38-й страницы напечатан крупным шрифтом артикль «THE», нумерация страниц неверная, много бросающихся в глаза опечаток. В одном разделе дважды напечатаны одни и те же номера страниц: 81 и 82, а номеров страниц 77—78, 101—108, 157—256 — вовсе нет. В комедии «Много шума из ничего» реплики Кизила, полицейского пристава, и его помощника неожиданно обрываются, их приписывают другим персонажам, а в начале реплик стоят имена «Уилл» и «Ричард», это, скорее всего, имена актеров, которые играли в первом составе спектакля. Понятная неряшливость для того времени, но вряд ли знак внимательного редакторского глаза при подготовке текста пьесы к печати несколькими годами позже.

Пьесы иногда разделены на акты и сцены, а иногда не разделены, в «Гамлете» посередине пьесы редакторы перестали это делать. Список действующих лиц иногда дается в начале пьесы, иногда — в конце, а случается, и вовсе отсутствует. Авторские ремарки только порой понятны, а в некоторых пьесах просто отсутствуют. Ключевая реплика в «Короле Лире» предваряется словами персонажа, обозначенного сокращенно — «Кор.»: невозможно понять, кто имеется в виду — Корделия или герцог Корнуэльский. Любое толкование подходит, но каждое имя придает совсем иное звучание пьесе. Режиссеры с тех пор постоянно ломали над этой загадкой голову.

Но все эти недостатки — чепуха по сравнению с тем, что бы было без этого издания. «Не будь Фолио, — написал Энтони Джеймс Вест, — исторические пьесы Шекспира остались бы без начала и без концовки, "Тит Андроник" считался бы его единственной римской пьесой, а великих трагедий было бы только три, а не четыре. Не будь этих восемнадцати пьес, Шекспир не был бы самым выдающимся драматургом, коим он является до наших дней».

Безусловно, Хемингс и Конделл — величайшие герои всех времен на литературной ниве. Необходимо повторить: сохранилось только 230 пьес, написанных английскими драматургами в годы жизни Шекспира; в Первое фолио вошло 15% от этого количества; итак, Хемингс и Конделл спасли для человечества не только половину творческого наследия Шекспира, но и значительную часть всех пьес елизаветинского и якобитского периода.

Пьесы Шекспира поделены составителями на три жанра — комедии, исторические хроники и трагедии. В начало тома помещена пьеса «Буря», одна из последних работ Шекспира, наверное, по той причине, что она была написана относительно недавно. «Тимон Афинский» — неоконченная вещь (или же «...законченная пьеса, но исключительно плохо продуманная, в ней много расхождений и несоответствий», как считает Стэнли Уэллс). «Перикла» вообще не включили в это издание — драму не издавали еще сорок лет, может быть, по той причине, что она была написана в соавторстве. Наверное, по той же самой причине Хемингс и Конделл не включили «Двух благородных родичей» и «Подлинную историю Карденио»; особенно обидно, что они не включили «Карденио», потому что эта пьеса утеряна.

Они чуть было не исключили из состава «Троила и Крессиду», но в последнюю минуту оставили пьесу в томе. Никто не знает, что подтолкнуло их к этому решению. Они жестко выправили названия исторических хроник, приклеив им скучнейшие ярлыки, которые были лишены какой бы то ни было романтики. При Шекспире пьеса называлась не «Генрих VI. Часть вторая», а «Первая часть вражды между двумя благородными и прославленными родами Йорков и Ланкастеров», «Генрих VI. Часть третья» называлась «Истинная трагедия Ричарда, герцога Йоркского, и доброго короля Генриха Шестого» — «куда более интересные, более информативные и более торжественные названия», по словам Гэри Тейлора.

Несмотря на разного рода недочеты и несоответствия издания, на постоянные финансовые проблемы, Хемингс и Конделл взяли на себя труд, потратили уйму времени, чтобы подготовить наиболее аккуратные и полные редакции пьес; на большее они просто не были способны. К примеру, для «Ричарда III» они взяли за основу ту редакцию, что была включена в «хорошее кварто», но прибавили 151 строку, которые они тщательно отобрали из другого, «плохого кварто» и черновиков. С подобной осторожностью они подошли к подготовке других произведений, включенных в издание.

«С некоторыми текстами им пришлось сильно помучиться, — говорит Стэнли Уэллс. — В "Троиле и Крессиде" они сделали примерно восемнадцать поправок на каждой странице — это огромное число. В других текстах они были менее разборчивы».

Почему они были столь непоследовательны — в одном случае привередливы, в другом неряшливы — тоже вопрос, на который никто не может ответить. Почему при жизни Шекспира не публиковались его сочинения — на этот вопрос тоже нелегко найти ответ. Часто подчеркивают, что во времена Шекспира произведения драматурга принадлежали театральной компании, а не автору, поэтому он не имел на них прав. Это без сомнения так, но близкие отношения Шекспира с его товарищами по театру, безусловно, могли служить залогом того, что, прояви он желание подготовить грамотную редакцию своих сочинений, ему бы пошли навстречу. Однако у нас нет никаких свидетельств того, что Шекспир проявлял интерес к своим работам после их постановки.

Этот факт вызывает недоумение, потому как есть все основания считать (во всяком случае, допускать вероятность), что он писал некоторые сочинения не только для сцены, но и для чтения. Особенно четыре пьесы — «Гамлет», «Троил и Крессида», «Ричард III» и «Кориолан» — были очень длинными: в них было 3200, а то и больше строк, поэтому их редко ставили целиком, если вообще ставили. Есть подозрение, что часть текста становилась неким вознаграждением для тех, кто хотел продлить себе часы досуга и удовольствия и читал пьесу дома. Современник Шекспира Джон Уэбстер² в предисловии к своей пьесе «Герцогиня Амальфи» написал, что он оставил много текста в оригинале, предназначенном не для театральной постановки, а для его читателя. Не исключено, что Шекспир поступал так же.

Нельзя утверждать со всей определенностью, что Первое фолио представляет собой окончательную редакцию всех сочинений. В некоторых кварто, даже в плохих, есть тексты с добавленными позднее исправлениями и уточнениями, более понятные места, чем в редакциях, представленных в Первом фолио. Даже самые плохие кварто содержат материал, полезный для анализа и сравнения разных вариантов одного текста. Г. Блейкмур Иване цитирует строку из «Короля Лира», которая в разных ранних изданиях звучит по-разному: «My Foole usurps my body», «My foote usurps my body» и «My foote usurpe my head» (На самом деле это «А я ничтожеству принадлежу»³ — «A fool usurps my bed»). В кварто часто включали ремарки постановщика, что тоже оказывает большую помощь исследователям и режиссерам.

Порой между редакциями пьес, напечатанными в кварто и в фолио, такая разница, что невозможно понять, как разобраться в них или угадать, на каком варианте Шекспир остановился. Самый печально известный пример — «Гамлет», поскольку существует три редакции: в «плохом» издании кварто 1603 года напечатана редакция, в которой 2200 строк, в гораздо лучшем издании кварто 1604 года пьеса состоит из 3800 строк, а в фолио 1623 года — редакция пьесы, состоящей из 3570 строк. Есть все основания полагать, что именно «плохое» кварто представляет собой текст, по которому ставился спектакль. Он, безусловно, более динамичный, чем другие редакции. Более того, Анна Томпсон, сотрудница лондонского Королевского колледжа, обращает внимание, что в этой редакции знаменитый монолог Гамлета находится в другом, более подходящем месте, где его размышления о самоубийстве более уместны и оправданы.

Еще более серьезные проблемы возникают с трагедией «Король Лир», потому что в фолио нет целой сцены в триста строк, той, что есть в издании кварто, и напротив, в фолио есть почти сто строк, которые отсутствуют в кварто. В двух редакциях есть реплики, которые произносят разные герои, из-за этого по-разному выглядят центральные образы: Олбани, Эдгар и Кент, к тому же в кварто принципиально другой конец. Разница оказалась столь серьезной, что составители Оксфордского полного собрания сочинений Шекспира включили обе редакции, мотивируя это тем, что это не две редакции одной пьесы, а разные пьесы. «Отелло» тоже отличается более чем на сто строк в редакциях Первого фолио и другого кварто, и, что еще более важно, в трагедии больше ста слов, отличающих эти варианты друг от друга, что наталкивает на мысль, что второй вариант подвергся серьезной редактуре.

Никто не знает, сколько экземпляров Первого фолио было напечатано. Большинство шекспироведов считает, что тысяча, но это не более чем догадка. Питер У.М. Блейни, самый большой авторитет во всем, что касается Первого фолио, считает, что напечатано было гораздо меньше. «Тот факт, что дополнительный тираж приготовили через девять лет, — написал Блейни, — предполагает, что первый тираж был совсем маленький — может быть, не больше 750 экземпляров, а может, и того меньше». Коль скоро от этого тиража сохранились практически триста экземпляров — это удивительная цифра!

Основное место хранения Первого фолио в наше время — в скромном здании на уютной улочке в паре кварталов от Капитолия в Вашингтоне в Фолджеровской Шекспировской библиотеке⁴. Генри Клей Фолджер, в честь которого библиотека названа, был президентом «Стандарт Ойл» (и находился в дальнем родстве со знаменитым семейством — кофейными магнатами Фолджерами). Он начал собирать экземпляры Первого фолио в начале двадцатого века, когда их можно было купить по дешевке у обедневших аристократов и находящихся в трудном финансовом положении институтов.

Как порой случается с серьезными коллекционерами, Фолджер со временем стал расширять свои интересы, начал собирать не только сочинения Шекспира и труды о нем, но и сочинения его почитателей, так что в коллекцию теперь входят, кроме бесценного материала самого Шекспира, кое-какие неожиданные любопытные раритеты: к примеру, рукопись Томаса Квинси — рецепт овсянки. Фолджер не дожил до того времени, когда построили здание библиотеки, которой потом присвоили его имя. Через две недели после того, как заложили первый камень будущего здания, он неожиданно умер от сердечного приступа.

Сейчас эта коллекция состоит из 350 000 экземпляров книг и других предметов, но ее сердцевина — Первое фолио. Тут хранится больше экземпляров этого издания, чем в любом другом институте — но, как ни странно, никто не может назвать точную цифру.

— Не так-то просто определить, какой экземпляр действительно из первого тиража Первого фолио, а какой нет, потому что большинство экземпляров не подлинные и только несколько — действительно целиком подлинные, — сказала мне куратор библиотеки Джорджиана Зиглер, когда я прилетел туда летом 2005 года. — В конце восемнадцатого века стали дополнять бракованные тома недостающими страницами, которые брали из других экземпляров, часто таких страниц было очень много. Шестьдесят шестой экземпляр нашей коллекции приблизительно на 60% изуродован страницами, взятыми из других томов. В нашей коллекции есть три экземпляра «неполного» Первого фолио, которые на самом деле гораздо более полные, чем этот.

— Как правило, мы говорим, что у нас хранится приблизительно одна треть уцелевших экземпляров Первого фолио, — добавила ее коллега Рейчел Доггет.

Обычно пишут, что в Фолджеровской библиотеке семьдесят девять целиком сохранившихся экземпляров Первого фолио и сколько-то с частичными утратами, хотя на самом деле только тринадцать из семидесяти девяти действительно «полноценные». Питер Блейни тем не менее утверждает, что Фолджеровская библиотека может считать, что там восемьдесят два экземпляра. Но это не более чем игра словами.

Зиглер и Доггет отвели меня в подвальное помещение без окон, где хранятся самые редкие и ценные книги коллекции Фолджера. В комнате было холодно, много света, воздух был стерильный. Если бы я попал туда с завязанными глазами, я бы решил, что там работают патологоанатомы. А там стояли современные стеллажи с огромным количеством старинных фолиантов. Тома Первого фолио лежали на боку и занимали двенадцатую полку вдоль задней стены. Каждый том был в формате восемнадцать на четырнадцать дюймов, почти как том энциклопедии «Британника».

Стоит посвятить минутку, чтобы представить себе, как на заре книгопечатания собирались книги подвижными литерами. Представьте себе стандартную визитную карточку, которая складывается пополам, чтобы получилось четыре поверхности — передняя, внутренняя левая, внутренняя правая и задняя. Вложите еще две карточки в первую, и у вас получится буклет на двенадцати страницах, или несброшюрованная книга — приблизительно на таком количестве страниц помещалась половина пьесы или текста, который типографский станок мог напечатать в любую минуту. Сложность задачи для типографского работника заключалась в том, что для того, чтобы страницы в книге были расположены в правильной последовательности, когда их будут брошюровать, их надо печатать не по порядку. На первом листе в пачке, к примеру, печатаются 1 и 2 страница с одной стороны и 11 и 12 с другой. Только страницы, находящиеся внутри, — в нашем случае это 6-я и 7-я страницы — будут напечатаны рядом. А у всех других по соседству окажется страница не в соответствии с порядковым номером.

Для печати книги это означает, что предварительно надо разметить порядок размещения каждой страницы. Процесс этот называется порядком верстки, и когда он нарушался, как часто случалось раньше, наборщики должны были подтянуть (перегнать) строки на нужное место, чтобы не было пропусков и путаницы. Иногда им приходилось вставлять вместо «the» «ye», чтобы сократить длину строки, но бывало, что они вынуждены были идти на более отчаянные уловки, чтобы строки целиком не слетали.

Первое фолио набиралось и печаталось в трех разных типографиях, в каждой были наборщики разного уровня мастерства, опыта и ответственности, что, без сомнения, отразилось на качестве. Если замечали ошибку, пока лист печатался, ее исправляли «на ходу», а это случалось часто. Поэтому сделанные исправления в одном экземпляре оборачивались расхождениями практически в каждых двух экземплярах. Наборщики во времена Шекспира (и, кстати, еще долго после него) были на редкость упрямы и своевольны, они редко задумывались, можно ли исправлять текст по своему усмотрению или нет, а просто исправляли. Судя по сохранившимся рукописям поэта Джона Харингтона⁵, когда издатель Ричард Фильд готовил книгу его стихотворений, наборщики внесли более тысячи исправлений в правописание отдельных слов и в целые фразы.

Помимо всех преднамеренных исправлений, которые делались в процессе издания книги, очень много мелких расхождений в качестве и степени сохранности разных шрифтов, особенно в тех, что печатались в разных типографиях. Понимая это, Чарльтон Хинмен провел в пятидесятые годы микроскопический анализ пятидесяти пяти Первых фолио, используя специальную лупу, которую он сам сделал. О результатах он написал в книге «Печать и корректура текста Первого фолио Шекспира» (1963), этот труд стал одним из самых удивительных детективных исследований прошлого века.

Внимательно изучая и сличая предпочтения разных печатников, а также микроскопические дефекты литер в каждом томе, Хинмену удалось определить, какой из наборщиков набирал какую работу в Первом фолио. В результате он выделил девять человек — он обозначал их буквами A, B, C, D и т. д.

Хотя трудилось над фолио девять пар рук, объем у каждого наборщика был разный. «B» набрал почти половину текста. По случайному совпадению имя одного из них было Джон Шекспир, до этого десять лет он работал у Джаггарда. Но его участие в этом издании, повторяю, было абсолютно случайным, он не состоял ни в каких родственных отношениях с Уильямом Шекспиром. По иронии судьбы другой наборщик (кто именно это был, можно с уверенностью вычислить — молодой человек из Херсли, Хэмпшир, по имени Джон Лизон; его Хинмен обозначал как «рука E») оказался самым плохим наборщиком. Он был подмастерьем, причем не очень способным, судя по качеству его работы.

Кроме всего прочего Хинмен установил, что в тираже нет двух совершенно одинаковых экземпляров.

— Для меня оказалось неожиданным, что каждый экземпляр отличался от другого, а потому пришлось проверить много экземпляров, чтобы сделать этот вывод, — сказала мне Рейчел Доггет с выражением полного удовлетворения. — Таким образом, навязчивая идея Фолджера собирать издания Первого фолио оказалась очень ценной для ученых.

— Что меня немного удивляет, — сказала Зиглер, — так это тот шум, который устроили вокруг издания, ведь его качество на самом-то деле оставляет желать лучшего.

И чтобы проиллюстрировать сказанное, она положила на стол открытую книгу Первого фолио, а рядом — экземпляр Полного собрания сочинений Бена Джонсона. Разница поражала. Шекспир был набран подозрительно плохой краской, многие абзацы были еле видны, а некоторые — смазаны.

— А ведь это бумага ручной работы, — добавила она, — но среднего качества.

Том Бена Джонсона был образцом высокого уровня. Красивая верстка, декоративные буквицы и орнаменты, в нем содержалось много полезной информации, к примеру, даты первых постановок, а в томе сочинений Шекспира они отсутствуют.

Когда Шекспир скончался, считанное число современников предполагали, что в один прекрасный день он станет величайшим английским драматургом. Фрэнсис Бомонт, Джон Флетчер и Бен Джонсон были гораздо популярнее и авторитетнее. В Первое фолио были включены лишь четыре поэтических панегирика — на удивление мало. Когда в 1643 году умер ныне никому не известный Уильям Картрайт, пять дюжин поклонников его таланта посвятили ему свои поэмы-эпитафии. «Таковы причуды репутации», — сокрушенно заметил Шенбаум в книге «Уильям Шекспир: жизнеописание в документах».

Этот факт не надо воспринимать как неожиданность. Каждая эпоха и не подозревает обычно о том, чем она ценна. Сколько человек сейчас проголосовало бы за то, чтобы наградить Нобелевской премией по литературе Перл Бак, Генрика Понтоппидана, Рудольфа Эйкена, Сельму Лагерлёф⁶ и многих других, чья слава едва дотянула до конца их века?!

В любом случае Шекспир не импонировал утонченным чувствам эпохи Реставрации, а те его пьесы, которые все-таки принимались к постановке, подвергались радикальной переделке. Всего через сорок лет после его смерти Сэмюель Пейпис писал, что «Ромео и Джульетта» «самая плохая драма, какую мне довелось увидеть», а когда он увидел спектакль «Сон в летнюю ночь», то о нем отозвался так: «...самая безвкусная, глупая пьеса, какую мне выпало посмотреть за всю свою жизнь». Большинство критиков и зрителей относились к Шекспиру более великодушно, но предпочитали запутанные сюжеты и неожиданные повороты — пьесы Бомонта и Флетчера «Трагедия девушки», «Король и не король» и им подобные, которые теперь всеми, кроме театроведов, забыты.

Но Шекспир никогда не терял внимания читателя к своему творчеству — о чем свидетельствуют Второе, Третье и Четвертое фолио, — и никогда к нему не относились с таким глубоким пиететом, как в наше время. Тем не менее, после его смерти многие пьесы долго не ставились. Комедия «Как вам это понравится» вернулась в репертуар только в восемнадцатом веке. А «Троил и Крессида» ждала своего часа до 1898 года, когда ее поставили в Германии, хотя Джон Драйден⁷ подготовил полностью переработанную им редакцию пьесы. Драйден решился на этот шаг, потому что считал многое, во всяком случае, в некоторых местах пьесы Шекспира, «неграмотным», а в целом, утверждал он, пьеса «переполнена бесконечными скучными иносказаниями, что делает ее вычурной, претенциозной и непонятной». Редакцию Драйдена с подзаголовком «Правда, обнаруженная слишком поздно» практически единодушно сочли гораздо более удачной. «Ты превратил грязь в золото», — разглагольствовал поэт Ричард Дьюк.

Стихотворения и поэмы Шекспира тоже вышли из моды. Сонеты «забыли через полтора века», — писал У.Х. Оден. «Венера и Адонис» и «Обесчещенная Лукреция» тоже находились в забвении, пока в начале 1800-х годов их не обнаружили Сэмюель Тейлор Кольридж и его друзья-романтики.

Вот таким непостоянным был статус Шекспира; время шло, и мир начал терять след написанного им самим. В Третье фолио, опубликованное спустя сорок лет после Первого, были включены шесть пьес, которые Шекспир не писал: «Йоркширская трагедия», «Лондонский повеса», «Локрин», «Сэр Джон Олдкасл», «Томас, лорд Кромвель», «Вдова пуританина»⁸, но зато составители включили «Перикла», за что шекспироведы и зрители по сей день им благодарны. В другие собрания сочинений включены другие пьесы — «Веселый дьявол из Эдмонтона», «Муседор», «Рождение Мерлина» и «Ифис и Ианфа»⁹. Потребовалось почти двести лет, чтобы решить проблему авторства в общем объеме, но в деталях она все еще не решена.

Прошло около ста лет после смерти Уильяма Шекспира, прежде чем была предпринята пока что несмелая попытка написать его биографию, но за это время многие детали его жизни исчезли навсегда. Первая попытка была сделана в 1709 году: английский поэт-лауреат и драматург Николас Роу на свой страх и риск написал очерк в сорок страниц в качестве предисловия к новому собранию сочинений в шести томах. Многие подробности его очерка основывались на легендах и сплетнях, большая часть которых неверны. Роу приписал Шекспиру трех дочерей, а у него было две, также счел, что он автор только одной большой поэмы — «Венера и Адонис», видно, ничего и не знал о «Лукреции». Мы обязаны Роу заманчивой, но недостоверной историей о том, как Шекспира поймали и арестовали за то, что он охотился на оленей в Чарлькоте. Как считает шекспировед Эдмунд Мэлоун, из одиннадцати фактов, приведенных в биографии Шекспира Роу, восемь — выдумка.

Не всегда те, кто стремился восстановить доброе имя Шекспира, делали это грамотно.

Поэт Александр Поуп, продолжая традиции, заложенные Драйденом, издал красивое собрание сочинений Шекспира в 1723 году, но переделал на свое усмотрение все, что ему не понравилось, а таких текстов оказалось довольно много. Он выкидывал абзацы, которые он считал лишними (причем настаивал, что они придуманы актерами, а не самим драматургом), заменял архаичные слова, которые он не понимал, на современные — те, которые понимал, выкидывал почти все каламбуры и прочую игру слов, постоянно менял ритм и метр, сообразуясь со своими твердыми, несокрушимыми установками. К примеру, Шекспир писал о том, что его герой готов ополчиться и сражаться с морем смут («Or to take arms against a sea of troubles, And by opposing end them?» — «Иль ополчась на море смут, сразить их / Противоборством?» — «Гамлет»¹⁰); Драйден поменял слово «sea» (море) на «siege» (осада), уничтожая тем самым метафору.

Частично из-за принесших только вред усилий Поупа начался поток, пусть и небольшой, новых изданий и работ, посвященных Шекспиру. Льюис Теобальд, сэр Томас Хэмнет, Уильям Уорбертон, Эдвард Кэпелл, Джордж Стивенс и Сэмюэл Джонсон — каждый написал работы, которые очень помогли восстановить авторитет Шекспира.

Гораздо большую роль сыграл актер и режиссер Дэвид Гаррик¹¹, который с 1740 года связал свою судьбу с наследием Шекспира — эти отношения были долгими, творческими, преисполненными любви и восхищения. Постановки Гаррика тоже отличали особенности его трактовки. Так, у его «Короля Лира» был счастливый конец; не задумываясь, он выбросил три акта из пяти в «Зимней сказке», чтобы придать действию динамизм, хотя и в ущерб логике. Несмотря на все эти странности Гаррик задал наследию Шекспира такую траекторию и скорость движения, которые и поныне не меняются. Он больше других постарался, чтобы Стратфорд нанесли на карту туристических маршрутов — этот факт очень раздражал преподобного Фрэнсиса Гастрелла, викария, который стал владельцем «Нью-Плейс»: он так устал от шумных вторжений туристов, что в 1759 году снес историческое здание, лишь бы не видеть у себя в окнах их назойливые рожи.

(По крайней мере, дом, где родился Шекспир, избежал такой судьбы: импресарио П.Т. Барнем в 1840 году решил переправить его в США, поставить там на колеса и отправить в долгое путешествие по стране, но этот план привел англичан в такое волнение, что они молниеносно собрали деньги на то, чтобы спасти музей и сделать его местом поклонения.)

Изучение наследия Шекспира, можно считать, началось с Уильяма Додда¹², священника и замечательного ученого — его труд «Красота Шекспира» (1752) оставался самым значительным на протяжении полутора веков, но порой преподобный отец позволял себе неблаговидные поступки. В начале 1770-х годов он стал должником, потому как раздобыл 4200 фунтов стерлингов мошенническим способом: подделал подпись лорда Честерфилда¹³. Он был отправлен на эшафот, но тем не менее стал застрельщиком долгой традиции изучения наследия Шекспира, несколько эксцентричным, если не сказать непредсказуемым.

Подлинное изучение наследия Шекспира началось с Эдмунда Мэлоуна. Ирландец Мэлоун, по образованию адвокат, был великим многосторонне эрудированным ученым, правда, с несколько беспокойным характером. В 1763 году, будучи двадцатилетним юношей, он переехал в Лондон и стал заниматься биографией и творчеством Шекспира. Он подружился с Джеймсом Босуэллом¹⁴ и Сэмюэлем Джонсоном, перезнакомился со всеми, у кого сохранились записи и воспоминания о Шекспире. Глава Далвидж-колледжа¹⁵ передал ему бумаги Филиппа Хенслоу и Эдуарда Аллена. Викарий церкви Стратфорда-на-Эйвоне разрешил ему изучить приходскую книгу записей. Джордж Стивенс, тоже шекспировед, так проникся симпатией к Мэлоуну, что отдал ему хранившуюся у него коллекцию старых пьес. Но вскоре, однако, они серьезно повздорили и расстались, и до конца дней Стивенс не упускал случая, как писали в «Словаре национальных биографий», чтобы «не помянуть Мэлоуна крепким словцом».

Мэлоун внес неоценимый вклад в шекспироведение. До него никто ничего не знал о родственниках Уильяма Шекспира. Решение этой проблемы усложнял тот факт, что с 1580-х по 1590-е годы в Стратфорде поселился другой, не имеющий никакого отношения к Уильяму, Шекспир, сапожник по имени Джон; он дважды женился, и у него было по крайней мере трое детей. Мэлоун кропотливо выяснял, какой Шекспир относится к какому семейству; подобная настойчивость — важнейшее качество подлинного ученого; он сделал еще много важных уточнений о жизни Шекспира.

Преисполненный энтузиазма, Мэлоун продолжал свое удивительное детективное расследование и вознамерился решить еще более трудную задачку — он посвятил долгие годы труду «Попытка упорядочить последовательность, в которой были написаны пьесы Шекспира». К несчастью, в книге были сделаны абсолютно неверные выводы, которые вводили читателя в заблуждение. По какой-то причине он решил, что Хемингсу и Конделлу нельзя доверять, и принялся выводить некоторые пьесы из сложившегося канона драматурга — прежде всего «Тита Андроника» и три части «Генриха VI» — на том основании, что они слабые и ему не нравятся. Приблизительно в это время он убедил городскую администрацию Стратфорда побелить памятник Уильяму Шекспиру на его могиле в церкви Святой Троицы, тем самым все необходимые детали были смыты, — он был убежден, что изначально памятник не был выкрашен.

Тем временем администрация Стратфорда и Далвиджа начала выражать недовольство тем фактом, что Мэлоун упорно не хотел возвращать документы, которые он взял у них. Викарий Стратфорда даже угрожал ему судебным преследованием в случае, если он не вернет приходскую книгу регистраций. Администрации Далвиджа не пришлось идти на крайние меры, но, к ужасу своему, они обнаружили, что в возвращенных бумагах отсутствуют страницы — Мэлоун вырезал то, что решил оставить у себя. «Ясно, — писал Р.А. Фоуке, — что на вырезанных страницах были подписи известных драматургов, потому он их и оставил у себя». Этот беспрецедентный акт вандализма не принес никакой пользы ни шекспироведению, ни репутации Мэлоуна.

Но Мэлоун является образцом сдержанности по сравнению с другими, к примеру, с Джоном Пейном Кольером, тоже очень одаренным ученым, который, не сумев раздобыть письменные свидетельства, касающиеся жизни Шекспира, так отчаялся, что состряпал свои, фальшивые документы, подтверждающие его аргументы, чего нельзя сказать о его репутации. В конце концов он был разоблачен, после того как хранитель минералов в Британском музее доказал с помощью нескольких химических опытов, что «открытия» Кольера — некоторые абзацы в документах — были дописаны карандашом, а потом обведены чернилами (причем совсем не старыми!). Это положило начало судебной медицине. Произошло это в 1859 году.

Еще хуже был метод Джеймса Очарда Холливелла (позднее Холливелла-Филлипса), человека на редкость одаренного — его избрали членом Королевского Общества и Общества антикваров, когда он еще был зеленым юнцом, — но отъявленного вора. К числу его преступлений относится кража семнадцати томов редких рукописей из библиотеки Тринити-колледжа в Кембридже (но следует заметить, что он не признался в содеянном) и порча буквально сотен старинных книг, включая издание ин-кварто «Гамлета» — одного из двух уцелевших к тому времени экземпляров. После его смерти среди его документов нашли 3600 страниц или обрезков листов, вырванных из 800 старинных книг и рукописей, причем многие восстановить так и не удалось. Он совершил непоправимое. Но надо сказать в его оправдание, что он написал и издал в девятнадцатом веке толковую биографию Шекспира и еще много других работ. Справедливости ради следует отметить, что хотя против Холливелла было выдвинуто обвинение в этих преступлениях, приговор не был вынесен, хотя налицо была связь между его посещениями библиотеки и пропажей книг.

Уильям Шекспир покоится возле алтаря церкви Святой Троицы, большой, красивой церкви рядом с Эйвоном. Сейчас мы можем согласиться, что в его жизни случались чудеса. На могильной плите нет его имени, а только не очень складные стихи:

Друг, ради Господа не рой
Останков, взятых сей землей,
Не тронувший блажен в веках,
И проклят — тронувший мой прах.

Перевод А. Величанского

Рядом с его могилой — могилы его жены и членов семьи, но, как считает Стэнли Уэллс, они погребены в довольно странном порядке. Если читать слева направо, то годы их смерти таковы: 1623, 1616, 1647, 1635 и 1649 — никакой хронологической последовательности. И расположение могил не очень соответствует степени родства с Шекспиром. Шекспир покоится между своей супругой и Томасом Нэшем, мужем его внучки Елизаветы, умершей через тридцать один год после него. Затем — могила зятя Джона Холла и дочери Сюзанны. Родители, братья, сестры и двое его близнецов похоронены на церковном погосте, то есть они исключены из группы ближайших родственников. А по соседству с их могилами лежат Фрэнсис Уоттс и Анна Уоттс; какое они имеют отношение к Шекспиру — мы не знаем; ученым предстоит выяснить, кто же эти господа. Также по неизвестной причине могильный камень на его могиле подозрительно короче других надгробий — он около 18 дюймов.

Возле северного крыла алтаря, напротив этих семейных могил, стоит памятник поэту, тот, что Эдмонд Мэлоун приказал побелить известкой в восемнадцатом веке, хотя потом он снова был выкрашен. Он изображает Шекспира с пером в руках, внимательно смотрящим на посетителей, на памятнике — эпитафия:

Стой, путник, и прочти, коли учен,
Кто здесь завистливою смертью заключен.
В кумире — сам Шекспир — угас с ним мир живой;
Сей камень с именем какой ценить ценой? —
В сей жизни, словно паж, служить должна
Поэзия плодам его ума.

Поскольку Шекспир никогда не покоился в этом мемориале, многих озадачивает смысл этих строк. Пол Эдмундсен внимательно изучил могилы и мемориал Шекспира и пришел к выводу, что истолковать их с помощью здравого смысла невозможно. «Прежде всего, в стихотворении говорится о гробнице, но это вовсе не гробница, а мемориал, памятник», — пишет он. Много раз выдвигалось другое предположение — в мемориале покоятся рукописи Шекспира, а не его останки.

«Многие страстно хотят верить, что рукописи все еще где-то сохранились, — считает Эдмундсен, — но нет никаких доказательств, что они в мемориале или еще где-то». Приходится смириться — они сгинули окончательно и бесповоротно.

Что же касается героев этой нашей главы, то Генри Конделл умер спустя четыре года после публикации Первого фолио, в 1627 году, а Джон Хемингс — тремя годами позже своего друга. Они похоронены рядом в исторической церкви Пресвятой Девы Марии в Олдерменбери. Церковь сгорела в Великом пожаре 1666 года, на ее месте была построена церковь по чертежам Кристофера Рена, но она была разрушена немецкой бомбой во Вторую мировую войну.

Примечания

1. Ср.:

To be, or not to be: that is the question:
Whether ‘tis nobler in the mind to suffer
The slings and arrows of outrageous fortune,
Or to take arms against a sea of troubles,
And by opposing end them? To die: to sleep;
No more; and by a sleep to say we end
The heart-ache and the thousand natural shocks
That flesh is heir to, ‘tis a consummation
Devoutly to be wish'd. To die, to sleep;
To sleep: perchance to dream: ay, there's the rub...

(Hamlet. Act 3, sc. 1 // The Complete Works of William Shakespeare. Wordsworth Edition, 1994.)

Быть или не быть: вот в этом
Вопрос; что лучше для души — терпеть
Пращи и стрелы яростного рока
Или, на море бедствий ополчившись,
Покончить с ними? Умереть: уснуть
Не более, и если сон кончает
Тоску души и тысячу тревог,
Нам свойственных, — такого завершенья
Нельзя не жаждать. Умереть, уснуть;
Уснуть: быть может, сны увидеть...

Перевод Владимира Набокова

Быть или не быть, — таков вопрос;
Что благородней духом — покоряться
Пращам и стрелам яростной судьбы
Иль, ополчась на море смут, сразить их
Противоборством? Умереть, уснуть, —
И только; и сказать, что сном кончаешь
Тоску и тысячу природных мук,
Наследье плоти, — как такой развязки
Не жаждать? Умереть, уснуть. — Уснуть!
И видеть сны, быть может? Вот в чем трудность;
Какие сны приснятся в смертном сне,
Когда мы сбросим этот бренный шум,
Вот что сбивает нас...

Перевод Михаила Лозинского

2. Уэбстер (Вебстер) Джон (Webster John; ок. 1580 — ок. 1634) — английский поэт и драматург. Опубликовал ряд маловыразительных стихотворных произведений; составил 32 заметки для «Характеров», выпущенных Т. Овербери в 1624 году; в том же году подготовил программу торжеств в честь лорда-мэра. Ему принадлежит более десятка пьес, в большинстве своем написанных совместно с другими драматургами. В 1634 году Т. Хейвуд упоминает Уэбстера как своего покойного друга. Своей известностью Уэбстер обязан двум трагедиям, которые он написал самостоятельно: «Белый дьявол» и «Герцогиня Амальфи». По художественной силе и глубокому пониманию природы человеческих страстей они принадлежат к лучшим образцам трагедии той эпохи, лишь немногим уступая шекспировским шедеврам.

3. «Такой рожден, чтобы увлечь любую, / А я ничтожеству принадлежу». (Уильям Шекспир. Король Лир. Акт IV, сцена 2 / Перевод Б. Пастернака // Полное собрание сочинений. В 8 т. М.: Искусство, 1960. Т. 6.

4. Фолджеровская Шекспировская библиотека — научная библиотека, основанная в Вашингтоне американским нефтяным магнатом и библиофилом Генри Клеем Фолджером (Henry Clay Folger; 1857—1930).

5. Джон Харингтон (John Harrington; 1561—1612) — английский поэт, придворный при Елизавете I (был ее крестником). Широко известен своими литературными работами. Получил образование в Итонском колледже и в Королевском колледже в Кембридже. Изучал право. В молодом возрасте был привлечен к работе в королевском суде. Тогда же на него обратила внимание королева. Женился на Мэри Роджерс в 1583 году. Имел девять детей.

6. Бак Перл (урожденная Сайденстрикер; Buck Pearl Sydenstricker; 1892—1973) — американская писательница, лауреат Нобелевской премии по литературе. Дочь миссионера, она провела детство и юность в Китае, в стране, которая вдохновила ее на написание своих произведений. В 1938 году становится лауреатом Нобелевской премии по литературе «За многогранное, поистине эпическое описание жизни китайских крестьян и за биографические шедевры». В Китае часто считается китайской писательницей.

Эйкен Рудольф (Eucken Rudolf Christoph; 1846—1926) — немецкий философ, последователь Фихте, родился в Аурихе на севере Германии 5 января 1846 года, получил образование в Геттингенском и Берлинском университетах у Р. Лотце и Ф. Тренделенбурга. В 1871—1874 годах преподавал философию в Базельском университете, затем в Йенском университете (до 1920 года). Эйкен — лауреат Нобелевской премии по литературе 1908 года. Среди его работ — «Человек и мир», «Смысл и ценность жизни», «Можно ли еще оставаться христианами?» и многие другие. Лагерлёф Сельма Оттилия Ловиса (Lagerlöf Selma Ottiliana Lovisa; 1858—1940) — шведская писательница. Родилась 20 ноября 1858 года в провинции Вермланд. В 1888 году приехала в Стокгольм, чтобы приобрести профессию учителя. После завершения образования получила место в школе Ландскруна на юге Швеции. Еще в Стокгольме у нее возник замысел написать книгу на основе сказок и преданий родной провинции. Книга получила название «Сага о Йесте Берлинге». Неповторимая оригинальность и богатство воображения принесли молодой писательнице мировую славу, и она решила посвятить себя творчеству. Ее художественный дар еще более окреп в двух сборниках новелл — «Невидимые цепи» и «Королевы в Кунгахелла». Вершиной творчества Лагерлеф стал роман «Иерусалим» — о группе шведских крестьян, эмигрировавших в Палестину. В 1909 году Сельма Лагерлёф получила Нобелевскую премию по литературе; в 1914 году была избрана членом Шведской академии. Понтопиддан Хенрик (Pontoppidan Henrik; 1857—1943) — датский романист. Родился 24 июля 1857 года в Фредерисии. Изучал технические науки, но прервал учебу и некоторое время преподавал в народной школе. В 1881 году опубликовал первые рассказы. Его основным произведением стала трилогия «Обетованная земля», «Счастливчик Пер» и «Царство мертвых». В 1917 году он разделил Нобелевскую премию по литературе с К. Гьеллерупом.

7. Драйден Джон (Dryden John; 1631—1700) — английский поэт, драматург, переводчик, эссеист и теоретик литературы. Известный поэт, названный Т.С. Элиотом одним из трех величайших (наряду с Шекспиром и Мильтоном) представителей английской литературы XVII века. Драйден создал ряд пьес на основе пьес Шекспира (кроме «Антония и Клеопатры», он обработал также «Троила и Крессиду» и «Бурю» — последнюю в соавторстве с У. Давенантом), стремясь согласовать силу Шекспира со своими эстетическими воззрениями.

8. Апокрифические произведения Шекспира (Apocryphal works). Некоторые произведения, приписываемые Шекспиру в его эпоху и позднее, сегодня не считаются таковыми. В этот список входят шесть пьес, добавленных ко второму изданию Третьего фолио (1664): «Лондонский повеса», «Томас, лорд Кромвель», «Сэр Джон Олдкастл», «Пуританка», «Йоркширская трагедия» и «Локрин». Другие пьесы, приписывавшиеся Шекспиру в XVII и XVIII веках, включают: «Рождение Мерлина», «Веселый дьявол Эдмонтона», «Муседор», «Вторая трагедия девушки», «Красавица» и «Арден из Фавершема». В последнее время повод для сомнений дали стихотворение «Умру ли я?», рукопись пьесы «Эдмунд Айронсайд» и «Траурная элегия». Долгое время считалось, что пассажи пьесы «Сэр Томас Мор» (в рукописи) принадлежат Шекспиру, равно как и некоторые сцены из «Эдуарда III». С недавних пор последнюю пьесу считают целиком принадлежащей Шекспиру. Она напечатана в Новом Риверсайдском (1997) и будет включена в Новое Кембриджское издание.

«Локрин» («Locrine») — трагедия неизвестного автора, внесенная в Регистр Гильдии книгопечатников и издателей в 1594 году и опубликованная в 1595 году. В аннотации говорилось, что представленная трагедия была «прочитана, отредактирована и исправлена У.Ш.». В XVII веке считалось, что автором «Локрина» является Шекспир.

9. Ианфа (Ianthe) из Феста. Дочь диктейца Телеста. Жена Ифиса. Ифис (bathes) — отец Лигда из Феста.

10. Or to take arms against a sea of troubles // And by opposing end them? — «Иль, ополчась на море смут, сразить их / Противоборством?» Уильям Шекспир. Гамлет, принц датский. Акт III, сцена 1 / Перевод М. Лозинского // Полное собрание сочинений. В 8 т. М.: Искусство, 1960. Т. 6.

11. Гаррик Дэвид (Garrick David; 1717—1779) — английский актер, драматург, с 1747 по 1776 год руководитель театра «Друри-Лейн». Весь его творческий путь был неразрывно связан с Шекспиром. Гаррик сделал очень много и для возрождения популярности драматурга. Величайшими его ролями стали Бенедикт, Ричард III, Гамлет, Ромео, Король Лир и Макбет. Гаррик возвращал на сцену многие традиционно купируемые фрагменты оригинального текста в своих версиях пьес «Укрощение строптивой» («Катарина и Петруччо»), «Зимняя сказка» («Флоризель и Утрата») и «Гамлет». Он сочинил предсмертный монолог Макбета и последний диалог Ромео и Джульетты. В 1769 году актер организовал великолепный юбилей драматурга в Стратфорде-на-Эйвоне, способствуя тому, чтобы город стал центром шекспировского паломничества.

12. Додд Уильям (Dodd William; 1729—1777) — английский церковный деятель и литератор. Отличался непредсказуемым характером, за что его прозвали «священник-макаронник». Чтобы погасить долги, совершил подделку, был отдан под суд и заключен в тюрьму на Вуд-стрит. Приговорен к смерти; в его защиту Сэмюэл Джонсон написал петицию, которую подписали 23 000 человек. Но в 1777 году он был казнен. Автор теологических трудов, цикла стихотворений «Мысли в тюрьме», работ, посвященных творчеству Шекспира.

13. Стэнхоуп Филип Дормер, 4-й лорд Честерфилд (Stanhope Philip Dormer, 4th Earl of Chesterfield; 1694—1773) — британский политический деятель, блестящий оратор, знаменитый автор афоризмов. Унаследовал титул от отца. Учился в Кембриджском университете. С 1716 года член Палаты Общин. В ходе зарубежных поездок выполнял поручения правительства, проявил себя как талантливый разведчик и дипломат. Посол в Голландии, руководитель английской делегации в Вене (1731) на переговорах, которые привели к заключению направленного против Франции союза Австрии, Голландии и Великобритании. Честерфилд неоднократно бывал во Франции, общался с ведущими общественными деятелями страны (в том числе с Вольтером) и считался весьма информированным во французских делах. Историк Томас Карлейль утверждает, что лорд Честерфилд предсказал Великую Французскую революцию. Административные способности Честерфилда особенно ярко проявились при управлении Ирландией (1744—1746) и в продвижении законопроекта о переходе Великобритании на григорианский календарь (1752). В 1748 году ушел в отставку с поста государственного секретаря, отговариваясь глухотой. Честерфилд начал печататься с 1743 года, публикуя памфлеты под псевдонимом. Известен своими «Письмами к сыну», которые он писал 30 лет с 1737 года. Лорд Честерфилд высказывался об окружающем мире с такой откровенностью, что сам считал публикацию «Писем» невозможной; они были опубликованы вдовой его сына (адресата «Писем») в 1774 году.

14. Босуэлл Джеймс (Boswell James; 1740—1795) — шотландский писатель и мемуарист, слава которого основана на двухтомной «Жизни Сэмюэла Джонсона» (1791) — книге, которую часто называют величайшей биографией на английском языке.

15. Далвидж-колледж — привилегированная мужская частная средняя школа в пригороде Лондона. Основана в 1360 году, там учится более 1300 учащихся.