Глава 6. Сьюзен

Образ Сьюзен, ребенка, появившегося на свет после поспешного бракосочетания, выступает в переплетении солнечного света, облаков и тумана шекспировского Стратфорда более ясно, чем образ Джудит, сестры-близнеца Гамнета; Джудит младше Сьюзен на два года. Замечание доктора Джонсона, что «составителя выгравированных на камне надписей не приводят к присяге», обязывая говорить только правду, является просто предупреждением слишком доверчивым исследователям. Часто покойника одаривают неискренними комплиментами из-за рабского подхалимства перед великим; у простого люда это происходит еще чаще по подобным же мотивам, а также из-за чрезмерной любви к усопшему. Точно так же нет нужды подозревать слишком явное нарушение присяги применительно к гробнице Сьюзен в церкви. Потомству было сказано, что она унаследовала острый ум своего отца, упомянуто об ее благочестии, а также о приобретенной ею «умудренности в путях спасения». Высоко оценены также были ее сочувственное отношение к людям и ее практический здравый смысл, благодаря которому ее милосердие проявлялось не только в словах, но и в делах и даровало страждущим «сердечное успокоение». Мы можем, если пожелаем, уменьшить этот восторженно-хвалебный отзыв, рассматривая его с джонсоновской осмотрительностью как неподтвержденное доказательствами заявление. Даже при таких условиях Сьюзен, похоже, считали умной собеседницей, обладавшей острым язычком, и приятной и добропорядочной жительницей городка.

В возрасте двадцати четырех лет, 5 июня 1607 года, она сочеталась браком с доктором Джоном Холлом, которому было тогда тридцать два. Он пользовался большим уважением, и его услуги были широко востребованы. Она дожила до шестидесяти шести лет, пережив мужа на шесть лет и оставаясь вдовой почти четырнадцать лет. В латинской эпитафии на гробнице в алтаре церкви она названа самой преданной женой. Это мог быть рутинный комплимент, но в нем, возможно, содержится напоминание, что однажды ее верность была грубо подвергнута сомнению.

В июле 1613 года она возбудила дело о клевете в консисторском суде Вустера против Джона Лейна, двадцатитрехлетнего сына землевладельца из Олвстона, расположенного в двух милях от Стратфорда, выше по течению Эйвона. В заявлении говорилось, что пять недель назад ответчик распространил злостную клевету, будто у Сьюзен «истечение из почек» и она «состоит в греховной связи с Ралфом Смитом у Джона Палмера». Смит был торговцем галантерейными товарами и шляпочником, тогда ему было тридцать шесть лет. Роберт Уоткотт, который позднее засвидетельствовал подлинность завещания Шекспира, был главным свидетелем госпожи Холл. Лейн не пытался защищаться. Он не явился в суд и был отлучен от церкви. Сьюзен вышла из судебного разбирательства с незапятнанной репутацией. Но Ралф обладал дерзким и неугомонным характером. В 1619 году против него было возбуждено дело за клевету, а также нападение на Уилсона, пуританского священника из Стратфорда. В суде церковный староста засвидетельствовал, что он был пьян.

Как жена доктора, а также дочь Шекспира и предполагаемая наследница «Нового места», Сьюзен занимала важное положение в стратфордском обществе. Поскольку спрос на услуги ее мужа был огромный, и просьбы поступали даже из отдаленных районов, она часто оставалась одна со своей дочерью Элизабет, которая родилась в 1608 году. Если возникала нужда в медицинской помощи, она могла обратиться к Мэтью Моррису, когда-то доверенному «человеку» ее тестя, Уильяма Холла, который был доктором в Актоне, расположенном неподалеку от Лондона, и обладал собранием книг по физике, а также алхимии, астрономии и астрологии. Эта библиотека была оставлена Моррису с требованием, чтобы наследник инструктировал его сына, Джона Холла, в таких предметах, если последний вознамерится продолжать занятия этими предметами.

После смерти Уильяма Холла в 1607 году Моррис приехал работать на Джона в Стратфорд и женился там в 1613 году. Он назвал своих первых двух детей Сьюзен и Джон, что доказывает его уважение и привязанность к своему новому работодателю и его жене. Похоже, что Моррис, обладая такими навыками, действовал как помощник Холла, составлял рецепты и, в отсутствии доктора, давал какие-то медицинские советы, если того срочно требовали обстоятельства. Позднее появилась аптека, названная «хозяйством» и функционировавшая при доме Холла.

Существовал также мистер Джозеф Боулс из Кембриджа, живший напротив «Нового места». Доктор С. Мартин Митчелл, который включил подробную биографию доктора Холла в свою книгу «Окружение Шекспира», полагает, что, поскольку Боулсу были оставлены записи Холла, он являлся также его помощником по медицинской части. Такое соседство также помогало Сьюзен, если раздавался громкий стук в дверь и требовалась срочная помощь людям, внезапно пораженным болезнью. Жена главного практикующего врача едва ли нуждалась в медицинской помощи.

Для того чтобы лечить пациентов, не обязательно было иметь медицинскую степень. Человек, имевший соответствующую подготовку, мог получить лицензию на практику без этого. Доктор Митчелл указывал, что доктор Холл не имел университетского медицинского образования, хоть и закончил Королевский колледж Кембриджа. О нем обычно писали как о докторе Холле; это почетный титул, но это не просто вежливое обращение, по роду своих занятий он был действительно доктором. Нет никаких сомнений относительно его способностей и прочного положения в этой профессии. Его вызвал в качестве консультанта врач графа Уорика, когда граф серьезно заболел. У Холла было много титулованных пациентов среди аристократии Средней Англии. Бернард Шоу в своем предисловии к «Смуглой даме Сонетов» отчасти принял, отчасти воспротивился мнению Фрэнка Харриса, что Шекспир был выскочкой. Он не был, заявил Дж. Б. Шоу, парвеню. Как член двух семей, которые были о себе высокого мнения, он получил то, что считал своим естественным положением. Он упрочил его, когда заработал достаточно денег, чтобы потребовать для себя звания дворянина, и с честью носил его.

Если это так, отец остался доволен тем, как сыграла свою роль Сьюзен в выборе мужа. Я придерживаюсь мнения, что она выступала активной и решительной участницей соревнования, но в этом я целиком на стороне Шавиана, который считал, что женщина выбирает себе мужа. Если Джон Лейн ошибался, обвиняя Сьюзен в неверности, он, вероятно, был недалек от истины в своем замечании, что она «держит поводья» и управляет положением. Однако вполне возможно, что завещание ее отца свидетельствует о полном доверии к ее здравому смыслу и деловым способностям. Она обладала не только умом, но была и остроумна.

Поначалу благодаря помощи Морриса, а позднее преданности мистера Боулса у Сьюзен хватало времени, чтобы заботиться о своей дочери и доме, не отвлекаясь на другие дела. Некоторые из вызовов доктора заставляли его пускаться в утомительное путешествие и поездки верхом по стране. Доктор Митчелл упоминает о поездках за 26 миль в Вустер, за 39 — в Глостер, за 42 — в Нортгемптон и за 60 миль — в Ладлоу. В «Истории болезней англичан» Холл включил наблюдения над графом Нортгемптоном, которого он лечил от плеврита, и над страдающей водянкой графиней. Эта страшно распухшая леди была «совершенно излечена и приведена в хорошее состояние за двадцать дней». Лекарство было радикальное, это было слабительное, причем столь жестокое, что она имела сорок один стул за три дня, «совершенно не потеряв при этом силы». (Можно подозревать доктора в необоснованном оптимизме относительно легкости, скорости и прочности его лечения.) Посещение Нортгемптонов означало путешествие в замок Ладлоу в Шропшире, где Холл останавливался девять раз. Ее светлость была наследницей лорд-мэра Лондона, и гонорар доктора был, вероятно, солидным.

Сьюзен видела, как он уезжал верхом на лошади со своей аптечкой, «хирургической коробкой» (такой термин использует для этого предмета в «Троиле и Крессиде» Терсит, в речи которого содержится целый каталог болезней). Вызывали Холла к епископу Вустерскому и сэру Томасу Темплу из Вулвертона в Букингемшире. Не так далеко находился замок Уорик, где высоко ценили услуги Холла, и Клиффорд-Чемберс, по-прежнему очаровательная деревушка на противоположном от Стратфорда берегу Эйвона. В длинной топографической поэме «Полиальбион» Майкла Дрейтона она описана как «спокойный приют, часто посещаемый музами». Там Дрейтон несколько раз подолгу и с удовольствием проводил время, оставаясь желанным гостем сэра Генри и леди Рейнсфорд; последняя, ученая и лингвист, была признана Идеей его сонетов. В их доме Дрейтона свалила перемежающаяся лихорадка, которую характеризовали как «лихорадку, или малярию, приступы которой повторяются на каждый третий день» (то есть через день). Холл лечил его рвотной настойкой, в которой некоторые странные элементы были приправлены фиалковым сиропом. Прочистив организм «сверху и снизу», удалось одержать над ней победу. Доктор Р.Р. Симпсон в своей книге «Шекспир и медицина» был так удивлен ингредиентами этой настойки, что не захотел называть их.

Доктор также справился с мучениями заболевшей цингой леди Андерхилл, которая страдала «как бы от укусов муравьев во многих частях тела». Ее мучениям положила конец апозима, или отвар из трав, который она с благодарностью назвала волшебным. Постоянно приходилось лечить чесотку.

Неизмеримо более крупными бедствиями Стратфорда (помимо пожаров) были эпидемии чумы и не столь смертельная, но неискоренимая болезнь, как цинга. Сама Сьюзен стала одной из ее жертв. Когда ей было сорок семь лет, она заболела «цингой, болями в пояснице и меланхолией», которые ее муж сумел облегчить. Причиной этих заболеваний сейчас назвали бы витаминную недостаточность. Таких терминов не было во врачебном лексиконе, но доктор Холл знал, что лекарство состоит из фруктовых соков, трав и цветов. Его пациенты, обеспеченные средствами, ели от души и иной раз страдали от этого. После осени им приходилось питаться одним и тем же. Не было искусственных пищевых приправ, которые помогли бы перезимовать домашнему скоту, а турнепс был тогда малоизвестен. С наступлением зимы начинался поголовный забой животных, за исключением тех, которых держали ради получения молока и потомства. Без холодильников мясо приходилось солить, чтобы сохранить его зимой и весной. Было небольшое разнообразие овощей и полное отсутствие консервированных или привозных фруктов для употребления в пищу, когда съедали летний и осенний урожай. Прием антицинготного витамина C был слишком мал, и цинга свирепствовала как в богатых домах, так и в семьях бедняков.

Доктор Холл прекрасно разбирался в способах лечения этой болезни, что высоко оценил доктор Джеймс Кук из Уорика, который перевел его книгу с латинского и опубликовал в 1657 году некоторые выборки из записок «Историй болезней» с обращением «к любезному читателю». В ней он писал:

«Похоже, что автору выпало счастье (если я могу так выразиться) проложить путь к практике, почти всегда используемой большинством людей сведущих: подмешивать противоцинготные средства в большинство лекарств. Я знаю, мысль эта казалась настолько странной тогда и какое-то время после, что многие известные профессионалы осуждали его за это. За время своих путешествий он познакомился с французским, как явствует из некоторой части его «Наблюдений», которые я попытался перевести на английский. Его практика была многочисленной и среди самых выдающихся личностей в графстве, где он жил, и среди тех последователей, которые появятся благодаря его «Наблюдениям».

Абсурдно, что доктора Холла могли критиковать его менее сообразительные коллеги за специализацию в лечении болезни, тогда столь распространенной. Но его сосредоточенность на причинах заболевания и лечении цинги не помешала ему облегчать и другие недуги, которые часто встречались в его практике. Расстройства желудка встречались то и дело, так как питьевую воду брали из колодцев в городах, не имеющих очистных сооружений. Сьюзен сознавала, какое преимущество иметь доктора в доме. Помимо того что он вылечил ее от цинги, ее пришлось избавлять от мучительной колики. Свою дочь он вылечил от тревожных припадков, выражавшихся в сильных конвульсиях мышц шеи и рта, возникших, возможно, в результате сильной простуды. В «Наблюдениях» доктора Холла описан этот случай.

«Элизабет Холл, мою единственную дочь, изводили tortura oris, или конвульсии рта, и она была счастливо излечена следующим образом... 5 января 1624/5. В начале апреля она поехала в Лондон и, возвращаясь домой 22-го числа указанного месяца, простудилась, и у нее произошло расстройство на одной стороне лица, и хотя она пришла в страшное волнение от этого, однако, по милосердию Божьему, поправилась за шестнадцать дней в результате следующего лечения <...> на шею клали припарки с aqua vitae, в которой смешивали настой мускатного ореха, корицу, гвоздику, перец; она часто ела мускатные орехи. В том же году, 24 мая, ее поразила перемежающаяся лихорадка: порой ее охватывал жар, она все время потела, потом становилась холодной, все это в течение получаса, и так это изводило ее часто в течение дня... Так она была избавлена от смерти и страшной болезни и была здорова в течение многих лет, благодарение Господу!»

Элизабет проявила неосторожность. Едва излечившись от воспаления лицевого нерва, она поехала в Лондон, за две сотни миль туда и обратно, в суровую пору английской весны, а если учесть условия путешествия того времени, это было действительно глупостью. Но стыдить нужно ее родителей, которые разрешили ей поехать. Тогда она еще не была замужем. Ее мать, вероятно, не устояла перед неотступными просьбами и взяла ее в город, чтобы полюбоваться его видами и сделать кое-какие покупки. Вероятно, это было великолепным приключением, но за ним последовали болезненные результаты.

Элизабет была единственным ребенком. Сьюзен вышла замуж 5 июня 1607 года, а ее дочь крестили 21 февраля 1608 года. По тогдашнему обычаю, крестить полагалось почти немедленно после рождения. Появление Элизабет опередило на несколько дней полные девять месяцев беременности, но нет нужды предполагать, что ее родители предвосхитили «брачный обряд», на котором позднее пришлось настаивать Просперо по отношению к своей дочери Миранде. Их обоих считали добродетельными. О докторе Холле пишут как о пуританине, но он не был настолько строг в своем пуританизме, чтобы сделаться нонконформистом, отвергающим обряды английских служб. Он принес свою набожность в медицинскую практику; хотя его «Истории болезней» показали, что, гордясь своим лечением, он постоянно возносил хвалы Господу как мощному источнику его успехов.

В дальнейшем не возникнет темы брака, в котором с самого начала не существует никаких признаков несчастья. Вся семья мечтала о сыне, который унаследовал бы Холл-Крафт, и внуке, к которому перешло бы «Новое место». Энн не удалось родить другого сына вместо Гамнета, и Сьюзен также оставалась бесплодной после рождения первого ребенка. Семейству Шекспир не сопутствовала удача по мужской линии их рода. У Джона и Мэри было четверо сыновей и ни одного внука, за исключением потомка от брака их дочери Джоан с Хартом. Уильям дожил до брака своей дочери Джудит с Томасом Куини, но ему не довелось видеть ни одного из ее трех сыновей; смерть избавила его от дальнейших мрачных разочарований, поскольку первый ребенок умер в младенчестве. Дополнительная ирония заключалась в том, что его крестили семейным именем. Свою короткую шестимесячную жизнь он прожил как Шакспир Куини. Другие сыновья Джудит умерли в возрасте двадцати одного и девятнадцати лет. Завещание Шекспира свидетельствует об его ожидании и страстном желании иметь наследника по мужской линии. Но снова и снова «великий колокол звонил» на церковном кладбище.

Вполне вероятно, что после родов близнецов Энн получила внутреннее повреждение, лишившее ее возможности иметь детей, или она решила не переносить больше мучений. Возможно также, что роды Сьюзен были настолько тяжелыми, что, по совету ее мужа, было решено больше не рисковать. Это только предположения. Я возражал против подборки цитат из пьес, но тем не менее не могу не заметить, что в величественном построении шекспировской пьесы «Перикл», такой слабой в начале, которое явно не принадлежит перу Шекспира, жена царя Таиса умерла после рождения Марины во время ужасной бури на море. Перикл кричит, обращаясь в своем несчастье к Луцине, языческой богине, помогающей женщинам при родах:

...Пресветлая Луцина,
Божественная повитуха, где ты?
Ты, нежная и добрая ко всем,
В ночи вопящим, — посети, богиня,
Наш пляшущий корабль, и злые муки
Жены моей, царицы, утоли¹.

Работа Шекспира над «Периклом» относится в основном к 1608 году — году рождения Элизабет. Предположение, что он думал о своей дочери, может, конечно, оказаться чистой фантазией. Но так могло быть.

22 апреля 1626 года Элизабет вышла замуж за Томаса Нэша, члена процветающей стратфордской семьи. Ей только что исполнилось восемнадцать лет, а ему было тридцать три. Детей не было. Нэш умер в 1647 году, и через два года она вышла замуж за Джона Бернарда, вдовца, землевладельца, имеющего недвижимость в Нортгемптоншире. Ей тогда было больше сорока, и, вероятно, никакого потомства не ожидалось. Его и не было. За исключением Джоан Харт и ее потомков, Шекспиры из Стратфорда исчезли, в то время как в семьях их сограждан вырастало нормальное потомство.

Сьюзен стала наследницей после смерти своего отца. Оставленная ей по завещанию доля состояния включала «Новое место», земли Старого Стратфорда, дома на Хенли-стрит, коттедж на Чейпл-Лейн и дом в Блэкфрайерсе. Если она вышла замуж за человека с положением, то он женился на женщине состоятельной. Но Холл продолжал усердно заниматься практикой. Если они переехали в «Новое место», то возникла одна совершенно резонная просьба или требование, выдвинутое Сьюзен, хозяйкой дома. Ее муж не должен перевозить с собой свою аптеку. Почему она должна терпеть в жилых помещениях удивительные и порой отвратительные ингредиенты его рецептов? Никто не возражал бы против частого использования фиалкового сиропа и разнообразного набора трав и цветов, необходимых для лечения больных цингой и для приготовления многих других микстур, которые принимали через рот. Чтобы заработать на карманные расходы, мальчишки и девчонки Стратфорда прочесывали поля и пастбища, собирая урожай, из которого состояли ингредиенты микстур. Для своих припарок и примочек доктор использовал «ведьмин котел». Доктор Митчелл напоминает нам, что в «Лондонской фармакопее», впервые изданной в 1618 году, в издании 1721 года все еще были включены такие ингредиенты, как черви, слепые щенки, глаза крабов и экскременты собак, кошек, гусей и мышей. Знаменитый Калпипер считал возможным лечить катаракту вдуванием в глаза пепла черного кота, сожженного в новом горшке. Холл проявил незаурядный ум, намного опередив свое время, в приготовлении лекарств, излечивающих цингу. Но в приготовлении мазей для наружного употребления он оставался средневековым терапевтом и прибегал к алхимии, которая мало чем отличалась от черной магии. Известный доктор Мейерн рекомендовал апозим, приготовленный из размельченного в порошок человеческого черепа, крови ласки и бальзама из летучих мышей. И это еще не предел. Доктор Митчелл писал о более тошнотворных и отвратительных рецептах, которые он не стал называть, боясь оскорбить чувства читателей.

Вряд ли доктор Холл дотошно и старательно изучал «Фармакопею». Но для приготовления припарок он кипятил и измельчал некоторые из своих ингредиентов. К ним относились паутина, гнезда ласточек, с которых не удаляли облепившие их грязь и помет, экскременты белой собаки, куриный помет, икра лягушек и порошок из земляных червей. Использовались также сера и мясо гадюк. Молодежь, занимавшаяся сбором этих предметов, могла заработать дополнительные чаевые, если приносила несколько наших английских змей. Аптекарям в то время приходилось то и дело затыкать себе нос и мыть руки. Сомнительно, что специалистов вроде Морриса и Корта дочиста отмывали их хозяйки, когда те возвращались домой после длительной возни среди кастрюль, горшков и плавильных тиглей, если вспомнить, в каких условиях совершалось в то время омовение. Их мастерская была камерой ужасов, которую невозможно было перенести в «Новое место». К счастью, в некотором отдалении от дома находились амбары, а сам дом окружали сады.

В большом количестве использовали всевозможные травы. Аптекари постоянно перебирали, сушили и кипятили их, когда травы нельзя было использовать в сыром виде. Существовали «короткоствольные медицинские трубки с раструбом», чтобы ввести большую дозу снадобья в желудок пациента. Одно снадобье называли theriacum (противоядием), от него произошло слово «treacle» (патока), оно состояло более чем из шестидесяти ингредиентов. Даже прописывание безобидных цветов и растений было тяжелой работой.

Приятный контраст с отвратительными ингредиентами отваров представляли измельченные в порошок минералы, которые принимали внутрь. Римскому священнику, который погибал от странной лихорадки, давали порошок из драгоценных камней, в состав которого входили «подвергшиеся особой обработке жемчужины» и «осколки яхонтов и рубинов, каждого по три зернышка». Вопреки всем ожиданиям это лекарство вылечило католика. Во многом из-за того, что он не любил римских доктрин и ритуалов, доктору Холлу приходилось спасать своего пациента, широко используя успокаивающие средства, животных и минералы, а также растения. Аптека представляла собой одновременно кучу дерьма и сундук сокровищ. Сьюзен могла, с одной стороны, восхищаться драгоценными минералами, а с другой — испытывать отвращение при виде разрубленных на куски змей и земляных червей.

В 1626 году она могла стать леди Холл. Возможно, ее отец, и уж наверняка некоторые из ее соседей, склонны были считать доктора упрямым и невоспитанным человеком, потому что он наотрез отказался участвовать в торгах, организованных королем Джеймсом, который, подтверждая мнение о своей гротескной экстравагантности, выставил на продажу титулы. Холл явно не питал отвращения к аристократическому обществу; его рядовые пациенты имели причину возмущаться его долгим отсутствием, когда он наносил визиты людям знатным. Но то, что король одобрял развлечения и игры по воскресным дням, вызвало неодобрение строгих приверженцев церкви, одним из которых был доктор. У суровых протестантов также вызвал негодование совет короля, чтобы те паписты или пуритане, которым не понравилось разрешение проводить игры, покинули страну.

Хитрый шотландский король использовал оба способа. Если дворяне не хотели покупать титул, на них налагали штраф за неповиновение. Отказ от рыцарства стоил Холлу десять фунтов, а для некоторых из его более богатых соседей еще больше. Что думала об этом Сьюзен, мы не можем сказать. Некоторые жены относятся к титулам с пренебрежением. Слова эпитафии «заботящаяся о спасении души» дают основания предполагать, что она больше думала о том, как заслужить себе место на небесах, чем о том, как добыть почести на земле. Будучи женщиной остроумной, она, вероятно, подшучивала над коммерчески мыслящим королем и советовала своему мужу остаться просто Джоном, а сама была счастлива остаться госпожой Холл из дома Холла и «Нового места».

После спокойных лет наступили годы серьезных тревог. В 1632 году или около этого времени жене доктора пришлось спешно послать за двумя друзьями и коллегами своего мужа. В одном из «Наблюдений» записано, что он «испытывал жестокую зубную боль и был прикован к постели нестерпимой лихорадкой, которая яростно убивала всех, кто заражался ею». Он очень ослабел и утратил способность передвигаться. Среди прописанных ему лекарств значится и такое: прикладывать к ступням «свежую свиную вырезку». Тогда было широко распространено мнение, что так лечат чуму. Подробно изложенные симптомы его страданий заставляют думать, что район был охвачен эпидемией моровой язвы.

Холл писал, что он «вырвался из самых челюстей смерти» и добавлял свои обычные благодарения Господу. Он записал, что через пять недель полностью восстановил свое здоровье. Нам неизвестно, передалось ли заболевание Сьюзен и Элизабет. Если была вспышка бубонной чумы, в докторском доме научились элементарным методам защиты, известным в то время: изоляции, обрызгиванию травами и так далее. Но в целом они были неэффективны, как можно судить по эпидемии в Лондоне, когда умерли тысячи людей. Матери и дочери, которые активно использовали меры предосторожности, однако, повезло.

Но домашние волнения на этом не закончились. В городке разгорались страсти, вызванные расхождениями по вопросам политики и религии. Холл отказался в 1617-м и 1622 годах от приглашения стать членом городского совета. Он привел убедительные доводы, объяснив, что он слишком занят заботой о своих пациентах. Было бы неправильно для врача направить свою энергию в другое русло и заниматься мелкими распрями местных чиновников. Но, поправившись после очень тяжелого заболевания, он наконец дал согласие на участие в городском совете. Затем, как пришлось с горечью узнать Сьюзен, он стал капризным, раздражительным и даже неуправляемым. Когда он считал, что его коллеги по совету поступают неразумно, он с удовольствием сообщал им об этом. Он высказывался резко. После одного заседания в протоколе записали, что он был язвителен и искал ссоры, а также жестоко оскорбил мэра. Это привело к его изгнанию из совета девятнадцатью голосами против трех «за нарушение порядка, различные мелкие проступки и постоянные помехи».

Стратфорд мог показаться спокойным местечком, когда туда возвратился Шекспир, но десять лет спустя он стал горячей точкой противостояния различных интересов как в религии, так и в гражданских делах. В эти бурные воды погрузился Холл и продолжал в них барахтаться. Велись споры по вопросам о священнослужителях и ведении служб. Численность и сила городских пуритан значительно возросли, но они столкнулись с воинственной оппозицией. Они праздновали победу, когда в 1619 году Томаса Уилсона официально утвердили викарием. Он был влиятельным проповедником с пуританской стороны и с такой ненавистью относился к католичеству, что позднее его обвинили в осквернении старой часовни Гильдии, потому что он впустил туда свиней и кур. Он не отрицал этого и признал вину.

Его прибытие явилось причиной волнений, и при его первом появлении в церкви толпа противников пуритан загнала его в алтарь, а сама принялась бить окна, сопровождая все это громогласными протестами против его назначения. Он продолжал оставаться на своем посту, поначалу его поддерживал совет и долго защищал доктор Холл. Город разделился на два лагеря, которые обменивались все более оскорбительными словесными перебранками, и дело доходило даже до рукоприкладства. Сьюзен пришлось наблюдать, как ее муж растрачивал впустую свою энергию, как на глазах менялся его характер, когда закипали мелкие споры, а иногда вовсю бушевали страсти.

Совершенно недостойным выдающегося доктора медицины было его участие в «битве за церковную скамью». Самые уважаемые семейства в городе прилагали немало сил, чтобы закрепить за собой право на собственное место в церкви, и ревниво охраняли его. Холл настоял на том, чтобы его переместили со скамьи, которую занимала семья Шекспир, на место, занятое ведущими олдерменами и их женами, но те наотрез отказались уступить. Возникли толкотня и борьба, сопровождавшиеся словесной перепалкой. Отвратительный спор пришлось решать комиссии, возглавляемой представителем архиепископа Кентерберийского. Требование доктора было поддержано, и Уилсон сохранил за собой свой приход. Но в то время как пуританское крыло церковников одержало победу, доктор окончательно потерял свое достоинство. Трудно поверить, что его разумная жена радовалась такой смехотворной победе и с гордостью и удовольствием заняла новое место в церкви.

Поведение ее мужа несомненно свидетельствует о том, что после «спасения из челюстей смерти» здоровье его не восстановилось, хоть он и пытался уверить себя, что с ним все в порядке. До сих пор никто не замечал в нем приступов необоснованного и неуправляемого раздражения, которое он часто проявлял после 1632 года в зале совета и в делах церкви. Доктор Митчелл, рассматривая его поведение с медицинской точки зрения, предположил, что моровая язва и временный паралич вызвали серьезное патологическое изменение головного мозга Холла. В 1635 году, через три года после его болезни и после его первого столь неудачного участия в работе совета, он внезапно скончался. Эти годы были серьезным испытанием для его жены, которой пришлось наблюдать, как он утрачивает свою уравновешенность и теряет честно заработанное уважение столь многих его сограждан. Мозговое нарушение является наиболее вероятным объяснением этого упадка.

Холл поспешно продиктовал своему зятю Нэшу и викарию Симону Трепу завещание, которое в законодательстве называют «устным завещанием». Он разделил свое состояние и деньги поровну между женой и дочерью. Были также отдельные завещательные распоряжения. Он оставил Сьюзен дом в Актоне, унаследованный от его отца, а Элизабет — луга в Стратфорде. Нэш наследовал его «ученые книги» с правом распоряжаться ими по своему усмотрению. Доктор намеревался передать свои «бумаги» мастеру Боулсу, но поскольку Боулс в то время отсутствовал, Нэшу полагалось поступить с ними как ему угодно, и даже сжечь их, если таков будет его выбор. К счастью, «Наблюдения» уцелели, несмотря на такое глупое и внезапное желание уничтожить плоды своей собственной работы, выраженное человеком, страдавшим умственным расстройством и находившимся на пороге смерти.

Сьюзен, когда через два года ей пришлось столкнуться с иском, предъявленным к земельным владениям ее мужа, заявила, что его собственность оценивается в тысячу фунтов. Вероятно, она занизила ее стоимость. Конечно, получив наследство от своего отца и от мужа, она считалась, по стратфордским стандартам, богатой дамой, и ее взгляды следовало уважать. Хотя совсем недавно над Англией властвовала королева, и делала это с такой смесью благоразумия и смелости, что заслужила титул Gloriana, женщины талантливые не принимали участия в общенациональных или местных органах управления. Мильтон писал в «L'Allegro» о дамах, чьи прекрасные глаза имеют магическую силу. Такие дамы могли оказывать воздействие на частную жизнь, и создается впечатление, что Сьюзен, обладавшая или не обладавшая магическим взглядом, как хозяйка «Нового места» была способна проявлять не только доброжелательность, но и требовать уважения своих взглядов.

Джон Холл умер в «Новом месте» 25 ноября 1635 года и был похоронен в алтаре церкви, которую он любил и которой помогал в финансовом отношении. Он неустанно боролся за проведение в ней служб и проявил глупую настойчивость в спорах за свое место в церкви. Его могила находится рядом с могилой Уильяма Шекспира. Это означает, что его религиозные взгляды не нанесли ущерба их отношениям. Выдвигали предположение, что негодующий пуританин уничтожил рукописи своего тестя и пьесы, отпечатанные in Quarto, презирая их, как работы дьявола. Это чепуха. Холл не был варваром, и Сьюзен не допустила бы такого оскорбления по отношению к своему отцу.

В латинской эпитафии «Hallius» назван наиболее преуспевшим в искусстве медицины. Сказано, что он умер в предвкушении радостей в царстве Божьем и что он должен был бы пережить Нестора, но безжалостная рука смерти похитила его, как и всех остальных. Более подробные сведения об его жизни оказались бы полезны изучающим историю Стратфорда.

Сьюзен продолжала жить в «Новом месте». Элизабет и Томас Нэш владели домом неподалеку на Чейпл-стрит. Нэш не разделял политических взглядов доктора Холла. Когда началась Гражданская война, он был преданным роялистом и внес самый большой в Стратфорде вклад на вооружение королевского войска: сто фунтов серебряными монетами и бумажными деньгами. Во время кампании симпатии стратфордцев разделились: город оказывался в руках то одной, то другой армии. Первое сражение произошло в 1643 году неподалеку от крутых склонов Эджхилла, и в городе появились раненые солдаты парламентской армии, а горожане собирали деньги для облегчения их участи. Через пять месяцев город заняли роялисты. Королева Генриетта прибыла туда с принцем Рупертом и армией в 3 тысячи человек. Она остановилась в «Новом месте». Муниципалитет покорно снабжал ее и ее слуг домашней птицей, мясом, пирогами, сыром, пивом и фуражом для лошадей на сумму в пятнадцать фунтов. Королева через три дня уехала. Говорили, что она сама выбрала «Новое место» для своей непродолжительной остановки. Король был почитателем Шекспира, и она получала удовольствие, требуя представления при дворе некоторых его пьес. Очевидно, Сьюзен переехала в расположенный неподалеку дом своей дочери.

Нэш скоропостижно скончался в 1647 году, и ему оказали честь, похоронив его в алтаре. Он отнюдь не был бедняком, и Элизабет имела право на свою вдовью часть так же, как на дом. Он доказал свое доброжелательное отношение к семье, оставив деньги трем членам семьи Хэтауэй. Ни один из них не фигурирует в шекспировском завещании. Нэш также оставил пятьдесят фунтов Сьюзен. В этом не было необходимости, если только она не потеряла свои деньги, что маловероятно. Завещательное распоряжение было, очевидно, знаком его доброго отношения; теща не доставляла ему неприятностей.

В июне 1649 года Элизабет снова вышла замуж. Благодаря своему новому супругу она заняла более высокое общественное положение. Ее муж, Джон Барнард (иногда его фамилию пишут как Бернард), был сельским дворянином и не имел необходимости зарабатывать себе на жизнь. Он имел дом в Абингтоне, графства Нортгемптоншир, где он был крупным землевладельцем, но Сьюзен дожила только до их женитьбы. Запись в стратфордской приходской церкви от 16 июля 1649 года сообщает о похоронах «госпожи Сьюзен Холл, вдовы». Ее положили рядом с ее мужем и отцом. В строках на ее надгробной плите отмечены хорошие качества ее ума и сердца.

За исключением периода, наступившего после губительной болезни доктора, ее жизнь можно назвать безоблачной, если такое вообще случается. Она, вероятно, сопровождала Элизабет при поездке в Лондон, но их путешествие закончилось болезнью дочери. Остальную жизнь она провела в Стратфорде. Отсутствие сына было трагедией: несмотря на это досадное лишение, жизнь ее нельзя назвать пустой или никчемной. Ее муж, прославившийся своим искусством врачевания по всей Средней Англии, почти тридцать лет оставался для нее источником гордости и был добрым супругом, пока не стал «скандалистом» и инвалидом. Барнарды прожили в «Новом месте» до 1653 года. Титул, которого Сьюзен лишилась, когда Холл отказался заплатить за его получение, достался Элизабет, когда Барнарду после Реставрации было даровано звание рыцаря за услуги, оказанные королевскому дому, а не за наличные деньги. Леди Барнард умерла в 1670 году. С ее смертью исчезли прямые наследники Уильяма Шекспира.

Примечания

1. Перевод Т. Гнедич.